Текст книги "Тринадцатый свиток. Том 2"

Автор книги: Данимира То

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

За дверями всё так же раздавалась музыка и смех, чей-то пьяный голос созывал всех за стол: – «Господа! Товарищи! Господа! Все сюда! Родился замечательный тост!». Наверно я спала совсем не долго. Лёжа в темноте, я смотрела на узкую полоску серого неба, виднеющегося меж неплотно задёрнутых штор. Благородный мужчина из моего сна. Я хорошо запомнила его лицо. У меня было такое ощущение, что я знаю его, но как не силилась вспомнить – не могла.

В дверь постучали. Я лежала не отвечая. Пусть думают, что я сплю. Мало им своей компании, что ли? Но стучавший не унимался. Преодолевая раздражение, я подошла к двери. Как и ожидалось, за ней стоял Крысообразный. Он был изрядно пьян и покачивался. На заднем плане гости, разбившиеся на кучки, смеялись и чокались искрящимися рюмками. Официанты сменяли блюда. Принесли фрукты, сладости и большой торт.

– Выходите, звезда моя, сейчас будем разрезать торт! Я хочу побаловать вас сладким. Надеюсь, что ваш поцелуй будет так же сладок.

Так случилось, что, когда он говорил последнюю фразу, среди гостей вдруг наступила минута затишья, и голос моего соседа прозвучал очень ясно и чётко.

Кто-то сконфуженно засмеялся, какой-то гость стал стучать ножом по рюмке, требуя внимания. Все сделали вид, что ничего не заметили. Но в воздухе повисла угроза. Комиссарша сидела ко мне спиной, и я видела, как её шея порозовела.

– Уходите! – зашипела я на пьяного Крысообразного. – Идите, вас гости ждут, а у меня разболелась голова и я сплю.

Но он, как будто не слышал. И поставив ногу в дверной проём, чтобы помешать мне закрыть её, улыбался и подмигивал. За его спиной выросли два гостя и начали тянуть его за стол. Крысообразный стал упираться и требовать, чтобы я пошла, лично разрезать его торт, так как я настоящий ангел и из моих рук любой кусок покажется божественным.

Казалось, это никогда не прекратится. И я вынуждена была пойти, чтобы успокоить именинника, да и гости стали призывать меня, видя, какое магическое действие я оказываю на пьяного Крысообразного. Мне вручили нож, и я стала разрезать огромный торт, настоящее произведение искусства. Затем разложила всё это по тарелкам, и собиралась тихо улизнуть к себе в комнату, но Крысообразный схватил мою руку в креме и стал облизывать.

– Ну, хватит! – раздался вдруг злобный голос Комиссарши и по столу грянул кулак, с такой силой, что подскочили все тарелки.

– Что такое? – оторвался от моей руки Крысообразный и нахально ухмыльнулся в сторону своей сожительницы, которая вся пошла пунцовыми пятнами. Её глаза метали ледяные молнии, и гости притихли, чувствуя, что «дело пахнет керосином». Я заметила, что Начальника за столом не было. Вероятно, он уже ушёл. Какая-то дама стала спешно прощаться и тянуть своего мужа за рукав. Но муж не хотел пропустить такое зрелище, да и водку ещё не всю выпил, поэтому он стал упираться. Его жена пошла было в прихожую, чтобы одеться и уйти, бросив мужа.

– Сядьте на место, – вдруг сказал именинник. – Мы ещё не закончили! – его голос прозвучал довольно резко. Алкоголь негативно действовал на его настроение. Или же между ним и Комиссаршей что-то произошло. Было видно, что гости побаиваются ослушаться Крысообразного. Какой властью обладал этот человек, если жена высокого чина натянуто улыбаясь, поспешно вернулась на место?

– Кушайте тортик! Такой замечательный тортик, заказала мне эта добрая женщина! – он указал на Комиссаршу.

Все стали пить чай и есть торт, и впрямь замечательный. Мало-помалу, гости опять разговорились, развеселились, казалось, инцидент был исчерпан. Я уже не могла дождаться, когда же вечер закончится. Вернее, ночь, потому что было уже очень далеко за полночь. В кресле уже дремал какой-то гость. Он поставил к себе на грудь тарелку с холодцом, который сполз оттуда и живописно лежал теперь у него на животе.

