Текст книги "Секретные поручения 2. Том 2"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я играл в казино.

– Я догадывалась, – ответила спокойно Вера. – Выиграл?

– Вначале выиграл столько, что в голову ударило. Потом проиграл. Но все равно в плюсах.

Больше он ничего не сказал, и она не спрашивала ни о чем.

Через десять минут они вышли напротив магазина «Монарх». Свет в окнах был погашен, у дверей возились две какие-то фигуры. На звук шагов они обернулись.

– Следователь Петровский, – Денис приложил руку к виску, как в американских фильмах. – Добрый вечер.

– Добрый… Вы опять к нам? Я же уже все подписал…

Рыжебородый, который в зависимости от настроения Дениса напоминал ему то мирного норвежского шкипера, то хищную акулу, а сейчас не напоминал никого, передал ключи стоявшему рядом типу в спортивной куртке и с лицом боксера. Охранник настороженно рассматривал подошедших.

– Точно, подписали, – сказал Денис. – Закрываетесь?

– Уже закрылись… практически. Время.

Рыжебородый коротко улыбнулся и кивнул на выставленные в витрине напольные часы. На часах было пять минут одиннадцатого.

– Время – деньги. Мы ненадолго вас задержим.

Тот пожал плечами.

– В смысле?

– «Альма Утопия», если не ошибаюсь. – Денис повернулся к Вере. – Эти часы тебе тогда понравились?

Она вытаращила на него глаза.

– Да… Но при чем тут…

– Я хотел бы купить эти часы, – сказал Денис рыжебородому. – За наличные. Прямо сейчас.

Рыжебородый сперва открыл, потом захлопнул рот.

– Завтра я просто могу передумать, – сообщил Денис.

Он достал портмоне и показал край толстой пачки банкнот. Приятно было чувствовать себя Крезом.

До рыжего, наконец, дошло.

– Ясно, – сказал он и бросил охраннику: – Открывай.

Охранник, отвернувшись, назвал в трубку мобильного телефона какой-то пароль и попросил выключить сигнализацию. На том конце провода, видимо, ему был задан вполне резонный вопрос, на что охранник ответил сущую правду:

– Да тут какие-то чумные явились… Я говорю, покупатели пришли! Отрубайте, короче.

– Ты с ума сошел! – прошептала Вера. – Откуда у тебя?..

– Я же говорил. Играл в казино. Хотел спустить все деньги.

– ???..

– Но выиграл еще семь тысяч. Сам не ожидал, честное слово.

– Простите, – насторожился «шкипер». – Вы сказали, семь тысяч? А сколько у вас всего?

– Как сколько? – с достоинством ответил Денис. – Почти двенадцать тысяч долларов.

Он вспомнил, что часть своей суммы уже потратил, но осталось бесконечно много.

– Одиннадцать с хвостиком, точнее.

– Закрывай обратно, – сказал продавец, и охранник замер с приоткрытым ртом. Он молчал, но всем своим видом хотел сказать: «Мы что, блин, в игрушки играем?»

– «Альма Утопия» стоит двенадцать тысяч шестьсот шестьдесят семь евро, – пояснил продавец то ли Денису, то ли охраннику. – Вы, наверное, забыли.

Значит, все-таки Денису.

– Действительно забыл…

– Но вы можете купить для себя «Уайлер Ветту», помните, которую бросали с Эйфелевой башни? Они вам понравились, а стоят всего три с половиной тысячи…

«Всего», – Денис усмехнулся.

– Если мужчина покупает дорогие часы, он тем самым признает, что компенсирует отсутствие личных достоинств.

– Что? – удивленно переспросил рыжий «шкипер».

– Мне они не нужны.

– Мы что, блин, в игрушки играем? – сказал наконец охранник и нажал на телефоне кнопку повтора. – Врубай опять! У них, оказывается, денег нет!

* * *

Сегодня у нее, ну… как это сказать… Понимаешь?

Коленька не понимал. Она помялась, потом сказала:

– Не тот день, Коленька. Ага?

