Текст книги "Антикиллер-5. За своего…"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Лиса будто по голове ударили тем самым ведром.

* * *

В «Аквариуме» почти все столики были заняты. И за многими сидели люди, которые были ему, мягко говоря, малоприятны. А точнее, в гробу бы он их видел! Он еще помнил времена, когда всякая приблатненная шушера, при входе оперов, быстро рассчитывалась и линяла. А сейчас эта шушера видоизменилась, приняла иной облик, занимает должности, заседает в президиумах. Оборотни! Теперь они хозяева жизни и впору ему уходить, когда их увидит… Наступило их время…

– Давай меня туда, в уголок, – сказал он официанту. Как его зовут? Марат или Артур.

– Да, там у меня как раз резерв для уважаемых гостей, – Марат или Артур проводил его за огромный аквариум, в котором плавали средиземноморские рыбы, а по дну деловито лазали огромные камчатские крабы и сонные омары.

Лис опустился на стул и снова погрузился в тягостные мысли.

«Неужели они так меня развели? Или это Виноградов самостоятельно сработал? Что бы он делал, если бы я вчера приехал? Отдал деньги? Или… Или грохнул бы? Не своими руками, конечно… А может, его самого грохнули? “Положили бревном на рельсы”: любое следствие в него упрется и забуксует… Где же Ребенок? Короче, все, добытое неправедным трудом, накрылось медным тазом. Нет, не все, конечно… Еще наличка в заначке осталась… Но надолго ли ее хватит? На ментовское содержание особенно не разгуляешься… Только на бензин, да на наряды для Катерины… И то вряд ли… А она “домик” просила и “машинку”, чтоб как у всех людей… Скромную такую “машинку” – “мерсик” называется… Лис отговаривался, что, пока он начальник УР, нельзя окружающим глаза рвать… Катя этот довод воспринимала, хотя и с оговорками – мол, никто из начальства не стесняется: на жен сотни миллионов записывают, и вроде как так и надо! А если узнает, что теперь придется пояс затягивать и про «мерсик» забывать, – как она себя поведет?» Лис тяжело вздохнул.

Наконец она появилась. Лис понял это по поведению мужчин за соседними столиками – они притихли, подняли головы и уставились в одну точку где-то за его спиной. Он обернулся и увидел, как Ребенок идет через зал. Тонкая, длинноногая, похожая на школьницу-переростка с развитой грудью, лицом ангела и взглядом опытной женщины. Она слегка покачивала бедрами и улыбалась – немного смущенно, и торжествующе, и заговорщически, будто шествовала по подиуму среди онемевших поклонников. Шла к нему. Выглядела сногсшибательно.

– Вот и я! – Она уселась за столик. – Извини, раньше никак не могла… Ты уже сделал заказ?

Мужские взгляды, провожающие Ребенка, наткнулись на Лиса и быстро сползли вниз, как капли грязной воды по стеклу.

– Сам только пришел, – сказал он.

– А что так долго? Интервью раздавал направо-налево?

– Какие еще интервью?

– По телевизору в новостях показывали. Этот ваш, не помню как называется… Квартальный отчет. Или совещание. Сказали, что в городе самая низкая преступность за последнее время…

Она посмотрела на Лиса, рассмеялась, махнула рукой.

– Ну, или не за последнее время, а вообще… Не помню. Ой, слушай, у вашего куратора из администрации обалденный «Бодджи Милано»!

Лис уточнил:

– Что у него обалденное?

– «Бодджи». Костюм. Итальянский. Ой, Фил, я все мечтаю купить тебе когда-нибудь…

– Это ты про Каргаполова, что ли? Ну, хоть что-то у него обалденное…

– А еще начальника твоего показывали, Волина, – тоже холеный, ухоженный, уверенный. Мы с девчонками просто приторчали. Оператор специально, что ли, камеру на часы его навел – синий циферблат с золотом, «Улисс Нарден», серия «Марин Колексьон», я буквально недавно такие видела в «Космополитене». Я просто удивилась! Оказывается, менты бывают такие… Стильные! Элегантные!