Две хорошо принявшие на грудь дамы, обнявшись, пели тоненькими противными голосами деревенскую песню. Третья уставилась на них и вытирала слёзы меховым боа. Две пары продолжали танцевать вальс, причём их всё время заносило друг на друга, и они хохотали, когда сталкивались. Потом это превратилось в забаву, при которой они пытались свалить друг друга. Крысообразный подсел ко мне и пытался кормить меня с ложечки тортом, позабыв Комиссаршу, которая одиноко сидела теперь во главе стола. Отделаться от моего настойчивого ухажера было невозможно. Я увидела, как Комиссарша стала наливать себе рюмку за рюмкой и выпивать. Она быстро пьянела. Потом тяжело встала из-за стола и направилась к нам.

– Ты что же, увести моего мужика решила?! – угрожающе спросила она, нависнув надо мной, как скала.

– Уйди отсюда! Спать иди! – оттолкнул её Крысообразный.

– Это ты иди спать, а мы сейчас разбираться будем! – она сильно схватила его за плечо и дёрнула в сторону. Потом повернулась ко мне. Её крепкая рука уже потянулась к моей шее. – Да я, таких, как ты, сотнями! – шипела она, – гнида дворянская! Говорила я, её в расход пустить надо, а теперь она уже на моё место метит! Мало вам дворянства было? Где твоя голубая кровь? Щас пущу тебе её, а она цветом, как у с-собаки!

Крысообразный вскочив, попытался влезть между нами. Но Комиссарша встала в стойку, нагнув голову, как разъяренная корова. Гости сбежались, чтобы растащить их. Из кухни выглядывали любопытные официанты и тихо смеялись. Видимо каждый праздничный вечер новой советской знати заканчивался одинаково – потасовкой. Пока они разбирались, я буквально вылезла в образовавшуюся щель и побежала в свою комнату. Но Комиссарша успела ухватить меня за рукав.

– Куда побежала? От меня не убежишь! – и она, сильно толкнув меня в грудь, бросилась в свою комнату.

– Держите её, она за оружием пошла! – крикнул кто-то.

Дамы завизжали, а из спальни выскочила Комиссарша с маузером, который нацелила в меня. Тщательно уложенные парикмахером локоны растрепались, и она выглядела дико.

– Быстро убери его на место! – приказал Крысообразный.

– Я убью её, и мне ничего за это не будет, она – враг! Наш классовый враг!

– Ты же знаешь, что я могу с тобой сделать за это. Я тебя скормлю крысам! – он неожиданно засмеялся.

Кто-то из гостей подхватил его смех. Но эти слова, отчего-то произвели на Комиссаршу отрезвляющее действие. Она опустила маузер и скрылась в спальне и уже не показывалась оттуда, пока не разошлись все гости.

Я снова ушла в свою комнату, где забылась тяжёлым сном. Было далеко за полдень, когда я открыла глаза и тут же отправилась посмотреть, как дела на кухне. Необходимо было привести всё в порядок. В комнате царил хаос, и я с тоской поглядела на нагромождения грязной посуды и горы объедков. После вчерашнего я чувствовала себя разбитой, хотя не пила ни капли алкоголя.

Несколько часов подряд я возилась на кухне и в комнате, пока всё не приобрело подобающий вид. Но вытирая подоконник на кухне, я обнаружила чей-то золотой портсигар, который показался мне знакомым. Я вспомнила, что вчера из этого портсигара Начальник доставал папиросы. Я положила портсигар в карман фартука, решив, что пока не буду говорить соседям о находке и может быть, сама как-нибудь отдам ему.

К вечеру на кухне появилась помятая Комиссарша с опухшим лицом, за ней пришёл Крысообразный и оба уселись пить крепкий чай. Оставив их наедине, я ушла в свою комнату и заперлась. Интересно помнит ли соседка о том, как вчера собиралась застрелить меня?

У меня была надежда, что инцидент испарился из её памяти вместе с водочными парами.

