Текст книги "Роза Мира"
Автор книги: Даниил Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
В некотором сочетании с Дуггуром находятся слои стихиалей, принадлежащих уже не к демонической, а к промежуточной группе. Монады их, как и других стихиалей светлой природы, – в одном из прекрасных миров Высокого Долженствования, во Фляуросе. Но вследствие того, что природа их омрачена в ходе их развития, путь их инкарнации приводит в слои Нибрусков, Манику, Каттарам и Рон, а чистилища и страдалища заменены для них Дуггуром, где они влачат свои дни в состоянии рабства. Восходящее же посмертно приводит их сперва в Шалем – для них он сходен с нашей Олирной, и далее, через Файр и Уснорм, во Фляурос, где они соединяются со своими монадами.
Нибруски представляют собой существа, как бы средние между мелкими демонами Дуггура и тем, что древние римляне представляли себе под именем "гениев места". Без нибрусков не обходится ни один человеческий посёлок. Мне ещё неясно, как и почему эти существа заинтересованы в физической стороне человеческой любви и особенно в нашем деторождении. Может быть, какие-то излучения человеческой души в состояниях, свойственных младенчеству и раннему детству, имеют известное отношение к восполнению нибрусками своих жизненных сил. Во всяком случае, их заинтересованность не вызывает сомнений. Они по-своему хлопочут, споспешествуя сближению в нашем слое мужчин и женщин между собой, шумно радуются нашим детям, суетливо снуют вокруг них, стараясь даже предохранить их от невидимых нам опасностей. Но они капризны, импульсивны и мстительны. Доверять им можно не всегда.
И пусть мудрецы нашего века, посадившие сами себя в материалистический карцер, иронизируют с высоты своего невежества над суевериями дикарей, но только в сказках о домовых, о пенатах и ларах, о добрых и шаловливых маленьких духах домашнего очага заключается глубокая правда. Древнее язычество знало её куда лучше нас, лучше евреев и магометан, лучше христиан, возводивших на эти безобидные существа поклёпы и небылицы. Сплетни про домовых удивляют своей несправедливостью. Подобные россказни бывают порождены только одним духом – тем самым, который свойственен фанатикам монотеизма, ханжам и сухим моралистам, объявляющим всё, что не входит в их канон, нечистью. Куда объективнее относились к этим существам древние, видевшие в них верных друзей – лар и пенатов!.. Область этих мелких стихиалей, ютящихся у человеческих жилищ, называется Манику. Ландшафты этого мира похожи на комнату и не лишены уюта. Но снаружи – мрак и холод, и не дай Бог этим существам быть изгнанными из их тёплых убежищ. А формы их воплощений не таковы, как у большинства стихиалей: в них нет ничего струистого, переливающегося – наоборот: как и нибруски, как жители Дуггура, они обладают плотным, чётко очерченным телом, хочется сказать – тельцем. Они миниатюрны, веселы и проказливы, а некоторые активно добры. Это своего рода филантропы, любящие делать людям мелкие услуги так, чтобы этого никто не знал. Впрочем, другие из них позволяют себе с людьми более или менее безобидные шутки. Вообще же, они относятся к нам избирательно, но дом стараются хранить и оберегать, как могут. Потому что в случае его разрушения разрушаются и их приюты в слое Манику, и бездомные малютки в большинстве случаев погибают. Лишь немногим удаётся добраться до другого убежища.
О Каттараме, области стихиалей минерального царства, связанных с верхней частью земной коры, я почти ничего не могу сказать: соответствующего личного опыта у меня нет, а мои невидимые друзья сказали мне об этом мире лишь несколько слов. Я узнал только, что ландшафт Каттарама – подземные пустоты среди самосветящихся метаминералов – красив сказочной красотой, но нам это всё-таки казалось бы мертвенным. Население Каттарама разнообразно (вспомним "Хозяйку Медной горы", с одной стороны, троллей – с другой), и общение с этими стихиалями может быть чревато, хотя и не всегда, потусторонними опасностями. Ещё менее знаком мне Рон: его ландшафт схож с Каттарамом, но обогащён отражением неба – именно только отражением. Это область горных стихиалей, пёстрый мир существ, часто враждующих между собой.
