Текст книги "Письма на краю тумана. Инстаграм-роман"

Автор книги: Даниил Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Эмине-ханым осталась сидеть за столом на улице в кафе Озгюр-бея в полном непонятном одиночестве. В одиночестве и смятении. Она еще какое-то время продолжала отказываться верить в произошедшее, но событие заставляло не забывать о себе. Колокольчик зазвенел. «Для чего это все произошло, – думала Эмине-ханым, – что это означает? Кого «его» я встречу? Какие-то глупости». Мысли роились и начинали зудеть. Она старалась отогнать их или заглушить какими-то иными, более понятными. Пыталась отвлечься на волны или сопящего кота. Она даже отвернулась от столика, где все только что и произошло, как делаем все мы перед лицом непривычных и некомфортных, на первый взгляд, событий. Она съежилась и втянула голову в плечи, надеясь, что так станет менее заметной и мысль потеряет к ней всякий интерес. Но ничего не помогало. Может ли одна фраза в дурацкой затее разрушить годами выстроенный быт? Может ли одна фраза, которой не придал бы значения, разрушить спокойствие утра? Наверное, нет, но трещина пошла. И небольшой, но тяжелый груз этого вопроса незаметно подкатывал к щиколотке ханым-эфенди.

Обшивочка начала слоиться прямо на глазах и Эмине-ханым это почувствовала даже сквозь зябкость и пока еще осязаемое спокойствие. В самые крепкие и прочные стены, которые могли столетиями защищать Константинополь, когда-то тоже попал один снаряд – фраза и надежная фортификация дали трещину. Да, ее можно залатать, закрыть, заштопать, не обращать внимания. Но вслед за этой чужой фразой уже полетели тысячи твоих слов, твоих мыслей с острыми шипами. И ты теперь палишь сам по себе, по своей крепости, а эту атаку так просто не отразить. Ведь мысли коварнее просто снарядов при завоевании Византии. Снаряды-мысли уже знают, где брешь и атакуют точно в это зияющее, проступающее место. Будто их притягивает теперь эта пробоина, даже если изначально их траектория полета была в совершенно другую сторону. Они не дают возможности оперативно закрыть дыру, подставить наспех сколоченный щит. Так просто с этим не справиться. Мысли опаснее янычар, изворотливее, вертлявее, громче. Они звенят бубенцами, набираются сил и снова летят в твой бок. И вот уже на твоем укреплении симпатичный узор из мелких трещин. Можно даже успеть насладиться этой прелестью разветвлений контрастных трещин, но за этой красотой скрывается угроза скорого падения. Оно неизбежно.

Если мы когда-то встретимся с вами в Стамбуле, и я буду рассказывать его историю, то обязательно упомяну, что в стенах Айя-Софии при строительстве использовали особый материал со дна мраморного моря. Это был раствор типа нашего цемента, на основе смеси песка и стертых почти в порошок крупиц ракушек. В этих крупицах много кальция, который обладает регенерирующими свойствами. Поэтому все мелкие трещинки этого собора затягиваются сами, испаряются подобно воде на солнце. Они способны восстановить свои стены самостоятельно. Говорят, это дало возможность простоять величественной и прочной Айя-Софии почти пятнадцать веков и пережить все землетрясения, коих в этих местах немало.

Но где было взять этот ракушечник Эмине-ханым? Хотя бы горсть, хотя бы жменьку, хотя бы унцию. У каждого этот раствор свой, созданный по уникальному, подходящему только вам рецепту. Но в собор его заложили изначально умные архитекторы, а ты не архитектор, у тебя просто броня, созданная твоими же неумелыми руками. И ты точно знаешь все уязвимые и слабые места, те места, на которых трещины образуются гораздо проще, а с них все и начинается. У тебя просто грубая кирпичная кладка воспоминаний, а не мраморные глыбы с колоннами, перемазанные цементом веков. Эмине-ханым поднялась из-за стола, оставив чашку с предсказанием, и направилась в свою кальянную, перейдя небольшую улицу, по которой уже начали свои прогулки первые обитатели острова. Нет, ничего они не заметили, никаких осад или трещин. Никакие осады им не мерещились. На острове, как и всегда, было спокойно. Но Эмине-ханым ощущала, будто этот незаданный вопрос с конкретным ответом повис какой-то тяжестью. Повис камнем на ноге, и идти стало немного труднее.