– Ага…

Вчера тоже был не тот. Позавчера. Неделю назад. А на прошлой неделе было много работы: кто-то начал колоться по делу Слепого. Тем не менее она сделала прическу – раз, купила себе новый сотовый – два, на днях явилась в новом костюме из шотландки, похожая на английскую сельскую учительницу (Коля видел такой в витрине бутика «Ларошель» – там даже пара перчаток потянет на его месячную зарплату!) – это три. Каждый вечер: «Извини, Коленька, я к зубному записалась». Это четыре. Ну и самое главное… Контра Петровский. Привет, Денис – привет, Тань. Так на кофе зайдешь? – Минут через пару, свидетеля только отпущу.Вот как у них сейчас принято. Кстати, растворимый «Пеле» она больше не пьет, поставила у себя круповскую кофеварку с гейзером. Интересно. Ничего не понятно.

Впрочем, если сложить два и два, то кое о чем догадаться можно. Слепого у Таньки отобрали, потом Коленька сообщил об этом Денису – и сразу Слепого вернули. Петровский стукнул в Контору, выходит. Логично. Тем более что Рахманов Таньку теперь в упор не замечает, а если замечает, то отворачивается. Контора. Так. А чего бы Петровский стал ради Таньки-то стараться? Как баба она, конечно, ничего, но… Коленька печенкой чувствовал, что дело здесь не в этом. В чем – он не знал.

И потом – у Таньки появились деньги. В прошлую среду Коленька одолжил у нее две сотни до понедельника. Просто из спортивного любопытства. Дала. Чего-чего, а две сотни так и быть дала. Сегодня уже пятница. Она даже не заикнулась. Ни разу. Так-так. Надо просто знать Таньку Лопатко, эту хохлушку, чтобы представить… Слушай, а если деньги – конторские? Предположим. За что их тогда заплатили? Фонд помощи дохлому слеподырю? За дискриминацию горпрокурора?

Коленька сосредоточился в стену, попытался представить.

– Таракана увидел? – наклонился к нему Дерзон. – Эй? Алё?

Он помахал растопыренной ладонью перед его глазами.

– Вы с нами, коллега?

Коленька со злостью оттолкнул руку.

– Отцепись.

– Ну-с-с, поручик… – разочарованно протянул Дерзон, разворачиваясь на сто восемьдесят.

Он сунул руки в карманы, дошел до стены, развернулся еще раз и снова вырос перед Коленькиным столом. Растопырил руки в столешницу, навис над Коленькой.

– Ты мне совсем не нравишься, Николай. А ну дыхни.

– Очисти горизонт, – тихо сказал Коленька.

– На тебе два «висяка», идиот. А ты целую неделю смотришь в стену. У тебя посталкогольный ступор, что ли?

– Отойди, я сказал…

Васька не внял, более того – опершись локтями в стол, приблизил лицо вплотную к Коленьке. Провоцировал, сволочь.

– Короче… Меня прокурор просил поговорить с тобой. Старый хрен весьма обеспокоен твоим…

Коленька ударил внешней стороной ладони. Увернуться на таком расстоянии было невозможно. Но Васька все-таки увернулся, причем вышло это у него как-то легко и даже элегантно. КМС хренов.

– …угнетенным состоянием, – продолжал Дерзон как ни в чем не бывало. – Кстати, и Курбатов Александр Петрович тоже интересовался твоей драмой. Остался только вахтер дядя Степан, который до сих пор, возможно, не в курсе. А все твоя, Коленька, раздолбайская привычка распускать сопли до пола… Официально довожу до твоего внимания, что таких, как Лопатко, на набережной можно целый контейнер насобирать. За один только вечер. Цена такому контейнеру – 50 у. е. В розницу будет немного дороже…

На сей раз Коленька поступил хитрее. Он сперва врезал ногой по его лодыжке и потом уже выбросил кулак… Но поскольку маменькин сынок не мог тягаться с кандидатом в мастера спорта, то результат получился плачевным.

* * *

Новая «шестьсот пятая» «Пежо» стояла на парковке у мотеля «Коралл», что на 15-м километре Южного шоссе. Портье – сухая дама, поминутно кашляющая в широкий воротник свитера домашней вязки, – то и дело посматривала через окно на зализанное авто. Темно-синие, в цвет кузова, тонированные стекла, номер с двумя нулями, два выхлопа… Серьезная машина, что говорить. И хозяин серьезный. Представительный, властный. Она таких называет «сазаны». Странно… Не то чтобы такие сюда не заплывали, – как же, заплывали, да еще как хвостами били, как икру метали: через стенку в коридоре было слышно! Поскольку все мы люди, и даже таким, как этот (дама скосила глаза в регистрационную книгу, но подпись была, конечно, неразборчива)… даже им ничто человеческое не чуждо. Но обычно это самое свое человеческое «сазаны» приезжают проявлять с девушками определенного возраста и вида. Ну, типа что в «Фабрике звезд» показывают. А этот приехал с какой-то… м-м… Простой труженицей, как пишут в газетах. Причем не первой свежести. Она могла бы быть мамой тех, с кем обычно приезжают.