Последним или, вернее, высшим из слоёв этой сакуалы нужно считать Шалем – своеобразную Олирну для стихиалей четырёх предыдущих слоёв. Ландшафт его сравним отчасти с колоссальными дубами среди пустыни. В средоточиях ландшафта преобладают сине-зелёные тона, к окраинам – желтоватые и серые. Здесь стихиали становятся вполне светлыми, царственными, и здесь их ждёт не смерть, а трансформа, ведущая в Файр и Уснорм; они её покупают ценой почти полной телесной неподвижности. Неподвижность возмещается глубиной и сосредоточенной проникновенностью духовного созерцания, в которое они погружены. Некоторые народы нашего мира, ощущая бытие этих существ, понимали их как духов отдельных гор, водопадов, источников, урочищ. В действительности это не духи, а вполне воплощённые существа, а неразрывная связь между ними и урочищами Энрофа – лишь кажущаяся. Она обусловлена их неподвижностью, которую древние толковали сообразно уровню своего понимания подобных истин. Правда же в том, что, если источник иссякнет, водопад будет перекрыт, гора разрушена землетрясением, стихиали Шалема останутся незыблемо на своих местах, пока их внутренняя работа над собственным существом не подведёт их к мгновению трансформы.
ГЛАВА 2. СВЕТЛЫЕ СТИХИАЛИ
Я утомил перечислением всё новых и новых слоёв, введением новых и новых названий. Теперь их осталось впереди, правда, уже немного – обозрение структуры Шаданакара близится к концу, – но мне бы хотелось дать понять, что не ради забавы или причуды я ввожу все эти имена. Сколь бы непривычно ни звучали они сейчас и сколь бы ни казались подавляющему большинству праздной игрой воображения, но придут времена, когда каждый школьник старшего возраста будет знать эти имена столь же твёрдо, как теперь знает он названия латиноамериканских республик или провинций Китая. Если бы я думал иначе, я бы никогда не дерзнул приковывать к этим именам и названиям внимание читающих. Какой смысл составлять "географию" и "геологию" какой-нибудь планеты из системы Альдебарана, если на неё никто никогда не попадёт и даже наши потомки, может быть, разглядят её лишь в виде слабой звёздочки? Кому нужна такая выдумка? Но метагеография Шаданакара сейчас нужна единицам, скоро понадобится сотням, а когда-нибудь, вероятно, миллионам. Ведь и обыкновенная география была нужна лишь единицам всего каких-нибудь двести лет назад, во времена госпожи Простаковой.
Как счастлив я, что окончился наш спуск в демонические миры и что перед нами – слои существ прекрасных, для человека безусловно благоприятных. Но описывать светлое, тем более потустороннее, всегда значительно труднее, чем тёмное или чудовищное. Опасаюсь, что и я не избегну удела большинства тех. кто пишет: находя краски и слова для образов омрачённых и скорбных, томиться от недостатка изобразительных средств, когда дело доходит до заоблачных сияний.
Именно сияя и блистая в возвышенном Фляуросе, монады светлых стихиалей протягивают оттуда свои шельты, подобно лучам – в затомисы, чтобы там сосредоточивать вокруг себя просветлённую материю: это их души, облачённые в астральные покровы. В промежутках между воплощениями эти души остаются там. Воплощаясь же в мирах светлых стихиалей, они, в свою очередь, концентрируют вокруг себя материальность более плотной субстанции: эфирную. Именно эти миры и перечисляются в настоящей главе. Ни одна из светлых стихиалей, исключая стихиали Арашамфа, не знает размножения, как не знает воплощения в Энрофе. Каждая из них самостоятельно облекает себя тканями четырёхмерного мира: такова инкарнация, не нуждающаяся в размножении. А после цепочки инкарнаций каждая стихиаль, вместо очередного умирания, переживает трансформу, уводящую в Файр и Уснорм.