Энес

Каждому жителю Стамбула кажется, что самое важное в кофе – это его запах. Ах, как сладко и жадно мы его вдыхаем еще до того, как первый глоток будет сделан. Даже покупая новую пачку с этими зернами, мы обязательно уткнем нос в ее глубину и даже немного вымажем его кончик, чтобы на мгновение забыться. Чтобы очнуться в совершенно иной истории, чтобы сродниться со всем тем, что скрывает этот порошок.

Когда мы с вами будем спускаться узкими и многолюдными улочками великого Гранд-базара, пробираясь сквозь спины, ноги и локти, сотни магазинов, которые манят в свой плен, мы будем упорно продолжать движение вниз. Минуя целые кварталы с золотом, серебром, бронзой и самоцветами. Бирюза и топазы будут тонуть в браслетах-манжетах и украшать узкие полоски – «нешвебахш», что значит «приносящий веселье». Сапфиры на кольцах «нешвемави», что значит буквально «синее веселье», будут играть гранями. Конечно, вас будут манить перстни с аметистами, кулоны с рубинами, монисты с бриллиантами и винтажными монетами. В некоторых тиарах притаится камень-хамелеон султанит, который выбирали все султаны, ведь он способен преобразить любого человека. Если мы не ослепнем от этого многообразия и блеска, дальше будет двигаться проще, я надеюсь. Мы пройдем десятки кварталов (тут все меряется такими масштабами – улицами и кварталами) с пестрыми платками с узорами пейсли, повязками, шалями, рулонами и отрезами тканей, атласом, бархатом, кружевами и лентами в россыпях страз. Минуя кварталы с постельным бельем: подушками, перинами, одеялами, пуфами, сундуками. Минуя многочисленные кафе с уличной едой, минуя лавки с чехлами на телефоны, проводами, штативами, минуя раскладки с обувью и одеждой, игрушками, поделками и подделками, посудой и музыкальными инструментами – мы наконец-то спустимся вниз. Сойдет не один пот, пройдет не одно желание и соблазн, но этот променад того стоит. Не надейтесь в этом городе увидеть все. Не надейтесь на большее, просто будьте готовы к лучшему и держитесь своего проводника. Как хорошо, что в этом мире есть Гранд-базар.

Так вот, спустившись только по той, небольшой, но огромной, как вы уже поняли, части города под названием Гранд-базар, мы обязательно дойдем до Египесткого рынка. Под желтыми куполами с полированной брусчаткой я рискую потерять вас из виду, если этого не произошло ранее. Мы попадем в съестной мир с рядами гор диковинных сборов и настоев, всех имен которых, признаться, я и сам не знаю. Одни будут сулить бодрость, другие приворотить чужое сердце, какие-то поправить здоровье физическое или вылечить от расстройств душевных. Тут будут угощения и специи, с высушенными цветами гвоздики, с кардамоном, барбарисом, фиалками; перцем – красным, белым и черным, в горошке или порошке, с палочками ванили, куркумой, базиликом, финиками и лимонной цедрой. В этом мире будут с потолков свисать подвешенные вязки бордовых колбас в специях и без – палками и колечками; целые вяленые ноги косуль или кабанов с копытами, тоже подвешенных под своды – успевай только уворачивать голову. На прилавках вы найдете бастурму и солонину, которую вам нарежут так тонко, что через ее красную мякоть не составит труда увидеть все вокруг. На этих прилавках можно выбрать сосиски и сардели – местные хозяйки так и поступают. Так делает и Энес, выбирая более твердый и темный суджук.