– Наверное, еще сексуальные, – предположил Лис.

– А почему бы и нет? Согласись, мужчина, который носит часы за тридцать тысяч евро, как минимум интересен…

– Ну да. Ведь на нем могут оказаться трусы за пять тысяч евро.

– Я не про это, дорогой. Трусы меня вовсе не интересуют…

– Детка моя, Волину отстегивает процент каждый урюк-нелегал, работающий в городе. И каждая строительная организация, где вкалывают эти урюки. Каждый месяц. Ты знаешь, сколько у нас нелегалов? Хотя это тебя, конечно, тоже не интересует…

– Ну, что ты так взъелся?

– Помнишь, как он пощупал тебя за попку? А я дал ему в морду. И теперь он мой начальник.

Подошел официант, поздоровался. Ребенок тут же переключилась:

– О! Хочу рыбу на гриле… Сделаешь, Марат? И салатик. И бокал кьянти. Сегодня никаких диет… – Она взглянула на Лиса. – А ты что будешь?

– Мне все равно, – сказал он. – Я не голоден.

– Какой-то ты грустный?

Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что его кинули почти на три миллиона долларов? Скорее всего, ничего. Она не вникает в бытовые мелочи…

– Да так, устал. И на деньги попал…

– Премии лишили?

– Вроде того…

– Отличные медальоны из телятины, – пробасил официант.

– Телка-медалистка! – скаламбурила Катя и засмеялась.

Лицо Марата оставалось вежливо-спокойным.

– Телятина новозеландская. Рекомендую, Филипп Михайлович…

Лис посмотрел на него:

– Сто пятьдесят водки. Чистой. Селедочки, картошки отвари, лучок… Все.

Марат все понял, кивнул и ушел.

– Капризничаете, Филипп Михайлович, – улыбнулась Ребенок.

– Да нет, – хмуро ответил Лис. – Что хотел, то и заказал.

– Кстати, о деньгах, – Катя мило закусила нижнюю губку. – Ты мне обещал машинку купить. Не забыл?

– Ты же знаешь, я ничего не забываю. Только…

– Что?!

– В свете того, что я только что сказал, дорогие покупки придется отложить.

Улыбка погасла.

– Извини, я на минуту.

Ребенок встала и прошла в туалет. Вскоре вернулась с волосами, уложенными в аккуратную гульку на затылке. Разложила салфетку на коленях, посмотрела в окно – прямая спина, губы в строгую линию.

– А зачем ты волосы убрала? – спросил он.

– Чтобы не мешали.

– А чем они тебе мешают?

– Вот отрасти себе такие, до плеч, и попробуй наклониться над тарелкой.

Лис провел ладонью по своей бритой голове.

– Долго ждать придется, – сказал он. – Но с длинной прической тебе определенно лучше.

– Спасибо.

Сидели молча. Сидели, пока Марат не принес заказ. Так же беззвучно Ребенок принялась за свой салат и тюрбо на гриле. Лис выпил водки, закусил селедкой с картошкой.

– И чего ты надулась? – сказал он наконец.

– Я не надулась. Устала просто.

Лис вспомнил: «Сегодня отдыхаем, правда?» Прошлой ночью и позапрошлой. Она произносит это сонной скороговоркой, кутаясь в одеяло. Сегодня она устала, ей надо отдохнуть. И вчера, и завтра. И тут же засыпает. Его удивляла эта ее способность – уставать и даже выматываться от каких-то несущественных, непонятных ему вещей. Ну, работа. Четыре часа за компьютером в уютном кабинете, в неспешном ритме, с кофе и приятной музыкой (по правде говоря, он даже толком не знал, чем она там занимается в этой своей архитектурной мастерской). Потом обед с подругами, парикмахерская какая-нибудь. Иногда бассейн, и еще этот, все время забывает название… Пилатес, что ли. И – все. Вечером она уже способна только на легкие развлечения.