«Мезальянс», – всплыло давно забытое слово. Во, именно – мезальянс. Все равно как если заезжий «сазан» подойдет к ней самой и пригласит часика два покувыркаться в постели! Хм-м… А что, если симпатичный и не очень старый, то она бы, может, и не отказалась… Но зачем это ему? Незачем! Разве что для дела понадобилось…

Даму-портье не проведешь. Они не успели еще расписаться и взять ключи, а она их уже отсканировала, разложила на атомы, рассмотрела под микроскопом – и диагноз готов. Отставной полковник, ныне посредник в торговле паленой чеченской нефтью, – это он. Сотрудник районной налоговой инспекции, ухватившей «сазана» за жабры… даже не рядовой сотрудник, а замначальника, скажем, – это она. И все дела. Обычная взятка не прошла, шоколадки не помогли, приходится играть в любовь с одинокой стервой. А любовью инспекторша не избалована, это сразу видно. И в мотелях она раньше останавливалась не часто. А когда она отворачивается от полковника, тот сразу гасит улыбку и глядит ровно, плоско и скучно. Работа есть работа. Сколько он задолжал родному государству, интересно? Штук сто «косых», не меньше. Такой важный, представительный… Может, и все двести.

Портье отвернулась от окна, глянула на часы и включила телевизор. Начиналась десятичасовая программа новостей.

А в седьмом номере к этому времени наступила теплая и сладкая минута тишины, когда каждый лежит на своей половине кровати, поправ ногами скомканные простыни, каждый дымит в потолок и молча думает о своем, а казенная пепельница, словно меч Ланселота, – между ними.

Но вот минута прошла, и первым заговорил Курбатов.

– А я, по правде говоря, думал, ты пошлешь меня подальше, – сказал он.

– А вот не послала, – сказала Таня Лопатко.

– И очень хорошо.

Она не стала спорить. Но он непременно хотел услышать ее мнение.

– Ведь все хорошо, верно?

– Хорошо, хорошо, – подтвердила она.

Курбатов встал, обмотавшись вокруг пояса полотенцем, подошел к окну, раздвинул пальцами жалюзи, как только что раздвигал интимные складки у Тани, и глянул на улицу. «Пежо» стоял на месте.

– После этого… после Вышинца… э-э… я не кажусь тебе немного староватым, что ли? – спросил он. – Скучноватым?

– С ним я развязалась, – жестко произнесла она. – Раз и навсегда. Он сопляк, ему мама и нянька нужны, а не я.

– Ну а Петровский?

Она подняла глаза в потолок и вздохнула.

– Тебя это сильно беспокоит?

– Есть немного. Не кажусь ли я…

– Не кажешься. Это если понимать твой вопрос буквально. – Таня приподняла подушку, поставила ее вертикально, приперев к стене, и села. Потом проследила за взглядом Курбатова и прикрыла простыней живот и ноги.

– А если понимать по сути, – продолжила она, – то я с Петровским не спала.

– Ага. Так я и поверил.

– Типа ревнуешь? – Она коротко рассмеялась. – Но факты налицо: на мне нет его отпечатков, следы его спермы не выявлены и не идентифицированы…

– Но вы встречаетесь…

– Разве это доказательство? Если бы я спала со всеми, с кем встречаюсь… У меня каждый день только свидетелей с десяток. Плюс адвокаты, обвиняемые, их родственники, оперативники… Представляешь? Меня бы не хватило даже на два дня!

Она рассмеялась. Но важняка не так просто сбить с толку, запутать и запудрить мозги.

– Нет. Между вами что-то произошло. Мне это небезразлично, сама понимаешь…

– Ты что, серьезно? – Таня прищурила левый глаз, заслезившийся от сигаретного дыма.

