Текст книги "Оперативный псевдоним"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он знал, кто такой Юмашев, Тимохин и Митяев, знал про гэбэшную «крышу» и, конечно, пять лет назад ему бы в голову не пришло затрагивать муравейник грозной Системы. Но безнаказанность развращает и создает впечатление, что большие деньги, подкрепленные силой и наглостью, позволяют смять кого угодно. В последние годы чаще всего так и получается. Но не всегда.

Ровно в тринадцать ноль-ноль Тахиров и Юмашев пожали друг другу руки у полированных дверей конференц-зала областной администрации и вошли в огромное, отделанное по самым современным меркам помещение, гарантирующее спокойствие и конфиденциальность переговоров. Кондратьев и телохранитель Юмашева остались снаружи. Время пошло.

Глава третья
ЗАГЛЯНУТЬ В ПОДСОЗНАНИЕ

Тиходонск, «Тихпромбанк», комната полиграфа.

Несмотря на постоянные призывы говорить правду, люди очень часто лгут. Врут строгим отцам, ревнивым женам, требовательным детям, капризным любовницам, Придирчивым начальникам, налоговым инспекторам, избирателям, партии и правительству, а в последнее время только партии или только правительству, но все равно врут. Ложь обычно направлена в обе стороны, поэтому врут и избалованные любовницы пылким кавалерам, и начальники подчиненным, и налоговые инспектора облагаемым гражданам, и многочисленные партии своим членам и остальному люду, и правительство народу, причем народ к этому настолько привык, чтоособенно и не удивляется.

Ложь может быть малозначительной и бескорыстной, этаким милым чудачеством, не сулящим никому вреда, может быть широкомасштабной и гибельной для тысяч поверивших ей людей, может быть профессиональной, включающей, в зависимости от обстоятельств, оба вышеназванных вида. Среди профессионалов лжи можно выделить политиков и дипломатов, сыщиков и преступников, разведчиков и контрразведчиков. Профессиональная ложь никогда не называется таковой, для нее выдуман ряд эвфемизмов: предвыборная программа, обращение к населению, заявление посольства, оперативная игра, легенда, дурка, фонарь, лапша, дезинформация, акция прикрытия, затемнение, подстава информации и множество других, которые призваны сделать обозначаемое ими явление менее гадким и более чистым.

Достигают ли эвфемизмы своей цели, сказать трудно, все зависит от того, кто дает им оценку и какие чувства он испытывает к инициаторам не соответствующих действительности реалий. Например, автор из всех видов профессиональной лжи с пониманием относится к уловкам в работе милиции и спецслужб, хотя знает немало людей, которые особенно ненавидят именно эту сферу человеческой деятельности, но с симпатией воспринимают демагогию откормленных и ничем не рискующих боровов. Встречаются и чистоплюи с постными физиономиями, которые заявляют, будто не приемлют ложь в любом виде и под любым названием, что, однако, само по себе является ложью.

Но при неисчерпаемом многообразии и распространенности лжи люди всегда искали методы ее разоблачения и за много веков наработали определенный опыт. В древнем Китае подозреваемому во время допроса давали жевать рис. Если он оставался сухим, значит, у допрашиваемого пересохло в горле, что признавалось следствием признаком волнения, а следовательно, выдавало виновность.

Канадские эскимосы ставили в темном углу перевернутый горшок, под которым сидел вещий ворон Подозреваемым предлагалось зайти по одному и приложить руки к горшку, который был вымазан сажей. Но преступник о саже не знал, он знал лишь то, что ворон безошибочно распознает его и выдаст карканьем, а потому прибегал к хитрости и не прикасался к сосуду. Но, когда зажигали свет, его с головой выдавали чистые ладони.

В некоторых африканских племенах в дознании участвовала крохотная, смертельно ядовитая змейка, якобы чувствующая ложь, – ее сажали напротив лица допрашиваемого и ожидали результата: укусит – не укусит.

В средние века практиковали ордалии: испытание огнем, водой. Смерть допрашиваемого была убедительным доказательством его невиновности.

К счастью, в настоящее время изобретен и успешно используется полиграф – в первоначальном значении слова многоканальный осциллограф для одновременной записи различных функций организма. Психолог службы безопасности банка использовал американскую машину «МАХ-500».