– Я вот недавно по службе говорил с одним пацаном-детдомовцем, – сказал он. – Знаешь, какое любимое блюдо у детдомовцев?

– Не знаю, – Ребенок пожала плечами. – Водка и огурец.

– Жареная картошка. Обычная жареная картошка.

Опять смотрит куда-то в сторону.

– Почему?

– Потому что это чисто домашний харч. Ни в одной столовке, ни в одном мишленовском ресторане ее не приготовят так, как дома. На обычной плите, на обычной сковородке…

– Они просто вечно голодные…

– Не в этом дело. Заметь, только картошка. Без котлет, без колбасы, без всякого…

– Слушай, зачем ты мне все это говоришь?

– Так просто, вспомнил.

Она отложила вилку и нож, промокнула губы салфеткой. Теперь смотрит в стол.

– Ладно, – сказал он. – Я это сказал тебе, потому что хотел бы ужинать дома. Чтобы для меня готовил не какой-нибудь усатый хрен, пусть даже трижды итальянец, а родная жена. Чтобы рядом не сидели чужие люди. Чтобы этот Марат не крутился здесь. Ну и вообще, чтобы вечер после трудового дня был каким-то более домашним и уютным. Примерно так.

Она пригубила бокал, потом выпила до дна.

– А ведь раньше ты так не считал.

– Разве? – Лис пожал плечами. – А как я раньше считал?

Ее щеки порозовели.

– Ты говорил, что красивой женщине не место на кухне. Что-то там еще про женские руки, которые должны быть нежными и мягкими. Что это несовместимо с рубкой котлет и теркой картошки. Не помнишь?

– Не помню, – честно сказал Лис. – Но тебе не обязательно сдирать пальцы, ломать ногти и все такое. Можно ведь нанять какую-нибудь помощницу по хозяйству, чтобы она тебе картошку терла, что ли… Что-нибудь всегда можно придумать!

– А зачем? – быстро проговорила она, наклонившись к нему через стол. – Дорогой, я ничего не имею против домашних обедов и всей этой твоей домашней атмосферы, но для этого нужно, чтобы ты тоже по вечерам являлся с работы, как все нормальные мужики – часов в семь, в восемь, да хоть в десять! Но чтобы я это знала, чтобы ждала, а не так, как у тебя это бывает: «Я выехал на происшествие, буду поздно, не скучай!» А я сижу одна, как дура, перед телевизором…

– А когда такое было последний раз? – буркнул Лис.

Она махнула рукой, откинулась на спинку стула.

– Да какая разница? На этой неделе, на прошлой… У тебя все время так. Сейчас, вон, телефон запиликает, и ты исчезнешь до самого утра.

– Я всегда возвращаюсь, – сказал Лис, сдерживаясь. – Рано или поздно. И приношу деньги в семью. Я их зарабатываю своим горбом, своим здоровьем. Своей репутацией. Если бы я, как тебе хочется, просиживал там штаны с девяти до пяти, а сам думал только о каких-нибудь процентах с таджиков, о золотых часах, домашнем борще и прочей мудотени, какой бы из меня был начальник угрозыска к хреням собачьим?! Был бы обычным оборотнем!

Он замолчал. Уже давно он не живет на ментовское денежное содержание, хотя и повышенное. А часы он мог купить себе любые, и костюм любой, просто его не заводили эти новомодные аксессуары престижа. А теперь деньги от банды Колдуна пропали, вот его досада и рвется наружу…

– А-а, так вот из-за чего ты взъелся, – холодно сказала Ребенок. – Из-за часов…

– Мне по барабану эти часы! И Волин твой сексапильный по барабану! – Лис встал из-за стола. – Пошли отсюда.

