Текст книги "Иду на грозу"

Автор книги: Даниил Гранин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

4

Несколько недель Крылов потратил на сооружение специальной установки по измерению заряженности самолета.

Тулин был рад: хоть на время Крылов отцепится. Было утомительно воевать на два фронта: с одной стороны Агатов, с другой – Крылов.

Нужен был высоковольтный выпрямитель. Алтынову, как водится, повсюду отвечали: «Не предусмотрено, почему не оформили заявку в прошлом году?» Крылов поехал с ним в Москву. В главке они долго бродили от стола к столу, пока Алтынов не выяснил, что все зависит от некой Машеньки. Она была какой-то помзамнач, но Алтынов давно убедился, что самые сложные аппараты добываются за самыми невзрачными столами. Машенька была смешливой, конопатой, чем-то похожей на мокрого воробья.

– Рассудите сами, – сказал ей Крылов, – мы только сейчас додумались до новых режимов, как же можно было дать заявку год назад?

– У нас плановое хозяйство, – сообщила она Крылову. – Промышленность не может ждать, пока вас осенит.

Машенька была неуязвима и недосягаема. Алтынов шепнул: «Пригласите ее в ресторан». К удивлению Крылова, она охотно согласилась, и они провели вдвоем прекрасный вечер. Крылов был в ударе, рассказывал про полеты и про свое путешествие на корабле.

Назавтра Машенька организовала сверхсрочный заказ, и оказалось, что ртутник прибудет через месяц. Алтынов был доволен; он дал Крылову заполнять бланк-заказ и ушел с Машенькой заверять какие-то подписи. Когда они вернулись, Крылов весело рисовал схему на оборотной стороне бланка. Обняв при всех Машеньку, он сообщил, что нашел способ моделирования, при котором можно обойтись любым выпрямителем. Установка получается простой, правда, придется кое над чем помудрить, но так даже интересней.

Напрасно Алтынов дергал его за рукав, Крылов твердил свое, пришлось идти отказываться к заму, случай был редкостный, и на разбирательство явился сам начальник. Крылов недоумевал: если уж на то пошло, то вообще по заявкам отпускают слишком щедро. Конечно, легче заказать более мощную установку, чем думать, как выходить из положения. Машенька со своими начальниками слушала его с восторгом, но представители институтов чуть не устроили ему «темную».

Установка получилась кустарнейшей, над Крыловым посмеивались, он не обращал внимания. Ему вспоминался Дан с его умением работать на элементарных схемах; только теперь, на собственном опыте, он начинал понимать, почему Дан избегал заказывать большие, сложные установки. Дан считал, что избыток материальных средств не поощряет мысль. Простенькая установка обнажает сущность явления, заставляет думать над главным. Он часто вспоминал Дана, впервые ему пришлось действовать без всякого научного руководства. Ему не хватало критики, ему не хватало даже Голицына, который так умел выискивать ошибки и требовать новых доказательств.

Между большими пластинами, обклеенными станиолем, висел на шелковых нитях дюралевый самолетик. Шариком на длинной бамбуковой палке нужно было коснуться самолетика в определенной точке, снять заряд, пронести определенным путем до электрометра, коснуться электрометра, снять показания, записать. И так надо измерить полсотни точек. Потом изменить напряжение между пластинами и все начать сначала. Потом изменить положение самолета и начать новый цикл. Алешу поражало, как хватает у Крылова терпения. А Крылов занимался этим вторую неделю. Движения его были отработаны с машинной точностью.

Алеша пробовал ему помогать, и через полчаса у него начинали болеть руки. Неужели это и есть наука, увлекательная, захватывающая?

Под вечер Алешу сменил Ричард. Уселся за электрометр. Разумеется, он-то понимал, что в экспериментальной работе приходится заниматься скучными вещами, но все же это робинзонство, в наш век, при наших возможностях…

– Я бы тоже не стал чикаться, – дотягиваясь, сказал Алеша. – Обеспечьте меня, тогда пожалуйста. Мало напряжение – ставьте большой трансформатор.

Крылов слушал их улыбаясь. Он снял рубашку, остался в зеленой майке, плечи у него были широкие, грудь волосатая, и вообще он оказался куда крепче, чем выглядел в своем мешковатом костюме.

– А что, не так? – спросил Алеша.

