Текст книги "Расписной (Адрес командировки - тюрьма)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Вольф вытянул руки и сжал могучие кулаки:

– На меня они и не налезут. Наверняка у белых перчаток маленькие размеры…

– Очень точно замечено.

Дядя Иоганн улыбнулся и, прикрыв глаза, повторил:

– Белые перчатки бывают только маленьких размеров… Белые перчатки годятся только для худых кулачков…

Он будто пробовал слова на вкус.

– Белые перчатки не подходят сильным людям… Да, очень точно. И с глубоким философским смыслом. А тебе приходилось убивать людей?

– Что?! – вскинулся Вольф.

– Ты правильно расслышал.

Маленькие глазки дяди Иоганна бурили толстую кожу Волка, как будто пытались заглянуть в самую душу. Ответом стал тяжелый, ничего хорошего не сулящий взгляд.

– У нас не принято задавать такие вопросы.

– Да-да… Я понимаю. Но драться тебе приходилось много раз, что-то требовать от других и заставлять их делать то, что ты хочешь. Ведь так?

– Так. Но никому другому я бы и этого не сказал. Откровенничать ни с кем нельзя, особенно в таких местах. Здесь у стен, у шконок, у табуреток есть уши. А мне хватает того срока, который уже висит на шее.

– Ты прав. Я спросил потому, что именно ты мог бы стать моим помощником, моей правой рукой. Именно для таких дел.

Вольф хмыкнул:

– Интересно. Вас называют политиками, нас – уголовниками. А как будут звать, если мы станем заодно?

– Неважно. Важен результат. А тебя наверняка будут бояться и остерегутся обманывать наше движение.

– Это точно. К тому же у меня есть опыт возврата украденного.

– Да? – в маленьких глазках вспыхнул интерес. – А… Конечно, чисто теоретически… Ты бы мог взяться за то дело, о котором я рассказал? Ну, вообще, это возможно?

Вольф встал:

– Не уважаю пустой базар. А вообще в жизни все возможно. Обычно я выполняю такую работу за двадцать процентов с возвращенной суммы…

– Но речь идет об идейной борьбе…

– …И исключений из этого правила делать не собираюсь. Я ведь не политик. А за сгущенку спасибо. Она напомнила мне вкус детства.

Последнюю фразу Вольф произнес совсем другим тоном. Потом наклонился к уху дяди Иоганна и прошептал:

– К тому же я собираюсь уйти в побег. Так что вряд ли мы можем строить планы на отдаленное будущее.

На улице падал первый снежок – легкий и пушистый. Вольф задрал голову к нему и завороженно замер. К нему подбежал Шнитман.

– Это правда, что тебя хотели убить? Какой ужас! Наверное, это из-за меня…

– Не исключено, – ответил Расписной. – А как ты узнал?

– Да все говорят…

– Ладно, замяли. Ты лучше вот что, наш разговор про деньги помнишь?

Яков Семенович кивнул:

– Конечно, разве я неблагодарный человек? Разве я забуду, чем тебе обязан?

– Тогда слушай…

* * *

Через день ремонтная бригада стала перекладывать канализационные трубы. Волосюк был в ней газорезчиком и по вечерам в курилке рассказывал приглушенным шепотом:

– Широченный коридор, прямо за забор выходит, в озеро. Там, правда, решетка поперек стоит. Это после того, как десять лет назад трое ушли, до сих пор ищут…

Разговоры такого рода в любой зоне вызывают живейший интерес, даже у тех, кто и не помышляет о побеге.

– Да, если решетку подпилить, а потом спрятаться, то можно…

– Как ты спрячешься, если при съеме с рабочей зоны перекликают всех. Заметят недостачу – начнут искать по всем углам…

– А я бы ломанулся внаглую, будь что будет!

Вольф несколько раз приходил к ремонтникам, вроде для того, чтобы переговорить с Волосюком, однажды спустился в люк и походил по темному смрадному коридору, который на самом деле не был ни широким, ни высоким – обычная вонючая кротовая нора. В двадцати шагах его и в самом деле перегораживала решетка. Вольф покачал ее, осмотрел, как прутья вделаны в стену, потом поджег кусок газеты и долго вглядывался через квадраты арматуры в разгоняемую желтыми сполохами темноту.