Сжав зубы, он смотрел на нее:

– Пошли, сказал! Или я сам уйду!

– Подожди.

Она накрыла рукой его ладонь.

– Не злись, Фил. Ты самый лучший мент на свете. И самый крутой мужик. Я в самом деле так думаю. Честно. Я буду тебе жарить картошку на чугунной сковородке, варить борщи с пампушками, даже селедку чистить. Только не скандаль, пожалуйста. Очень тебя прошу.

Рядом деловой походкой прошел Марат, деликатно отвернул лицо в сторону. Лис отвернулся. У Ребенка был испуганный вид. Испуганный и умоляющий. Всего какую-то минуту назад язвила с холодной усмешкой, а теперь…

– Ладно, – сказал Лис и сел на место.

Север

Этот белый «мерс» Север специально заказал из Германии. Чтобы въехать, значит, в родной Тиходонск не как-нибудь, а на белом коне. «Мерс» нулевой, муха не паслась. На одометре две с половиной тысячи километров (чисто дорога от Лейпцига до Кульбак), сиденья еще в новеньких целлофановых чехлах. А запах какой, запах! Перед дорогой Шмель, личный водила Севера, три дня гонял машину по Кульбакам (обкатывал типа), и все это время был словно… Нет, не пьяный. Скорее влюбленный. Это Шмель-то, с его рожей вурдалакской.

А потом Север скомандовал: пора! Мурена, Хобот, Шмель и сам Север – четверо. Никто не обременен никакими семейными и моральными обязательствами, никто ничего не должен ни этому тихому районному городку, ни кому-то еще. Они больше никогда не вернутся сюда.

Ранним солнечным утром белый «мерседес» выехал на донскую трассу и взял курс на север. Шмель заметил, что направление движения странным образом совпадает с погонялом босса. Север и – Север… Вот и хорошо, подумал он. Может, к удаче.

Он появился в Кульбаках зимой прошлого года: легкие туфли в дырочках, белая рубашка и пропахшая солярой фуфайка.

Шмель в ту ночь был у Леночки-Специалистки. Спица ее звали в основном. Для краткости. Ленка истерила, не хотела открывать: зима, снег, темно, а на крыльце покачивается страшный мужик, похожий на оживший труп. Но Шмель узнал его сразу, хотя они не виделись с девяносто шестого. Он проводил Севера в ванную, а потом вышел и сказал Спице, чтобы приготовила антибиотики, бинты, водку… Ну, не знаю, что там еще! Ты баба, должна разбираться в этом!

У Севера было два огнестрела – левый бок и левое бедро. Весь низ рубашки, брюки и белье были в замерзшей крови и стояли колом. Как он добрался сюда живой из своего Тиходонска, непонятно. Судя по фуфайке, его на трассе подобрал какой-то дальнобой… Хотя и это далеко не все объясняет. Очень большая кровопотеря, он просто белый был, как снеговик…

Снеговик. Снег. Север. Это не казалось удачным совпадением.

Да уж лучше бы он загнулся где-то по дороге, чем такие проблемы.

– Нет, ты вытащи меня, Шмель… Вытащи… Буду должен…

Ленка считалась специалисткой по многим делам. В основном это касалось траха. Что делать с человеком, который должен был дать дуба еще пару часов назад, но по непонятным причинам еще жив, она, конечно, не знала. Промыли раны перекисью водорода, два дня тупо кололи ему пенициллин… А дальше что? Когда Север стал уже не белый, а прозрачный, Спица вспомнила об одной своей знакомой, которая работает медсестрой в райбольнице. Шмель каждое утро и каждый вечер возил эту подругу домой к Спице. Она соорудила в спальне аппарат для переливания крови и воровала на складе кровь в желтоватых пластиковых пакетах. Сейчас Шмель уже забыл, как ее звали. Толстая, лицо в прыщиках, молчит все время, как немая. И постоянно что-то там промывает, перевязывает, колет. А Шмель ее возил – из больницы к Спице, от Спицы в больницу. А Спица их всех кормила.