– Конечно, серьезно, – буркнул будто бы обиженный Курбатов. Он резко повернулся, прошагал к шкафу, где на вешалке аккуратно висел его костюм (Танина одежда валялась на полу и стульях как попало), снял брюки и стал одеваться.

– Понимаешь, минуту назад ты была в моих объятиях, я целовал тебя, говорил тебе… разное… А теперь ты так цинично: следы спермы, отпечатки… Как будто все, что между нами произошло, не более чем механический процесс.

Он распалялся все больше, пунцовел, сдвигал брови и беззвучно матерился, пытаясь просунуть непослушную пуговицу в прорезь на манжете. Таня Лопатко удивленно роняла пепел мимо пепельницы.

– Я понимаю, – сквозь зубы говорил глубоко уязвленный Курбатов, – Петровский молод, горяч, интересен – и как мужчина, и как… В общем, понимаю. Но ведь нельзя так со мной!

Таня потушила сигарету, встала и помогла ему застегнуть манжет.

– А теперь послушай, – сказала она, удерживая его руку. – Я не знаю, что вдруг на тебя нашло, но с Петровским у меня исключительно платонические деловые отношения… Вот, оправдываться уже начала. Странно как…

– Да хватит тебе! – отмахнулся Курбатов и стал обувать ботинки. – Я же видел, как ты на него смотришь!

– Ага. Но он-то на меня не смотрит. Это ты заметил, гражданин следователь?

Курбатов пыхтел внизу, на корточках, и рвал шнурки. Потом вдруг затих.

– Погоди. А что значит «деловые отношения»?

Таня прошла мимо него в душ, ничего не сказала. Вскоре там зашумела вода. А Курбатов, оставшись в одиночестве, вдруг мгновенно успокоился, разгладил оперение, убрал морщины и опустил брови. Муки ревности, искажавшие его лицо, куда-то улетучились. Он задумчиво оттопырил нижнюю губу, сунул руки в карманы брюк, просвистел пару тактов из 40-й симфонии Моцарта. Поднял указательный палец вверх, словно ведя с кем-то беззвучный спор. Покорно ждать на месте? Ворваться в душ разъяренным Отелло? Или…

Курбатов постучал в дверь кабинки и тихо вошел. Таня Лопатко, раскрасневшаяся от горячей воды, стояла под душем, приподняв руки и придерживая волосы, собранные в пучок. Он оставил дверь открытой и оперся плечом о косяк. Постучал пальцем по косяку. Прокашлялся.

– Извини, – сказал Курбатов. – Я не сдержался.

Она собралась было что-то сказать, но промолчала. Курбатов ждал. Она разглядывала его великолепной формы нос, потом перевела взгляд на безукоризненный узел галстука (и когда он успел нацепить галстук?), потом – на покрытый черными волосками указательный палец, нервно выстукивавший по косяку. Потом уткнулась взглядом в пол.

– У него есть знакомые бизнесмены, – сказала она наконец. – Они прокрутили конфискатный товар, который проходил у меня по одному делу. Каждый получил свой процент… Вот все это я и называю – «деловые отношения».

Палец перестал стучать.

– И это все? – поинтересовался Курбатов.

– А что еще? – Танины глаза прицелились в него. – Хочешь криминал накопать?

– Да нет, – он с видимым облегчением рассмеялся. – Я имею в виду отношения… Дальше этого не заходило?

Курбатов не зря был важняком. Обмануть его было трудно. Практически невозможно.

Таня вытянула мизинец.

– Ни вот настолечко, гражданин следователь.

Она тоже была следователем. И умела врать очень убедительно.

* * *

Она попросила высадить ее на Театральной площади: надо заскочить кое-куда, – и Курбатов на прощанье легонько приобнял ее на переднем сиденье, улыбнулся покровительственно, чмокнул в ушко.

– До встречи.

– Пока.

Захлопнулась дверца, машина тронулась – теперь у него сделалось совсем другое лицо. Мышцы расслабились, и лицо превратилось в обычную высокомерно-брезгливую маску. Он развернул машину и через пятнадцать минут был в прокуратуре. Кивнул вахтеру, прошел через коридор и остановился у дверей кабинета «молодняка». Повернул голову, прислушался, чем-то необычайно заинтересованный. Из-за двери раздавались крики. Курбатов хмыкнул удовлетворенно и, дернув дверную ручку, вошел.