Вначале рассмотреть ничего не удавалось, но когда газета погасла, коридор осветился призрачным зеленым светом, будто на глазах оказался прибор ночного видения с небывало мощным инфракрасным лучом. Отчетливо различались трещины и куски отколовшегося бетона на стенах, грязный пол, серые комочки прячущихся по углам крыс. В мгновение ока луч достиг конца коридора, высветив огромный, наполненный нечистотами бассейн. Вольф понимал, что невозможно в темноте и на таком расстоянии рассмотреть все это, но факт остается фактом: вот валяющиеся кирпичи, вот старые, сбитые из полусгнивших досок козлы… Он инстинктивно закрыл лицо ладонями, но и коридор, и крысы, и козлы и бассейн не исчезли. Их видели вытатуированные под ключицами широко распахнутые синие глаза с огромными зрачками! Черт! Сквозь рубашку, куртку и телогрейку! Как это может быть? И вообще, как могут видеть ненастоящие глаза? Но прислоненная к стене лестница, корыто со следами цемента, две лопаты – это что, галлюцинация?

«Не вздумай тащить нас туда, – сказал пират. – Там тупик».

«Точно, – поддержал его кот. – Не выберемся».

Вольф отшатнулся от решетки, его качнуло. Явные галлюцинации. Причем со временем они усиливаются. Это верный путь в психбольницу!

– Ты чего, Расписной? – спросил сзади Волосюк.

– Там что, лестница стоит? – спросил Вольф. – И козлы? И корыто из-под цемента?

– Ну и что? – лениво ответил Волосюк. – Мы там стены и полы цементировали. Только они далеко, как ты рассмотрел? А чего ты такой бледный, еле на ногах стоишь?

– Видать, поплохело, – хихикнул его напарник.

– Щас в грязь ляжет! – добавил второй.

– Воздуха нет, как вы тут пашете! – Вольф выругался и полез на свет божий.

Ремонтники с превосходством смеялись. Можно было с уверенностью предположить, что уже сегодня и майор Климов, и Иоганн Фогель узнают, чем интересовался Расписной.

Так и получилось. После отбоя его позвал председатель правления.

– Имей в виду, на моей памяти через тот люк еще никто не ушел, – без предисловий начал он. – Это болтовня, ерунда.

– Значит, я буду первым, – уверенно ответил Вольф. – Я всегда делаю, что задумал. И всегда все получалось.

– Как знаешь, – голос железного дяди Иоганна дрогнул. – Я буду желать тебе удачи. Но не представляю, как ты ее добьешься. На воле беглому долго не погулять…

– Ничего. Кое-какие каналы остались, сделаю забугорный паспорт и свалю. Вначале в Италию, а потом… Посмотрим.

– А деньги?

Вольф щелкнул языком:

– Тут действительно закавыка. Шнитман обещал на первое время, но этого мало. Надо думать…

Наступила тишина. Были слышны только храп, вскрики, беспокойное бормотание спящих людей. В зонах обычно снятся дурные сны.

– Дядя Иоганн… А может, вы мне займете? – неожиданно спросил Вольф.

– Откуда, – устало ответил тот. – Вот все мои капиталы: рубашка да штаны. И на лицевом счете кой-какие копейки.

– Если я отберу ваши деньги у того хмыря, можно мне взять в долг?

– Хм, неожиданный оборот. Почему нет? Только как ты думаешь это сделать?

– Да очень просто. Найду гада и предъявлю ему факты. Никуда не денется!

– Неужели ты обладаешь таким даром убеждения?

– Очень большим! – зловеще сказал Расписной.

– А откуда у тебя факты? – после паузы спросил Фогель. В голосе проскользнули нотки настороженности.

– У меня их нет. Но если вы посылаете меня за деньгами, то должны рассказать все об этой крысе.

– В общем-то… Не я посылаю тебя за деньгами. Это твое предложение.

Очевидно, конспирация растворена у Фогеля в крови.

– Не будьте занудой, дядя Иоганн, и не цепляйтесь к словам. Я на ваши бабки не рассчитывал, могу и без них обойтись. Грохну кого-нибудь по заказу – и все дела!