– Во времена Фарадея, – сказал Крылов, – талантливых идей было мало, но и денег на науку почти не давалось, теперь же деньги отпускают щедро, а талантливые идеи все еще редки. И конечно, легче потратить лишние деньги, чем придумывать, изобретать, изощрять ум.

– По-вашему, надо меньше тратить денег на науку? Так можно договориться вообще до мракобесия! – воскликнул Ричард.

– А что ты думаешь, – Крылов нисколько не смутился, – может быть, и поскупее надо. Когда у науки вдоволь средств и денег, она становится слишком жирной. Есть, конечно, и крайности. Двухрублевую лампу достать – целая история. Но это уж организация.

Ричард озадаченно молчал.

С этим Крыловым никогда не угадаешь: перевернет все вверх ногами, расставит по-своему, раздразнит, и пошла схватка, – тут уж никакой субординации, ни студентов, ни кандидатов наук, и можно не бояться ляпнуть глупость, и самое главное – есть человек, который внимательно слушает.

Они яростно занимались реформами – отменяли диссертации, снова вводили диссертации, но решили не платить за степени, ибо идущий в науку не должен прельщаться доходами. Открывали институт телепатии, лаборатории хиромантии – будем дерзать, авось получим что-либо новенькое, иначе неинтересно. И вообще ученый, доказывал Крылов, воплощает в себе черты человека коммунизма, поскольку работа для него – потребность, удовольствие.

Алеша кивнул на Крылова:

– Ничего себе удовольствие – махать палкой каждый вечер!

И все рассмеялись, потому что действительно трудно было представить себе более занудную работу.

Когда они остались вдвоем с Крыловым, Ричард вздохнул:

– Наука – это лес дремучий. Не видно ничего вблизи…

Крылов прислушался.

– Все же прочел «Фауста»?

– Прочел. Надо бы еще перечесть, да разве успеешь. Сколько книг написано хороших, кошмар! Человечеству хватит на сотню лет. Да еще сколько фильмов, пьес, музыки! Это если только одни шедевры брать. Хватит. Я бы прикрыл искусство лет на двадцать.

– Вот кто мракобес.

– Все равно на таких, как Агатов, никакие стихи не подействуют.

– Чего это ты так на него?

– Ненавижу бездарности. От них все зло; их надо давить. Их нельзя подпускать к науке. Их надо травить, высмеивать.

– А тебе никогда не приходило в голову, что упрекать человека в бездарности – все равно что смеяться над калекой?

– Хорош калека! Агатов вам шею скрутит, дайте ему только власть.

– Я его иногда жалею. Он несчастный человек. Он пошел не по призванию, он, конечно, не физик, может, у него способности архитектора или председателя колхоза. Кто знает? Когда человек чувствует себя на месте, он становится лучше.

– Оправдываете его? Человек на любом месте должен оставаться человеком.

Крылов выключил напряжение, присел на стол.

– Я давно думаю, что самое важное сейчас – это помочь людям находить их призвание. Вот наша Зоечка, официантка в столовой. Что, она родилась для того, чтобы быть официанткой? Рассмотрим формулу – «от каждого по способностям…». По способностям! А сколько людей не знает своих способностей! Тут, брат, мало того, что вот вам, пожалуйста, учитесь, выбирайте, – все права и возможности. Нужно помочь каждому определить его максимум…

– К Агатову это не относится! – и, не вытерпев, Ричард передал свой разговор с Агатовым.

Крылов вернулся к электрометру, потер красные веки.

– Ничего, обойдется, я поговорю с Тулиным.

– Да, да, Тулин не позволит отослать меня.

Крылов кивнул, и они продолжали работать.

Он нашел Тулина в номере у Алтынова. Там сидел и Агатов.

– Присаживайтесь, – сказал Алтынов.

Они пили чай с медом. Алтынов любил мед, он любил все, что полезно, и устраивал чай с витаминами и прочими необходимыми для организма веществами.

Судя по репликам Тулина, Крылов понял, что речь шла как раз о Ричарде и что Агатов уже изложил причины, по которым отправлял его в Москву. Алтынов не вмешивался, его доброе рыхлое лицо было непроницаемым, лишь иногда он предостерегающе взглядывал на Крылова. Тулин с трудом скрывал раздражение, но все же держался осторожно, говорил про мед, улыбался, и все они выглядели друзьями, по крайней мере приятелями.

