Текст книги "Иду на грозу"

Автор книги: Даниил Гранин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Крылов вздохнул. Милое время!

И Аникеев тоже был из того милого времени. Он расцеловал Крылова, потом назвал его идиотом за то, что Крылов не хочет вернуться к нему; поедая судак, изничтожил Лагунова и, выпив кофе, обругал Богдановского.

– Вы злой, – сказала Ада.

Аникеев воинственно выставил челюсть.

– Я слишком умен, чтобы быть добрым. А злые – это полезно. Злые двигают прогресс. Злые ниспровергают авторитеты. Сережа, тебе не хватает злости.

– Исправлюсь, – сказал Крылов.

Аникеев не переставал удивляться: как этому тихоне, простаку удалось сокрушить такую стену? Он допытывался у Крылова, но тот ничего не мог объяснить, он считал, что все произошло само собой.

– Да, человек может много, – сказал Аникеев, – если у него есть правда, он может черт знает что…

– Мсье Крылов?

Перед их столиком стоял профессор Дюра, с которым Крылов познакомился во Франции. Как он изменился! Вместо темпераментного, молодящегося толстяка перед Крыловым стоял печальный, обрюзгший, чем-то неизлечимо больной человек. Дюра рассказал, что недавно умер от лучевой болезни его сын.

– Меня пригласили на симпозиум, – сказал Дюра. – Но я не знаю, зачем я приехал…

Симпозиум открывался завтра, и сейчас в ресторане было много участников. Их можно было узнать по значкам и белым карточкам в петлицах, где было написано имя и страна. Здесь знали друг друга по многу лет, переписывались, спорили и никогда не виделись. Здесь царил особый счет, независимый от знаний, должности, наград. Здесь узнавали друг друга по тому, что сделано этим человеком, по его ошибкам, поискам, находкам. Только имя и работы, которые вставали за этим именем.

– С тобой хочет познакомиться доктор Регнер, – сказал Аникеев.

За работами доктора Регнера Крылов следил давно и отлично представлял себе этого немца с буйной фантазией и, очевидно, буйной шевелюрой, мощного, шумного. Аникеев с удовольствием любовался физиономией Крылова, пожимающего руку кокетливой длинноногой блондинке, которая немедленно принялась фотографировать Крылова.

Когда Крылов вернулся к своему столику, там остался один Дюра, Аникеев и Ада танцевали.

Крылов расспрашивал Дюра о его последних работах. Дюра вдруг вскинул руки, потряс над головой:

– Все бессмыслица. Как вы не видите! Мир сломался. В любую минуту нажмут кнопку – и за несколько минут все кончится. Вся наша наука вместе со всеми академиями и колледжами. Земной шар будет протерт дочиста. Леопарды, детские сады, картинные галереи, миссионеры…

– Шут с ними, с миссионерами… – сказал Крылов. – Охота вам…

– …симпозиумы, и мы вместе с нашими внуками и правнуками, все мы станем нейтронами и электронами и будем носиться по законам Гейзенберга, и сам Гейзенберг будет тоже носиться по своим законам. – Глаза его загорелись угрюмым весельем, он протянул руку, как бы касаясь пальцем кнопки. – Мир полон сумасшедших, подберется какой-нибудь сумасшедший – и мудрецы политики, которые строят прогнозы, – в пыль! Церковь святой Мадлен – в пыль!.. Вся история человечества кончается на этой кнопке, последняя точка истории.

– Неужели вы всерьез думаете, что эту кнопку нельзя уничтожить?

– Поздно. Она существует. Попробуйте уничтожить закон Ома, уравнение Максвелла. Они уже открыты. До них додумались, и сколько бы их ни уничтожали, они появятся.

– В том-то и дело, что ваша кнопка не закон! – воскликнул Крылов.