Энроф и, в частности, людей они воспринимают осязанием и одним из чувств, которых у нас нет. И, уж конечно, человек для них не безразличен: их отношение к каждому из нас определяется его отношением к Природе. А о том, что стихии Энрофа правильнее всего понимать как внешний, концентрический круг среды их пребывания, я уже говорил. Кажется, только поэзии и музыке удавалось до сих пор выразить эту взаимосвязь стихиалей и стихий, эту дивную жизнь их в веселье, игре, любви и радости. Достаточно вспомнить гениальные страницы Вагнера – так называемый "Шелест леса", где не ветер уже проносится над морем деревьев и зацветающими лугами, но сами стихиали целуют этим ветром друг друга и прекрасную землю.
Немецкие сказки об эльфах – совсем не сказки: слой обитания добродушных, очаровательных маленьких существ, похожих на эльфов, действительно есть. Можно так и называть его: Страна Эльфов.
Верхний тоненький слоёк земной коры, где таятся корни и семена растений, имеет в трансфизических мирах своё соответствие – чудесную страну Дараинну, область благих духов, пестующих корни и семена. Её ландшафт может показаться волшебным: семена и корни тихо светятся нежнейшими оттенками голубоватого, серебристого, зеленоватого цвета; вокруг каждого зерна мягко мерцает живая аура. Обитатели Дараинны – крошечные существа, похожие на белые колпачки; сверху у каждого ещё один колпачок, поменьше, вроде головки; имеется пара нежных и ловких конечностей – среднее между руками и крыльями. Они тихо переплывают по воздуху, шелестя складками своих колпачков – это их речь, их форма общения между собою, – и ворожат над семенами и корнями, как над колыбелями. Им ведомы те загадочные процессы, благодаря которым из крошечного семени вырастает большое дерево со всей сложностью своих форм. Если бы не их помощь, тёмные силы получили бы доступ к этим колыбелям и давно уже превратили бы земную поверхность в непроходимые заросли кошмарных форм – вампирически хищных и безобразных эквивалентов растительности.
Если углубляться в почву Дараинны, в конце концов достигнешь Рона или Каттарама.
Нижнему ярусу лесов – мхам, травам, кустам, всему, что мы называем подлеском, – соответствует слой по имени Мурохамма, а обиталище стихиалей деревьев именуется Арашамф.
Нет, это не дриады. Может быть, и были существа, подобные тем, кого так называли древние греки, но я их не знаю. Стихиали Мурохаммы и Арашамфа нисколько не походят на людей, да и ни на одно существо нашего слоя. Души отдельных деревьев существуют в затомисах, они там разумны, высокопрекрасны и мудры. Братья синклитов общаются с ними в полной мере: это взаимный обмен идеями, чувствами, жизненным опытом. Но в Арашамфе они облекаются эфирными телами и погружаются в полудремоту. Деревья Энрофа – их физические тела. Каждая стихиаль Арашамфа прошла через множество воплощений; общую сумму лет существования в Энрофе можно исчислять для многих из них громадными цифрами, приближающимися к миллиону. Ландшафт же Арашамфа напоминает зеленоватые, тихо покачивающиеся языки благовонного негорячего пламени. Некоторые из них благи, подобно праведникам, и благосклонны к нам. Они терпеливы, спокойны и смиренномудры. Иногда между ними совершается нечто торжественное: они склоняются друг к другу, все в одну сторону. Весь эфирный лес превращается в тихо сгибающиеся и выпрямляющиеся, друг в друга переливающиеся пламена; они возносят хором нечто вроде славословия. В этом принимает участие иногда и слой Мурохаммы: он являет собой то же зеленоватое пространство, но ещё гуще, темнее, теплее и ещё ласковее.