– Не удивлюсь, если его отчислят из аспирантуры. С такими взглядами на жизнь полезно поработать годик-другой на заводе, верно? – Агатов посмотрел на Тулина.

– Так считается, – сказал Тулин, – но я не могу знать, не работал на заводе.

– А я работал, – сказал Крылов, – и думаю, что для Ричарда это не обязательно.

– По-вашему, Сергей Ильич, выходит, что повариться в рабочем котле вредно?

– У Ричарда вся семья рабочая.

Тулин громко побренчал ложкой.

– Сережа, я боюсь, что из тебя адвокат никакой.

– Он не считается с Голицыным, – сказал Агатов. – Посудите сами, как может Аркадий Борисович руководить аспирантом, который выступает против него! Нет, нет, пусть ищет себе другого руководителя. Если найдет.

– А что тут особенного? – сказал Крылов. – Можно и против руководителя…

Тулин выразительно посмотрел на него, повернулся к Агатову.

– Яков Иванович, накладывайте, угощайтесь! – Алтынов придвинул банку с медом.

– Денисов хочет критиковать. Стоит ли ему этим заниматься, Олег Николаевич, как по-вашему?

– Я понимаю вас, Яков Иванович, – мягко сказал Тулин. – Конечно, это все осложнит. И без того сложно.

– Вот именно.

Агатов засмеялся, и Тулин тоже изобразил улыбку, но взгляд его оставался жестким, немигающим.

– В липовом меде содержится сорок пять процентов виноградного сахара, – сообщил Алтынов.

– Чудесный мед. А вы любите мед в сотах? – спросил Агатов.

Интеллигенция, думал Крылов, законы цивилизованного общества. Попробуй я сейчас ударь Агатова чайником по голове, меня под суд за хулиганство. А то, что Агатов испакостит жизнь Ричарду, – это не хулиганство. Это – законное разрешение конфликта, вполне культурно.

– Что же будет с Ричардом? – спросил Крылов.

– Это решит Аркадий Борисович, – сказал Агатов.

– А вы ему подскажете?

Агатов даже не посмотрел на него, он отхлебнул чай и обратился к Тулину:

– В Москве могут подумать, что вся история с диссертацией Ричарда – ваших рук дело. Вы подбили аспиранта, чтобы он тайком от руководителя…

– Но вы же знаете, Яков Иванович, я тут ни при чем. Такова уж сила идеи… – И Тулин засмеялся так, что Крылову стало жаль его.

После ухода Агатова Тулин с отвращением сплюнул.

– Гнида…

– Что же будет с Ричардом? – спросил Крылов.

– Агатов как вирус, – сказал Алтынов, – он ждет подходящих условий, тогда он развернется. Чуть только среда будет благоприятствовать, он нам всем покажет кузькину мать. Вы молодые, а я навидался этих типов до войны.

– Уж не думаете ли вы, что я боюсь его? – сказал Тулин. – Мне сейчас просто не с руки с ним возиться. Придет время, я ему припомню.

– Ну, а что же будет с Ричардом? – опять спросил Крылов.

Тулин вскочил, опрокинув стул.

– Ричард, Ричард! Балаболка твой Ричард! Какое он право имел, ничего мне не сказав… У нас и так все трещит, а он тут разжигает страсти. Нашел время ссориться. Так ему и надо. И ты не лезь. Ты не политик, ты ни черта не понимаешь. – И оттого, что Крылов молчал и смотрел ему в глаза, молчал и смотрел, Тулин закричал: – У меня и без того не хватает сил! Со всех сторон… Поймите вы. Или с ветряными мельницами бороться, или работать. Тебе-то что? Праведник! Тебе можно без компромиссов обходиться! За моей спиной… Вся муть достается мне. Ну, а что делать, если время, темп сейчас дороже справедливости? – Он успокоился, накинул на плечи пиджак, пригладил волосы. – Попробуем еще как-нибудь уладить. Но для меня прежде всего условия работы и результаты. Я никого не пожалею ради них. Хоть бы кем угодно пришлось пожертвовать.

Он вышел, Крылов – за ним. В коридоре Тулин обернулся, прошел мимо дверей своего номера, спустился по лестнице. Крылов следовал за ним.