– И на фига мне это счастье? – вопила она.

– Будет тебе счастье, дура! – говорил Шмель. – В Тиходонске Север в большом авторитете. Наверное, и деньги где-то есть, и немалые. А бросить его умирать, так рано или поздно отвечать придется…

А подруга эта, медсестричка, молчала.

…Как ее звали-то? Шмель никак не мог вспомнить. Нина, Надя… Он потом уже подумал, что у нее, наверное, какие-то планы здесь были. Перспективы. Может, рассчитывала, что Север ее озолотит, если выкарабкается. Ну, или сделает старшей медсестрой в больничке. Хотя нет, откуда ей было знать, кто такой Север… Даже Шмель этого не знал толком, он просто боялся за свою шкуру, боялся, что тиходонские предъяву ему кинут. А эта сестричка…. Тоже боялась, может. Три месяца от Севера не отходила. Взяла отпуск за свой счет, а потом еще один. Ее чуть с работы не поперли. Горшки выносила, мыла, все такое. Какую-то наркоту добывала, когда он на стену начинал лезть от боли. А потом, когда оклемался немного, кормила с ложки, как маленького. По мере того, как состояние Севера улучшалось, присутствие сестрички начинало понемногу напрягать.

– У нее что, своих никого нет, что ли? – спросил как-то Шмель у Спицы. – Родители там, дети? Шла бы она уже домой борщ варить, что ли…

А она не уходила. Север поправлялся трудно, получалось, что и выпроводить эту сестричку вот так, по-простому, было стремно. Выгонишь, а потом глядишь, опять звать придется.

А может, она просто влюбилась в Севера? Да, это многое, наверное, объясняло, но Шмелю думать про это было неинтересно… А Северу тем более. В один прекрасный день он наконец встал на ноги. Потом стал выходить во двор. Потом потребовал водки к обеду. И как-то Спица привела к нему одну молодую шмару с Колесниковских дач. Такая ничего шмара, ухоженная, не чета местным. И вот когда она заявилась к Северу, сестричка как раз перевязку ему делала. Увидела – взбесилась просто, налетела на эту шмару, чуть глаза не выцарапала. Припадочная какая-то. У нее ведь там скальпели всякие, ножницы. Пришлось скрутить ее и выкинуть из дома на фиг… Как ее звали-то? Нина, что ли. Хрен ее знает.

В мае Север сказал Шмелю, чтобы вызвал сюда Хобота и Мурену, и изложил им свои планы на будущее. А планы были весьма серьезные. Никто не поверил сперва, только улыбались. Но Север порожняки не гоняет. Мама моя, больше года прошло с той декабрьской ночи! Ленкина хата провоняла больничкой, запах этот поганый въелся в обои, в мебель, в одежду, во всё. Пора было, пора на воздух, на волю!

Север смотался куда-то на два дня, привез деньги и стволы. Отстегнули Спице за труды, решили вопрос с транспортом, пятое-десятое, попытались и сестричке этой всучить какую-то сумму, но она даже разговаривать не захотела. И хрен с ней. Оставили деньги Спице – отдаст, когда та одумается. Так что никто ничего не должен. Ни городку этому, ни кому-то еще на белом свете. Уехали с легким сердцем.