А можно перейти к магазинам сыров и уксусных маринадов с мешками семечек или маиса, с маслом розы или оливы, с гроздями пористого мочала, с цветным мылом, которое пахнет мятой и маракуйей, дыней и можжевельником, бананом и гибискусом. Отведите взгляд чуть в сторону, и он попадет прямиком в бусы сушеных фруктов, которые гирляндами провисают между балок, в кубышки халвы или щербета, в горы рахат-лукума, в пирамиды чурчхелы, на разрезе которой проступают орехи прямо из янтарного виноградного сока – бекмес. Я постараюсь оттащить вас от назойливого и колоритного торговца в феске с кисточкой и отвести в сторону. Там, где аромат кофе вытесняет весь этот веселый, дурманящий, карнавальный угар. К неприметному магазинчику, в котором торгуют исключительно кофе уже более 140 лет. Да вы и сами его уже сможете отыскать по запаху, и вам совершенно не потребуется для этого знать его месторасположение. А вот я вам поведаю, что история этого предприятия началась на улице Тахмиш силами единственного человека – Мехмета-эфенди. Этот магазин «Курукашвеси» знает каждый турок, а миллионы туристов, попав в Стамбул, стремятся найти его и попасть сюда. Спросите прохожего, и вам непременно подскажут. Только потренируйтесь перед этим произносить «ку-ру-каш-ве-си» – все просто, видите. Или запишите. Так будет надежнее. Да, этот кофе можно сейчас купить практически по всему миру, но придем мы сюда именно за ароматом. Здесь аромат концентрируется максимально, когда вы стоите вплотную к окнам в немаленькой, но шустрой очереди. Он даже немного отбивает с непривычки, но нужно немного привыкнуть и тогда начнется его сказка. Как хорошо, что в этом мире есть кофе.

Аромат кофе как надежные стены, как броня способен защитить и сохранить. В этом запахе пустыни Эфиопии, километры дорог, сотни лет, топот лошадей, мозолистые руки сборщика бобов на плантации, огонь песка. Не просто так говорят, что этот аромат бодрит. В нем столько судеб, столько былого и столько надежд. В нем так много потаенного и скрытого, а от того очень притягательного. В нем так много будущего. Не просто так на нем гадают и пытаются заглянуть под тот черный покров, за которым спрятана наша судьба. Не говорите, что вы не поддавались сладостному искушению и не пытались заглянуть тоже. Хоть раз. Каждый самый отъявленный скептик надеется на лучшую долю. Неужели вы не всматривались в линии на своей ладони, не разбрасывали карты с портретами королей и королев, или не отрывали лепестки цветка в надежде, что останется последний – один единственный – и обязательно со словом «любит». И не морщились потом со словами «да все это глупости», если выходило иначе. Я не поверю в это. И как это все уместилось тут, в одной чашке кофе, в капле, которая несет наслаждение. Не стоит забывать, что в этой капле чья-то жизнь и судьба. Быть может, и ваша.

А в глазах Энеса были бесчисленные завоевания достойных царей, пряности и специи со всего мира, звонкие ласкающие песни самых красивых наложниц в парче, серали и султанские гаремы. В его глазах отражались волны нескольких морей, одинокие маяки и проворные чайки, рыболовные баркасы, тяжелые сети и спелый инжир на ветке дерева за забором.

В его крови текли реки караванов и странствий, танцы дервишей. Его глаза превратились в два кофе. В его глазах были надежды на красивые дни, на новые встречи, на самые чистые чувства и много-много кофе. Очень много кофе.