Крики смолкли. Вышинец и Дерзон стояли посреди кабинета в позах «бодались два барашка». У Коленьки был разбит нос и буро-красным заляпана выехавшая из брюк рубашка.

– Та-ак… Что здесь происходит, мать вашу за ногу? – рявкнул Курбатов.

Дерзон, злой и холодный, как профессиональный боец, глянул на Вышинца и молча вышел из кабинета. Коленька, угрюмо косясь на «важняка», стал раздраженно запихивать рубашку в брюки.

– Итак? – громовым голосом вопрошал Курбатов.

– Ничего… – прошелестел Коленька.

– Что?!

Коленька, видимо, пытался произнести какую-то речь в свою защиту, но губы его дрожали, горло сдавило, и ни слова не было слышно. Тем не менее Курбатов ответил уже спокойнее:

– Ясно. Ладно. Умойся и зайди ко мне в кабинет.

А уже там, в роскошном кабинете Курбатова, Коленька, внутренне готовый к самому худшему, неожиданно нашел то, что ему было более всего необходимо в эту тяжелую минуту его молодой жизни: сто граммов коньяку и живое участие. И друга. Старшего товарища. Покровителя.

* * *

– Вот, взгляните. Французский кинжал роуэлс, четырнадцатый век. Это лучший из моих экземпляров. Только осторожно, прошу вас… – Коллекционер Саша отвернулся от стеллажа и умоляюще посмотрел на Дениса. – Клинок очень острый. Даже спустя шестьсот лет…

Последние слова были произнесены почтительным полушепотом. На мягких ладонях, покрытых бисеринками пота, Денис увидел длинный кинжал, по форме отдаленно напоминающий железнодорожный костыль – сужающийся к острию четырехгранник, две грубые металлические шайбы, витая, с заклепками рукоять между ними. Зрелище его разочаровало.

– Можно?

Денис взял кинжал в руку. Коллекционер вскинул на него глаза, губы дрогнули, но он ничего не сказал. Кинжал оказался увесистый, а в ладони сидел ладно, надежно. Даже тыльной его стороной, где маленькая шайба, можно было убить человека.

– В те времена в Европе все делали увесистым, – пояснил Саша. – Позднее средневековье. Даже красавицы у них походили на наших метательниц ядра.

«Длина подходящая, – прикинул Денис. – Но он оставит не рваный прокол, а рваную дыру…»

Виктор, который от нечего делать изучал соседние стеллажи: короткие и широкие римские мечи, чуть изогнутые японские ножи с косо обрубленным клинком, монгольские национальные кинжалы, штыки первой мировой, – бросил в сторону Дениса короткий вопросительный взгляд.

Денис покачал головой: не то.

– Превосходный экземпляр, не правда ли? – Саша бережно принял у Дениса кинжал и вернул его на место. – Мизерикордия!.. То есть оружие милосердия…

Он смущенно прокашлялся.

– Похоже на название болезни, не правда ли?.. Им приканчивали раненых латников. Обычно в горло, под подбородок… Или сквозь любую щель в доспехах…

– А чего-нибудь менее ископаемого у тебя нет? – поинтересовался Виктор.

– То есть? – не понял Саша.

– Ладно. Налей нам хоть водки тогда…

Через пять минут Денис и Виктор сидели в салоне такси, которое поджидало их во дворе.

– Сам видишь, Сашка коллекционер серьезный, упертый. Он два хороших состояния угрохал в эти свои стеллажи – папочкино и женино, которое, по большому счету, тестево…

– Неудивительно, – хмыкнул Денис. – Какой там век у этой, как ее… мезотерапии – четырнадцатый, что ли?

– У меня есть еще пара таких знакомых чудаков. Можем хоть сейчас…

– Пустое. Для таких, чем древнее клинок, тем лучше.

– А тебе что – «Файерберн» нужен? Так сходи в оружейный магазин, вон у Вовановой жены брат двоюродный держит свой прилавок, там любой заказ всего неделя-полторы, никаких проблем.

– Нет. Не «Файерберн», но и не музейный экспонат. Какая-то редкая, исключительная вещь, но ее пускают в дело… В общем, я сам не знаю что.

– Не знаешь, это точно, – сказал Виктор.

Он отвернулся в окно, а через минуту спросил:

– Так что у тебя за дело такое с кинжалами? Украли у кого-то? Или зарезали?