Я принялась разглядывать портсигар. На нём был изображен эмалевый герб. Верхнее поле зелёного цвета с двумя белыми крестами, а снизу на красном поле был изображен бегущий кабан. Интересно! Выглядит как герб какого-то древнего рода. И где это я могла его видеть раньше? Я порылась в памяти и не нашла никаких воспоминаний об этом, затем решила, что видела в каком-нибудь любовном романе о рыцарях.

В дверь решительно постучали. При каждом стуке моё сердце обрывалось. Ничего хорошего я не ожидала.

– Что вам угодно?

В дверях стоял Крысообразный, его лицо было взволнованным и бледным.

– Мне необходимо срочно уехать. Вам придётся остаться с… ней. Я вернусь через день или два, попытайтесь не провоцировать её. Я за вас боюсь, – он оглянулся. Поверх его плеча было видно, как в коридоре маячит Тощий. – Когда я вернусь, то обещаю вам безопасность и покровительство, но сейчас, я только могу оставить с вами Тощего. Чтобы он приглядывал за вами. Он проводит меня до поезда и вернётся. – Он схватил мою руку и поцеловал её. Потом быстро повернулся и почти выбежал, подхватив чемодан. Я даже не успела ничего ответить.

Итак, я оставалась в квартире наедине с этой бешеной коровой! Теперь она точно до меня доберётся. В голове всё смешалось, и первая мысль была – бежать! Но а как же, свиток?! Я обязательно должна забрать его, и только потом исчезнуть.

Я тщательно заперла дверь и решила быть готовой ко всему. Надев простое, теплое шерстяное платье и жакет я спрятала золотой портсигар, засунув его глубоко за лиф платья. Проверила – держится хорошо, не выпадет, если бежать. В кармане жакета фотография Великана, завёрнутая в носовой платок и чёртов ключ. Решительно сжав кулаки, я села, готовая ко всему. Но ничего не происходило. Я встала и приложив ухо к двери, напряженно прислушалась. В квартире было тихо. Может быть, Комиссарша снова легла спать? Потихоньку, чтобы не было слышно, как поворачивается ключ, я открыла дверь и выглянула наружу. В зале никого не было. Оставив дверь открытой и готовая в любую секунду забежать назад и захлопнуть её за собой, легко ступая я пошла на кухню. Там никого не было. На столе стояли фарфоровые чашки с остывшим чаем. В ванной комнате никого. В коридоре, на вешалке шинелей не было, значит Комиссарша тоже поехала с Крысообразным, или ушла по своим делам. У меня немного отлегло от сердца. Но это также означало, что в спальне тоже никого не было!

Значит…

И я направилась к спальне, нащупывая в кармане чёртов ключ. Он вошёл в скважину, как родной и я дважды повернула его. Дверь открылась. Но только я зашла внутрь, как вдруг услышала, что кто-то судорожно крутит ключ во входной двери. Боже мой! Я выскочила из спальни, не заперев её, и бросилась в свою комнату. Закрыв свою дверь, я приложила ладонь к губам, чтобы унять дыхание. Тут входная дверь открылась, и я услышала чьи-то тяжёлые приближающиеся шаги. Это шла Комиссарша, чтобы убить меня. Было слышно, как она взводит курок своего маузера. В изнеможении я прислонилась головой к двери, готовая упасть в обморок, как вдруг прямо над моим ухом загрохотали удары. Кто-то молотил по двери кулаком.

– Выходите быстро, барышня! Убегайте отсюда, если успеете. Она едет сюда и будет через три-четыре минуты. Вашего соседа арестовали, он не вернётся. – Это был голос Тощего.

Я открыла дверь. Он стоял немного рассеянный и переминался с ноги на ногу.

– Понимаете, я люблю её и не хочу, чтобы она брала ещё один грех на душу! А вы барышня хорошая, и я обещал приглядеть за вами, но теперь я ничего не смогу для вас сделать. Вы бегите, как есть, а там спрячьтесь у знакомых, потому что вас будут искать. Я попытаюсь задержать её, если получится. – И он скрылся.

– Спасибо! – крикнула я ему вслед.