– Отцепись! – сказал Тулин. – Оставь меня!

Возвращаясь назад мимо подстанций, Крылов увидел Агатова внизу, у реки, на метровом уступе. Агатов вынимал из чехла спиннинг, рядом стояло брезентовое ведро, сачок, в пожухлой траве сверкала блесна. Крылов спустился к нему.

– Здесь попадается довольно крупная форель, – сказал Агатов.

– Хороший у вас спиннинг.

– Обратите внимание на катушку – моя конструкция. – Он отвел собачку и щелкнул никелированным тормозом. – Попробуйте!

Крылов взял спиннинг, покрутил катушку. Скрестив на груди руки, Агатов с гордостью слушал щелк тормоза.

– Прошу вас, Яков Иванович, оставьте Ричарда в покое.

– Там, где хариус стоит, в струе слышно: бульк, бульк, – с нежностью сказал Агатов. – Туда и закидывай. Сумеешь точно попасть – он сразу хвать – и тяни.

– Так как же?

– Вас что, Тулин прислал?

– Я сам.

– Лучше вам не вмешиваться.

Он взялся за спиннинг, но Крылов продолжал держать удилище, и бамбук выгнулся.

– Пожалуйста, – попросил Агатов. Он осторожно потянул спиннинг к себе, и бамбук еще больше выгнулся. Крылов подумал, что Агатов сильнее, и вдруг удивился, заметив испуг в его глазах. Крылов шагнул вперед, Агатов отступил, попятился к обрыву.

– Вы что ж это… Подождите, – забормотал Агатов.

– Яков Иванович, а вы мой должник. Помните, тогда у Голицына вы наговорили на меня?

Теперь они стояли почти вплотную друг к другу, оба по-прежнему держась за удилище, за спиной Агатова был обрыв, и Агатов почти не слушал Крылова.

– Вы мне окажете эту услугу – и тогда будем квиты, – сказал Крылов.

Агатов огляделся, и Крылов тоже оглянулся – кругом не было ни души, и Крылов усмехнулся.

– Лично вам я пойду навстречу, – тотчас сказал Агатов, – с удовольствием.

– Вот и хорошо. – Крылов отпустил удилище.

Агатов как-то обессиленно сел на землю, не выпуская из рук спиннинга.

– Вам – да. Именно вам, – повторил он уже несколько тверже. – Как мне обидно за вас! Как к вам здесь относятся! – Он посмотрел снизу вверх на хмурое лицо Крылова. – Для вас я готов. Вы не верите? Думаете, обману? Пожалуйста, при вас напишу Голицыну. Можете сами отправить. Вот только бумаги нет.

Крылов вынул записную книжку. Агатов писал, а Крылов с удивлением думал о том, что, оказывается, сила, простая физическая сила еще кое-что значит для таких людей, древний и, пожалуй, иногда самый чистый способ убеждения.

В гостинице возле дежурной сидел подвыпивший лысый мужчина лет сорока. У него были мокрые губы и выдвинутая вперед челюсть. Он был похож на обезьяну. Дежурная, толстая, красивая женщина, улыбаясь, говорила:

– А я люблю так, чтобы выйти замуж и сразу родить.

Крылов подсел, закурил.

– Я не тороплюсь, – сказала дежурная. – Мне нужен мужчина ведущий. К примеру, научный работник. Вот Лисицкий у нас живет. А то Тулин. Я в семейной жизни кого хочешь устрою. Мне, пожалуйста, директором гостиницы предлагали.

Непонятно было, всерьез она или нарочно поддразнивала. Мужчина сопел, наливался лиловой краской.

– Слишком располагает к себе ваш Тулин, – сказал он. – Все эти ученые сидят на шее государства и сосут и сосут. Когда хочет, тогда и приходит на работу. В шахту бы его… Два года ковыряются, а где продукция? Дали бы мне власть, я бы всех их… Сперва, конечно, по партийной линии.

– А что у них? – спросил Крылов, подмигивая дежурной.