Эмине-ханым

Но что же происходит сейчас с нашей тонкой и уязвимой, как оказалось, Эмине-ханым? И что там с вопросами? Может, пока мы с вами гуляли улицами Гранд-базара и принюхивались к аромату кофе, он появился? Ханым-эфенди зашла внутрь своей кальянной. Сперва ей показалось, что этот ответ не посмеет проскользнуть за ней, не увяжется надоедливой колючкой и просто отцепится. Она присела за стол с зеленой скатертью и принялась быстро что-то писать, стараясь не поддаться страстям. Но все было тщетно. Это она поймет чуть позже. Давайте дадим ей немного успокоиться и усыпить бдительность. Хотя этого уже не скрыть: безмятежность ее утра была нарушена окончательно; утро разбилось этим ответом на вопрос, которого не было. Ее всегда успокаивало море, но волнения на море в то утро не было, а вот в ней мог зародиться самый настоящий шторм. Все начиналось с удивления. И, конечно, легкой тревоги, что сильное течение нескольких, не имеющих смысла слов может разрушить все построенные когда-то дамбы. А тогда – лавина, поток, сель, грязь. Но волнения пока не было, был только груз одного ответа. Она прожила жизнь, и волнений было чересчур много, видимо, их совсем не осталось. Даже в ее глазах не осталось волнения. Так ей казалось. Не станем ее разубеждать и проявим немного учтивости, и дадим возможность написать несколько строк. Возможно, они помогут.

В ее глазах была тоска по прошлому, по Эртугрул-бею, по дням, когда они были счастливы. В ее глазах были бесчисленные завоевания достойных царей, пряности и специи со всего мира, звонкие ласкающие песни самых красивых наложниц в парче и султанские гаремы. В ее глазах отражались волны нескольких морей, одинокие маяки и чайки, рыболовные баркасы, тяжелые сети, уличные коты, золото браслетов и кулонов.

В ее крови текли реки караванов и странствий, танцы дервишей. В ее глазах была вся ее жизнь и одна слеза, в которой было много-много моря. Очень много моря.

Письмо Эмине-ханым

Беним джаным севгилим Эртугрул, сегодня произошло что-то удивительное, необычное, нестандартное. Глупое, да, именно глупое, – как еще это назвать, я не знаю. Чтобы это ни было, мне кажется, это уже не остановить. Я ощущаю приближение какой-то лавины. Она либо сметет все на пути, ничего не оставив, либо очистит. Я и не знаю, радоваться этому или печаль нахлынет вновь. Но я ощущаю, что должно что-то произойти. Джаным, ты же знаешь, как я не люблю перемены, тем более в моей жизни. Все так устаканилось, как-то успокоилось, а тут предвкушение изменений. К чему бы это все? Никого я не жду уже много лет. Ничего я не жду уже много лет. Ничего мне не нужно. Просто пусть будет так, как я привыкла. Изменить ничего нельзя, а ворошить былое – нет сил. Знаешь, мы очень странные, ко всему привыкаем. С любым грузом жить можно. Но от этого камня на ноге все же очень хочется избавиться.

Э.

Часть 4. Детство. Мачты. Паруса

Энес

Жить в городе у моря – это особое ощущение. Его не понять нам – тем, кто вырос в городах без большой воды, думаю, тут таких немало, да я и сам ваш брат в этом смысле. Наш горизонт заслоняют урбанистические декорации широких улиц и магистралей с автомобилями и высотками. Тот, кому повезло больше, может гнаться за ним по полям или топить в какой-то ближайшей реке. И то, в том случае, если город не застроили так, что горизонта больше не существует вовсе. Да, горизонты сейчас редкость. Супермаркетов – сколько хочешь, а горизонта – нет. Да и моря в наших городах не наблюдается и никогда не было. Мы и близко не жители соленого побережья.

А вот Энесу иногда, казалось, что он сам и есть это море. Но не в смысле – такой же могучий, величественный и важный. Нет, он не ощущал себя умудренным опытом и знаниями старцем, который знал все правильные ответы мира. Но он всегда думал, что лет ему немного больше, чем на самом деле значится в документах. Так бывает и это проходит. Возраст. Он никогда не хотел вернуться в детство, в школу, в университет. Нет, его не мучало ощущение ушедшей легкомысленной юности, хотя, возможно, еще просто рано. Или тем более ностальгии. Возраст. Это новое ощущение, о котором я вам уже поведал выше, было приятным. Ему не хотелось к старым друзьям (с которыми он не общался со времен учебы), не хотелось назад в былое, которое еще не отпускало. И это тоже нормально. Некоторое прошлое и не хочется, чтобы отпускало, а ненужное и тягостное пусть уходит само.