Всякий легко припомнит, как на летней заре или весенним полднем проносятся тихие ветры, целующие землю. Они целуют землю с её травами, нивами и дорогами, деревья, поверхность рек и озёр, людей и животных. Эти стихиали слоя, называемого Вайита, радуются жизни. Они радуются нам и растениям, водам и Солнцу, радуются прохладной, горячей, мягкой, твёрдой, освещённой или полутёмной земле, гладят её и ласкают. Если же нам удалось бы увидеть Вайиту собственными очами, нам показалось бы, что мы погружены в зеленоватые, благоухающие, играющие волны, совершенно прозрачные, прохладно-тёплые, а главное – живые, разумные и радующиеся нам.
Когда жарким днём окунаешь лицо в траву цветущего луга и от медовых запахов, от дыхания нагретой земли и листьев кружится голова, а еле слышные дуновения света и тепла проносятся над лугами, – это стихиали Вайиты играют и празднуют вместе с детьми Фальторы – области стихиалей лугов и полей. В нас не остаётся ни единого мутного помысла – может показаться, что это и есть утраченный рай, пыль "житейского попечения" сдувается с души чистыми дыханиями и, кроме всепоглощающей любви к Природе, мы не в состоянии испытывать ничего.
Сквозь бегущие воды мирных рек просвечивает мир воистину невыразимой прелести. Есть особая иерархия – я издавна привык называть её душами рек, хотя теперь понимаю, что это выражение не точно. Каждая река обладает такой "душой", единственной и неповторимой. Внешний слой её вечнотекущей плоти мы видим, как струи реки; её подлинная душа – в Небесной России или в другой небесной стране, если она течёт по землям другой культуры Энрофа. Но внутренний слой её плоти, эфирной, который она пронизывает несравненно живей и где она проявляется почти с полной сознательностью, – он находится в мире, смежном с нами и называемом Лиурною. Блаженство её жизни заключается в том, что она непрерывно отдаёт оба потока своей струящейся плоти большей реке, а та – морю, но плоть не скудеет, всё струясь и струясь от истока к устью.
Невозможно найти слова, чтобы выразить очарование этих существ, таких радостных, смеющихся, милых, чистых и мирных, что никакая человеческая нежность не сравнима с их нежностью, кроме разве нежности самых светлых и любящих дочерей человеческих. И если нам посчастливилось воспринять Лиурну душой и телом, погружая тело в струи реки, эфирное тело – в струи Лиурны, а душу – в её душу, сияющую в затомисе, – на берег выйдешь с таким чистым, просветлевшим и радостным сердцем, каким мог бы обладать человек до грехопадения.
Воздействием на человеческую душу с Лиурною отчасти схож Вланмим – область стихиалей верхних слоёв моря. Ландшафт этого мира – ярко-синий, ритмически волнующийся океан, – такой нежно-яркой, упоительной синевы в Энрофе не существует, – а волны его зацветают не пеной, но молочно-белыми ажурными сферами, похожими на большие цветы: цветы распускаются и тают на глазах, распускаются и снова тают. Стихиали Лиурны – женственной природы, Вланмима – мужской, но это не имеет никакого отношения к размножению, хотя соединение реки с морем есть выражение любви стихиалей этих двух миров между собою. Вланмим тоже способен делать нас более мудрыми и чистыми, но он открыт снизу воздействиям мрачных стихиалей морских глубин – Нугурта, а потому он суровее. Воздействие его заметно на душевном складе и даже физическом облике людей, повседневно соприкасающихся с ним, хотя бы и за порогом своего сознания: на рыбаках и, отчасти, моряках. На последних, впрочем, слишком заметна печать ещё других, не светлых стихиалей: хозяев Нугурта – с одной стороны, Нибрусков и Дуггура – стихиалей больших портовых городов – с другой. Рыбаки же получили от излучений Вланмима черту, отличающую их от остального народа: сочетание чистоты, мужества и грубоватой, немного жестокой силы с детскою цельностью души.