– Материальчик собрать всегда можно. Тулин, говорят, своего дружка Крылова пристроил. Факт. Оба Академию наук критикуют. Сам слыхал. А бытовое разложение – это ж наглядно: со студенткой гуляет. Алтынов покрывает его. У них одна шайка-лейка. По вечерам собираются и шу-шу-шу. И на работе разговорчики. Прогуливается такой прощелыга взад-вперед, руки в брюки, – видите ли, думает! За такую ставку и я могу думать. Эх, мне бы власть, я бы их повернул на сто шестьдесят градусов! Они бы у меня завращались. Всех бы разогнал. Все эти ихние НИИ. Копайте землю со своими профессорами. Спутники, спутники, а что толку от спутников? Летают, а рыбы нет. Студентов развели – это ж форменный разврат. На завод их, чтобы по семь часов вкалывали! А Тулин бы у меня побегал. Ах, ты против, рыпаешься, а ну-ка, голубчик, охладись… Нет, распустили мы, страху нет…

– Тулин и так бегает, – сказал Крылов.

– Э, руководить всякий может. Думаете, я не могу? Чем я хуже? Все на случае построено. Мне случай не выпал, а они проныры. Пиджак у него какой, у Тулина, видели – в клетку, разрезик сзади. По-вашему, как, я такого пиджака недостоин? Вы тоже, видать, из ихних, в одну дуду дуете.

– Иди бай-бай. Жених, – сказала дежурная. – Небось когда почки схватило, к профессору поехал. Все вы такие.

Крылов долго еще сидел с ней и рассказывал про лесные пожары от гроз, про виноградники, побитые градом, про ребят, которые зимуют на Эльбрусе, изучая облака. За этот год он увидел страну так, как никогда. Строители на плотинах, хлопкоробы, трактористы, колхозники смотрели в небо – это они смотрели на него, потому что он жил там, в этом небе, воюя для них с облаками.

Дежурная всплескивала полными белыми руками, ахала, потом сказала:

– Вы на него не обращайте. Ревнует. Он экспедитор. Сватается.

Крылову стало весело. После истории с Агатовым он чувствовал себя сильным и добрым Гулливером. Чего ему злиться, ему жаль этого экспедитора, обворовавшего свою жизнь. Открыть его лысую голову и посмотреть, на что годен, не был же он рожден для того, чтобы стать экспедитором. И человек станет счастлив.

Поднявшись наверх, он отыскал Ричарда в фотокомнате. Там работали Женя, Лисицкий, еще кто-то, при свете красного фонаря мелькали обнаженные руки. Улучив минуту, Крылов шепнул Ричарду:

– Все в порядке.

– Видите, я так и знал: Тулин – железный парень.

Ричард нашел в темноте руку Крылова, пожал ее и уже через несколько минут вместе с Лисицким доказывал Крылову бессмысленность повторных замеров, называл требования Крылова академическими и повторял слова Тулина о решающей роли интуиции.

– Если так работать, как вы предлагаете, то мы результаты получим через год, а то и через два, верно?

– Результат? – Крылов пожал плечами. – Не знаю, да разве в этом дело?

Укладываясь спать, ребята обсуждали эту смешную фразу Крылова. Чем-то она, конечно, смущала. Но следовать примеру Крылова было слишком трудно, да и не очень надежно.

5

За час до вылета Тулина позвали к междугородному телефону. Вернувшись к самолету, он сказал Крылову, что срочно выезжает в город к Богдановскому. Свидания с Богдановским Тулин добивался давно. Богдановский заинтересовался работами группы и, очевидно, согласен как-то помочь. Богдановский был из тех начальников, которых труднее всего застать в Москве. И вот теперь, когда он под боком, глупо не использовать случай. В его распоряжении огромные средства и широкие полномочия. Знакомые археологи с восторгом рассказывали Тулину, как Богдановский щедро давал им машины, людей через свои геологические экспедиции. Стоит заручиться его поддержкой, и никакие агатовы не страшны. Очевидно, у Богдановского какой-то практический интерес. Ну словом, Богдановский – это козырный туз!

– Придется руководить этим полетом тебе, – сказал Тулин. Он расстегнул пуговицы комбинезона, уселся на траву и стал стаскивать с себя робу. – Заодно получу материалы на базе. Да, кого-то мне надо прихватить с собой…

Крылов уныло вертел отвертку. Необходимость руководить полетом пугала его. Он обязательно что-нибудь упустит или напутает. Кроме того, это значит, что некогда будет заняться собственными измерениями.