Времени на раздумье не было, и я быстро вернулась в спальню. Там до сих пор стоял запах перегара. Схватив стоявшую на полу бутылку, я с силой кинула её в зеркало. Оно медленно и как-то недоумённо обрушилось на пол, сметая коробочки с пудрой и флаконы дорогих духов. В раме действительно лежал свиток, который я подхватила и выскочила из квартиры. Взбежав по лестнице, я стала стучать в дверь к мамаше Богини. Похоже, она уже легла спать. Богиня, как всегда дежурила у дверей. С громким мяуканьем она побежала поднимать хозяйку. «Ну, скорей же, скорей!» – мысленно умоляла я её. Снизу хлопнула дверь, и раздались шаги нескольких человек. Они не произносили ни слова. Сейчас они зайдут в квартиру и, не обнаружив меня, конечно, станут рыскать по всему дому.

Мамаша Богини всё не подходила, и тут я вспомнила про чёртов ключ! Воткнув его в замочную скважину, я открыла дверь сама. Быстро и тихо закрыв её за собой, я быстро прошла в комнатку, где соседка ещё возилась с халатом, никак не попадая в рукава. Она ошарашено уставилась на меня, но я приложила палец к губам и выразительно посмотрела на неё.

– Там! – шепотом сказала она, указав пальцем на кресло, где стоял мой саквояж.

– Мне пора, спасибо за всё! Вы меня не видели! – также шепотом ответила я ей, и собралась было уйти, но она остановила меня.

– Подождите! Я вам дам один адрес, попробуйте спрятаться там. Это моя хорошая знакомая, с которой мы вместе работали. Очень честная женщина. Если скажете, что вы от меня, она вас спрячет, – и подала записку, в которой каллиграфическим почерком был записан адрес.

Я подбежала к ней и крепко поцеловала в щёку. Затем выскользнула через чёрный ход.

Спустившись к выходу, я не стала сразу выбегать на улицу, а выглянула в высокое узкое и мутное стекло, рядом с дверью. С этой стороны дома было темно, но на дорожках, припорошенных снегом, никого видно не было. Я тихо открыта дверь и вышла. Всего однажды в жизни я выходила этим ходом из дома, чтобы скрыться от назойливого кавалера, дежурившего у моей двери. Но это было днём и летом. Теперь мне предстояло вспомнить, куда же лучше всего направиться, чтобы меня не заметили.

Я решила идти в левую сторону. Там, среди голых и черных деревьев и спутанных кустов парка, примыкающего почти вплотную к ограде дома, было легче всего затеряться. И чтобы не идти через двор по белому снегу, я пошла вдоль дома, по периметру, прячась в тени. Было слышно, как справа за углом фырчала машина, и раздавались чьи-то голоса. Значит, направление выбрано правильное. Выскользнув из двора, я бросилась под защиту парка, которого обычно избегала, предполагая наличие сидящих в кустах грабителей. Но сейчас в холодную мартовскую ночь, какому бы грабителю пришло в голову караулить жертву в месте, где нет ни одного человека?

Когда родная улица осталась позади, я вздохнула с облегчением. Свернув в какой-то переулок и уходя всё дальше и дальше от дома, я надеялась найти освещённое место, чтобы прочесть адрес подруги мамаши Богини. Надо было быть всё время начеку, потому, что по городу ходили патрули, проверяющие каждого встречного.

На всякий случай, если меня остановят, я решила соврать, что ушла из дома от мужа и направляюсь к тёте. Но на улицах пока никого не попадалось. Везде было темно и ни одной живой души, что в моём случае было даже благом. Наконец на углу улицы блеснул огонёк в окне. Это была ночная аптека. Подойдя к окну, я развернула записку и прочла адрес.

Район, в котором находился указанный дом, я знала довольно хорошо. Это было не очень далеко отсюда, но мне предстояло пересечь одну из больших центральных улиц, где обязательно должны были дежурить патрули. За время, проведённое на улице, я уже изрядно замёрзла, тяжёлый саквояж оттянул руки, но останавливаться было нельзя. Чтобы совсем не окоченеть, надо было двигаться как можно скорее. И вот передо мной «бриллиантовая» улица, по которой я так любила раньше гулять. Здесь была самая лучшая мостовая. Улица напоминала мне ровную сцену театра, на которой разворачивалась светская жизнь Петербурга.

