Текст книги "Пять дней в Париже"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Покинув Булонский лес в разгар дня, Питер доехал на такси до Лувра и побродил по нему. Экспозиция была замечательно организована; статуи во дворе были такими убедительными, что Питер долго стоял перед ними, завороженный их красотой, чувствуя молчаливую связь с ними. Он даже не заметил стеклянную пирамиду, возведенную прямо напротив Лувра и вызвавшую столько споров у иностранцев и самих парижан. Немного прогулявшись, Питер в конце концов отправился на такси в отель. Он провел в городе несколько часов и снова почувствовал себя человеком. Надежда возродилась в нем: даже если испытания будут неудачными, они все равно смогут как-то усвоить полученную информацию и снова двинутся вперед. Он не собирается хоронить такой важный проект только из-за того, что возникли некоторые проблемы. В конце концов, на слушаниях ФДА дело не кончится. Он пропускал их в течение многих лет, пропустит и сейчас. Что же, разработка займет пять лет, а то и все шесть, а не четыре – ничего страшного. Когда Питер добрался до отеля, у него было расслабленное философское настроение. День клонился к вечеру, никаких сообщений для него не было. Он купил газету и нашел продавщицу, которая сняла ему с витрины золотой браслет для Кэти. Это была красивая толстая цепочка с большим золотым сердцем, свисавшим с нее. Кейт любила сердечки, так что можно было не сомневаться в том, что браслет ей понравится. Отец обычно покупал ей очень дорогие вещи – например бриллиантовые ожерелья и кольца; поскольку Питер знал, что не может соперничать с ним, он обычно выбирал подарки, которые она наверняка будет носить или которые имеют особое значение.

Поднявшись и окинув взглядом пустую комнату, он внезапно вновь забеспокоился. Искушение еще раз позвонить Сушару было велико, но на этот раз он справился с ним. Вместо этого он снова набрал свой домашний номер, но услышал все то же – автоответчик. В Коннектикуте был полдень: наверное, она ушла куда-нибудь на ленч, и одному Богу известно, где их младший сын.

Майк и Пол должны были вскоре приехать из своих школ, Патрик никуда не отлучался, и на следующей неделе они вместе с Кэти собирались поехать отдыхать. Питер же планировал остаться в городе работать, приезжая к ним по выходным, как было всегда, а потом провести вместе с ними отпуск в августе. У Фрэнка отпуск в этом году продолжался два месяца – июль и август, – и Кэти собиралась устроить большой пикник на Четвертое июля33
  Национальный праздник США, годовщина принятия Декларации независимости (1776). – Примеч. ред.


[Закрыть], чтобы открыть сезон.

– Жаль, что я тебя не застал, – сообщил он автоответчику, чувствуя себя полным идиотом. Он терпеть не мог разговаривать с электроникой. – Из-за разницы во времени это очень трудно. Я позвоню тебе еще, пока… О… я забыл сказать, что это Питер…

Повесив трубку со странной усмешкой, он мысленно пожалел, что его слова звучали так глупо. Разговор с автоответчиком всегда заставлял его чувствовать себя неловко.

– Один из заправил империи не может оставить сообщение на автоответчике, – сказал он вслух, чтобы посмеяться над собой.

Растянувшись на обтянутой персиковым шелком кушетке, Питер огляделся, пытаясь решить, что делать с обедом. Можно было отправиться в ближайшее бистро, или спуститься в ресторан, или заказать обед в номер и съесть его, смотря Си-эн-эн или сидя за компьютером. В конце концов он выбрал последнее – как наиболее простое.

Сняв пиджак и галстук, он закатал свои накрахмаленные манжеты. Питер принадлежал к тому типу людей, которые и в конце дня выглядят такими же свежими, как утром. Его сыновья посмеивались над ним, говоря, что он родился в галстуке, что заставляло его с улыбкой вспоминать свое детство в Висконсине. Но Висконсин был далеко-далеко позади. И хотя ему порой хотелось свозить туда сыновей, после смерти родителей и сестры никакого стимула ехать туда у него не было. Иногда он вспоминал о детях Мюриэл, которые жили в Монтане, но ему казалось, что пытаться связаться с ними уже поздно. Они выросли и не узнают своего дядю. Кэти была права. Он опоздал.

Ничего интересного в новостях не было, и Питер погрузился в свою работу. Он был приятно поражен качеством обеда, но, к разочарованию официантки, почти не обратил внимания на сервировку. Блюда были очень красиво сервированы, но Питер разложил перед собой свой ноутбук и принялся трудиться.

– Не выйти ли вам прогуляться, мсье? – по-французски сказала официантка.

Вечер был восхитительный, и город, освещенный полной луной, мог заворожить кого угодно, но Питер заставил себя не обращать на все это внимания.

