Текст книги "Монстры (СИ)"

Автор книги: Данила Долгошапко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Долгошапко Данила Дмитриевич
Монстры

Часть первая: гость

Уже стемнело несколько часов как. Машина подскакивала на частых ухабах, то и дело взвизгивая шинами в размоченных оттепелью колеях. За окном помахивали узловатыми ветвями редкие тополя, проставленные на стражу давным-давно заброшенных, обгладываемых болотами полей.

Новый пикап шел уверенно, невзирая на все преграды матушки-природы. Водителя его звали Михаил. Подтянутый, спортивного вида мужчина, начавший, тем не менее в свои сорок с небольшим 'оплывать'. Пронзительный, умеющий быть непередаваемо тяжелым, взгляд серых глаз. Легкий, уже вошедший в привычку прищур, уголок рта, приопущенный книзу, глубокие презрительные морщины у крыльев носа – Михаила было сложно назвать привлекательным мужчиной, все эти мелочи придавали ему ауру какой-то звериной опасности. Завидев подобного – люди имеют обыкновение непроизвольно собираться, кто-то словно для бегства, кто-то для отражения нападения. На узловатых пальцах сжимавшей баранку руки – перстень с колоколом, синий, татуированный, и мозоли по костяшкам. Коротко остриженная шевелюра, рассеченная несколькими небольшими шрамами.

До конца пути, до дома, оставалось еще с полчаса-час, Михаил возвращался на хутор из города, плотно забив кузов продуктами на всю следующую неделю, кое-каким инструментом, отрезами ткани, целлофаном, прочими мелочами. Отдельной статьей груза шли пустые бутылки замысловатой формы – шесть ящиков, за остальными ему еще послезавтра снова ехать, все в кузов просто не вошло.

Не сказать, что Михаил клевал носом, но долгая дорога утомила и пешехода он заметил не сразу. В этой глуши, вдали от большинства населенных пунктов, кабан или волк на дороге встречался чаще, чем человек. Да что уж там – за все годы своей жизни на хуторе Михаил не мог вспомнить ни единого случая подобной встречи, а вот зверье, как раз, наблюдал постоянно.

Бредущий едва ли не по колено утопал в жидкой субстанции, неумело имитирующей обочину, брел, даже не обернувшись на уверенный, деловитый рокот пикапа. Низко надвинутый капюшон, черный цвет куртки и темный – то ли бурый, то ли темно-серый – не разобрать в потемках – рюкзак превращали шагающую фигуру в тень на дороге, мираж. Просто чудом было можно назвать, что Михаили вообще заметил силуэт в свете фар, а не прогорбатил на колдобинах мимо, но еще большей странностью было ощущенное водителем почти непреодолимое желание остановиться и помочь невесть как забредшему в глушь путешественнику.

Михаил поравнялся с фигурой, ненароком обдав ту брызгами на очередной яме, притормозил и, прогнувшись через пассажирское сиденье, распахнул дверь:

– Помочь?

Фигура остановилась, ранее словно и не заметившая капель воды, что, впрочем, было и немудрено – путник промок едва ли не до нитки. Михаил, осознав, что сейчас может произойти с дорогими чехлами, едва не изменил решения.

– Помочь, – кивнули под капюшоном. Голос был мужской, скрипучий.

– Ща, подожди, я только клеенку на седушку брошу, – операция заняла меньше минуты и вот уже нечаянный попутчик откинулся в кресле, сбросив промокший, как и он сам, рюкзак под ноги и скинув капюшон.

Возраст его на глаз определить оказалось внезапно невозможно. Сухое, почти изможденное лицо, кожу распирают скулы, а глаза глубоко запали. Слипшиеся сосульками волосы какого-то пегого цвета, возможно – с сединой. С равным успехом тому можно было дать что двадцать с полтиной, что все пятьдесят – Михаил за свою тревожную жизнь многократно встречал таких – наркоман на 'хмуром' или уже и чем похуже. Снова почти пожалел о нехарактерно накатившем добродушии.

– Звать как?

– Слава.

– Святослав или Владислав? – отчего-то полюбопытствовал водитель.

– 'Влади-'.

– Я Михай, – заводясь, он подал руку и получил в ответ неожиданно крепкое рукопожатие почти ледяной после улицы ладони. – Тебе куда вообще?