– О, она больше закона! Она бог! Современная религия. Все мы ходим под кнопкой. Молиться ей надо. В соборах вместо распятия – кнопку. Нет бога, кроме кнопки. Что вы противопоставите ей? Перед кнопкой все глупо – и ложь, и подвиг, и мужество, и даже цинизм. Как вы все можете спокойно жить? Я смотрю и не понимаю – вы что, слепые? глухие? Неужели вы не видите, что все сломалось? Вы думаете, это я из-за сына? Нет, сын – это моя личная трагедия. Рано или поздно каждый уходит, но есть будущее, есть ради чего работать, страдать. Так было всегда. И вдруг кончилось. Впервые. Будущее украдено…

Вся эта сбивчивая, лихорадочная речь начала раздражать Крылова. Дюра нравился ему, он был отличный ученый, и было больно видеть, как страх разъедает этот острый ум. Наворачивать ужасы можно какие угодно. В начале века пугали энтропией, тепловой смертью. Всегда находились устрашители, кликуши. Особенно религия любила рисовать кошмары, конец мира.

– Но бога нет, – подхватил Дюра. – Мы уничтожили свою веру. А что взамен?! Ничего. В чем нравственная опора? Так хоть была вера в бессмертие души…

– С вашей кнопкой богу не справиться, – сказал Крылов. – Лучше верить в человека. Главное – это жизнь, а не угроза жизни. – Они говорили по-английски, и Крылов подбирал слова с некоторым трудом. Ему очень хотелось, чтобы Дюра его понял. – Трагедия в том, что наука открыла атомную энергию слишком рано, когда мир еще не освободился от капитализма. История общества не поспевает за историей науки. Наверное, лет через двести наши страхи покажутся смешными.

– Вы думаете, будет кому смеяться?

– Да, да! – с силой сказал Крылов. – Отрицать всегда легче, чем утверждать. Дорогой Дюра, я не был на войне. Я представляю себе, что даже когда дело плохо и ты окружен, все равно надо драться до последней минуты. А ведь мы с вами не окружены, у нас сил больше, нас больше…

– Я бы мог возражать вам, – сказал Дюра, – но я не хочу выигрывать спор, я не хочу вас переубеждать. Мне надо понять, почему вы спорите… Откуда ваш оптимизм? На чем он…

Он замолчал, глядя на Аду, которая возвращалась с Аникеевым.

Она шла, высоко подняв голову, одинаково красивая для старых и молодых, и они, позабыв о своих спорах, улыбаясь, смотрели на нее.

– Вы все спорите, – сказал Аникеев. – Вам не хватает легкомыслия. Бурное развитие науки нуждается в легкомыслии…

Откуда-то из глубины зала появился Голицын вместе с Лиховым.

Аникеев окликнул их.

– Как ваши дела? – спросил у Крылова Голицын.

– Чудно, – сказал Крылов, – отличная группа подбирается.

– Кто же? – спросил Голицын.

– Я, один я. Зато крепкий, спаянный коллектив.

«И еще Ричард», – подумал он.

Лихов что-то рассказывал Дюра по-французски, и Дюра удивленно и задумчиво смотрел на Крылова.

– Чуть не забыл, – сказал Голицын. – Ко мне обращался Микулин, помните, дипломант Микулин.

– Алеша?

– Ну, я не обязан знать, Алеша он или не Алеша, – проворчал Голицын. – Так вот, он просил ходатайствовать. Может, вы уважите мою просьбу, примете его?

– Так и быть, – сказал Крылов.

На улице накрапывал дождь, редкие листья лежали на асфальте. Было холодно и пустынно. Они шли мимо Манежа.

– Тебе ничего не напомнил этот вечер? – спросила Ада.

– Нет, – сказал Крылов. Понял бы что-нибудь Дюра, узнав, что после их разговора Крылов идет и думает, как убедить Алтынова и Лисицкого вернуться в группу.

И вдруг он припомнил тот вечер с Тулиным и Адой. Только они входили на эту площадь с другой стороны. И встретили тут Женю и Ричарда. Играл карманный приемник. Он даже вспомнил мотив. «И вот снова», – подумал он и посмотрел в ночное небо, закрытое облаками. Придется браться за все сызнова, иначе, совсем по-другому. Или продолжать, но тоже иначе.