Остановившись перед тем, как пересечь пустое холодное пространство, где меня было видно за сотню метров, я внимательно посмотрела по сторонам. Никаких патрулей видно не было. Поэтому, я не мешкая побежала вперёд, и тут услышала, как совсем недалеко от меня кто-то закричал: – «Стой!»

Вероятно, патруль находился между домами, укрываясь от холодного ветра. Этот окрик только подстегнул меня, и я изо всех сил рванулась на другую сторону, надеясь скрыться в каком-нибудь дворе и переждать погоню. Больше всего сейчас я боялась людей. Пробежав мимо большого здания университета, я завернула налево, и не оглядываясь помчалась по улице вдоль реки. Мне нужно было перебраться через мост, потом буквально через три квартала будет дом, где жила подруга мамаши Богини.

Всё это время я слышала, как за мной бегут преследователи. Они были гораздо медленней меня, потому что длинные шинели и винтовки мешали бегу. К тому же меня толкал вперёд страх, а их – обязанность, поэтому я уверенно удалялась от них и даже передумала прятаться, чтобы переждать погоню. Но патрульные, видя, что не могут догнать меня, остановились и стали стрелять. Мне пришлось петлять, как заяц, потому что, выбежав на мост, я стала видна, как на ладони. Я даже не думала, куда мне бежать – моё тело само спасало меня, как будто предчувствуя, куда будут стрелять солдаты.

Лёгкие буквально разрывались от быстрого бега и ледяного воздуха…

Вот впереди разверз свою пасть страшный тёмный переулок. Но там ждало меня спасение. Оставалось совсем немного, и меня никто не найдёт. В этой части города было много запутанных дворов, где можно затаиться. Ещё совсем чуть-чуть поднажать!

Я оглянулась назад, и, увидев, что патруль остановился, внутренне ликуя, развернулась, чтобы скрыться в темноте, как вдруг в глаза мне ударил яркий свет фар. И из тёмного переулка навстречу выехал автомобиль. Я в ужасе метнулась к перилам моста. Потому что я узнала эту машину!

Следуя печальной поговорке, «на ловца и зверь бежит», я выскочила прямо в руки к своей преследовательнице. Комиссарша тоже узнала меня, потому что я услышала торжествующий крик: – «Вот она!», и не нашла ничего лучшего, как попытаться перелезть через перила.

С одной стороны, ко мне бежал патруль, с другой стороны, я увидела, как Комиссарша встаёт во весь рост и направляет на меня свой маузер. Перед самыми перилами я остановилась и поняла, что опоздала. Мне не хотелось быть застреленной в спину, поэтому я решила встретить смерть в лицо. И встала, ожидая своей участи.

Звук выстрела донёсся до меня уже после того, как пуля ударила меня в грудь, и, перекинувшись через перила моста, я полетела вниз, на речной лёд.

Глава IV

Маленькой живой светящейся частичкой, как будто запрограммированной на движение в определённую сторону, я начала свой путь, и полетела сквозь неописуемый мир. Он был не красив и не страшен. Он был таким, каким он должен быть. Я не осознавала ничего, кроме того, что пора влиться в построение новой вселенной, стать её нераздельною частью, соединиться со всем и потерять себя. Наверно такое чувство испытывают лососи, идущие на нерест и влекомые инстинктом, заставляющим преодолевать пороги рек. «Надо!», вот чем я была в этот момент. Олицетворением этого понятия.

Вылетев на необозримые тёмные просторы, которые воспринимались моим существом со всех сторон сразу, я увидела четыре огромные движущиеся в себя светящиеся спирали, как бы сотканные из живого золота и расположенные по четырём сторонам этого глубокого чёрного пространства.

Потрясающая мощь была заключена в этих спиралях-галактиках, которые двигались, закручиваясь внутрь, втягивая в себя бесчисленные золотые искры, подлетающие со всех сторон к их рукавам и сливающимся там с ярким свечением расплавленной массы. Задержавшись на мгновение перед этой фантастической картиной, я ощутила музыку, под которую происходило всё это зарождение нового. Она была медленная и трёхтактная.