– Все равно.

Михаил со значением глянул на попутчика в окно заднего обзора.

– Я тебя только до хутора могу добросить, живу там. Переночуешь у меня, если негде, утром, звыняй – попрошу.

Слава равнодушно кивнул, глядя прямо перед собой на выхватываемый из сгустившегося мрака крохотный пятачок дороги.

– Наркоман? – прямо поинтересовался Михаил через четверть часа начавшего тяготить его отчего-то молчания.

– Хуже, – проскрипел попутчик, но пояснять не стал. Каждое слово из него приходилось тянуть чуть ли не клещами. Михаил усмехнулся уголком рта аналогии. Но одного у Славы было точно не отнять – отшивать он мог не хуже его самого – одним словом.

Оставшуюся часть пути, прежде чем впереди замаячили огни маленького хутора, провели в молчании. Водитель сосредоточился на дороге – на подъездах односельчане оставили несколько бетонных блоков, которые в кромешном мраке легко было проглядеть, пассажир все также равнодушно глядел перед собой.

Вот уже пикап оказался среди домов – три жилых и два хозяйственных, окруженных густым подлеском, с полчаса назад сменившим лесостепь, рыкнул и умолк возле символического, больше для обозначения территории двора, забора из рабицы. Дом почти тут же засветился окнами – там проснулись, за окном промелькнул неспешный со сна силуэт.

– Подожди тут – собаку привяжу, сказал водитель и скрылся за калиткой, оставив спутника досыхать в комфортабельной кабине. Тот потянул на себя рюкзак, выходить, тем не менее, не спеша. Впервые за всю дорогу проявил хоть какой-то интерес к окружающему миру – повел головой, осматривая дом. Одноэтажный, но явно с 'жилым' чердаком, доступным изнутри, хозяйственная пристройка позади, гараж на две машины, навес-беседка перед домом.

– Тварь тупая, – объявил вернувшийся хозяин. Спохватился, поясняя. – Темучин, пес мой. Забился в конуру и там скулит, мало не ссыться. Не часто его таким вижу с... последнее время. Разгрузиться мне помоги.

В две пары рук они споро перекидали содержимое кузова под навес во дворе. В доме уже явно происходила суета, единожды дверь отворилась, явив взору дородный женский силуэт. Подслеповато щурясь она повыглядывала не занятых работой мужчин и, ни слова не сказав, скрылась в доме.

– Пойдем, что ли, – чуть с одышкой предложил Михаил, когда работа была закончена. Поднялись на крыльцо, где Слава замер прямо на проходе, не притрагиваясь к дверям. – Ну, чего встал? Проходи – там вроде не заперто.

Слава, точно очнувшись, прошел внутрь, вначале в просторную прихожую, обставленную броско, но безвкусно, а после, по указке хозяина же – в гостинную.

– Машка! – гарканул Михаил на полдома и почти мгновенно, точно стояла за дверью и только и дожидалась, пока ее позовут, из глубины дома появилась та самая полная женщина лет сорока.

Видно было, что не смотря на поздний час она приложила все усилия, чтобы хозяина дома встретить 'при параде' – накрасилась, причесалась и распустила длинные волосы по плечам, одела уж никак не 'домашнее' платье, кокетливо демонстрирующее необъятные полукружья грудей, но опасно натянувшееся на едва угадывающейся талии. Даже обувь была на каблуках и ступала она в ней вполне уверенно. Но вот только в глазах ее – больших, умело подведенных, зеленых – затаилась какая-то необъяснимая, исполненная надежды печаль.

– На стол собери и принеси вот ему, – Михаил кивнул на попутчика, ничего не поясняя, – что-то переодеться. Из рабочего, да.

Женщина скрылась все также безмолвно, но вместо нее в гостинную тут же влетел женщина помоложе, почти девчонка:

– Михааааа! – огласила она дом радостным воплем, бросаясь на шею и поджимая ноги.

Ее облик также носил следы тщательной подготовки к встрече, но в отличие от 'Машки' – более продуманной, нарочито-небрежной. Маечка. Чуть всклокоченная 'со сна' блондинистая шевелюра. Талантливый, почти незаметный, макияж. На попе обтягивающие шортики, на ногах – домашние тапочки. Мельчайшие детали, настолько же малозаметные, насколько неискренние. Девушку можно было бы принять за дочь хозяина дома, но догадки тут же разбились бы о страстный, обжигающий поцелуй, с которым она тут же впилась в губы Михаила.