Повсюду над землёй и морями простёрт Зунгуф – область стихиалей воздушной влаги, творящих облака, дождь, росу и туман. Зунгуф не отделён определённой границей от Ирудраны – области стихиалей, чья деятельность проявляется в Энрофе грозами, отчасти ураганами; оба эти слоя переливаются друг в друга, как и их существа. Приоткрывается тот самый трансмиф, что брезжил в древних мифологемах народов, вызывая в их творческом воображении титанические образы громовников: Индра, Перун, Тор. О, если бы древние, привнося в эти образы, как и во всё, человеческие черты, могли знать, как бесконечно далеки эти существа от малейшего сходства с человеком! И когда струи ливня обрушиваются на землю и бурные, весёлые дети Зунгуфа ликуют, то припадая к земле и поверхности вод, то отпрядывая вверх, в бурлящий водяной стихией воздух – выше, в Ирудране, бушуют рати существ, не похожих на Тора и Индру ничем, кроме весёлой воинственности: для них гроза есть творчество, а ураган – полнота их жизни.
Если при лёгком морозце тихо падает мягкий снежок или если деревья и здания стоят, убелённые инеем, бодрая, резвая, почти восторженная радость, которую испытываем мы, свидетельствует о близости дивных стихиалей Нивенны. Белые просторы, безгрешные особою, невыразимой чистотой, – вот что такое Нивенна, страна стихиалей инея, падающего снега, свежего снежного покрова. Резвящиеся в нездешнем веселии, похожем на весёлость эльфов, они укрывают возлюбленную землю своей фатой. Почему такая радость жизни пронизывает нас, когда мириады бесшумных белых звёзд тихо опускаются вокруг? И почему, когда мы видим леса или городские парки, убелённые инеем, мы испытываем чувство, соединяющее в себе торжественность и лёгкость, прилив жизненных сил и восхищение, благоговение и детский восторг? А тех из нас, кто сохранил в душе вечно детское начало, стихиали Нивенны любят особенно нежно, они приветствуют его и пробуют с ним играть: даже возбуждение, мальчишеский азарт, быстрый бег крови в жилах у ребят во время игры в снежки или катания на салазках с гор, для них приятны.
С Нивенной соседствует суровый и хмурый Ахаш – связанный с полярными областями нашей планеты слой арктических и антарктических стихиалей. Ахаш обладает космической протяжённостью, из него виден Млечный Путь. В соответствующие времена года границы обеих полярных зон придвигаются к тропикам.
Необузданная душа этих существ, с её склонностью к переходам от кристально-ясного созерцания к неистовству, с её порывами строить целые миры из трансфизических льдов, с её любовью взирать, глаза в глаза, в бездонные провалы метагалактики – наложила разительную печать на воспринимаемую всеми нами природу полярных бассейнов. Когда обращение Земли вокруг Солнца вызывает в северном полушарии наступление зимы и делает доступными для стихиалей Ахаша обитаемые людьми области материков, они вторгаются туда, увлекая за собой физические массы арктического воздуха, воинствуют метелями и буранами по полям и тайге, ликуют в вышине антициклонами. Они не видят Энрофа так, как видим его мы. Они не воспринимают зрением также и человека. Но есть среди них более хищные и душевно холодные, как андерсеновская Снежная Королева – они опасны для человека; есть и другие, улавливающие атмосферу души тех из нас, кто родствен им мужеством, удалью и бесстрашием. Таких они могут любить странною, несоизмеримою с нами любовью. Они баюкают его на своих снежных коленях, открывают ему пути в глубину своих стран, показывают ему жуткое великолепие физических покровов своего царства и, не соразмерив своей грандиозности с нашей телесной малостью, готовы укутать его белым саваном под песни вьюг.