Почти всю дорогу Север что-то прожевывал про себя, «играл челюстями», как метко выразился Хобот. Обычно люди в дороге как-то раскрываются, тянутся друг к другу, – четыре человека в салоне, впереди ждет неизвестно что, бутылка пива по кругу, анекдоты, истории разные. Но Север молчит. Может, кульбакские пацаны для него не ровня. Или просто волнуется, как там сложится все в Тиходонске. Ну так другие тоже волнуются, чего там…

Едут на север, едут сто пятьдесят, сто восемьдесят, объезжают фуры, бренчит гитара, орет на ухо Миша Круг:

 
Лёху бабы безумно любили
В Лёхе был озорной огонек…
 

Гусар

Через открытые окна с трассы влетал горячий воздух. Он игрался с подкрашенными кудрями Вероники, подбрасывал их, сбивал то в одну, то в другую сторону, словно пьяный визажист, и все пытался оторвать прилипшую к загорелому лбу мокрую от пота прядь. На спуске перед Архангельской «жигуль» разогнался до почти смертельных для него ста двадцати, под капотом и в багажнике загрохотало железо. Тогда Вероника сказала: «Ну ты чё, Юр, угробить нас решил, да?» Она сама убрала прядь рукой и вытерла лицо салфеткой. Салфетка стала мокрой, будто ее уронили в стакан с чаем. Температура на трассе «Дон», между прочим, – 42 градуса.

А вот с Витькиными волосами не очень-то поиграешься. Поздний сынок носит прическу «милитари» – головенка почти лысая, а надо лбом короткий чубчик, напоминающий шерстку котенка. Крутая прическа, спецназовская. Это для тех, кто понимает, конечно. А кто не понял, тому он живо разъяснит, не вопрос. Вон, в Сочах один скалился-скалился, так потом весь в соплях домой убежал…

У Гусара прическа точь-в-точь как у сына, только чубчик почти седой. Он не спецназовец, он обычный мент. Бывший. Раньше работал в уголовном розыске с самим Лисом. Лис – легендарная личность, в Тиходонске его все знают и боятся. А батя с ним запросто бандюков ловил, и после работы они пили пиво. Но теперь он уже два года как в большой строительной фирме, в отделе безопасности. Батя говорит: менты бывшими не бывают. Это он намекает, что в фирме скучно и Лиса там нет, а есть одни мудаки. А Вероника говорит, что бывший мент – это как раз и есть самый правильный мент. Потому что он домой вовремя приходит, с сыном занимается и зарплата у него в три раза больше. А еще он летом с семьей в Сочи ездит, как все нормальные люди.

Гусар усмехается:

– А бандюки говорят, что правильный мент – это мертвый мент…

На это Вероника ничего не сказала. Витька тоже молчит. Ему только восьмой год, но он все понимает. В строительной фирме батя на хорошем счету, там в него никто стрелять не будет и ножиком не пырнут. И пусть на фирме скучно, но лучше так, чем как было раньше. Мать психовала, чё. С коней не слезала, орала на батю каждый вечер. Они чуть не развелись под это дело…

Проехали Архангельскую и Кулешовскую.

У Витьки на коленях карта, он следит за дорогой и считает повороты. Батя знает дорогу как свои пять пальцев, ему карта не нужна. Он говорит: ежели ты мужик, то будь ты хоть трижды двоечник, а карту должен читать, чтобы ориентироваться на местности. Вот Витька и учится. Он ведет грязным пальцем вдоль линии с надписью «М4 Дон». После Кулешовской проехали Октябрьскую, потом будет Степная. Витька шевелит губами и вполголоса проговаривает по слогам слово: «Ст… еп… н-н… а-а… я-а…». Буквы читать гораздо труднее, чем водить пальцем по карте. По русскому у Витьки безнадежный трояк. И по остальным предметам не лучше. А вот если бы сделали урок по ориентированию на местности, то он бы всех заткнул за пояс.

Батя держит баранку своим фирменным хватом – два пальца левой руки на верхней части обода – и говорит, что к следующему отпуску продаст этот «жигуль» и купит нормальную машину с климатической системой.

– И давно пора, чё! – скептически говорит Вероника.

– Джип какой-нибудь, чё! – вторит Витька.

– Так не вопрос, чё! – в тон им отвечает Гусар. – «Чероки», чё!

Вероника хмыкает.