Выбрав своё направление, я помчалась к одной из спиралей, и вдруг во мне шевельнулось какое-то очень человеческое чувство. Я летела, чтобы влиться в это расплавленное золото и исчезнуть, но вдруг какая-то часть меня пошла против этого закодированного во мне закона. Лосось повернул в сторону от порогов, чтобы метать икру в более безопасном месте. Я поняла, что не хочу исчезать в общей массе, пусть даже и для такого благого дела, как зарождение вселенной, и в этот момент наткнулась на стеклянную стену, которая отбросила меня назад, и тем же путём, только в сотни раз быстрее, я вернулась в себя.

Надо мной склонились четверо. Солнце стояло в зените над их головами, и было очень жарко.

– Он вернулся, – сказал Великан, – теперь будет жить!

В ответ я попыталась улыбнуться, но не было сил даже на это, и я погрузилась в полусон-полуявь, задавая себе вопросы. Почему Великан сказал, про меня «он»? Почему так жарко? Где я и откуда знаю этих людей? Приоткрыв веки, я обвела взглядом место, где находилась. Похоже на каменную площадку, огороженную невысокой стеной с выступами, как на башне какого-то старинного замка. Да это и на самом деле башня. Вот, спиной ко мне сидит Великан, а рядом с ним девушка в простом платье, прислонившая голову к его плечу. Поодаль, в тенёчке спит Верзила, и ближе всего ко мне расположился Тевтонец, что-то вырезающий на своём костыле.

Какое-то смутное волнение охватило меня.

– Тевтонец, забери меня отсюда – стала просить я. – Тевтонец! Забери меня! – он продолжал свою работу, не обращая внимания на мой крик. – Тевтоооооооонеееееец!!! – Мой крик разбил картинку на тысячу вертящихся кусочков.

– Да здесь я, здесь, не кричи так дорогая, – ответил мне женский голос, показавшийся мне знакомым. С трудом разомкнув веки, я увидела рядом светлое пятно чьего-то лица, но тут же закрыла глаза от невыносимой боли в голове. – Не волнуйся, всё хорошо с тобой и я рада, что ты вернулась. Теперь твоё дело спать, да выздоравливать.

– Мадам Безе…

– Ну, вот и вспомнила моё имя, а то Тевтонец и Тевтонец! Не время сейчас быть Тевтонцем, время быть мадам Безе, – по голосу было слышно, как она улыбается.

– А как я здесь очутилась? Меня же убили, потом я улетела, после была на башне…

– Тебя не убили, иначе мы бы с тобой тут не разговаривали.

Наконец я сумела сфокусировать свой взгляд на её лице. Странно, но за множество лет, которые пролетели с последней нашей встречи, она мало изменилась. Та же фигура, пышная грудь, расположенная параллельно полу. Доброе лицо и даже печенье в руке! Только в волнистых волосах, поднятых вверх и скрученных по моде тридцатилетней давности, добавилась седина.

– Не могу поверить… как же я давно вас не видела! Но каким образом я здесь и что со мной?

– Может, мы отложим наш разговор, пока ты не окрепнешь? Доктор сказал, что тебе вредно сейчас волноваться и делать резкие движения.

– Доктор? Какой ещё доктор?

– Твой доктор, ты что, доктора своего забыла?

– Ничего не понимаю… он же уехал в Москву, давным-давно, когда я ещё в училище была.

– А теперь вернулся и очень кстати. Он как раз у меня в гостях был, когда тебя привезли.

– Кто меня привёз?

– Двое матросов. Один тощий такой. Он тебя подобрал на льду, под мостом. Сказал, что рядом был, когда в тебя стреляли. Потом, когда ты уже чуть не замерзла насмерть, он подобрал тебя и нашёл записку с моим адресом. Ты держала её в руке, – мадам Безе подошла к окну и выглянула наружу, затем вернулась ко мне. – Он кое-что рассказал мне. И ты тоже можешь рассказать мне всё, если захочешь. Ты же знаешь, что с давних времён мы с тобой друзья.