Детство Энеса было прекрасно, мама с отцом старались дать ему с братом все необходимое, как и большинство родителей. Не тех родителей, что получили этот дар или бремя, выбирают второй путь и пытаются всячески отмахнуться от этого, безусловно, дара. Некоторые из них еще прикрываются откупными подарками и прочими отговорками, подобно бумажным зонтикам от солнца, упорно не признавая, что главное задание жизни они провалили или на пути к тому. Но эти зонты все же могут сослужить службу в дни более-менее погожие, а вот если дождь? Так от них толку немного. И вот если начинает накрапывать, и первые капли еще не страшат, чаще всего, такие взрослые ссылаются в своих собственных измышлениях к идее, что инструкции к ребенку не прилагалось. Взятки гладки. Иные же чинно и с достоинством, так обстоятельно и с болью, прежде всего к своей доле, рассказывают, что делают все возможное. Буквально лезут вон из кожи, стараются дать только самое лучшее, прикрывая обычные объятия дорогостоящими приобретениями. Мы пытаемся стать хорошими политиками, бизнесменами, певцами и танцорами, соседями и коллегами, а становимся просто плохими родителями. Мы сами растим подлецов и лентяев. Всегда проще дать гамбургер из ближайшего фастфуда, там же еще и игрушка. И дело тут не в финансовом состоянии родителя – на них можно наткнуться и в дорогом ресторане, и в вагоне метро. Подобные беседы обычно следует вести на подготовленной почве, среди таких же соседей или друзей, дабы не прослыть плохим родителем. Эти красивые, но пустые заменители ласки, родительского внимания, тепла или наказания, их заботы и простых прикосновений взращивают маленьких монстров. От них нет спасения ни самим родителям, ни несчастным, случайно встретивших таких сорванцов в самолетах, в кафе, на улице, в музеях, в том же ресторане или вагоне метро – любое пространство превращается в неконтролируемый зверинец. И буквально через несколько минут этой чудной и увеселительной картины точно становится понятно, откуда у этого карнавала с разбросанной по всем стенам кашей, орами, капризами, плачем, криками, припадками растут ноги. Если это природная деятельность чада, тогда становится чуть легче, но не тише. А вот если же халатная бездеятельность отца, тогда поздравляю вас с кипятком внутри. Мы полнимся особым отвращением к такому воспитателю. В таких разговорах эти родители пытаются отыскать немного участия, поддержки и сочувствия у своих «коллег-родителей», хотя имеют ли право на это претендовать? И, стоит отметить, получают его. Спасибо друзьям. А вот добавь к этой светской, немного театральной беседе маленького кроху, воспитанного такой «правильной» мамашей – куда денутся эти одобрительные кивки и сочувствующие взгляды. Пожелаю им только одного: пусть их планшеты разряжаются как можно реже. Но оставим это на их совести.

В патриархальных турецких семьях иной уклад. Нам же всем нужно простое внимание, особенно в детстве. Самое ценное для Энеса заключалось в том, что мама его просто любила и обеспечила главное, что должен сделать любой родитель. Она дала ему тыл, плечо, благодаря которому он стал тем, кем стал или кем себя ощущал. Ее объятия открыты всегда. Она дала ценное ощущение, которое не заменить и не купить. Которое не покажет ни один гаджет. Понимание того, что в любой самой неприятной и пугливой ситуации, при любом затруднительном решении, ему есть к кому обратиться. С кем поделиться радостью или же смутой. Хотя как и многие из нас, своими трудностями обременять близких Энес хотел менее всего. Нам достаточно просто ощущать их защиту, как когда-то в детстве, и знать, что руки разведены и готовы к объятиям. Энес-бей это знал.