Лапина посадили в высокое, позволяющее расслабиться кресло.

– Вам удобно? – Слепцов доброжелательно улыбнулся и перетянул грудь Сергея лентой на застежках-залипах. Впереди лента заканчивалась разрезанным поперек стальным цилиндром, половинки соединялись пружиной, создававшей необходимое натяжение. Детектор Ларсена позволяет контролировать частоту и интенсивность дыхания.

– Процедура абсолютно безболезненна и не причиняет ни малейшего вреда, – продолжил Слепцов, выполняя не просто долг вежливости: ему было необходимо установить с опрашиваемым психологический контакт.

– Раз и два, – черные защелки вцепились в безымянный и указательный пальцы левой руки. Детектор Дарроу измеряет кровенаполнение и частоту пульса. – Не беспокоит? Очень хорошо.

– И вот последнее, – черная защелка обхватила средний палец правой руки. Датчик Бакстера отслеживает кожно-гальваническую реакцию человека, а проще говоря – потоотделение.

– Просто отлично, – порадовался Слепцов и подмигнул, как будто это Лапин сделал что-то заслуживающее поощрения.

Проводки от датчиков тянулись к черному блоку размером с энциклопедический словарь, тот, в свою очередь, соединялся с компьютером. Перед монитором стояло кресло, куда менее удобное, чем то, в котором сидел Лапин, и улыбающийся Слепцов с радостной улыбкой плюхнулся на жесткое сиденье.

– Сейчас вы запишете любую цифру от ноля до десяти и покажете ее мне.

Вот картонка и ручка, прямо у вас под рукой. Давайте. Любую.

Отставив палец с присоской, Лапин вывел кривоватую пятерку и повернул картонку в сторону Слепцова.

– Замечательно. А теперь я буду называть цифры подряд, но вы не признавайтесь, какую написали. Хорошо?

Лапин кивнул. Ерунда какая-то. Он знает, что я загадал, какой смысл отказываться?

– Начали. Итак, вы загадали ноль?

– Нет.

– Единицу?

– Нет.

На мониторе жили своей жизнью три линии – белая, голубая и зеленая, они то поднимались вверх, то опускались вниз, то перекрещивались, то сливались в одну.

– Двойку?

– Нет.

– Тройку?

– Нет.

«Контрольный тест, – понял вдруг Лапин, когда они дошли до десятки. – Какие реакции соответствуют заведомой лжи...»

– Продолжаем. Теперь я буду задавать вопросы, а вы коротко отвечать: да, нет, не знаю. Вам ясно?

– Ясно.

– Ваше настоящее имя Лапин Сергей Иванович?

– Да.

– Вы родились тридцатого мая?

– Нет.

– Первого июня?

– Да.

– В шестьдесят четвертом году?

– Да.

– Ваши родители живы?

– Не знаю.

– Вы их помните?

– Нет.

– Вы воспитывались в детском доме?

– Да.

– В техникум вы поступали после десятого класса?

– Нет.

– После окончания техникума вы отслужили в армии?

– Да.

– В дивизии имени Дзержинского?

– Нет.

– В войсках связи?

– Да.

– После армии работали в торговле?

– Нет.

– На военном заводе?

– Да.

Слепцов задал еще несколько установочных вопросов, после чего принялся умело вкрапливать контрольные.

– Вам знакомо банковское дело?

– Нет.

– Вы богатый человек?

– Нет.

– Вы работали прежде в коммерческих структурах?

– Нет. Хотя... Да. Фирма кабельных сетей – это ведь коммерческая структура?

– В других коммерческих структурах?

– Нет.

Вопросы сыпались как из рога изобилия. Лапин отвечал без запинки, в своих ответах он был вполне искренен. Какой смысл ему обманывать машину?

Хотя некоторые вопросы показались ему весьма странными.

– Вы болели венерическими заболеваниями?

– Нет.

– Вступали в гомосексуальные связи?

– Нет.

– Сотрудничали с органами госбезопасности?

– Нет.

– С органами внутренних дел?

– Нет.

– С преступными группировками?