– Что за разговоры, Вольдемар! Ты же хочешь начать новую жизнь, тогда следует забывать о старой! Я и не думал к тебе цепляться. Просто я всегда точен в словах и оценках. Конечно, я расскажу все, что тебе надо знать.

Фогель снова замолчал.

– Я знаю, о чем ты думаешь, дядя Иоганн. Ты думаешь, что я присвою твои деньги!

– Совсем нет, Вольдемар. То есть нет в том смысле, что это не мои деньги. Это деньги движения. А такие опасения у меня и в самом деле имеются. Я гоню их, но ничего не могу с собой поделать. Ведь ты же всегда очень вольно обращался с чужой собственностью…

Вольф усмехнулся:

– Красть у чужих – это одно, а красть у своих – это совсем, совсем другое! Тут даже сравнивать нечего!

– Извини, но я не очень знаю ваши законы. И… не очень им доверяю.

– Дело твое. Дня три-четыре у тебя есть.

– Ладно, не обижайся, – дядя Иоганн примирительно похлопал старого друга по плечу.

– Я никогда не обижаюсь. Обиженных через шконку перегибают. Я огорчаюсь.

– Что?

– Ничего. Тебе этого не понять.

– Я знаю, Вольдемар. У тебя своя жизнь, у меня своя. И у каждого найдется много непонятного для другого.

– Вот именно!

– Но мне не надо думать три дня. Я крайне рациональный человек. Наши деньги украдены, их нет. Нельзя второй раз украсть то, чего нет. Даже если это случится, мы ничего не потеряем. А эта сволочь потеряет и потрепет себе нервы. Это уже выигрыш для меня. К тому же остается шанс, что ты вернешь нашу собственность. Поэтому я все тебе расскажу!

– Только тихо, никто не должен слышать… Вольф нагнулся, вслушиваясь в горячечный шепот дяди Иоганна.

– Этот человек работал в американском посольстве. Его фамилия Сокольски. Через него я держал связь с Западом, а он кормил меня обещаниями материальной поддержки. Он жил на широкую ногу: покупал антикварные картины, иконы, старинное серебро, содержал дорогих любовниц, был завсегдатаем в «Метрополе», «Национале», «Арагви». Я удивлялся, как на все это хватает посольской зарплаты, а он смеялся: дескать, Америка – богатая страна! – Фогель хмыкнул. – А потом я узнал, что наш казначей подделывал мои подписи на расписках, по которым я якобы получил полмиллиона!

– Он жив? – перебил Вольф.

– Кто? Сокольски? Да, благополучно уехал в свою Америку.

– Казначей жив?

– Мерзавец! За копейки и кучу обещаний этот гад помог ограбить великую идею…

– Он жив?!

– Да, его даже не посадили. Уехал из Москвы и затаился где-то… Говорят, его видели в Свердловске.

– Хорошо, – кивнул Вольф. – Только пока это слова, а любят говорить следаки, нужны «доказы» [76]76
  «Доказы» – доказательства


[Закрыть] . Давай имена и факты. Фамилии казначея, любовниц, продавцов антиквариата. Короче, тех, кто мог бы это все подтвердить.

– Кому подтвердить?

– Сходке. Или вору.

– О чем ты говоришь, Вольдемар? Какие сходки?

– Тьфу! Это я по привычке. Просто, чтобы прижать крысу к стенке, мне надо ее напугать. Конкретно базарить, короче. Понял?

Фогель помолчал.

– Ну, слушай…

То, что он рассказал в последующие полчаса, и составляло конечную цель операции «Старый друг». Когда Вольф лег в постель, мозг по всем правилам мнемоники напряженно сортировал и фиксировал полученную информацию. Но когда работа была окончена, он заснул глубоким и спокойным сном, каким еще ни разу не спал за решеткой.

* * *

Генерал Вострецов об успехе Вольфа не знал. Напротив, все злоключения прапорщика он воспринимал с раздражением, как неумение работать. А чего ждать от неумехи? Только одного – неминуемого и сокрушительного краха в виде провала всей операции. Но он не собирался разделять ответственность за этот крах. Потому что неумех много, а он, Вострецов, один. А провал операции пахнет тем, что с него снимут генеральские погоны и отправят на пенсию влачить жалкое существование обычного, не облеченного властью и полномочиями человека.