– Да… хороши друзья. Особенно я, которая забыла обо всём и обо всех. Вот теперь и расплата, – мне стало очень стыдно, что за все эти годы я даже не попыталась разыскать её.

– Ну что ты милая, друзья они не обязательно всегда рядом. Друзья – это те, которые приходят, когда тебе грозит смертельная опасность. И ты сделаешь то же самое, если твоему другу будет грозить беда.

– Не знаю, у меня никогда не было друзей, которым бы грозила беда и я спасала их, – мне было грустно от такой никчёмности.

– То, что ты этого не помнишь, не значит, что этого не было, – загадочно ответила мне мадам Безе.

Так я лежала ещё целых три недели у неё в доме. Мадам Безе была замужем, но муж сейчас отсутствовал. Уехал в длительную командировку. Я увидела его лицо на фото в золочёной рамке, стоящей на рояле. Строгое худощавое лицо. Орлиный нос. Наверно какой-нибудь изобретатель, подумалось мне.

Я с любопытством разглядывала обстановку большой комнаты, где стоял вишнёвый бархатный диван, который все эти дни служил мне ложем.

Всё говорило о том, что хозяйка всецело предана музыке. Чёрный старинный рояль, бюсты Баха и Моцарта, большая стопка нот на столе. На стенах висели фотографии, где мадам Безе была изображена в сценических костюмах знаменитых опер. Но на этих снимках она была не такая толстая, как я знала её. Значит, раньше она была оперной певицей. Это было для меня открытием.

По вечерам мадам Безе мне играла на рояле, удивляя виртуозной техникой. Или, устроившись в уютном кресле, читала вслух любовный роман. Рядом – неизменная коробочка с печеньями. Она пекла их сама, и была большой искусницей по приготовлению сладостей. И по их поеданию тоже.

В доме царило благополучие. В это голодное время, здесь совсем не голодали. И только позже я узнала, что муж мадам Безе был каким-то крупным специалистом по ювелирным делам и антиквариату, и советское руководство привлекло его к работе с золотыми запасами и экспроприированными ценностями, обеспечивая всем необходимым его семью.

Он добывал деньги для нужд нового гегемона и то и дело ездил заграницу на аукционы. В общем, очень важная персона. Ему даже дали специальную бумагу, освобождающую от уплотнения его квартиру.

В один прекрасный момент, я стала шевелиться и обнаружила на тумбочке рядом с изголовьем тот самый золотой портсигар. Он был вдавлен посередине, как будто его ударили чем-то твёрдым и тяжёлым. Но лицевая часть с гербом не пострадала. Теперь я поняла, почему осталась жива. Пуля, выпущенная из маузера Комиссарши, попала в портсигар, который я спрятала за лиф платья. Это спасло мне жизнь. Удар свалил меня с моста на лёд реки. Я упала примерно с шестиметровой высоты на спину. Шуба и шапка смягчили падение. Но, в общем, я довольно счастливо отделалась. Мой саквояж упал вниз вместе со мной и валялся под мостом.

Комиссарша не сомневалась, что я убита. А патрулю было лень спускаться вниз, чтобы вытащить меня оттуда или осматривать. Им пришлось бы долго идти до ближайшего спуска к реке. К тому же в городе каждую ночь замерзали и были убиты столько людей, что никого бы эта находка не удивила и не испугала.

Тощий, который находился при Комиссарше, видел всё, что произошло, но только через два с лишним часа сумел добраться до меня, потому что сначала провожал её до дома, а потом вынужден был выгребать разбитое мною зеркало из спальни. Когда же он, наконец, вернулся к мосту, то обнаружил, что я была без сознания, но жива, и увидев записку с адресом, которую я зажала в руке, доставил меня по этому адресу. Ему помогал товарищ-матрос.

Я с большой благодарностью думала о Тощем, о его любви к такой недостойной женщине и его непонятному дружескому отношению ко мне.

В результате падения у меня была повреждена спина, сломаны ребра и вдобавок сильное сотрясение мозга. Корсет, который наложил на меня доктор, туго стягивал туловище, и надоел мне просто до чёртиков. Всё время хотелось разрезать его ножницами и сорвать.