– Нет.

– Кто такой Тахиров?

– Не знаю.

– Вы встречались с Кондратьевым?

– Нет.

– Вы специально направлены для внедрения в банк?

– Нет.

– Бывали за границей?

– Нет.

– Жили по чужим документам?

– Нет.

– Вы проходили специальную боевую подготовку?

– Нет.

– Приходилось стрелять в людей?

– Нет.

– Париж красивый город?

– Не знаю.

– Вы проходили раньше испытание на полиграфе?

– Нет.

– Вас учили, как скрыть правду при опросе с полиграфом?

– Нет.

– У вас есть счета в зарубежных банках?

– Нет.

– В российских?

– Нет.

– Вам нравится Австрия?

– Не знаю.

– У вас есть крупные суммы денег или ценностей?

– Нет.

– В Африке очень жарко?

– Не знаю.

Опрос продолжался еще около двадцати минут, наконец Слепцов улыбнулся.

– Ну вот и все. Устали? – Он снял с Лапина датчики. – Можете быть свободны. Результаты я передам Пал Палычу.

Сергей размял затекшие мышцы.

– А каковы результаты?

– Отличные, – Слепцов улыбнулся еще шире.

Но, когда испытуемый вышел, улыбка погасла. Результаты вовсе не были отличными, скорее наоборот. Лапин не прошел тестирования. Слова и реакция организма не совпадали. Если верить прибору, Лапин говорит не правду примерно в двух случаях из трех. Эта не правда не опасна для банка и не приносит никакой выгоды самому испытуемому. Зачем же он тогда врет?

Да и картина лжи выглядит крайне странно и совершенно необычно. Судя по показаниям полиграфа, в процедуре тестирования поочередно участвовали сразу несколько человек. Причем у каждого из них имеются специфические отличия, например, разные временные реакции на вопрос, а также отличающаяся по амплитуде и длительности импульсов психоэнергетика.

Взять, к примеру, «зарубежный» вопрос, звучавший чаще других. В общей сложности у Лапина на него нашлось четыре варианта ответов.

Первый: твердое «нет». Полиграф, получающий объективную информацию со своих датчиков и электродов, подтверждает, что Лапин действительно никогда не бывал за границей.

Второй вариант: испытуемый вслух сказал «нет», но компьютер столь же однозначно фиксирует ложь.

Третий вариант: Лапин попытался «прикрыться», но сделал это не очень умело.

И, наконец, четвертая «версия» Лапина: тестируемый вполне профессионально прикрыл свои эмоции, но сопоставление психофизиологических характеристик выявляет умело замаскированную ложь.

Полученные результаты выглядели настолько не правдоподобными и даже абсурдными, что заставили Слепцова усомниться в исправности оборудования. Он запустил с клавиатуры контрольный тест. Проверка показала, что полиграф функционирует исправно. Странно, очень странно... В его практике подобных случаев никогда не встречалось. И в специальной литературе они не описываются...

Тяжело вздохнув, Слепцов принялся составлять отчет.

Тем временем Лапин разговаривал с Терещенко.

– Ты шикарно выглядишь, – отметил Пал Палыч. – Небось все деньги потратил?

– Почти, – кивнул Сергей. – Но утром получил Мелешинский должок, так что опять при деньгах. А с сегодняшнего дня надеюсь сесть на твердый оклад.

Терещенко воздержался от ответа, и Лапина это насторожило.

– Что-нибудь не так?

Пал Палыч внимательно рассматривал его водянистыми глазами.

– Ты изменился не только одеждой, но и всем обликом...

– Так я же постригся!

– Иногда мне кажется, что ты нарочно прикидываешься простачком. И тебе это неплохо удается временами.

Сергей обескураженно замолчал.

По внутренней связи позвонил Тимохин.

– Тут Слепцов принес мне отчет. Твой парень провалился.

– Да? – В голосе Пал Палыча не слышалось большого удивления.

– Да! – раздраженно бросил начальник СБ. – Скорей всего это подсадная утка Тахира. Или еще какой-то темный тип. Так что гони его в шею! Я надеюсь, что ты не успел показать ему все наши секреты!