Поэтому он вызвал одного из результативных сотрудников идеологического отдела майора Камушкина и провел с ним доверительную беседу, в ходе которой охарактеризовал ситуацию, поставил задачу получить от изменника Фогеля компромат на его бывшую связь с Сокольски и нарисовал перспективы для умелого оперативника, сумеющего эту плевую задачу выполнить.

– Понимаешь, майор, тут нечего сложные кружева вышивать! – перегнувшись через стол и заглядывая в глаза Ка-мушкину, инструктировал генерал. – Кто такой Сокольски? Он этому Фогелю ни брат ни сват. Даже не друг-приятель. Наоборот, он обманул его, предал, присвоил большие деньги! Какие чувства должен испытывать Фогель к этому проходимцу? Конечно, ненависть! А потому сдаст его с потрохами. Ну, поломается для вида… Пообещай ему помилование или досрочное освобождение, на это все клюют!

– Все ясно, товарищ генерал! – отчеканил приземистый, крепко сбитый майор, внешний вид которого полностью оправдывал фамилию. – Никуда он не денется!

Решительность и уверенность во многом обеспечивали те результаты, которых добивался Камушкин.

– Вот и молодец! – подвел итог Вострецов. – Сегодня же вылетай в Потьму. Я дам команду, чтобы тебя ждал вертолет. Дня за три успеешь?

– Постараюсь, товарищ генерал! – Камушкин вскочил. Молодцеватость и готовность выполнить любой приказ руководства также отличали старшего опера и способствовали продвижению по службе.

* * *

Монотонно гудели станки, завивалась гладкая стружка, но сегодня время будто остановилось. Операция «Старый друг» завершена. Вольф не верил, что через несколько дней окажется в Москве, он не верил даже в то, что Москва действительно существует. А от мысли о Софочке голова шла кругом. Первое, что он сделает, вырвавшись из тюремного ада, – увезет ее с собой! Куда он увезет генеральскую жену, Вольф не знал, потому что плохо представлял мир свободы, но частности не имели значения: главное, он ее заберет и они будут вместе. Как отнесутся к его плану сама Софья Васильевна и генерал Чучканов, он не задумывался.

«Крыша едет, – самокритично охарактеризовал он свое состояние. – Это я сто восемьдесят пять суток просидел, полгода. А как же десятку мотают? Пятнашку? Бр-р-р..-Правильно Потапыч говорил – это уже не люди. Правда, дядя Иоганн не сломался и здравый ум сохранил… Но он железный человек, борец за идею, таких единицы…»

В это время он увидел, что легкий на помине дядя Иоганн идет к выходу из цеха, а за ним движется помощник дежурного с красной повязкой на потертом рукаве зеленого мундира. Странно! Обычно в администрацию вызывали по телефону или через шнырей. А чтобы начальство лично вело зэка – дело почти небывалое! Ну ничего, к обеду все станет ясно – зоновский телеграф работает безотказно…

Итак, операция завершена. Точнее, ее основная часть. Осталось отработать выход из зоны. Просто так нельзя прийти к Климову, принять душ, выпить водки, отдохнуть и поехать восвояси. Не только потому, что на поддержку его легенды были задействованы секретные сотрудники, те самые «утки» и «наседки», которые лютой ненавистью ненавидимы в любой зоне. Одного агента Вольф вычислил без труда: Волосюк сказал свое слово на разборе, Волосюк озвучил выдумку Климова о возможном выходе через канализационный люк за ограждение… Он входит в правление и потому является особо ценным сексотом. Не исключено, что и другие люди помогали в легализации Вольфа. Подставлять их нельзя.

Есть и еще одна причина, по которой невозможно резко выскочить из зоны: в оперативной практике «Старый друг» не единственная и не последняя операция. Сколько приезжало и еще приедет оперативных работников под видом прибывших по этапу обычных зэков! Поэтому нельзя давать пищу для размышлений о закономерностях оперативного внедрения, нельзя оставлять в памяти подробности собственной придуманной биографии…

Вольдемар Вольф должен уйти в побег. Удачный или неудачный – дело другое. Вряд ли Климов захочет подавать осужденным вредные примеры: скорей всего, через какое-то время из канализационного коллектора извлекут обезображенное тело, зона погудит месяц-другой, и в истории татуированного уголовника будет поставлена точка. Может, у кого-то останутся смутные подозрения, но обсасывание пустых догадок не прибавляет авторитета, поэтому обсуждать их не станут, и вскоре они забудутся.