Денис неопределенно пожал плечами. Он думал о другом. Он вспомнил мягкие, почти детские ладошки этого Саши, которые вряд ли сумеют даже заточить карандаш, не порезавшись… И понял, что ищет не там. В принципе. И не так. Клинок, который ему нужен, искать необходимо среди тех людей, которые клинками пользуются, а не любуются ими через стекла стеллажей.

Виктор ждал какое-то время, надеясь услышать ответ на свой вопрос, но не услышал и снова отвернулся.

* * *

– Не отвлекай меня. Так. Успокоились. Дверцу закрыли. Ремень… – Таня нашла ремень безопасности, потянула, с лязгом утопила металлический конец в гнездо.

– Теперь передача…

Она дернула рычаг коробки передач, вывела его в нейтральное положение. Машина покатилась.

– Мы катимся, что ли? Денис?

Вполголоса выругавшись, Таня уперлась ногой в педаль тормоза. Машина встала. Потом резко лязгнул «ручник».

– Елки… Теперь все сначала. Ремень. Передача. Зажигание…

«Опелек» фыркнул и завелся. Вспыхнули фары, осветив опустевшую стоянку у здания прокуратуры.

– Ну, ты видишь? – с гордостью произнесла Таня Лопатко. – Я смогла. Через пять минут будем дома. Так… Опять передача.

Она принялась шарить правой рукой, задевая колено Дениса. «Пардон…» Наконец нащупала рычаг, включила первую. «Опелек» вдруг оглушительно взревел, дернулся, а потом каким-то нездоровым, агонизирующим галопом помчался к дороге.

– Осторожнее, Таня.

Денис вцепился в кожаный поручень над дверцей.

– С-спокойно, – сквозь зубы вымолвила Таня, выруливая на залитую огнями улицу перед носом у грузовика. Тот возмущенно просигналил.

– Иди в… – ответила она.

Перевести дух Денис смог только когда они остановились напротив ее подъезда.

– И зачем тебе это надо? – спросил он, снимая шапку и вытирая платком взмокший лоб. – Вот весь этот, прости за выражение, геморрой?

– А что? – Таня выключила зажигание. Она улыбалась во весь рот. – Мне лично нравится. Это – мое, я поняла. Да и деньги эти… Куда ж их еще тратить?

Таня развела руками, показывая, каких усилий ей стоит пристроить куда-нибудь свалившееся богатство.

– А ты свои куда дел?

Денис вздохнул.

– Оказалось, что это не деньги. Я пытался превратить их в деньги, но проиграл все. Не судьба… Правда, холодильник купил, шкаф, халат новый матери…

– Вот видишь, надо обзаводиться имуществом: движимым и недвижимым. Я, например, довольна. На права сдала экстерном, благо гаишников знакомых хватает. На следующей неделе запишусь на курсы экстремального вождения… Так ты зайдешь, надеюсь? Пошли, чего сидеть…

– Погоди, а как же Пальчевский?

Таня вопросительно подняла бровь.

– Мальчук, из Союза ветеранов Афганистана, – пояснил Денис.

– Так у меня все телефоны дома, – сказала она, рассматривая его. – В телефонной книжке, которая лежит на телефонной полке, которая прибита дюбелями к стене в прихожей… как и принято в лучших домах. Или ты думаешь, что у меня все должно быть как-то иначе?

– Нет, не думаю, – сказал Денис, выбираясь наружу. – Пошли.

Сперва выпили кофе, потом вместе смотрели выпуск новостей:

– Интересно, как с украинцами по газу разберутся, – пояснила она.

Потом Таня пошла варить еще кофе, но Денис напомнил ей о цели своего визита.

– А, да. Точно, – вспомнила Таня. – Сейчас.

Она взяла телефонную книжку, уселась рядом с ним и принялась листать.

– Та, что сидела в ресторане с тобой, – неожиданно произнесла она, не отрывая взгляда от книжки. – Ее как зовут?

– Вера, – сказал Денис.

– Хорошая девушка?

– Хорошая.

– Ага, кажется, нашла, – Таня заложила пальцем страницу. – Мальчук Семен Семенович, председатель Союза ветеранов Афганистана… Слушай, а тебе это все зачем?

Денис смотрел на телефонную книжку в ее руках. Потом поднял на нее глаза. Таня поймала его взгляд еще на полпути, встретила вызывающе и откровенно.