Она не пыталась заглушить его природные, инстинкты мудростью взрослой женщины, смотрела сквозь пальцы на его шалости или грешки юности. Обычные развлечения и увлечения, свойственные возрасту, не рядила в опрятные рясы моралистов. Она позволяла ему идти своим путем. Нравственными речами не вырастить достойного человека. Она никогда не превращала эти огрехи в грехи смертные. Она не запрещала поступать согласно его желаниям и не навязывала свои. Могла тонко и деликатно подтолкнуть к ответу, но если такое не случалось, не впадала в агонию или ярость. Она разрешала то, что ему хотелось (в пределах допустимого), и интерес у Энеса пропадал сам собою. Палками не вбить мораль, ориентиры, вектор. Она вышивается тонкими стежками, долгие годы в характере ребенка. Это даже не краска, которую черпай побольше и мажь по всем углам. Это каждодневный утонченный труд мудрого родителя.

А еще мама приучила Энеса видеть чуть больше. Прогуливаясь по парку, она всегда обращала внимание на красоту первого нежного весеннего цветения абрикоса или же на цвета осенней листвы. На переливы желтого, зеленого и пурпурного на листе клена с тоненькими трещинами-прожилками. Она учила его угадывать в облаках фигуры, слышать, о чем говорят птицы и о чем мечтает кот. Она научила его рисовать чуть лучше, чем умела сама, чувствовать чуть обостреннее, видеть чуть ярче, слышать чуть внимательнее и замечать чуть более уважительно. Она научила молчать. Вдыхать. Она научила прикасаться не только кончиками пальцев. Казалось бы, что тут такого. Но многие из нас смотрят, но не видят, слушают, но не слышат, а это так важно.

Она научила его думать: «Энес, мой добрый мальчик, не старайся думать на два шага вперед. Если у тебя получится подумать на полшага, я буду очень счастлива», – говорила она. Он думал. Научился. Казалось, что самостоятельно, а она была просто счастлива. Как же мы глупы в этом своем, верном лишь от части, убеждении. Мы сами. Сами смогли. Но и оно не является на пустом месте. Ни одно растение не прорастет на почве без удобрения и влаги. Его детство прошло на крышах стамбульских домов с плохими компаниями, которые не раз могли увести не туда, сбить с пути, опустить в самые темные и опасные овраги. С мечтами и горизонтами, с дорогами и сказками, с улыбками близких, с теплом родного города. С просторами и обширной шумной родней. С объятиями доброй бабушки Йишик, с наказаниями (куда без них), с книгами, фантазиями, сбитыми коленками – все как у всех. Да не у всех.

Эмине-ханым

Девочкой Эмине-ханым помнила себя плохо. Времена были тяжелые, бытовых радостей немного. Но в доме всегда было шумно и весело. И все в семье были заняты каким-то своим делом, своими обязанностями. Все время что-то ломалось (как это обычно бывает) и чинилось, готовилось, варилось, парилось, стиралось, натиралось до блеска, обустраивалось, защищалось. Дом просто жил, и в этой жизни не было места ссорам и скандалам, во всяком случае, так это время запомнила Эмине-ханым. Игрушек из детства не сохранилось. Да и нечего было особенно сохранять. Какие там игрушки.

Дети играли в саду с цветами, их головки переворачивались, и они превращались в юбки принцесс. Из листьев делали пупырчатую мантию. На яблоках рисовали ногтем, чтобы выдавить немного мякоти, и та потемнела. Тогда получались глаза и усы, а яблоки превращались в важных кавалеров. Все было просто, бедно, но счастливо. Счастье, оно же не зависит от наличия или отсутствия денег. Тем более в детстве. В детстве ты этого не понимаешь. Конечно, зависит – сейчас это ощущается несколько иначе. Но всегда есть вещи бесплатные, вернее даже сказать, бесценные. А в детстве сад казался целым фантастическим лесом со сказочными животными, в котором можно было читать книгу, рисовать, вышивать и петь, или строить детские замки из песка. И достаточно было просто самых нежных объятий, нежных прикосновений каждого родственника. Тем более, к детям тут особое отношение, более трепетное, чем мы привыкли. Не удивляйтесь если на улице Стамбула вашего, чужого и постороннего, ребенка погладит по голове какой-то усатый прохожий. Если ласково потеребит по розовой щечке приятная дама в вагоне метро, и угостит жменей конфет какой-то торговец сладостями. Тут детство уважают, любят и всячески оберегают. Что же еще может быть настолько ценным, как не детство и юная жизнь? Будущая жизнь будущего взрослого.