– Эх ты, эгоцентрик! – сказал Тулин. – Ничего, приучайся, попробуй тяжесть и сладость власти. – Он поднялся, сложил комбинезон. Стройный, в яркой клетчатой рубашке навыпуск, в легких сандалетах, спортивных брюках в обтяжку, он выглядел совсем юношей. – А что, если я возьму с собой Женю, – рассеянно сказал он. – Ей тут особенно делать нечего. Пока я буду у Богдановского, она все оформит на базе.

Несвойственные ему объяснения были похожи на оправдания.

Крылов хотел поймать его взгляд и не мог. Глаза Тулина скользили по полю, по самолету, облепленному людьми, – маленькие, суженные от солнца черные зрачки.

У самолета шла обычная предотлетная суматоха. Грузили приборы, закрепляли приборы. Утренний туман поднимался и таял под солнцем.

– Может быть, лучше взять Катю? – сказал Крылов.

Он почувствовал взгляд Тулина, но опять не успел поймать его.

– Можно и Катю, – равнодушно согласился Тулин. – Вот тебе программа сегодняшних испытаний. Старик, не тушуйся, и будет порядок. Впрочем, каждый знает, что ему делать. Пожалуй, Катя не управится. Там надо порасторопней.

Он направился к самолету, Крылов пошел за ним.

– Олег, – вдруг сказал он, – оставь Женю в покое.

Тулин резко повернулся к нему.

– Слушай, не лезь не в свое дело! – Теперь он смотрел прямо в глаза Крылову. – Ты слишком много берешь на себя.

По трапу поднималась Женя. Ветер раздувал ее платье. Женя опустила руку, придерживая юбку, другой рукой она прижимала к груди ярко блестевший полированный футляр прибора. Волосы падали ей на лицо, она стряхивала их коротким движением головы, но они снова падали, закрывая глаза. Последнее время Женя почти не говорила с ним, но Тулин чувствовал, что между ними установилась связь, невидимая, неслышная, как радиоволны. Пульсировал глазок передатчика: «Ты тут?» – «Я тут». А снаружи все неподвижно и холодно, как штырь антенны.

– Серега, я еще не могу тебе ничего объяснить, – сказал Тулин, провожая ее взглядом. – А вдруг это куда серьезней, чем ты думаешь. – Он было подмигнул, но, посмотрев на Крылова, сказал проникновенно: – Неужто я, по-твоему, не способен на большое чувство? Когда тебе надо было, я помогал. Помнишь, с Леной? А ты по крайней мере не мешай мне. Запомни, в таких делах жалость бессмысленна.

Он отошел, и Крылов смотрел, как он взбежал по трапу, догнал Женю в дверях самолета, заговорил с равнодушно-деловитым видом.

Еще издали Агатов заметил Тулина и Женю, стоящих на верхней площадке. Потом Женя ушла в самолет, и Тулин спустился навстречу Агатову. Они обменялись преувеличенно любезными улыбками. В кабине, стоя на коленях у приборной доски, Ричард разговаривал с Верой Матвеевной и Алешей. Агатов подошел к ним, делая вид, что осматривает свои счетчики. Ричард доказывал, что схему стоит несколько изменить, одновременно он решал Вере Матвеевне уравнение. Ему доставляло удовольствие щеголять своими способностями. Решать в уме, на ходу, задачки, как бы между делом.

– Давай я переключу, – предложил Алеша.

Они осторожно, не отключая напряжения, быстро переменили концы.

– Готово, – сказал Ричард. – А первый корень уравнения будет логарифм К минус логарифм И, – выпалил он.

– Спасибо, – сказала Вера Матвеевна, записывая. – Ты гений. Тебя надо в цирк отдать.

Ричард отряхнул колени. Увидев в конце кабины Женю, окликнул ее. Женя махнула ему рукой:

– Я сейчас!

Ричард пошел к выходу. Заметив Агатова, он отвернулся.

– Минуточку, – сказал Агатов.

Ричард остановился. Агатов, улыбаясь, молчал. Он любил такие паузы.

– Знаете, Ричард, я человек отходчивый, я решил не отсылать вас в Москву. Оставайтесь и спокойно работайте. – Он говорил негромко, но, несмотря на то, что в самолете работало много людей, стучали, передвигали ящики, несмотря на весь шум, он знал, что его слышат, для этого у Агатова существовал специальный голос.