Лицо Терещенко закаменело. Какой черт дернул его тащить в банк этого оборванца, отдавать ему свою одежду, водить по зданию да еще пытаться устроить На работу? Конечно, никакой он не человек Тахира, просто психопат с перевернутыми мозгами, но это неважно... Тимохину нужно отрабатывать свой хлеб и демонстрировать умение разоблачать врагов в своих рядах. Тем более что он всю жизнь этим и занимался. Сейчас он может поднять такой шум, что и сам Пал Палыч окажется на улице.

– Что-нибудь случилось? – тревожно спросил Лапин, заметив перемену в собеседнике.

Терещенко кивнул.

– Ты не прошел испытания. Прошу тебя уйти и никогда не возвращаться.

У меня из-за тебя могут быть крупные неприятности. И никогда не звони мне.

– Но почему?!

Пал Палыч с трудом держал себя в руках. Ему хотелось заорать, затопать ногами на этого идиота, обложить его тяжелым трехэтажным матом. Однако это не могло улучшить его положения.

– Наверное, потому, что у тебя дефектные мозги. До свидания.

Из дверей банка Лапин вышел как во сне. У него опять не было перспектив, не было влиятельных покровителей, не было денег. Нет, деньги есть, три миллиона с небольшим. Но они скоро закончатся. И что тогда?

Замаячившая было светлая жизнь растаяла, как мираж. Болела голова, звенело в ушах. Хотелось лечь, закрыть глаза и провалиться в долгий-предолгий сон. Лапин побрел домой.

Тиходонск, бандиты явные.

Какой бы крупной и мощной ни была криминальная группировка, расстрел шести наиболее активных Членов, включая вожака и его главного помощника, – это такой удар, от которого оправиться очень нелегко, если вообще возможно. Во-первых, теряется часть прямой грубой, физической и огневой силы, во-вторых – подрывается моральный дух уцелевших, в-третьих, замкнутые на убитых деловые операции обрываются и все тонкости уходят вместе с ними, что позволяет конкурентам «наехать» на ослабевшую организацию, предъявив финансовые или территориальные претензии, в-четвертых, с утратой вожака резко падает дисциплина и возрастают центробежные тенденции: монолит раскалывается на отдельные куски и группировка перестает существовать.

Спасти положение может человек, пользующийся в организации авторитетом, обладающий силой, волей и жестокостью, способной привести братву к повиновению. Таким человеком у речпортовцев был Паша Битов по прозвищу Биток. Сто восемьдесят сантиметров, сто десять килограммов, короткая стрижка и сломанные уши, выдающие борцовское прошлое, вытатуированный на пальце перстень ромбовидной формы с числом 146 в центре и четырьмя расходящимися лучами – память о четырехлетней Отсидке за разбой.

Баржа видел в Битке конкурента и опасался его, а потому всячески задвигал, они часто ссорились, и смерть вожака объективно была для Паши подарком. Если бы в момент убийства он не находился в другом месте на глазах многочисленных свидетелей, подозрения в первую очередь пали бы на него. Да и так... Братва – народ недоверчивый, у Баржи связи по всей России, не станешь же всем объяснять про свое алиби. Да они и словечек-то этих, ментовских, не понимают, им одно дай – месть! Пацаны тоже, они вроде и готовы под Битком работать, но и им месть нужна, чтобы успокоить: не боитесь, братаны, чуть что – всех за вас на куски порвем!

Поэтому в похоронных хлопотах Биток о мести не забывал.

– Серый с Кумом наверняка выкарабкаются, а вот у Хомута дела плохи, – докладывал только вернувшийся из больницы Питон. – Мы все лекарства недоставали, врачей забашляли, охрану у палат поставили...

– Что с кладбищем? – гулко спросил Биток.

Угол слегка шевельнулся.

– Места козырные забили, у самой Аллеи почета, гробы заказали дубовые, катафалки. У них как раз три «Кадиллака» – все забили.

Они сидели в задней комнате ресторана «Речной». Здесь было не так шикарно, как в «Якоре», служившем официальной штаб-квартирой группировки, но сейчас там все изрешечено пулями, да и кровь еще не отмыли как следует. И вообще... Братва верит в приметы...