Так что скучно или уныло маленькой Эмине никогда не было. К тому же всегда было море и пляж. А это вообще отдельное королевство. Там столько всего красивого и опасного, а от того еще более красивого и привлекательного. Для чего обычные игрушки детей? Они были ни к чему. Ребристые ракушки, полированные стеклышки, камни с прожилками – самые настоящие сокровища со дна, с настоящих разбившихся кораблей. Эту начинку из сундуков море щедро выбрасывало на берег на потеху детворе. Всегда можно было тыкать палкой в медузу, выброшенную на пляж, или найти какую-то звезду в клубке запутанных водорослей в сетях рыбака. Красная была в особом почете. Из ракушек можно было мастерить бусы или браслеты, нанизывая их на леску. Ракушки с дырочками – большая редкость и всегда счастливая находка для маленькой девочки. Мимо такой подвески не пройдешь, она обязательно должна висеть на шее мамы или нужно сделать из нее брелок для ключей отца. Так что забот было немало, как вы понимаете.

Остров казался таким большим, таким интересным, таким родным. Он и был домом, он и стал домом. И пусть к годам девяти она знала его наизусть, но желания уехать у Эмине-ханым никогда не появлялось. Можно было стоять часами на причале и наблюдать, как люди приплывают на паромах или лодках. Как спускаются на берег и сразу теряются в острове, если прибыли впервые. Можно было всегда забежать к отцу в кальянную и просто смотреть, как гости выпускают струи дыма, подслушивая заморские истории полные приключений и непонятных ребенку событий. В летние вечера, когда людей было особенно много, помещение внутри и терраса рядом превращались в настоящую фабрику дыма. В большую паровую машину, которую она никогда не видела. Но представляла из рассказов бабушки именно такой. Это завораживало девочку не меньше, чем мечты о балах и кавалерах-яблоках. С тех пор ничего не изменилось. В этой кальянной теперь заправляет сама Эмине-ханым и все также наблюдает за клубами ароматного дыма, который растворяется и стелется над ее собственным островом детства.

Энес

Мальчиком Энес помнил себя плохо. Времена были уже полегче, хотя семья жила скромно, недолгими периодами даже бедно. Но в доме всегда было шумно и весело. В доме были игрушки: в основном машинки и цветные конструкторы. Непонятно как, но родители всегда умудрялись найти деньги на новую книжку или даже велосипед для детей. Это остается загадкой для него и сейчас. Наверное, разгадать ее получится только тогда, когда он сам станет отцом. Тогда они с братом ссорились за право прокатиться первому на велосипеде. И было понятно, что силы неравны. Но так как Энес был младшим, то катался он вторым, как несложно догадаться. Они с братом редко дрались, скорее, это напоминало неуклюжую возню котят, под присмотром мамы-кошки. Иногда что-то из вещей перепадало ему от старшего брата, или что-то передавали родственники по наследству. Здесь все заботятся друг о друге, так принято и это сплетает, связывает людей. Без кровных уз от природы люди становятся «молочными братьями», прорастают друг в друга этим вниманием и заботой, скрепляются единой цепью, а эти связи так просто не разрушить. Эти переданные вещи, меняя своих маленьких хозяев, сохраняют то, чем так дорожишь, будто иглою сшивают отдельные маленькие судьбы, маленьких людей.