Вольф механически менял заготовки, росла горка готовых деталей. Перед перерывом за ними подкатил с тачкой Якушев.

– Подожди, где Фогель? Кто мне норму выработки закрывать будет?

Человек-лягушка опасливо оглянулся:

– Фогеля к хозяину вызвали. Вроде из самой Москвы приехали по его душу. Мастер сказал, чтобы я считал и записывал, а потом кто-то наряд закроет.

– Не понял, – возмутился Волк. – Что ты понимаешь в нарядах? Мне Фогель нужен. Я его подожду.

Якушев пожал плечами:

– Так он, может, и не придет. Да ты не бойся, я все правильно запишу.

– Ну смотри, – угрюмо согласился Волк.

В курилке все говорили о Фогеле. Мнения высказывались разные, но сходились в одном: ничего хорошего ему не светит.

– Скорей всего, что-то старое выплыло, – сказал Кацман. – Может, труп откопали, может, еще что…

– Вряд ли за Иоганном есть трупы, – усомнился Пар-цвания.

– Я же говорю: «…может, еще что», – сварливо повторил Кацман. – В былые времена, когда ты досиживал свой срок, тебя вызывали в спецчасть и давали расписаться еще за десять лет.

Шнитман доверительно взял Вольфа под локоть и отвел в сторону.

– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, – зашептал он. – Кто-то из старых подельников дал-таки показания. Держался, держался, а потом таки дал. Это бывает.

– Суки поганые, да я за дядю Иоганна! – Вольф разорвал на груди рубаху. – Пойдем со мной, Яков Семенович, постоишь на стреме…

– Где? – испуганно спросил тот.

– Ну на атасе! Не бойся, делать ничего не будешь. Увидишь, кто-то идет, свистни!

Взобравшись на крышу пристройки, Вольф мелом написал на черной стене: «Менты – суки». Это был сигнал для Климова – просьба о встрече.

– Ну ты даешь, Володя! – Шнитман вытер влажные ладони о штаны. – Смело, конечно. Но… Не очень умно.

– Это еще почему?

– Потому что этой надписью ты никому ничего не докажешь. А тебя посадят в ШИЗО. И что ты выгадал?

– Не всегда надо выгадывать. Мы же не в магазине.

– При чем здесь магазин? – обиделся Яков Семенович. – К чему эти намеки! Если хочешь знать, я никого не обвешивал и не обсчитывал. Меня посадили за политическую борьбу!

– Знаю, знаю, – примирительно сказал Вольф. – Но борьба должна продолжаться и здесь. Поэтому в ШИЗО я пойду с гордо поднятой головой!

Шнитман уважительно кивнул и отошел. Можно было не сомневаться, что об идейной стойкости Вольфа в зоне будут ходить легенды.

Рабочий день подходил к концу. Вольфа не оставляло беспокойство. Сделанная им сигнальная надпись до сих пор не повлекла никаких последствий. Такого просто не могло быть. Даже если многочисленные осведомители не дунули кому-то из оперов, оскорбительную фразу наверняка видели сотрудники начальствующего состава колонии, к тому же ее невооруженным глазом можно рассмотреть с вахты. Климов должен был узнать о ней через пять минут, и если он не принял никаких мер, значит, нормальный ход событий нарушен. Скорей всего, это связано с проверяющим из Москвы. Интуиция подсказывала, что нарушение обычного порядка не обойдет стороной и его самого.

Привычно гудели станки, как всегда пряно пахло свежей стружкой, но беспокойство нарастало. Глупо встрять в какую-то передрягу, когда главное дело позади. Все равно, как выполнившей задание группе специальной разведки наткнуться на случайный патруль и вынужденно оказаться в незапланированной и ненужной перестрелке, погибнуть в которой можно с той же степенью вероятности, что и в главном бою. «Очень некрасиво», – сказал бы по этому поводу опытный в подобных делах майор Шаров, с которым так и не довелось выпить за удачу в поединках со смертью.

«Очкуешь? – проницательно спросил кот. Его тоненький голосок легко перекрывал шум работающего цеха. – Я тебе так скажу: не лезь ты в этот долбаный люк! Все там сдохнем, сукой буду!»