– Почему три? – спросил Питон. – А Хомута куда?

– Так он же еще живой...

– Это он сейчас живой, – возразил Питон. – А к похоронам скорей всего будет готовый.

Они посмотрели на Битка.

– Пока живой – какой катафалк? – прогудел он. – Если что, будем думать...

На этом оперативном совещании, или планерке, складывался и притирался костяк нового руководства группировки, потому что кто проявляет активность при отправлении предшественника в последний путь, тот и занимает его место. Это правило неоднократно подтверждалось при смене генсеков в начале восьмидесятых.

– А эти обезьяны? – прорычал Биток. Он мало верил, что слегка приблатненные чужаки решились на такое дело и успешно его провернули. Тут чувствовался другой уровень и другая сноровка. Но раз молва назвала ответчиками Рубена и Сурена, было бы глупо это опровергать. Формально основания у них имелись.

– Нигде нет, – развел руками Питон. – Ребята везде ищут, четыре засады поставили, пусто. Скорей всего к себе в Ереван дернули. Там их не достанешь...

– Всю жизнь в Ереване не просидят. У них уже здесь дела, должники, бабки вложенные. Никто не бросит. Вернутся, – высказал свое мнение Угол, и присутствующие отметили, что в его рассуждениях была логика.

Но Биток не мог ждать у моря погоды.

– А кто третий с ними был? – мрачно спросил он. Ответом послужило столь же мрачное молчание. Но, когда троица приступила к обеду – толстым свиным отбивным с жареным луком под холодную водку, в коридоре послышались шаги и в кабинет ввалился возбужденный и слегка пьяный Коляша.

– Нашел паскуду! – с порога сообщил он и, пройдя к столу, жадно выпил водку из стакана Питона.

– Кого? – вскинулся Биток. Его сотрапезники перестали жевать.

– Третьего! – победно оскалился Коляша. – Есть такой хер – Сережка Лапин, на Мануфактурном живет. Кличка Чокнутый. Он с этими армянами вожжался. Они его на дело позвали, он и пошел.

– Откуда знаешь?

– Его пасынок проболтался. Сожительницы сын. Рассказал пацанам, как Рубен пахана на дело позвал, тот был на мели, а вечером пришел с вот такой пачкой «зеленых» стольников!

Коляша расставил кривой большой палец и толстый мизинец так, как только позволяли связки ладони, и этот жест придал убедительность его рассказу.

– Вот сука! – ударил кулаком по столу Питон.

– За такие бабки любой подпишется! – высказался Угол и тут же замолчал, поняв, что сморозил глупость.

– Где он сейчас? – спросил Биток. Он не собирался вникать в степень доказанности вины неизвестного Чокнутого, главное – есть конкретный человек, на примере которого можно показать, что такое месть речпортовской братвы.

– Дома нету, я проверял. Подослал одного алкаша, вроде денег занять, баба сказала – вечером будет.

– Ты там кого-то оставил?

– А то! – обиделся Коляша. – Семен с братом дежурят. Машину за угол поставили, все грамотно...

– Живым пусть привезут! Мы из него все про тех двух обезьян вытряхнем!

Тиходонск, банкиры.

Юмашев вернулся в банк около трех, но его ждали, и никто из руководителей служб не уходил даже на обед.

– Всех ко мне! – скомандовал он, стремительно проходя в кабинет, и Ирочка мгновенно обзвонила отделы.

– Пал Палыч, вас приглашает Владимир Николаевич, – прощебетала она в селектор.

Хмурый Терещенко встал из-за стола, когда прозвонил городской телефон.

– Слушаю! – недовольно рявкнул он.

– Приветствую вас. Пал Палыч, это Мелешин, – голос звонившего был сладок, как патока. – Сегодня недоразумение с вашим другом улажено, он получил полный расчет.

– С каким другом? – Озабоченный своими мыслями, Терещенко не сразу въехал в тему.

– С Сережей Лапиным, – пояснил Мелешин. – Мы с ним тоже давно знакомы и всегда хорошо ладили...

– Иди ты в жопу вместе с этим идиотом! – Всю накопившуюся в душе и требующую выхода злобу он выплеснул в этом крике и бросил трубку. Выйдя в коридор, он почувствовал, что разрядка помогла, он почти успокоился.