И подобно тому, как обладает космической протяжённостью пространство Ахаша, обладают ею и два последних слоя стихиалей: Дирамн, связанный со стратосферным воздушным океаном пояса низких температур, и Сианна – мир, просвечивающий внутреннему зрению сквозь те высокотемпературные зоны, которые объемлют нашу планету на большой высоте. Однако обитающие там стихиали столь огромны и столь чужды нашему душевному складу, что понять их сущность чрезвычайно трудно. Они светлы, но опаляющим, грозным светом. Только уже взошедшему на исключительную высоту человеческому духу возможен доступ в их царство.
Такова сакуала Малых Стихиалей. Малых, конечно не в сравнении с людьми – многие из них гораздо могущественнее отдельного человека, – но в сравнении с сакуалою других, с восходящей лестницей Стихиалей Верховных, с рядом подлинных планетарных божеств. Это властелины. Малые стихиали радостно трепещут от их дыхания. Большинство из них – прекрасные, высокоблагие существа невыразимого величия. Но о ландшафтах этих слоёв говорить почти невозможно, как и о форме этих великих существ: каждый из них присутствует одновременно во множестве точек своего слоя.
"Царь Благословляющих Крыльев", Ваюмн, воплощённый дух воздушного океана, распространяет своё владычество от крайних пределов атмосферы до самых глубоких пропастей. Его брата "Царя Оживляющих Вод" Эа (кажется, его другое имя Вларол), почитали ещё греки под именем Посейдона, римляне под именем Нептуна, но глубже всего поняли благость и космичность его существа вавилоняне, почитавшие хранителя и хозяина мировых вод великолепным культом. Оба духа несут вечную стражу у истоков жизни на всей земле – не только в Энрофе, но и во многих других сакуалах. Оба древни, как вода и воздух, и безгрешны, как они.
Ещё древнее третий из братьев – Повурн, "Царь Пылающего Тела", ибо под верованиями в Плутона и Яму древних таится глубочайшая реальность. Этот устрашающий властелин подземных магм не есть слуга Гагтунгра; однако его преображение предстоит, кажется, позже всех, в конце второго эона.
Есть и четвёртый великий брат, младший: Заранда, воплощённый в своём иноматериальном слое – "Царь Всех Животных Царств". Трагическая история животного царства в Энрофе наложила отпечаток глубокой, воистину мировой скорби на его лик. И как ни объясняли бы историки символику египетского сфинкса, метаистория всегда будет видеть в нём эмблему того, кто совмещает в себе природу Великого Зверя с мудростью выше человеческой.
Верховных стихиалей – семь. Две божественные сестры делят между собой остальные сферы могущества: Эстира, "Царица Вечного Сада" – госпожа растительных царств Шаданакара, и Лилит – "Всенародная Афродита" всех человечеств.
Значение Лилит в нашем существовании необозримо велико. Как и у всех Верховных Стихиалей, мир её обитания несоизмерим ни с какими нашими формами и неописуем, а её собственный облик необозрим. Её иноматериальное тело единоприсутствует во множестве мест её слоя, и лишь в отдельных случаях она принимает образ, который может быть воспринят духовным зрением человека. Хотя я не знаю механизма этого процесса, но знаю, что без участия Лилит невозможно формирование ни одного тела в мирах плотной материальности: исключение составляют животные, виды которых формируются Зарандой. Во всех же остальных царствах эта деятельность выполняется Лилит: она формирует цепь рода как в человечестве Энрофа, так и у даймонов, и в мирах демонических – у раруггов и игв, и у обитателей Дуггура. Каждое плотноматериальное тело, создаваемое при её участии в мирах тёмных, есть каррох.
Вот почему она заслуживает вполне наименование ваятельницы нашей – и не только нашей – плоти. Потому же с её бытием и воздействием неразрывно связана у человека сфера половых чувств. Она ли сама или её кароссы, но это начало всегда надстоит над всяким актом человеческого соития, и пока плод вынашивается во чреве, она всегда здесь.