– Да дай же ты выдохнуть, – хозяин почти снял с себя блондинку, передавая ей куртку.

– А это кто? – взгляд девчонки обратился на Славу. Каким-то шестым женским чутьем она без слов уловила его роль и положение в доме – губки презрительно скривились, взгляд сверху вниз, в интонациях – едва заметные рвотные позывы.

– Не обращай внимания. Лерусь, беги-ка ты в спальню, ага? – блондинка, хихикнув, стрелой выскочила из зала, лишь в дверях притормозив и послав Михаилу томный взгляд, сопряженный с более чем разратной позой.

– Есть я не буду, – неожиданно для хозяина заговорил гость. – Пока. У меня свое.

– Свое – так свое, – фыркнул равнодушно Михаил. – Тяпнешь?

– Извини.

– Здоровье не то, понимаю, – достаточно зло поддел хозяин, ну тогда ща Машка тебе переодеться даст и вон на диван что-нибудь кинет, да как знаешь – хочешь тут сиди, хочешь – ложись.

Едва он умолк – снова вошла женщина, неся в руках поднос со снедью. Усиливалось ощущение, что она ждала за дверью окончания короткого разговора, не решаясь даже появлением своим перебить хозяина. Минутой спустя принесла и одежду с подушкой и одеялом и тут же снова скрылась, так же как и Лерочка до нее, лишь в дверях остановившись и бросив на Михаила быстрый взгляд. Печаль в ее глазах сменилась смирением.

За стол хозяин присесть не успел, как и Слава даже начать переодеваться – в дверь позвонили и почти тут же послышались шаги.

– Михай? – в дверях гостиной, что со стороны прихожей, показалась бритая голова на массивной шее. Быстрым, цепким взглядом скользнула по гостю. – Выйди, штоль, шоб я тебе тут не натоптал.

– Да что ж такое, в хату войти не дают, – Михаил, тем не менее, встал и бросил Славе. – Ща, тут жди. Переоденься пока, что ли.

Гость последовал совету и можно было заметить, как она слегка оживился, прислушиваясь к голосам снаружи. Слов было не разобрать, лишь интонации – злые Михаила и испуганные – визитера. Прошло почти полчаса, в комнату успели заглянуть обе женщины дома – робко Машка и возмущенно-требовательно – Леруся, прежде чем Михаил вернулся и сел, наконец, ужинать, щедро плеснув в стакан коньяку.

– Проблемы? – проскрипел Слава.

– Гребет?! – от былого подобия доброжелательности Михаила не осталось и следа.

– Я помочь могу, – в ответ на это у Михаила прямо на глазах начала наливаться багровым шея. – Я в некотором роде... колдун.

А вот эта фраза шею хозяина заставила вернуться к нормальному для нее цвету, а стакан с коньяком выпал из пальцев и покатился по столу, окрашивая скатерть в красивые шоколадные тона.

– Ты – кто?!

– Как ни назови. Но помочь могу.

– С чем?

– А о чем вы снаружи ругались? С ним и могу. Но мне нужно все узнать, чтобы точно сказать.

Михаил хмыкнул, с прищуром глядя на гостя. В его глазах просто таки читался вопрос – 'насколько вообще возможно подобное совпадение?'.

– Машка! – женщина появилась с секундной задержкой – то ли отошла, то ли задремала, но хозяин не обратил на это никакого внимания. – Протри тут и тащи еще пузырь, этим мы под разговор явно не ограничимся.

Машка безропотно подчинилась.

– Колдун он, – толстуха вздрогнула, бросая на Славу взгляд, а Михаил продолжил, полностью игнорируя ее. – Ну слушай, колдун. Только я тебя сразу предупрежу – история не из тех, в которые сразу верится. А поверить придется. Ну так че?

Улыбка хозяина была исполнена искреннего радушия, глаза смеялись. Гость лишь пожал плечами, упираясь локтями на стол.

– Ну, я все еще здесь.