– Да, я человек незлопамятный, – продолжал он. – Хотя вы были неправы, но… бывает. По молодости всякое бывает, когда-нибудь вы убедитесь… А пока будем считать инцидент исчерпанным.

– Спасибо, – сказал Ричард, понимая, что тем самым он как бы признавал свою вину. – Хотя, собственно, не знаю, за что благодарить…

Агатов понимающе кивнул.

– …скорее мне надо благодарить Тулина.

– Тулина? – переспросил Агатов. – Ловко! Вы никак полагаете, что он вас защитил? – Агатов медленно рассмеялся. – Как бы не так! Это я не пошел у него на поводу, у Тулина. Видите ли, я с ним решил посоветоваться. Тогда еще, сгоряча. Ну и он в два счета… – Агатов сморщился, махнул рукой. – А впрочем, не стоит. – Заглянув в окно, он покачал головой. – Чего ж они осциллограф не несут? – И, не обращая больше внимания на Ричарда, спустился с самолета. Он был возмущен: какая низость, какая несправедливость, в любом случае все заслуги приписывают Тулину!

Вскоре он услышал сзади прерывистое дыхание и затем срывающийся голос Ричарда:

– Яков Иванович, я вас не понял, что вы про Тулина…

Агатов, не торопясь, растолковал лаборанту, куда поставить осциллограф, потом взглянул на Ричарда.

– Стоит ли? Не хочется вас расстраивать. – Он сочувственно похлопал его по плечу: «Бедняга, как тебя околпачили!»

– Яков Иванович, прошу вас, мне это очень важно.

Агатов недовольно потер шею.

– Лучше будет, если вы спросите у него сами. Или у Алтынова, он тоже присутствовал. – Агатов помолчал, крякнул. – А-аа, чего ради скрывать? К вашему сведению: Тулин согласился, что вас надо услать в Москву. Он не возразил ни единого слова. Лично у меня такое впечатление, что ему было наплевать. Скорей всего он даже рад был воспользоваться моей вспыльчивостью. – Агатов предупреждающе поднял палец. – Но последнее мое утверждение – сугубо субъективное. Прошу взять его в скобки, поскольку я строго придерживаюсь фактов. Таков мой принцип. Не верите? Выясните подробности у тех, кто был при этом.

К ним быстрым шагом приближался Крылов, за ним – Алтынов.

Агатов ждал, исполненный достоинства, торжествующей правоты. Была еще какая-то надежда, тень надежды, с какой Ричард смотрел на Крылова, или нет, скорее на Алтынова, потому что ему трудно было заставить себя обратиться к Крылову. Но во взгляде, каким скользнул по его лицу Алтынов, мелькнуло похожее на жалость, как будто Алтынов вспомнил что-то относящееся к Ричарду и это вызывало, жалость. Подойдя к Агатову, Крылов попросил отложить какие-то измерения.

– И не подумаю. И вообще, с каких это пор вы тут распоряжаетесь? – сказал Агатов.

Крылов пояснил, что Тулин уезжает и программой будет руководить он, Крылов. Ричард незаметно отошел, им было не до него. Он прислонился к шасси. Катя, пробегая мимо, остановилась.

– Что с тобой?

– Ты не видала Женю?

– Она у диспетчера.

Ричард пошел к вокзалу. Через несколько шагов он бросился бежать. В диспетчерской было полно народу. Женя, облокотясь на барьер, что-то писала. Ричард вытер вспотевший лоб.

– Вернемся к шести вечера, – сказала Женя.

– Ладно, так и пишите, – сказал диспетчер.

Ричард взял Женю за руку. Она обернулась, кивнула ему, передала бумагу диспетчеру. Они вышли в коридорчик.

– Я должен рассказать тебе одну вещь… – начал Ричард.

Женя посмотрела на часы.

– Срочное? У меня ни секунды. Мне еще переодеться.

– Ты разве не летишь?

– Нет, я в город еду.

– С ним?

– Но это ж по делу. Не могу же я! – Она сердито посмотрела на Ричарда и сделала над собой усилие. – Мы ж с тобой договорились.

– Не надо! Не смей с ним ехать! – Он сжал кулаки. – Не смей!