Некогда, в глубочайшей древности, эта стихиаль стала супругою Первоангела – того величайшего Духа, что сделался Логосом Шаданакара. Это было во времена творения ангельских слоёв, и Лилит стала праматерью этого первого человечества. Но Гагтунгр сумел проникнуть в мир Лилит, и её тончайшее материальное тело восприняло в себя некий демонический элемент. Это была катастрофа. С тех пор все цепи рода, формируемые ею, будь то в мирах титанов, даймонов или людей, воспринимают в себя нечто от этого элемента. Еврейская мистика знает термин "эйцехоре" – семя дьявола в человеке. Попробуем пользоваться им для обозначения этого проклятого семени и в человеке, и в самой Лилит, несущей его в себе по сей день, и в её кароссах.
Монадой и всей полнотой сознания обладает только Лилит: её локальные проявления, кароссы, в том числе и Дингра России, при всей своей мощи и вековой устойчивости, имеют лишь эквивалент сознательности и лишены монад. Этим ваятельницам физической плоти народов мы обязаны, между прочим, теми, подчас явными, иногда почти неуловимыми чертами сходства, видимого физического родства, которыми отмечена масса индивидуальных обликов какого-либо народа. Известно, что в античной древности, на Кипре, культ богини любви распался в своё время на две противоположности: возвышенный культ Афродиты Урании, духовной, творческой, поэтизируемой и поэтизирующей любви, и культ Афродиты Пандемос (Pandemios), что можно приблизительно перевести выражением "Афродита Всенародная". Он широко разлился в народных низах, проявляясь в оргиастических празднествах и благословляя разврат как священную дань богине. Аналогичный процесс раздвоения и поляризации когда-то слитных начал знают и некоторые другие культуры. Ещё больше таких культур, где взору историка отчётливо предстаёт уже более поздний этап: культ разврата и хаотическое смешение демонического и стихиального элементов под лживой личиной божественного. Ритуальная проституция в Ханаане, Вавилонии, Индии и других странах – явление этого порядка. Над подобными институтами, над радениями оргиастических сект, над массовыми совокуплениями и доныне надстоят кароссы наций или сверхнародов. Ясно также, что такие явления не могут обойтись без вмешательства лунной демоницы и тёмных сил Дуггура. Но когда в борьбе с теми, кто грозит уничтожением физического существования народа, его демиург изыскивает пути к созданию могучего и воинственного защитника, он принуждён сходить к кароссе и сочетаться с ней. Проклятое эйцехоре неминуемо входит в их общее порождение, и отравленная плоть кароссы создаёт двойственное чудовище. Таково происхождение всех первых членов в каждом роде уицраоров. Освобождение каросс и самой Лилит от эйцехоре будет возможно, по-видимому, лишь во втором эоне.
Первая и последняя из Верховных Стихиалей – мать всем остальным, и не только им, но и всему, существующему в Шаданакаре: всякой стихиали, всякому зверю, человеку, даймону, ангелу, демону и даже великим иерархиям. Неоскудевающее лоно, она есть то, что творит эфирные тела всех существ, а в творении их астральных тел участвует наряду с их личными монадами. Ей свойственна неистощимая тёплая любовь ко всем, даже к демонам: она тоскует и скорбит о них, но прощает. "Мати" называют её все, даже ангелы мрака и чудовища Гашшарвы. Она любит всех, но благоговеет лишь перед наивысшими иерархиями Шаданакара, в особенности перед Христом. Оплодотворяет же её Солнце: и в Энрофе, и в собственном неописуемом мире её оплодотворяет этот великий, ослепительный дух. Людей, их душевное состояние, их внутренний образ она воспринимает, она слышит, она отзывается на призыв нашего сердца, отвечает через природу и любовь. Да благословится её имя! Ей можно и должно молиться с великим смирением.