Часть вторая: хозяин

– Два месяца с небольшим назад это началось. Монстр у нас на хуторе звелся. Всамделишний, как в ужастиках. Выглядит – вроде как баба молодая, только башка к спине свернута и жопой вперед бегает. Скотину нам повадилась... даже как назвать не знаю. Вроде как кровь пьет, да только шматует при этом – в лоскуты. Первый раз мы ее в амбаре малом застукали – вчера два месяца было как. В потемках не видно ни зги – скотина в угол сбилась, блеет что-то – корова одна с перепугу сдохла, как мы потом уже поняли. А эта – на пол телочку молодую завалила и прямо из вымени кровь жрет. Не пьет, понимаешь, а жрет, пастью ловит так струю, зубищами клацает, – Михаил повернул голову и несколько раз клацнул челюстями. – Мы с мужиками на шум – это когда она еще не задрала никого шумели – оружие прихватили. Я тебе Христом-богом клянусь – я ей в бошку две пули всадил, Сашко – еще две, Игорек с Петром – кто куда, но тоже не шибко мазали. Тварь даже не дернуло. Телку в клочья, пулями рвет – она еще жива, кажись, была – а этой монстре хоть бы хны. Игорек, дурья башка, говорит 'ща я, мол, ее' – колун взял и попер, у Петра – свинорез, и че ты думаешь? Игорьку она башку его дурную оторвала – он даже замахнуться не успел. Петро – на жопу и на выход, а эта постояла еще над дураком и неспешно так – к жрачке.

– Сколько ей лет было?

– Че? Мы, не поверишь, как-то не спросили, а она сама и не шибко болтала. Но, если, на глаз... – Михаил задумался. – Что-то между пятнадцатью и восемнадцатью – его ж не угадаешь...

– Девственница?

– Ты сдурел, Славушка? – хозяин аж на стуле выпрямился.

– Михааай?! – в дверях в пеньюаре, только что не нагишом, ничуть гостя не стесняясь показалась Леруся.

– А ну, брысь! – мгновенно переключился тот. – Не видишь – с человеком по делу разговариваю?

Блондинка обиженно поджала губки, скользнула глазами по Славе уже более заинтересованным взглядом – в ее категории ценностей он поднялся от 'никто' до 'мужчина, с которым ведут дела' – но перечить не стала. Только фыркнула так, что, казалось, на улице услышать можно было.

Михаил налил себе еще стакан. Было заметно, что воспоминания ему даются не то, чтобы сильно легко.

– Точно не будешь? Нет? Ну тогда дай мне выдохнуть, – красиво, с чувством, выпил, закусил неспешно, выдохнул. – Куда она потом подевалась – ни сном ни духом – скотину не расспросишь, а сами мы только поутру нос туда сунуть смелости набрались. В общем поламбара в кровищи, стерва ошметками, а этой как след простыл. Мы потом даже специально чаны сливали – думали может она в них прячется.

– Чаны?

– Мы там виски гоним, элитный, крафтовый, за рубеж, с него, считай, и живем.

– В амбаре?

– А ты, я погляжу, кроме того, что колдун, так еще и по вискарю спец? Ну так и все. Да, в амбаре, – отрезал Михаил. – Короче – в чанах ее, как ты понимаешь, не нашли. Да, блин, мы даже сливную яму перекачали – неделю потом дух стоял – как сквозь землю провалилась. Первую ночь потом вообще не спали, скотину, понятное дело, в другой амбар перегнали – тишина. Второй – уже полегче. Через неделю – так вообще расслабились...

– Что с телами сделали?

– Со стервой? Стерва – это трупы скотины, – хохотнув, пояснил Михаил. – Видал бы ты, как моя Лерка бесилась, когда первый раз услышала, она-то городская, да-а... В выгребной яме мы их и притопили, кто их знает, что от них ждать теперь. В общем дальше – а дальше она аккурат через месяц вылезла, как по календарю – и к малому амбару. Мы его, понятное дело, на ночь запираем – замок она сразу сорвала, походя, а вот внутрь пролезть таки не смогла. Так до утра и скреблась внутрь – ворота только на себя потяни – откроются, но нет.

– Ворота поменяли?

– Конечно.

– Жаль, я б на следы посмотрел.

– А посмотришь еще, – усмехнулся Михаил. – Я ж не зря сказал, что вчера два месяца было – они вчера приходили.