В качестве награды он решил еще раз спуститься поплавать, когда совсем стемнеет. Однако в одиннадцать часов до него донесся непрекращающийся гудок. Что это – радио, телевизор? Или что-то случилось с компьютером рядом с его кроватью? Сигнал был двойным, сочетая в себе звон колокола и пронзительное завывание. В конце концов любопытство победило лень, и Питер выглянул в коридор, немедленно обнаружив, что звук стал громче, как только он открыл дверь. Другие постояльцы тоже выглядывали из своих дверей, испуганные и обеспокоенные.

– Feu? Пожар? – спросил он у пробегавшего мимо посыльного, который неуверенно посмотрел на Питера и едва остановился, чтобы ответить.

– C'est peut-etre un incendie, monsieur44
  Возможно, это пожар, сударь (фр.).


[Закрыть], – ответил он.

Питер подумал, что, возможно, первое же его предположение было верным. Никто не знал этого наверняка, но и не сомневался, что сигнал объявлял о тревоге. Все больше и больше людей высыпало в коридор, а потом внезапно все вокруг зашевелились, словно весь персонал гостиницы занялся делам. Горничные, метрдотели, официантки, посыльные, уборщицы и gouvernante55
  старший смотритель (фр.).


[Закрыть] их этажа быстро и решительно проходили мимо, стуча в двери, звоня в колокольчики и призывая всех выйти на улицу как можно быстрее: «Non, non, madame66
  Нет-нет, мадам (фр.).


[Закрыть], не надо переодеваться, останьтесь в ночной рубашке». В руках gouvernante была одежда, посыльные несли маленькие сумочки и помогали дамам вывести их собак. Никаких объяснений происходящего пока не последовало, но всем велели покинуть помещение, не медля ни минуты.

Питер поколебался, не зная, брать ли ему с собой свой ноутбук, но потом принял решение оставить его в номере. В компьютере не было никакой секретной информации, только некоторые заметки и его деловая корреспонденция. В какой-то степени он даже почувствовал облегчение от того, что не взял его с собой. Он не стал надевать пиджак и просто положил бумажник и паспорт в карман брюк. Взяв ключ, Питер спустился по лестнице. Впереди шла группа японок в наспех наброшенных костюмах от Гуччи и Диора, позади – обширное американское семейство со второго этажа, несколько арабок, увешанных великолепными драгоценностями, трое красивых немцев, прорывавшихся вперед, и целая стая крохотных йоркширских терьеров и французских пуделей.

В этом торопливом исходе было что-то странно комическое, и Питер улыбался про себя, тихо спускаясь по лестнице и пытаясь не думать о том, как все это похоже на катастрофу с «Титаником». Едва ли, впрочем, отель «Ритц» мог утонуть.

На пути им постоянно попадались сотрудники отеля, которые успокаивали своих подопечных, предлагали помощь, подавали руку, если это было нужно, и приносили свои извинения за причиненные неудобства. Но никто не говорил ни слова о том, почему все это происходило, в чем дело – пожар ли это, или ложная тревога, или какая-либо иная серьезная угроза для постояльцев гостиницы. Но, пройдя мимо роскошных витрин по вестибюлю и выйдя на улицу, Питер увидел команду спасателей, соответствующим образом экипированных, с оружием и щитами. Король Халед и его свита уже усаживались в подоспевшие правительственные лимузины, и Питер решил, что скорее всего все дело в угрозе взрыва. В толпе были две известные французские актрисы с «друзьями», множество немолодых мужчин в компании молоденьких девушек, Клинт Иствуд в джинсах и футболке, только что покинувший тир. Когда все постояльцы отеля вышли на улицу, было около полуночи. На – Питера произвело впечатление, как быстро, профессионально и грамотно была проведена эвакуация. Теперь, когда все оказались на безопасном расстоянии от «Ритца», на Вандомской площади, служащие гостиницы принялись быстро расставлять прямо на газонах легкие столики, предлагая людям закуски и кофе, а также более крепкие напитки. Если бы не позднее время и явное неудобство, а также слабое ощущение опасности, в этом можно было бы найти даже своего рода удовольствие.

– Привет моему ночному сеансу плавания, – сказал Питер Клинту Иствуду, оказавшемуся с ним рядом. Оба смотрели на отель, ища признаки пожара, но их не было. Спасатели уже вошли внутрь – видимо, для того, чтобы искать бомбу. Было ясно, что все началось со звонка с угрозой.

– И привет моему сну, – мрачно усмехнулся актер. – Завтра мне вставать в четыре утра. Это все протянется долго, если они действительно ищут бомбу.

Он подумывал о том, чтобы улечься спать в машине, но у большинства гостей такой возможности не было. Они просто стояли на улице, все еще не оправившись от изумления, прижимая к себе своих собак, «друзей» и маленькие кожаные сумочки с драгоценностями.