Да благословится дочь Земли и Солнца, прекрасная Луна, и трижды благословится Солнце. Все мы когда-то пребывали – и будущим нашим телом, и будущей нашей душой, вместе со всем Шаданакаром – в его пречистых недрах. О великий бог-светоносец! Тебя славили в храмах Египта и Эллады, на берегах Ганга и на зиккуратах Ура, в стране Восходящего Солнца и на далёком Западе, на плоскогорьях Анд. Мы любим тебя все, и злые, и добрые, мудрые и тёмные, верующие по-разному и неверующие – те, кто чувствует твоё сердце, неизмеримое в своей благости, и те, кто просто радуется свету твоему и теплу. Твоя ослепительная Элита уже сотворила в Шаданакаре лестницу лучезарных слоёв и по ней изливает ниже и ниже, в миры ангелов, в миры стихиалей, в миры человечества каскады духовных благ. Прекрасный дух, зачинатель и отец всякой плоти, зримый образ и подобие Солнца Мира, живая икона Единого, позволь и мне влить никому, кроме тебя, неслышный голос во всеобщую тебе хвалу. Люби нас, сияющий!
ГЛАВА 3. ОТНОШЕНИЕ К ЖИВОТНОМУ ЦАРСТВУ
Мы сами часто не осознаём, что утилитарный угол зрения на всё существующее стал для нас чем-то вроде нашего второго "я". Всё на свете расценивается исключительно сообразно тому, в какой мере оно полезно для человека. Но если нам давно уже кажется диким тот историко-культурный провинциализм, который возводится в политическую теорию и именует себя "национализмом", то космический провинциализм человечества покажется столь же смешным нашим потомкам. Легенда о "венце мироздания", это наследие средневековой ограниченности и варварского эгоизма, должна будет, вместе с господством покровительствующей ей материалистической доктрины развеяться как дым.
Приходит новое мироотношение: для него человек есть существо в грандиозной цепи других существ, он совершеннее многих, но и ничтожнее многих и многих, и каждое из этих существ имеет автономную ценность, безотносительно к его полезности для человека.
Но как же эту ценность определить в каждом конкретном случае? какой критерий для этого взять? какую иерархию ценностей установить?
Можно констатировать прежде всего, что ценность, материальная или духовная, какого-либо объекта, материального или духовного, возрастает вместе с суммой усилий, затраченных на то, чтобы он стал таким, каков он есть. Конечно, когда мы применяем этот принцип к оценке живых существ, мы легко убеждаемся, что подсчитать сумму этих усилий для нас невозможно. Но возможно другое: возможно отдавать себе отчёт в том, что чем выше ступень, достигнутая существом на космической лестнице, тем сумма затраченных на это усилий (его личных, природы или Провиденциальных сил) должна быть больше. Развитие интеллекта и всех способностей человека, отличающих его от животного, потребовало неимоверного количества труда – и его собственного, и Провиденциальных сил – сверх того труда, который был затрачен ранее на возведение животных от простейших форм до высших. На этом и основывается космическая иерархия ценностей, насколько мы можем её понять. Из неё следует, что ценность инфузории меньше ценности насекомого, ценность насекомого меньше ценности млекопитающего, ценность этого последнего ещё далека от ценности человека, ценность человека невелика сравнительно с ценностью архангела или демиурга народа, а ценность этого последнего, при всём её масштабе, теряется рядом с ценностью Владык Света, демиургов Галактики.
Если взять этот принцип изолированно, можно сделать вывод о фактической безответственности человека по отношению ко всем, ниже его стоящим: раз его ценность выше, значит, ему самой природой указано пользоваться их жизнями так, как ему это полезно.
Но никакой этический принцип не должен рассматриваться изолированно: он не самодовлеющ, он – частность в общей системе принципов, определяющих ныне бытие Шаданакара. Противовес принципу духовной ценности можно назвать принципом нравственного долга. На стадиях ниже человека и даже на ранних стадиях человечества этот принцип ещё не был осознан; теперь же его можно формулировать с точностью уже довольно значительного приближения. Вот эта формула: начиная со ступени человека, долг существа по отношению к ниже стоящим возрастает по мере восхождения его по дальнейшим ступеням.