– Они?

– Они, – хозяин налил себе в очередной раз, полностью опустошив первую бутылку, что, впрочем, по его состоянию видно не было вообще. – Тут я мало что расскажу – я ж в город ездил, мужики видели. Петро – это ты его видел – сказал три. Две молодых и одна побольше, вроде как мамка, если Петру верить. Опять в амбар ломились, замок, скреблись, поутру ушли.

– Куда – не следили?

– Сдурел? Тут, слава богу, что вообще ушли, а ты 'следили'. Ну, вот как-то оно так. И что, колдун, скажешь? – Михаил выпил налитое и приложился к закуске. Гость помолчал, с неясным выражением рассматривая рассказчика.

– В народе таких раньше кикиморами называли. Тревожные покойники. Христиане потом их 'заложными' называть стали. Мол некрещенные младенцы ими становятся или грешницы смертные – самоубийцы-девственницы.

Михаил не перебивал, интонации Славы прямо давали понять, что тот не закончил.

– Правы и те, и другие. Как христианство пришло – вот как раз помимо прочих и самоубийцы тоже кикиморами становиться начали. Не все, конечно, там условий помимо этого еще хватает. Вам 'повезло' – совпали условия. Какие – нужно смотреть.

– А у язычников какие были?

– А кто уже сейчас точно скажет? – на губах Славы появилось некое подобие тонкой улыбки, еще больше натянувшей кожу на костистом лице. – Рискну предположить, что что-то про ужасную смерть и незаконченные дела.

– И вот прям у всех троих и совпало?

– Нет. Обычно проще. Кикимора ищет трупы и поднимает – хватает просто незаконченного дела при жизни, обиды, сильного желания. Но остальные уже не так опасны, упыри – в народе. Пули их берут, могут и молитвы брать, распятие, иконы – тут уже по ситуации.

– В смысле?

– В смысле – верила та при жизни – скорее возьмет. Не верила – дедовскими методами.

– Как в кино вроде?

– Не знаю, я кино не смотрю.

– Ясно. Ближе, как говорится, к телу – ты с подобным сталкивался уже?

– Приходилось.

– Приходилось... И что захочешь?

– Сразу не отвечу – хочу осмотреться. Дверь, амбар. Навскидку – ориентируйся на десять тысяч...

– Баксов? – услышанное, судя по тону, Михаила не обрадовало, но и сильно пораженным он не выглядел.

– Даш баксов – не расстроюсь. Гривен. Но есть еще условия.

Михаил только покрутил в воздухе пальцем, предлагая гостю продолжать. Появилась и беззвучно забрала опустевшую посуду Машка. Хозяин одним привычным движением сорвал крышку со второй бутылки.

– Работать я буду ночью. Без свидетелей. Это важно – они зрителей сразу учуют. Это так, не условия, пояснение. Условия – сегодня мне нужно передневать... особым образом. Не на диване. На заднем дворе я видел времянку – там пол какой?

– В смысле? Доски, или ты о чем?

– Об этом, да, – подтвердил гость. – Плохо. Доски нужно сорвать – дневать я должен на земле.

– Допустим, – взгляд Михаила был недоверчив, но, судя по всему, пара сорванных досок были ничем в сравнении с. – Пары хватит, или...

– Пары хватит. Второе. К завтрашнему вечеру мне будет нужна свежая кровь. Порядка пяти литров, лучше десять.

Михаил даже откинулся на стуле, поставив бутылку, которую так и держал в руках, забыв за разговором налить.

– Чья – не важно. Свиньи, коровы, собаки. Хоть крысы. Главное – максимально свежая, не свернувшаяся.

– Где ж я ее тебе столько возьму?! Ладно, порешаем. За доски я тогда, как договоримся, Петра дерну – он поснимает, ночь еще впереди вся, успеется. Тебе принципиально к завтра или...

– К завтра, – несколько резче, чем требовалось, скрипнул гость. – Или вечером я ухожу.

– Ага-ага, – покивал Михаил, бросив на Славу странный взгляд. – Решим значит. Еще что-то.

Гость задумался буквально на мгновение, кивнул.

– Пойду в этой одежде, или дай другую, похуже. Потом ее только сжигать.