В кабинете шефа уже находились вездесущий Тимохин, главный бухгалтер Лебедев, руководитель информационной службы Митяев, а следом за Терещенко вошли заместители председателя Попов и Игнашин. Все сидели по обе стороны длинного стола для совещаний, а председатель правления, как всегда, в торце.

Юмашев был взволнован и даже не пытался этого скрыть.

– Знаете, чего он хочет? – Ослабив узел галстука, Юмашев обвел собравшихся усталым взглядом. – Ввести в правление двух своих людей. Мотивирует красиво: слишком много его структур нами кредитуются, большой объем инвестиций, – и он должен быть уверен, что мы не кинем его на очередном крутом повороте.

– Да-а-а... – выдохнул Игнашин.

Остальные не издали ни звука, в кабинете наступила кладбищенская тишина. Схема известная, не первый банк прибирается таким образом к рукам.

Если члены правления не станут соглашаться с вновь кооптированными, с наиболее строптивыми произойдут несчастные случаи из тех, которые в последнее время преобладают в банкирской среде: убийство в подъезде собственного дома или в автомобиле. Впрочем, места несчастных случаев могут варьироваться, но основная цель – никогда.

– Сколько он хочет получить? – спросил Лебедев.

– Пятьдесят миллиардов на строительство коттеджного поселка в Богатяновке. Под сниженный процент.

Тишина сгустилась. Сумма была совершенно нереальной даже для «Тихпромбанка». Значит, это просто жесткий ультиматум.

– Что же делать? – растерянно спросил Попов. Он был обычным, «гражданским» человеком и не понимал, что на его вопрос имеется единственный ответ, только не каждый способен о нем даже помыслить, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух при стольких свидетелях.

Тимохину, Митяеву, да и самому Юмашеву, как бывшим гэбэшникам, все было предельно ясно. Но от этой ясности холодело в желудках и сосало под ложечкой.

– Я уже беседовал с губернатором, – солидно проговорил председатель.

– Поговорю с Крамским, Лизутиным. Думаю, они помогут мне убедить Тахира, чтобы тот поумерил аппетит. В конце концов, мы с ним долго ладили и можем продолжать доброе сотрудничество.

Тимохин и Митяев переглянулись. Солидный бизнесмен, прожженный коммерсант, опытный человек, с серьезным лицом нес полную чепуху. Детский лепет какой-то...

«Маскируется, – подумал Тимохин. – Чтобы никто ничего не подумал, если что...»

– Что скажете, Петр Алексеевич? – заметив его телодвижения, слегка улыбнулся Юмашев.

К Тимохину у председателя было особое отношение. Именно Тимохин в свое время сумел убедить правление реорганизовать структуры банка таким образом, чтобы вопросы безопасности и защиты коммерческой тайны из второстепенных перешли в разряд приоритетных. Благополучные швейцарцы могут позволить себе скромные три процента на фирменную безопасность, но в России, где государственная защита бизнеса отсутствует напрочь, подобная беспечность попросту самоубийственна.

Перестройка потребовала больших инвестиций, но Юмашев на расходы не скупился. Вскоре он смог убедиться в том, что новая политика приносит положительные результаты. Таких проколов, как в 93-м году, когда конкуренты внедрили в охрану своих людей, в практике службы безопасности больше не встречалось. Да и всевозможные «жучки» и «клопы» исчезли из банковских помещений. Банк перестало лихорадить, а конкуренты заметно присмирели. Постепенно Юмашев приблизил к себе Тимохина, сделав его своим главным советником. Оклад Петра Алексеевича был четвертым по величине в фирме, чуть меньше окладов Игнашина и Попова. Хотя Тимохин виду не подавал, но этот факт не мог не вызывать у него раздражения.

– Есть несколько вариантов, – медленно начал Петр Алексеевич. Он понял, что надо напустить туману, и импровизировал на ходу. – Мы можем переговорить с Хондачевым, руководителями других банков, где кредитуется Тахир, пусть перекроют ему кислород...