В один из дней, доктор явился ко мне с сияющим лицом и объявил, что пора снимать корсет! Боже мой, как мало иногда надо человеку для счастья! Я начала ходить, шатаясь и преодолевая головокружение. Жизнь возвращалась!

Я решила, что золотой портсигар отныне будет моим талисманом и снова спрятала его на своём теле. Я даже распорола часть пояса, чтобы положить его туда, как в карман.

Мадам Безе со дня на день ожидала возвращения мужа, а я волновалась, что он скажет, когда узнает о неожиданной постоялице. Наконец, в парадной зазвонил колокольчик. Прислуга, которая, несмотря на революционные настроения пролетариата, не собиралась покидать хлебное и тёплое местечко, чтобы «идти и без толку горланить на площади» – пошла открывать. Мадам Безе устремилась за ней. Я тихо сидела в кресле. Меня волновало то, что муж мадам Безе наверняка знал Комиссаршу, и боялась, что он расскажет ей обо мне.

После бурной и радостной встречи в комнату вошла мадам Безе с мужем. Хозяин дома, казалось, ничуть не удивился моему присутствию, и очень любезно поцеловал мне руку. Оказывается, он давно знал о моём существовании и даже ходил с женой на балет, где я танцевала.

«Мы ещё, помнится, большой букет вам передавали с запиской от жены. Но у вас там наверно столько цветов от поклонников было, что вы и не заметили нашего скромного подарка». Эти слова заставили меня покраснеть, хотя были сказаны без тени обиды.

За ужином мадам Безе завела разговор обо мне. Она без утайки рассказала мужу о моих взаимоотношениях с Комиссаршей. При упоминании этого имени, Антиквар помрачнел.

– Страшная женщина. Настоящее исчадие ада! Иметь её во врагах смертельно опасное дело. Но! Она уверена, что вы погибли и это меняет дело.

– Милый, ты должен помочь девочке уехать за границу. Оставаться здесь она не может, не ровен час, они столкнутся где-нибудь на улице!

– Ну, это само собой, дорогая… Дай мне подумать.

Прошло два дня, и муж мадам подошёл ко мне и спросил, есть ли у меня при себе документы? Я ответила утвердительно, потому что они лежали в моём саквояже. Прислуга принесла саквояж и впервые за этот месяц я открыла его.

Наверху лежал свиток, о котором я совершенно позабыла.

– Ну-ка, что это у вас такое интересное, позвольте взглянуть? – спросил Антиквар и протянул руку.

– Это… свиток, – ответила я, не в состоянии объяснить, что за свиток был у меня в саквояже. Я даже не имела возможности рассмотреть его, как следует.

– Боже мой, какая старина! – воскликнул он, – где это вы раздобыли такую редкость?

– Это… это семейная реликвия, – ответила я, – но мне нужен специалист, чтобы перевести текст.

– Ну, не думаю, что вам нужен такой уж большой специалист, – внимательно рассматривая свиток, отвечал мне Антиквар. – Похоже, это латынь, которую сможет перевести, ну, скажем, ваш доктор. Однако, прелюбопытный свиток, милая моя! – добавил он задумчиво, – никогда не видел таких чётких рисунков, кажется даже мадам Безе в состоянии понять, что здесь изображено.

Антиквар иногда так шутил со своей женой, как бы показывая, что она в состоянии справиться только с простейшими задачами. Однако мадам Безе никогда на него не обижалась, и вообще у них в семье царила идиллия.

– А ну-ка, дайте взглянуть, может, я и без перевода вам расскажу, о чём речь, – и мадам Безе, нацепив пенсне, стала изучать рисунки. – Господи! – Краска схлынула с ее лица, и она схватилась за место на груди, где по идее должно быть сердце, – ты помнишь, я тебе рассказывала про то, что я видела, когда…

– Да-да-да-да, конечно же, помню, – это оно?

– Дайте мне капель, скорее! – мадам Безе упала в кресло, обмахиваясь схваченной со стола газетой.

Муж бросился капать ей успокоительных капель, я же, ошарашено смотрела на них, не в силах понять, в чём, собственно дело?