– Забирай, я уж думал ты после ведра крови еще целку обезьяны запросишь. Как ты там сказал – а можено и коровы, а можно и собаки, – Михаил хохотнул собственной шутке и поднялся. – Значит так. К Петру я сейчас схожу, можешь тут меня подождать, можешь снаружи, Темучина я привязал – по дому не броди. Деньги вперед я тебе не дам – лови потом по лесу. Если и правда справишься – получишь по полной. Ну, а если не справишься – спрашивать уже будет не с кого.

Часть третья: женщины

Выйдя наружу, гость сразу зашел за дом. Темучин – громадный черный лабрадор – вжался куда-то в нутро будки, едва слышно поскуливая от ужаса. Он, возможно, и рад был бы не издать ни звука, но тело подводило.

За домом колдун присел на порог времянки, из рюкзака извлек литровый металлический термос. В скудном свете окон невозможно было увидеть, но руки гостя дрожали, пока он нервно откручивал крышку. Жадно, словно много дней мучимый жаждой, он приложился к горлышку и принялся пить, надрывно, глубокими, тяжелыми глотками. Ладони, сжимающие железный корпус, при этом едва заметно, нежно поглаживали емкость, смещаясь по ней то выше, то ниже.

Когда термос опустел, гость еще несколько секунд задирал голову все выше, в тщетной надежде выдоить еще хоть каплю. Отнял, наконец, ото рта, облизав при этом горлышко, обессилено уронил и емкость и руки, откинулся на стену времянки и замер в такой позе. Не отворил век даже когда услышал легкие женские шаги, покашливание, а потом уже и требовательное 'эй'.

Лерускьа, очевидно не понимающая как себя вести со странным незнакомцем, которого ее мужчина вначале даже не удосужился обозначить, а потом ради него же отказался от секса, мялась с ноги на ногу, почти ничего не видя.

– Ты же не местная? – подал голос гость. 'Хозяйка' оторопела настолько что ответила, не задумываясь.

– Киевлянка... А твое какое дело?! – спохватилась.

– Никакого.

– Ну так и заткни варежку, когда тебя не спрашивают!

Гость медленно поднял веки. Взгляд его, хоть девчонка и не могла его видеть, разительно отличался от себя же минутами назад – пылающий, цепкий, полный жизни.

– Прижилась, значит. Обустроилась. Власть почуяла.

– Да какую власть... – Леруська очень тонко чувствовала собеседника, понимая, когда стоит отступить, продемонстрировать слабость. Осознала ошибку – не тот перед ней челоек, которому можно рот затыкать, тут как бы ее саму не заткнули, вначале странный незнакомец, а потом еще и ее мужчина не добавил бы. – Тебя как зовут?

– А меня и не зовут, – не стал отвечать собеседник, снова прикрывая глаза, но поза его уже далеко была от расслабленности. Он весь как-то подобрался, словно собрался резко, рывком, встать, да так и замер на самом старте, не завершив движения.

– А я Валерия, – зачем-то представилась она. – Я вас слушала. Ты правда колдун? Правда утихомирить ее сможешь... этих утихомирить? Михай говорил – их пули не берут, просто насквозь пролетают.

– Их? – гость все же встал – как сидел, единым движением. Лера попятилась непроизвольно.

– Ну, Михай только Ирку видел, за остальных мне днем Шурик говорил.

– Ирку... – гость плавным, но стремительным движением полностью сократил дистанцию до девченки, склонился, почти вплотную приблизив свое скуластое лицо к ее округлому, с ямочками на щеках. – Какую 'Ирку'?

Лерускьа всхлипнула от испуга и почти бегом бросилась в дом. Гость не попытался ее удержать. Замер без движения и минуты стоял так, пока снова не скрипнула дверь и теперь уже Машка, накинувшая на плечи какое-то пальто не показалась из-за угла дома.

– Тима, что ж тебя не слышно вообще, балбес, а? – голос у нее оказался на удивление приятным, словно бы шелковистым. Легко было представить, закрыв глаза, за этим голосом не преждевременно располневшую бабу лет сорока с небольшим, а молодую пышногрудую женщину, способную одной улыбкой толкать мужчин на безрассудства. Говорила она даже не с собакой, а словно бы сама с собой, давно привыкшая к тому, что никто другой ее все одно слушать не станет, чуть успокаивая себя в потемках такого давно знакомого, но едва ли не столь же давно ставшего чужим двора. – Вы здесь?