Тимохин тоже плел чепуху, но Юмашев одобрительно кивал, и начальник СБ понял, что это не совещание, а спектакль.

– Можем сделать и по-другому...

Внезапно Терещенко вскрикнул и схватился за сердце. Он думал, что на нервной почве у него дрожит жилка на ноги. И вдруг понял, что это не жилка. В кармане работает щекотунчик «МК-01». Сверхсекретное совещание по важнейшим для банка вопросам прослушивает противник. Даже не противник – враг!

– Что с вами, Пал Палыч? – привстал председатель. – Вам плохо?

Лицо Терещенко покрыла мертвенная бледность, челюсть безвольно отвалилась.

– Здесь микрофоны... Нас подслушивают...

Смертельно побледнев, он уронил голову на стол. Раздался деревянный стук.

Тимохин и Митяев вскочили, пока остальные озирались по сторонам, Тимохин нырнул под стол и через минуту вынырнул обратно с небольшим черным коробком размером в половину спичечного. Лебедев ахнул. Впервые происки недругов имели такое материальное выражение. Наглядное и не допускающее двояких толкований. В возникшей сумятице сразу стало видно, кто есть кто. Юмашев платком промокнул вспотевший лоб и явно хотел отдать какую-то команду, но не знал какую. Игнашин потянулся к графину, но Лебедев опередил его и наливал воду себе, выбивая мелкую дробь горлышком о край стакана. Попов застыл неподвижно, с оцепеневшим видом перебирая лежащие перед ним бумаги.

Совсем по-другому действовали профессионалы безопасности.

– Они где-то рядом, эта штука работает до трехсот метров, – буркнул Митяев и выскочил за дверь.

Тимохин одним движением вытряхнул на стол сигареты, упаковал радиомикрофон в фольгу и закрыл пачку.

– Вызовите врача! – приказал он Лебедеву и, подойдя к постанывающему Терещенко, не очень любезно похлопал того по щекам. – Слышь, Пал Палыч, не спеши умирать! Ты заводил сюда своего друга?

Ответственный за техническую безопасность открыл помутневшие глаза.

– Ты заводил его сюда?! – Лицо Тимохина наплывало, меняло форму и размеры, острый взгляд, казалось, прожигал насквозь, доставая до воспаленного болью сердца.

– Да... Хотел представить шефу... Но того не было...

– Вот так! – то ли с удовлетворением, то ли с огорчением сказал специалист по поиску врагов в своих рядах.

– О ком вы говорите? – раздраженно спросил Юмашев.

Тимохин подошел к интерфону.

– Пал Палыч хотел устроить к нам своего приятеля. О-о-о-чень странного парня. Но не успел. Зато тот успел вживить «клопа».

И, нажав клавишу переговорного устройства, сказал:

– Ирочка, весь персонал безопасности в мой кабинет. И Слепцова, со всеми материалами по этому, какого... Лапину.

* * *

– Главное не деньги, плевать мне на шесть «лимонов»! Но этот мерзавец чуть не задушил меня! – Мелешин машинально потрогал шею, не спуская взгляда со стоящих перед ним двух мужчин. Один был худой, с желтым лицом и синими полукружьями под похожими на шляпки гвоздей глазами. Другой имел более здоровый вид и такие же глаза, он постоянно нервно мял кисти рук, то одну, то другую, поочередно.

– Поэтому деньги можете не трогать, а если вдруг найдете, это будет ваша доля. Но его проучить, чтоб надолго запомнил!

– Сделаем, шеф! – кивнул желтолицый.

– Адрес записали?

Теперь кивнули оба.

– Только смотрите... Бабу его не трогайте.

Мелешин полез в стол, давая понять, что инструктаж окончен.

– Нужна нам его баба, – сплюнув, сказал нервный, когда они вышли в коридор. – Давай зайдем к нам, а то я уже не могу.

В подвале фирмы кабельных сетей они отперли некрашеную дверь без какой-либо таблички или других опознавательных знаков, вошли в небольшую, скудно обставленную комнату – два старых канцелярских стола, два стула и давно списанный по ветхости шкаф. Они не очень-то нуждались в мебели, потому что всю жизнь, да и сейчас, работали не за столами. Мелешин нанял их для сохранности усилителей в подключаемых домах. Это сразу же снизило число краж, а потом и вовсе свело их к нулю. Единичные случаи, конечно, были, но виновники, как правило, разыскивались, к тому же шпана узнала, что усилительные блоки, которые можно загнать за пятьсот тысяч, охраняют Дуремар и Сушняк. А значит, воровать их себе дороже.