Женя мгновенно закаменела. Подняв брови, произнесла, четко разделяя каждое слово:

– Пожалуйста, не кричи. Я не желаю слушать тебя.

– Не смей, не смей! – исступленно повторял он.

– Ты с ума сошел! Что за тон?

– Женя, прошу тебя.

– До свидания. Надеюсь, к вечеру ты успокоишься.

Каблуки ее гулко стучали по белым плиткам и по коричневым плиткам, каждый стук бил по голове Ричарда, он думал, что череп его расколется. Он побежал за ней.

– Я должен был тебе сказать… Я хотел поговорить… – Голос его падал все ниже, до шепота.

– Приеду – поговорим, – бросила она, не оглядываясь.

Ричард зашел в туалет, намочил под краном платок, обтер лицо. Было без двадцати десять. На аэродроме он увидел Тулина, быстро идущего к шоссе. Ричард отвернулся, боясь, что Тулин заметит его, и так и шел, неестественно отвернув голову.

У самолета на него обрушилась крикливая бестолковщина последних предотлетных минут. Поздышев затейливо проклинал всех ученых, Академию наук и метеорологию. На правой плоскости он только что обнаружил новый датчик; это значило, что просверлены две новые дырки.

– Вы превратили машину в дуршлаг!

Он привел Хоботнева и начал жаловаться ему: по инструкции полет надо отменить и «дырки согласовать» с главным конструктором самолета. И Хоботнев и Поздышев знали, что никто не будет «согласовывать» эти дырки и все равно полет состоится, но Поздышева слушали, делая вид, что положение критическое, и он был доволен. Запасливый Алтынов, исчерпав свои увещевания, достал огромный китайский термос и предложил Поздышеву и Хоботневу горячего кофе.

Неполадки обрушивались на Крылова со всех сторон. Он мужественно, с медлительной улыбкой улаживал одно недоразумение за другим, но им не было конца, и он страдал от своей неспособности руководить. Выяснилось, что забыли проверить сигнализацию. Лисицкий ссылался на Веру Матвеевну, та на Катю, Катя на Алешу, и отчаявшийся найти виновного Крылов сам полез проверять контрольные цепи. Но в эту минуту Вера Матвеевна потребовала вообще изменить план полета, заявив, что Тулин уже неделю обещал ей полет на четырех высотах для взятия проб и она взяла с собой аппаратуру и приготовила таблицы. Катя поддержала ее, смотря на Крылова огромными молящими глазами, и начала объяснять тему своего диплома, а Лисицкий вспомнил, что ему необходим стрептомицин, которого нет в здешней аптеке, и поэтому он просит приземлиться в Адлере: там у него знакомый врач.

В кабине самолета между креслами ползал лаборант, ища свою вечную ручку. Он отказывался выйти из машины, пока не найдет ее.

Алеша сообщил, что отклеилась какая-то трубка держателя, и требовал клей «БФ».

Крылов убеждался, что не только в назначенный час, но и ни завтра, ни через месяц им не удастся вылететь. Раньше, когда Тулин был на месте, тоже возникали всякие случайности, но, разумеется, они были куда проще, судя по тому, как быстро Тулин разрешал их. Крылов каждое требование принимал всерьез. Его поражало, что Алтынов относится ко всему совершенно благодушно. Вместо того чтобы действовать, он рассказывал анекдоты, и экипаж и вся группа беззаботно смеялись.

За десять минут до вылета Крылов окончательно отчаялся и решил отложить полет, Алтынов удивленно уставился на него:

– Что случилось? Почему?

Выслушав Крылова, Алтынов преспокойно сказал:

– Образуется, вы все принимаете в масштабе один к одному.

И действительно, к моменту вылета каким-то чудом все образовалось. Крылов понял, что разобраться в этом – как образовалось, почему не летит Катя, на что согласилась Вера Матвеевна, достал ли «БФ» Алеша – нет никакой возможности, а главное, если он начнет разбираться, тотчас на него свалятся десятки новых вопросов и недоразумений.

Лишь когда самолет поднялся в воздух и горы превратились в мягкие зеленые холмики, до сознания Крылова дошла вся мудрость, заключенная в изречении Алтынова: «Чем меньше ты делаешь, тем меньше тебе надо делать».