Да, в Сочах было хорошо. Теплое море, арбузы, мороженое каждый день. С Витьки кожа два раза успела слезть, сейчас он наполовину черный, а наполовину розовый, как вареная креветка. Раньше он умел плавать только по-собачьи, а теперь еще и кролем – батя научил. Они каждый вечер гуляли по Курортному проспекту и ходили на Морской вокзал смотреть на яхты. А ужинали в кафе «Европа», где окна на набережную. Как настоящие буржуи, чё. У бати теперь денег завались. В следующий год они в Болгарию поедут куда-нибудь. На «джипе чероки»… Только сам Гусар в этом был не очень уверен.

На подъеме за Степной «жигуль» стал чихать и дергаться.

– Это бензин кончается, насос муть всякую со дна бака сосет, – объяснил Гусар Витьке. – Надо залить литров пятнадцать, как раз до дома хватит.

Вскоре показалась заправка, рядом с ней кафе. «Ветерок», – прочел Витька.

– Батя, а ты мне дашь заправить? – попросил он.

– Конечно! Ты уже большой!

Витька сам вставил пистолет в горловину бака и нажал на рычажок. Родители ушли в магазин расплачиваться за бензин, а заодно купить воды и сигарет. Витька стоял и держался за пистолет, чувствуя, как с тихим гулом бежит под его ладонью бензин. А воздух над горловиной дрожал, и в нос шибало резким и сладким – это запах дальних путешествий.

– Смотри, такой молодой, а уже лысый!.. Колись, брателла, где чалился?

Витька не сразу понял, что обращаются к нему. Он поднял голову. У соседней колонки стояла запыленная, даже цвет не разобрать, «приора», рядом – мужик и девчонка. Он по возрасту как батя, чуть младше, на бульдога похож: нос широкий, с вывернутыми ноздрями, и рот большой с опущенными углами. А девчонка еще школьница, наверное. Но уже такая – с грудью и прочими делами. Они смотрели на Витьку и скалились. Девушка жевала жвачку, быстро двигая челюстями.

– Чё? – сказал Витька.

Девушка перестала жевать и рассмеялась, будто он невесть какую глупость сморозил.

– Чё, чё, – жизнерадостно передразнила она. – Х… через плечо!

Витька даже растерялся. То, что мужики и парни ругаются матом, – это привычно. Даже у него в классе некоторые мальчишки уже загибают нецензурщину, но вполголоса и с оглядкой. А это взрослая девушка, и она спокойно, при своем папаше говорит такие слова!

Короче, он вспотел еще больше. И от растерянности повторил:

– Чё?

На этот раз она не рассмеялась даже, а просто заржала, как лошадь. А потом плюнула жвачкой в Витьку. Но не попала. Мужик недовольно поморщился и сказал ей:

– Хватит цепляться к пацану,… – и добавил: – Я быстро смотаюсь, пригляди здесь, если что.

И пошел в магазин. Витька стоял, весь красный, и соображал, что ему надо сделать или сказать. Была бы она мальчишкой его возраста, тут все было бы ясно, она бы уже каталась по асфальту, размазывала сопли и звала своих папу с мамой (этот мужик, наверное, ее отец?)… А тут все было непонятно. Она выше его почти в два раза. И сильнее, наверное. К тому же – девчонка…

Короче, он ничего не придумал, а потом она сказала:

– Ладно, ты не ссы, пацан! – Уже другим тоном, более свойским. – Просто хаер у тебя и в самом деле того, прикольный… Ты откуда едешь? Из Сочей?

Витька стал соображать, что такое «хаер». И отдирать жвачку, прилипшую к крыше «жигулей».

– Ну, из Сочей, – пробурчал он.

– Так мы тоже из Сочей! Понравилось?

Жвачка плохо отдиралась. Крыша была горячая, и жвачка тоже была горячая, липкая и противная.

– Ну, – сказал Витька. Он чуть было опять не сказал «чё», но вовремя сдержался.