– Я по другой теме, – неожиданно для самого себя ответил Вольф. – Вот-вот меня на вилы поставят, потому и очко играет…

«Хреново! Тогда надо мутилово заводить, – со знанием дела сказал кот. – Волну погнать, чтобы все закрутились, задергались… Один хрен тебе на пользу пойдет! Когда зона на ушах стоит, с любых вил соскочить легче!»

– А как мутить-то? – недоуменно спросил Вольф. Сейчас ему не казалось, что он разговаривает с галлюцинацией.

«Да по-любому! Сделай кому-нибудь предъяву. Сплетню запусти. Любая херня сгодится!»

– Ладно, попробую, – не очень уверенно сказал он, и кот удовлетворенно мурлыкнул.

Когда строились для съема с рабочей зоны, Вольф грубо толкнул Коныхина.

– Замочить нас хотел, гнида? Фогель вернется, мы вас всех на пики поставим!

– Посмотрим, кто кого! – зло окрысился скопец. – Мы в советской зоне, а не в Неметчине!

Во время переклички рядом с Вольфом оказался Азаров.

– Сегодня будем коныхинскую банду резать! После отбоя. Подписываешься?

Антисоветчик втянул голову в плечи и отвернулся. Он поддерживал отношения с Филипповым, а тот дружил с Титовым. Когда вернулись в жилую зону, религиозники собрались в кучу и что-то с жаром обсуждали. В свою очередь, Вольф подошел к Парцвания, пошептался с Вяло, заговорщически поговорил со Шнитманом. В отряде нарастало опасное возбуждение.

Перед ужином вернулся Фогель. Его шатало. Ссадина на скуле, синяк под глазом, заплывший левый глаз…

– Что с вами, дядя Иоганн?! – изумился Вольф.

Тот даже не повернул головы, молча прошел мимо и лег на свою койку. В столовую он не пошел.

Вольф без аппетита ел едва теплые макароны и напряженно размышлял. Интуиция подсказывала, что он стоит на грани провала. А может, уже и за ней.

После ужина он отозвал в сторону Волосюка.

– Подойди к Коныхину и скажи, что сейчас Фогель соберет совет, чтобы устроить им правилку. После отбоя их всех вырежут!

Осужденный Волосюк посмотрел с недоумением, но потом сидящий в нем помощник майора Климова опасливо выглянул наружу и кивнул.

В жилой зоне сгустилась тревожная предгрозовая атмосфера. На площадке для курения десятка два зэков кучковались вокруг Коныхина, в помещении отряда собирались сторонники Фогеля.

– Идем к старшому! – Парцвания будто случайно встретил Вольфа у входа и вроде дружески обнял его за плечи. Рядом оказался похожий на эсэсовца Эйно Вялло, тут же крутился человек-лягушка. Отказаться от приглашения было невозможно.

Дядя Иоганн, сгорбившись, сидел на кровати, подбитый глаз совсем закрылся. Стоящие вокруг осужденные нехотя расступились. Фогель даже не посмотрел на подошедшего. Наступила неприятная пауза.

– Так что случилось? – спросил Вольф в пространство. Язык не поворачивался произнести «дядя Иоганн».

– Случилась очень нехорошая вещь, – медленно сказал Фогель, по-прежнему глядя в сторону. – Из Москвы приехал какой-то майор. Грубая скотина, он не был со мной так деликатен и обходителен, как ты… Но он расспрашивал про Сокольски, причем задавал те же вопросы, которые интересовали и тебя! Наверное, ты и твои комитетские друзья считаете меня идиотом. Но неужели самый распоследний идиот поверит, что это совпадение?

В груди у Вольфа захолодело. Как подставили, суки!

– И что это значит? – спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать.

«Беги, дура, сейчас тебя колбасить будут!» – крикнул кот. Но момент был упущен. Точнее, его и не было. Когда Расписной подошел, кольцо осужденных сомкнулось.