– Это по Синицыну, – сухо сказал Денис и встал. Он подошел к окну и стал смотреть на ночные огни. – Просто мне стало известно, что ты когда-то приняла дело о перестрелке в Красной Роще. Тогда погибли два «афганца», а этому Мальчуку, который был с ними, светило семь лет. И ты все расставила по своим местам…

– Семен, добрый вечер, – раздался Танин голос за его спиной. – Или уже ночь? Извини… Да, правильно узнал. Таня. Буду краткой. Один мой коллега, очень хороший человек, хочет поговорить с тобой. Нет-нет, не беспокойся. Там что-то с ножами, с техникой рукопашного боя, ерунда, короче. Просвети его, если тебе не трудно. Когда? Хорошо. Так и запишем. Спасибо.

– Держи, – она вырвала листок из книжки, где был записан адрес, и передала Денису. – Завтра в семь вечера он будет там. Узнаешь сразу – он камуфляж круглый год носит, как елочка зеленый ходит. И левый глаз стеклянный. Не ошибешься.

Денис спрятал листок в карман.

– Как это ты меня отрекомендовала – «очень хороший человек»?

Он улыбнулся. На сердце, непонятно от чего, сразу полегчало, да и Танька после звонка как-то расслабилась, не ловила его больше глазами.

– А что мне ему было сказать? – хохотнула она. – Что вот, мол, пошлю к тебе следака с диктофоном в кармане?

– Ты, прямо, впадаешь в крайности, – попытался отшутиться Денис. – Ладно. Спасибо тебе гигантское… А время-то, в самом деле – ух ты!

Он уже был в передней, обувался. Таня бегом направилась в кухню, где на плитке шипела, убегая, вода из чайника.

– Ну пока, короче. До завтра!

Когда дверь за Денисом захлопнулась, Таня тихо вышла из кухни, встала посреди коридора.

– Чудак-человек. – сказала она. – Ну и катись к такой-то матери.

Сказала без злобы, скорее для порядку. Хотела было заплакать, но раздумала. Лучше кофе выпить лишнюю чашечку.

* * *

– Думаешь, кто-то из моих ребят? – прямо спросил Мальчук, когда Денис закончил.

– Понятия не имею. Удар профессиональный, поставленный. Меня это заинтересовало.

Мальчук медленно влил в себя половину бокала. Живой глаз его, скосившись, смотрел на постепенно обнажающееся дно бокала, а стеклянный, неподвижный, продолжал следить за Денисом.

– Я двух «духов» заколол, – сказал потом Мальчук. – В рукопашной. Штык-ножом от старого АК, им ловчей работать, чем акаэмовским. Они сдохли, я живой. Значит, колол профессионально. То есть коротко и резко. Раз! – готово. По прямой, самой короткой линии, чтобы успеть… Раз! – готово. А если бы я колол как этот твой… – Он провел рукой с бокалом широкую дугу, словно собираясь произнести тост. – Тогда меня бы здесь не было.

Два парня, сидевшие за соседним столиком, искоса поглядывали на Дениса. «Охрана», – подумал он. Несмотря на холодный день, в пивнухе яблоку негде было упасть, стойки и столы были облеплены страждущими и жаждущими. И только за эти два столика никто не подсаживался, здесь никто не ходил, и даже шум голосов и дзыньканье стекла здесь словно приглушались и звучали отстраненно, как по телевизору.

– Я тебе что скажу. Из нормальных ребят никто не станет в ножички играть. Это есть истина. Мы с «калашами» воевали. Это оружие. Оно для войны. Нож – это когда вообще ничего нет, а жить хочется. Понял?

– А кто же тогда…

– Это другое дело.

Он прикончил бокал и поставил на стол. Парень за соседним столиком приподнялся было, но Мальчук остановил его жестом.

– Вот мы воюем там, а здесь, на гражданке, кому-то тоже хочется героем себя почувствовать. Он тогда идет на какую-нибудь тейквонду херней заниматься. Или ножички бросает в дверь туалета. Это так и есть.

– А те, кто в разведке? – спросил Денис.

– А что разведка? – хмыкнул Мальчук. – Они такие же смертные, как и мы. Если прижмурить кого без шума, так для этого совсем не надо танцы танцевать. Руку на пасть, нож под ребро. Готово.

Он некоторое время смотрел на Дениса, потом поднялся. Парни за соседним столиком тоже встали.