Гость, наконец, вышел из столбняка, повел головой, сделал буквально полшага в сторону, так, чтобы попасть в квадрат света от окна.

– Я... я вам одеяло и подушку принесла... и покушать тут – хлебушек, колбаски. Вы если пить захотите – я тоже сейчас вынесу – Миша сказал вы спать днем будете во времянке, – голос немного дрожал, как и Леруська – Машка не знала как вести себя с незнакомцем. – Вы...

Голос ее чуть сорвался, переходя на низкий, грудной шепот:

– Бегите отсюда. Христом-богом заклинаю, сейчас же, не оглядываясь, бегите...

– Машка! – донеслось со двора. Женщина, тихо охнув и так и не отдав принесенное, стремглав кинулась за дом, неуклюже переваливаясь на высоких каблуках в дворовой слякоти. – Куда ты поперлась?!

Послышались тихие, оправдывающиеся интонации женщины.

– Дура, – беззлобно констатировал Михаил, появляясь из-за угла дома. – Сказал 'на земле', а она – 'одеяло'.

Вздохнул тяжело, останавливаясь и взглядом не сразу находя неподвижную фигуру, даром, что освещенную. Следом за ним вышел давешний лысый, в руках неся топор и нещадно зевая.

– Пошли, амбар тебе покажу, фонарь в машине только взять надо. Петро – разберешься там уже по месту. Хату мне только не раскурочь.

Лысый кивнул, направился к времянке, бросив походя любопытный взгляд на гостя.

Вместе с Михаилом подошли к машине, где тот прихватил из багажника фонарь и, чавкая в грязи, направились к 'центру' хутора. Дома вокруг них – все три, включая хозяйский – несли следы явного благополучия. Подновленные, ухоженные, ограды, пусть и скорее символические – аккуратные, даже рабица едва-едва тронута ржавчиной. Во дворе одного под навесом недостроенного гаража можно было рассмотреть грузовик непонятной отсюда марки – но точно 'иностранец'.

Амбары выглядели несколько хуже, но только на контрасте с аккуратностью жилых строений. На большем – чуть поодаль от домов – местами просела, но не провалилась крыша, а может просто слегка пополз шифер, не разобрать в темноте. Меньший слегка покосился назад, словно раздумывая, а не пора ли присесть.

Направились вначале к ближнему – меньшему. Михаил щелкнул фонарем и протянул его гостю без слов. Фонарь, к слову, тоже был не из дешевых, увесистый, при необходимости легко превращающийся в дубинку. Гость принял тяжелую черную рукоять и направил луч света на двери амбара.

Выглядели те, мягко говоря, плачевно. Сколько хватало человеческого роста и даже несколько выше в окрашенном зеленым дереве остались глубокие белесые борозды – по четыре параллельных, десятки. Широченные петли, вынесенные на наружную сторону ворот, также поблескивали металлом там, где прошли жадные пальцы чудовища, одна и вовсе была вырвана, костыль крепления валялся поодаль, выдранный с мясом, второй – согнулся, но еще сидел в воротах. Гость подошел вплотную, провел собственной рукой по бороздам, точно соизмеряя ширину ладони, замер.

– Ну? – поторопил его Михаил, отчего-то нервно. – Идем?

– Внутри что?

– Скотина внутри. Перепуганная в смерть, что характерно, скотину не видел?

– Видел, – согласился гость. – Идем.

– Ты мне вот что скажи, – спросил Михаил, пока они пробирались к дальнему амбару, уже отсюда благоухающему чем-то вроде то ли солода, то ли дрожжей. – Она, они почему не вошли? Уж силы двери сорвать у них точно хватило бы. И почему они...

Михаил не закончил, оборвав фразу на солве.

– Почему в дома ломиться не начали? – закончил за него гость. – Они не ломились. Они шкреблись.

– Да уж я заметил, – буркнул Михаил, тем не менее вспоминая, что следов ударов на осмотренных ими воротах не было – только борозды. – Про что и спрашиваю.

– Она нежить. Мертвец. Мертвец войти может только туда, где умер и туда, куда пригласят.