– А мне не понравилось! – радостно сообщила она. – Говняный город! И море тоже говняное! Больше хрен когда туда поеду!

– Ну и дура, – вырвалось у Витьки.

Она только ухмыльнулась.

– Я тебя сейчас бензином оболью и подожгу, – сказала она. – Не веришь?

Витька, в общем-то, поверил. Не на все сто процентов, но почти. Такая сможет.

– А у меня батя – мент! – выпалил он. – У него пистолет есть! Он тебя убьет сразу!

Она ухмыльнулась еще шире:

– Настоящий пистолет?

– А какой еще! Настоящий!

– Брешешь и не краснеешь, пацан…

– И не брешу! – распалился Витька. Он сам уже почти поверил в то, что говорит. – Вон, в бардачке лежит! «Макаров»! Полная обойма!

– Покажи.

Девушка уже не улыбалась. Глаза прищурила, и губы у нее как-то искривились, будто она собралась опять плюнуть в него. Витька растерялся, хотел было соврать еще что-нибудь, но тут из «приоры» вышла женщина. Она оперлась рукой на открытую дверцу и сказала:

– В чем тут дело?

– Пацан говорит, у них ствол в машине, – вполголоса сказала девушка, почти не разжимая губ.

Женщина внимательно посмотрела на Витьку. Они чем-то были похожи, эта женщина и эта девушка. И обе они Витьке очень не нравились. Не потому что они какие-то страшные там, некрасивые. Даже наоборот. Он подумал, что у девушки, наверное, много поклонников, которые звонят ей по телефону и просят ее о свидании. А она им, конечно, говорит всякие нехорошие слова, а иногда обливает бензином и поджигает… И у мамаши тоже, наверное, поклонники есть. Только она их съедает живьем, как паучиха. Ей и поджигать никого не надо.

– Да нет там никакого ствола, – сказала женщина, продолжая разглядывать Витьку. – Где твои родители, пацан?

Голос у нее певучий, мягкий, как кошачье мурлыканье. Только у Витьки почему-то задрожали колени.

– Они сейчас придут, – тихо проговорил Витька.

– Что? – переспросила она.

Витька с ужасом понял, что если опять раскроет рот, то обязательно расплачется.

– Он говорил, что его пахан – мент, – тихо прокомментировала девушка.

– Да кончай ты. Сдурела, что ли? Малой штаны обоссал с перепугу, горбатого тебе лепит, а ты ведешься…

– Так я залезу и гляну.

– Я тебе гляну. Садись в машину.

Девчонка что-то тихо ответила, Витька не услышал.

– Я сказала, садись в машину, – повторила женщина.

И тут она коротким ударом, почти без замаха, ударила девчонку по лицу. У той даже дернулась голова. А ее мама сама села в машину и дверцу захлопнула.

Девчонка сплюнула на асфальт, растерла кроссовкой. Посмотрела исподлобья на Витьку.

– Ну, чего вылупился, убогий?

И тут он с огромным облегчением увидел, как из магазина вышли отец с мамой. Лица такие родные и добрые, прямо камень с души свалился.

Батя закинул бутылки с водой в багажник, потом взял из Витькиных рук шланг и вставил на место в колонке. Внимательно посмотрел:

– У тебя все в порядке?

Он не знал, что ответить. Рассказать про эту дуру и ее мамашу? Не хотелось. Батя никогда не грузил домашних своими проблемами на работе – ни тогда, когда служил в угрозыске, ни сейчас… Витька увидел, как запыленная «приора» отъехала от колонки, – видимо, вернулся глава этого странного семейства. И отлично. И скатертью дорога.

– Все нормально, – сказал Витька.

– Ну и хорошо! – отец потрепал его по прическе, которую странная девчонка называла непонятным словом. – Машину заправили, теперь пойдем в кафе, сами заправимся и дальше покатим!