– Это значит, что Системе зачем-то понадобился Сокольски. – Дядя Иоганн перевел, наконец, здоровый глаз на Вольфа. В нем читались боль, разочарование и тоска. – Очень понадобился. Настолько, что тебе испортили всю шкуру, придумали легенду и заслали сюда, ко мне. В расчете на наше старое знакомство и добрые отношения. Тонкий расчет, правда? У них ведь нет ничего святого. И я их недооценил. Вполне возможно, что и тогда, в твоем детстве, все было подстроено… Кстати, именно после прихода милиционера Генрих согласился поехать со мной на наш съезд и стал работать на движение. Правда, пользы движению он не принес, а вот провалы стали следовать один за другим… Я не связывал неудачи со своим старым другом. Но… Если связать, то мой арест тоже выглядит вполне логично…

Кольцо сужалось. Кто-то толкнул его в спину, кто-то жарко дышал в шею. Может, Эйно, может, Парцвания. Надо действовать, но не было ни воли, ни куража, ни силы. Вольф стоял, будто парализованный. Дядя Иоганн проник в суть вещей, он был прав, и эта правота придавала каждому слову пронзительную убедительность. А Вольф чувствовал себя, как нашкодивший и пойманный с поличным щенок. Он сгорал от стыда и был готов к тому, что сейчас его ткнут носом в собственное дерьмо. Или набросят на шею удавку. Самое страшное, что он считал это справедливым. Ужасный непрофессионализм! Очень, очень некрасиво!

– Что скажешь, Вольф? – впервые в жизни дядя Иоганн назвал его по фамилии.

– Каждый имеет право на ответное слово. Все должно быть по справедливости. Нас никто не должен упрекнуть в поспешности.

– Не… Не знаю… – еле слышно просипел Вольф.

Несколько крепких рук взяли его за плечи, что-то острое прижалось к спине, под левой лопаткой. Сейчас он понял, что чувствует обреченный ягненок, безропотно принимающий смерть.

С улицы послышался шум, топот ног, крики. Со звоном разлетелось оконное стекло:

– Бей немчуру!

Сильно стукнула в стену входная дверь, возбужденная толпа вооруженных палками и заточками зэков ворвалась в отряд.

– Бей гадов! Мочи фашистов!

Направо и налево посыпались удары, брызнула кровь, чье-то тело с грохотом упало на пол. Руки, державшие Вольфа разжались.

– Бей гадов! – Парцвания схватил табуретку и принялся молотить нападающих, дядя Иоганн с Эйно Вялло сноровисто перевернули кровать и, отсоединив спинку, стали бить ею по головам противников. Человек-лягушка метнул в толпу наполненный водой графин…

Оцепенение прошло, Вольф встряхнулся. На месте готового к закланию ягненка вновь стоял матерый, опытный волк. Мгновенным цепким взглядом он осмотрел поле боя. Религиозники явно брали верх. Шалве Парцвания палкой разбили голову, и он одной рукой смахивал с лица кровь, а второй с трудом удерживал табуретку, защищаясь от града ударов. Эйно Вяло ничком валялся на полу, Фогель отступал, прикрываясь кроватной спинкой, в которую вцепились Титов и Филиппов. Несколько зэков навалились на отчаянно отбивающегося человека-лягушку. Коныхин, пряча руку за спиной, целеустремленно пробивался к дяде Иоганну,

Бац! Бац! Два удара достигли цели: баптисты опрокинулись на пол и остались лежать неподвижно, как тряпочные куклы. Фогель приободрился и поднял кроватную спинку повыше, защищая голову. Рубашка выпросталась из штанов, открывая впалый живот. Коныхин выставил руку, нацеливая заостренный кусок арматуры между прутьями. Пружинистым прыжком Вольф ворвался в гущу разгоряченных тел, раздавая пушечные удары направо и налево. Выхватив из ослабевшей руки Парцвания табуретку, он свалил еще двоих и достал Коныхина в тот самый момент, когда заточку от живота отделяло лишь несколько сантиметров.

– Зачем? – спросил Фогель. Он тяжело дышал, по лицу катились капли пота. – Грехи замаливаешь?

Но отвечать было некогда: чья-то заточка исподтишка метилась в самого Вольфа, со всех сторон налетали палки и кулаки: нападающие стремились вывести из строя наиболее результативного бойца противника. Но сделать это не удавалось: у него было много помощников. Тонкие голоса, перебивая друг друга, наперебой подсказывали: «Пика сбоку!», «Палка сзади!», «Осторожно, слева!» К тому же Вольф видел все, что происходит вокруг: слева, справа, сзади и далеко впереди. Он махал табуреткой, бил кулаками и ногами, уворачивался, отводил удары…

«Слева стекло!» – отчаянно крикнул кот, и тут же рукав набух кровью. Боли не было, Вольф подумал, что кровь чужая, но плечо саднило и кот отчаянно матерился и жалобно скулил.