Михаил кашлянул, но развивать тему не стал, благо именно в этот момент они подошли ко второму амбару. У этого в воротах дополнительно была пробита дверь, сейчас приоткрытая. Гость заметил свежие следы сапог в грязи туда и обратно от двери, комментировать не стал – не стоило удивляться, что далеко не все хуторяне хотят демонстрировать заезжему, что-то выносили, что-то перепрятывали, но немного, инчаче бы не управились в полчаса. Вошли внутрь.

Мощный луч фонаря скользнул по огромному помещению, каблуки стукнули по бетону. Пол был частично земляной, частично залитый без особого старания. Огромные многосотлитровые цистерны у одной из стен. Некие подобия загонов, просто разбивающие, но не запирающие пространство – у другой, только стояли там сейчас вместо кормушек высокие столы. У дальней стены – штабеля ящиков с тарой, здесь пустой, чуть поодаль уже заполненной, но без этикеток. Многочисленные грязные следы на грязном же бетоне – не разобрать, что сегодняшнее, что недельной давности. Еще дальше – в самому углу – хлам, иначе не назовешь, старые матрасы, ткань, грязная одежда. Дурманящий, неприятный запах кружил голову.

Гость прошел чуть вглубь помещения. Присел на корточки на рубеже бетона и грунта, сложив руки на коленях, так, что луч фонаря уперся нечаянно почти в лицо Михаилу, заставив последнего поморщиться и отступить в сторону.

– Зачем здесь грунт? – спустя минуту спросил гость.

– Да низачем, залить полностью все недосуг было. Бетон я в первый раз почти даром взял, мы тогда еще на внутренний рынок пытались виски гнать, дурная история. Ну а потом вроде как и не нужно было. Скотине – что бетон, что грунт, грунт даже получше.

Гость только кивнул, вставая.

– Ты что же, хочешь сказать, что она прямо сейчас – там где-то? – внезапно догадался Михаил, отступая за двери амбара.

– Скорее всего.

– И если ее днем выкопать?

– Выкопать? – гость демонстративным взглядом окинул несколько десятков квадратов грунта. – За ночь? По-разному. Если я не ошибся и это кикимора – кинется. Слабее будет, но кинется.

– А нам и 'слабее' хватит, – закончил за него Михаил, соглашаясь. – А если бы, положим, весь пол бетонный был?

Гость только пожал плечами.

– Ладно, еще что смотреть будешь, полночь уже? – хозяин совершенно не стеснялся признаваться себе, что боится – он видел чудовище 'в действии'. А весть о том, что она прямо сейчас может быть прямо в нескольких метрах от тебя, мертвая, но ждущая – смелости не добавляла.

– Выгребную яму покажи.

– Может все же утром? – Михаил даже разозлился на себя за прозвучавшие в голосе жалобные нотки.

– Днем буду спать.

– Пошли, – буркнул хозяин. – Нужно было сапоги надеть, по-шею сейчас изгвоздаемся.

Пусть и не по шею, но извозились они едва ли не до пояса – яма оказалась заглублена за опушку лесочка. Ароматы от нее распространялись такие, что забивали даже тяжелый дух со стороны амбара. Михаил в грязи оставил оба ботинка и сейчас, матерясь, в одних носках, пробирался обратно к хутору, буркнув что-то вроде 'дорогу найдешь'. Яма была немаленькая – три на пять или около того, огороженная дощатой стеночкой и являлась, по-сути, небольшим крытым сараем. Где-то на метра полтора ниже дощатого же пола плескалась вонючая жижа.

Гость, как ранее в амбаре, подошел к самому краю двух сред и присел. Посидел с пару минут и только тогда направился обратно к хутору.

Часть четвертая: монстры

Ближе к вечеру хутор огласил визг – высокий, на одной ноте, длительный, лишь изредка прерывающийся, когда несчастная жертва набирала в легкие новую порцию воздуха для выплеска объявшего ее страдания в мир. Длился он минуты, прервавшись столь же быстро, сколь начался, но в эти минуты женщины михайлова дома успели забыть о розни. Бледные и испуганные жались они другу к дружке на роскошном диване чердачного этажа, погруженные в розовую дымку занавесей. Машка шептала что-то Леруське, поглаживая белобрысую голову, а та прятала лицо на необъятной груди.