– Ты проще смотри на такие дела. Это был не солдат, я тебе точно говорю. Ищи извращенца. Я на все вопросы ответил?

– В общем, да, – сказал Денис.

Он убрал со стола свою пачку сигарет (вот и поговорили, даже закурить не успел), застегнул куртку.

– Ну, если что… Обращайся, – сказал на прощание Мальчук. – И вообще… Разведка, спецы – это отдельная песня. Это с ними и разговаривай. У них свои кланы. Они отдельно пасутся.

– А где они пасутся? – спросил Денис.

* * *

Вторая неделя эйфории за рулем собственного авто закончилась аварией. Таня бодро стартанула на светофоре, оставив позади тяжелый «пассат» и БМВ с вальяжным водилой, потом поддала еще газу, чтобы закрепить успех. И вдруг – две девчонки наперерез из-за припаркованного у обочины «газона», бегут, смеются, болтают как ни в чем не бывало, у обеих глаза огромные, зеленющие. Взвизгнули тормоза, машину развернуло боком, руки неожиданно обрели способность думать вперед головы и крутнули баранку влево, против заноса – а уже в следующее мгновение Танин «опелек» с разбитым передком стоял на встречной полосе, на осыпанном осколками фар асфальте, и перед ним в метре стоял «жигуль» с вогнутой дверцей, за которой копошился мужик, пытаясь выйти наружу. И откуда-то валил то ли пар, то ли дымок, а мужик громко повторял: «Ах ты, зар-раза!» А девчонок не было. Ни на асфальте, ни на пешеходной дорожке нигде.

«Вот и ладно», – подумала Таня. Она выключила зажигание, вышла из машины, достала красный треугольник знака аварийной остановки, отсчитала двадцать шагов от багажника своего «опелька» и поставила знак на асфальт. Теперь порядок. Мужик тем временем выбрался через пассажирскую дверцу, обошел свою машину, рассмотрел как следует, заголосил матом и двинулся на нее.

– Где твои глаза, коза драная!

– Вот урод, – пробормотала Таня, отступая.

Тем временем снова раздался короткий визг тормозов, и снова – знакомый стук. Серебристый лимузин красиво въехал в развернутого поперек дороги «жигуля». Мужик обернулся и чуть не сел на асфальт. Из лимузина выскочил толстенький кавказец в кашемире.

– Ты что стал поперек дороги, козел!

Таня заперлась в своей машине, набрала номер знакомого гаишника, который помогал ей сдать экстерном на права, описала ситуацию, выслушала инструкции и приготовилась ждать. Водитель «жигуля» и кавказец громко выясняли отношения. Таня заметила, что толстяк держит своего оппонента за кончик шарфа. Машины с гулом проносились мимо, обдавая их коричневой снежной кашей. Некоторые из любопытства притормаживали, а потом ехали себе дальше.

Темно-синий «Пежо», подъезжая к месту аварии, тоже сбросил скорость. Опустилось боковое стекло, оттуда показался знакомый профиль с обычной своей брезгливой гримаской. Губы Курбатова шевелились – он делился наблюдениями с кем-то, сидящим в салоне. Заднее стекло тоже медленно поехало вниз. Таня вышла из машины, махнула рукой… И в ту же секунду профиль исчез, «Пежо» газанул и умчался.

«Вот чудак-человек», – подумала Таня. Ей было неприятно. Чего он испугался, Курбатов этот? А ведь он ее заметил, она не сомневалась. Мог бы выйти на пару минут, корона бы не упала – видел же, что мужики не в себе, вот-вот кулаками начнут махать… Еще неприятнее было то, что на заднем сиденье сидела какая-то девушка – молодая и красивая.

Она вернулась в машину, положила руки на баранку. Пальцы дрожали – наступила реакция. Если судить здраво, она еще очень счастливо отделалась: пешеходы целы, на ней ни царапины, водитель «жигуля», судя по всему, тоже вполне здоров. По крайней мере пока. Но на душе было гадостно. Наверное потому, что вдруг дошло: ее краткий роман с Курбатовым закончился. Точно так же, как закончился ее роман с Коленькой Вышинцом. Она даже не сомневалась в этом. Почему она так решила, Таня и сама не понимала, но обманывать себя не умела. Было и прошло. Ну и хрен с ними.