Энес помнил, как мама однажды принесла ему новые сандалии – их отдала соседка Фатима-абла. Ее сын вырос, не успев даже поносить. Они были кожаные красные, с блестящими ремешками и маленькими золотыми пряжками. Они были великоваты, и длины пальцев мальчика не хватало. Приходилось либо упираться пяткой в задник, либо пододвигать пальцы к краю, но тогда они хлюпали, хоть и не слетали. Поэтому было решено надевать их на носок. Какие же они были чудесные, они были самыми красивыми сандалиями в мире. Их не хотелось снимать даже в январе, в них хотелось даже спать ночью. Казалось, что простые детские сандалии превращали ребенка в настоящего султана или супер-героя, подобно волшебному плащу. Так казалось Энесу: в них он мог летать, сражаться с чудищами, завоевывать города и страны. Усы вились над губой и сами закручивались. Школьные тетради превращались в ятаган или колчан со стрелами. Рюкзак становился щитом с полумесяцем и сам собой украшался рубинами с перламутровой вязью. Велосипед уже ни к чему – у него теперь был верный статный вороной конь в попоне с узорчатой сбруей и атласной гривой. Как мало нужно в детстве для счастья или для изображения счастья. Белые носки принес отец. И теперь этот комплект казался совершенным.

Одним утром, Энесу было лет восемь-девять, мама собрала сына на прогулку. Надела футболку с маленьким воротничком: белую с синим корабликом на груди. На ней была нарисованная деревянная мачта с кормой, а алый парус из ткани был закреплен только у верхушки. Так что при каждом порыве ветра он развивался как у настоящего флагмана флота султана. А каким он еще мог быть в детстве? Маме эта футболка очень нравилась и подходила любимому сыну.

Энес сам выбрал шорты в синюю матросскую полоску и надел белые носки с красными сандалиями – теми самыми. Мама с сыном долго гуляли по дивному апрельскому городу, который еще не наводнили толпы туристов и шаблонные заведения. Этот город еще не знал пробок и все прелести мегаполисов, он казался более провинциальным и наивным – городом только «для своих». Он еще не был открыт нараспашку, как сейчас, но при этом и не был скуп даже к тем случайно попавшим на его улицы бродягам. Это был хороший, удивительный, прозрачный весенний день, день, когда мороженое тает еще не так быстро, как в июне, но Энес все же смог посадить пятно на алый парус на груди, чем немного расстроил маму. В городе детства пахло детством и безмятежностью. Он старался не пинать камешки на асфальте, чтобы не повредить свое персональное чудо на ногах. Но стоит сказать честно, получалось это с большим трудом. Его рука сама вырывалась из маминой. Камни магнитом притягивали красные сандалии и, столкнувшись с их носом, летели прочь по мостовой. Энес догонял их и пинал снова, пока камень не терялся в траве или не попадал в канаву. Тогда сразу откуда-то появлялся новый, и так было с каждым подходящим экземпляром.

Мама рассказывала про старые дома, которые украшали улицы Стамбула, и о их прежних жителях. О том, как на ее глазах старик Аман достраивал этаж за этажом в своем доме и теперь открыл гостиницу. Как сносили дом Гюнай-абла, и та отдала их семье чудную вазу с разводами красного стекла по зеленому. Эту вазу Энес хорошо знал, ведь они с братом как-то опрокинули ее на пол, когда играли в доме. Кто из них ее зацепил было непонятно, но ваза уцелела, и мама об этом происшествии не знала. Как абла с соседней улицы выдавала замуж свою старшую дочь, и ту осыпали монетами для богатой жизни в новом доме, а Энес с братом, мешаясь в ногах, собирали эти медяки. Мальчик уже и позабыл эту историю. Они гуляли долго и о чем-то болтали. О чем-то понятном только им двоим – маме и сыну. Казалось, что вот он весь этот мир тут, в крепком узле любящих рук. Почему сейчас мы не ходим с нашими мамами, взявшись за руки. Ведь в этом союзе так много силы и тепла. В этом узле нет никаких тревог и переживаний, бед и обид – все отступает от этого союза. Нет более прочной связи, чем эта – нет и не будет. И поймем мы это, когда наши ладони станут большими. Простая прогулка двух любящих людей. За руки мы теперь берем своих близких в минуты, которые наполнены волнением и иногда это бывает слишком поздно.