«Сказал же тебе – стекло! Смотри, он мне весь бок распахал! Сваливать надо…»

Но в драке уже наметился перевес. Основные силы нападавших были выведены из строя, остальные потеряли боевой дух и отступали к двери. К тому же снаружи светили яркие фонари и усиленные динамиками голоса требовали прекратить беспорядки и по одному выходить на улицу. Значит, подоспел дежурный взвод.

Вольф опустил натруженную руку и уронил табуретку. Вокруг валялись бесчувственные тела, палки, заточки… Кто-то сидел, оглушенно держась за голову и матеря весь белый свет, кто-то пытался подняться. Эйно Вяло не двигался, судя по позе, досталось ему изрядно. Парцвания перевязал голову рукавом рубахи и оказывал помощь человеку-лягушке. Где же Фогель?

Дядя Иоганн, скорчившись, лежал в углу, за тумбочкой. Между ребер у него торчал кусок косо заточенного стального листа, глаза были открыты.

– Кто это вас?! – хрипло спросил Вольф, садясь рядом. – Как?! Когда?!

– Полицай. Сзади подобрался, – тихим голосом ответил Фогель. – А у тебя совесть есть… Значит, трудно в жизни придется…

Он потерял сознание. Быстро осмотревшись, Вольф поднял с пола заточку, проколол окровавленную рубашку на уровне сердца и зажал острие под мышкой.

– Быстро наружу! – надсаживался динамик. – А то хуже будет!

Участники драки с поднятыми руками по одному выходили во двор под слепящие лучи фонарей. Не чувствующие вины зэки толпились в стороне, наблюдая за происходящим. Среди зевак находился и Шнитман.

– Яков Семенович! – позвал Вольф, но тот не слышал. – Яков Семенович!

Наконец кто-то толкнул Шнитмана, и он быстро подбежал. Расписной ничком скрючился на полу.

– Ой, что с тобой, Володенька? Ты ранен?!

– Пику загнали… Врача надо…

Вольф опрокинулся на спину. Шнитман в ужасе схватился за голову:

– В сердце?! Сейчас, Володенька, подожди…

Он поспешно бросился к двери. Через несколько минут Вольфа положили на носилки и понесли к выходу. Выстроившиеся коридором зэки с двух сторон рассматривали заточку, торчащую прямо из окровавленной груди.

* * *

– Выход из операции залегендирован отлично! – Майор Климов довольно улыбался. – Все считают, что ты умер.

– Если бы мне не присоветовали мутилово поднять, то я бы умер по-настоящему, – мрачно ответил Вольф.

В зарешеченное окно светило красноватое заходящее солнце. Вольф проспал в лазарете почти сутки, потом замнач колонии привел его в конспиративный кабинет на втором этаже. Лестницы, коридоры, помещения были пусты, похоже, кроме них двоих, в здании никого не было. Хотя обильный стол явно сервировали специалисты. Жареная медвежатина, твердый прозрачный холодец, моченая клюква… Они пили уже вторую бутылку водки, сознание затуманилось, но напряжение не отпускало. Не верилось, что он навсегда выбрался из тюремного мира.

– Кто тебе присоветовал «замутить»? – спросил Климов, наливая очередной стакан.

– Вот он, котик, – Вольф показал на перевязанное плечо. Почувствовав внимание, кот жалобно застонал. – Его стеклом полосанули, так мне даже больно не было. Он все на себя принял.

– Ладно, не хочешь говорить, не надо. Давай за все хорошее. Ты ведь свое-то задание выполнил?

– Разве? – Вольф опрокинул стакан. – Чего она такая слабая? Бавленная, что ли?

– Водка хорошая, не балуй… Ты ведь не стал бы ни с того ни с сего из зоны сдергивать?

– Как раз очень бы стал! Остохерело все! И раскололи меня к тому же…

– Да? А ты испугался? Ты вроде не из пугливых!