Нервный сноровисто вкатил себе два кубика морфина, сунул разовый шприц обратно в упаковку, чтобы выкинуть на улице. За пагубное пристрастие его и звали Сушняком.

Желтолицый проглотил четыре таблетки и обильно запил водой. За что его прозвали Дуремаром, ввиду давности лет не мог сказать никто, кроме него самого, но он не любил распространяться о своей жизни, а охотников вызвать его на откровенность в последние десять-пятнадцать лет не находилось. Исключение составлял Сушняк, с которым они проходили подельниками по всем ходкам и провели вместе в зонах общего, усиленного и строгого режимов в общей сложности шестнадцать лет за грабежи и разбои. Но Сушняк не отличался любопытством.

Посидев на расшатанных стульях минуть десять и войдя в рабочий режим, они стали собираться. Сушняк сунул в карман обычный слесарный молоток, а Дуремар воткнул в подкладку нуждающегося в лицовке пальто большое канцелярское шило. Ни тот, ни другой предмет не запрещались законом к ношению.

По адресу они поехали на трамвае, не разговаривая между собой, со стороны казалось, что они погружены в свои мысли, но на самом деле это было не так, просто говорить было не о чем. Только выйдя на остановке Богатый спуск, Сушняк сплюнул и осуждающе сказал:

– Вишь ты, шесть «лимонов» ему не деньги...

– Жируют, – отозвался Дуремар. – Поотбирать бы у них все эти тачки, стволы, хрусты – и на лесную командировку!

– Или в Соликамск, в «Белый лебедь»... Вот где пусть свою крутизну показывают...

Они дошли до Мануфактурного, на миг приостановились.

– Кто пойдет? – спросил Сушняк.

– Да хоть я, – отозвался напарник.

Больше им договариваться и обсуждать планы совместных действий необходимости не было: слишком давно они работали вместе и слишком хорошо знали друг друга.

Сушняк отстал, а Дуремар ковыляющей походкой направился к нужному дому. И сразу попал в поле зрения Семена с братом. Те, как и положено, сидели в черном джипе с тонированными стеклами, гоняли печку и слушали музыку из квадросистемы. Они принадлежали к осуждаемой Сушняком и Дуремаром «новой волне»: не топтали зону, не знали и не хотели знать «закона», не отстегивали бабки в «общак», никого не уважали и не боялись и творили любой беспредел, какой хотели. У них даже не было кличек, их называли Семен с братом, причем в отличие от Семена брат вообще никакого имени в группировке не имел, просто «брат», хотя со временем это и станет его прозвищем. Семен был старшим, но по виду они особенно не отличались, оба долгое время занимались борьбой в тяжелом и полутяжелом весе, поэтому и фигуры и лица казались очень похожими.

У Семена имелся при себе пистолет «ТТ», брат свою пушку не взял в связи с простотой предстоящего дела.

– Вот он, гадюка! – сказал Семен и включил передачу.

– Пусть зайдет в подъезд, – посоветовал брат.

– Сам все знаю, – процедил Семен, отпуская сцепление. – Смотри не придуши его, еле ноги волочит, сука...

* * *

В «Маленьком Париже» было совсем пусто, даже Самвел куда-то отлучился. Но Ашот обрадовался Лапину как старому знакомому.

– Обедать? И кофе варить?

– Только кофе, – мрачно ответил Сергей, садясь у стойки бара.

Ашот покосился круглым и влажным, напоминающим маслину глазом и принялся крутить ручную кофемолку.

«Свежесмолотый кофе имеет совсем другой вкус, а мелкий помол позволяет экстрагировать все, что есть в зерне: кофеин, эфирные Масла, алкалоиды, ферменты...» – подумал Сергей и немного удивился тому, что такие сложные слова приходят ему в голову, а еще больше тому, что он их понимает.