Питер увидел, как в двери отеля входит следующая группа спасателей, и подчинился приказу отойти от здания еще дальше. Потом он повернулся и внезапно наткнулся взглядом на нее. Энди Тэтчер, окруженный, как всегда, помощниками и телохранителями, выглядел так, как будто все происходящее его нисколько не занимает. Он был погружен в оживленную беседу со своими спутниками: все это были мужчины, кроме единственной женщины, в которой без труда можно было распознать матерого волка от политики. Она яростно курила, и Тэтчер с явным интересом прислушивался к ее словам. Питер заметил, что Оливия стояла за ними и никто с ней не общался. На нее не обращали вообще никакого внимания, и Питер принялся разглядывать ее с нескрываемым восхищением. Рядом с Оливией не было даже телохранителя; одетая в белый хлопчатобумажный джемпер и джинсы, делавшие ее похожей на школьницу, она рассеянно потягивала гостиничный кофе. Тэтчер и один из его людей попытались заговорить со спасателями, стоявшими в оцеплении, но те только покачали головами. Они явно еще не выяснили, в чем дело. Кто-то вынес раскладные стулья, и официанты стали усиленно предлагать гостям сесть. Принесли вино, люди по-прежнему переносили это неудобство весьма благосклонно. Постепенно вся сцена превращалась в ночной праздник на Вандомской площади. И, не пытаясь даже бороться с собой, Питер продолжал разглядывать Оливию Тэтчер с нескрываемым интересом.

Через некоторое время она незаметно отделилась от группы своего мужа. Телохранители явно потеряли ее из виду и даже не пытались разыскать. Сенатор стоял, повернувшись к ней спиной; за все время после того как они вышли из отеля, он ни разу не заговорил с ней. Он вместе со своей свитой уселся на стулья, а Оливия отошла назад, чтобы взять еще одну чашечку кофе. Она была совершенно спокойна и не проявляла никаких признаков раздражения по поводу того, что муж столь явно игнорировал ее. Питер чувствовал, как она все больше и больше завораживает его, и был не в состоянии отвести от нее взгляд.

Усадив пожилую американку на стул и погладив ее собаку, Оливия поставила пустую чашечку на стол. Официант предложил ей еще кофе, но она с улыбкой отказалась, покачав головой. В ней было что-то очень нежное и светящееся, как будто она спустилась на землю с небес и действительно была ангелом. Питеру трудно было смириться с мыслью о том, что перед ним обыкновенная женщина. Она казалась такой мирной, такой спокойной, безупречной и загадочной, а когда к ней приближались люди – такой испуганной. Было совершенно очевидно, что под пристальными взглядами она чувствует себя крайне неловко; казалось, она только тогда могла быть счастлива, когда на нее никто не обращал внимания. И этим вечером ее действительно никто не замечал. Оливия была так неприхотливо одета, что даже американцы, которых в толпе было предостаточно, не узнавали ее, хотя ее фотографии сотни раз появлялись в газетах и журналах. В течение многих лет она была мечтой обывателей: они цеплялись к ней и пытались застать ее врасплох, особенно в те мучительные месяцы, когда у нее умирал ребенок. Но даже сейчас она вызывала в них любопытство, словно своего рода легендарная мученица.

Постепенно Оливия стала отходить все дальше и дальше от основного ядра толпы, и через некоторое время Питер уже с трудом различал ее. Интересно, была ли на это какая-нибудь причина или она просто бездумно отодвинулась в тень? Ее муж и не смотрел в ее сторону. К отелю подходили припозднившиеся постояльцы, которые возвращались из ресторанов, театров или ночных клубов или просто с вечеринок с друзьями. На площади столпилось немало зевак, бурно обсуждавших происходящее. Они склонны были сваливать все на короля Халеда, хотя в гостинице в это же время находился британский министр, и поэтому прошел слух, что это ирландцы. Приказ полиции запрещал кому бы то ни было входить внутрь, пока не будет найдена бомба или не будет доказано, что ее там нет.

Было далеко за полночь; Иствуд уже давно спал в кабине своего съемочного грузовика, не желая проводить оставшиеся у него четыре часа на Вандомской площади. Питер огляделся и заметил, что Оливия Тэтчер незаметно оторвалась от стоявших кучками постояльцев и перешла на другую сторону площади. Повернувшись спиной ко всем остальным, она так же быстро двинулась к углу. «Интересно, куда это она?» – спрашивал себя Питер. Он посмотрел, пошел ли за ней телохранитель, но женщина была, казалось, предоставлена самой себе. Она ускорила шаги и шла не оборачиваясь. Не отрывая от нее глаз, Питер, не успевший даже задуматься над тем, что он делает, медленно пошел за ней следом. Вокруг отеля была такая суета, что их исчезновение никто не заметил. Правда, Питер не обратил внимания на то, что за ними двинулся какой-то мужчина, быстро, впрочем, потерявший к ним интерес и вернувшийся в самую гущу толпы, где снова началась какая-то суматоха: на глазах у начинавших нервничать спасателей две хорошо известные модели включили CD-плейер и принялись танцевать друг с другом. В это же время прибыли журналисты Си-эн-эн; часть из них немедленно окружила сенатора Тэтчера, расспрашивая о его отношении к терроризму за границей и в Америке. Сенатор отвечал вполне недвусмысленно. Учитывая то, что случилось с его братом несколько лет назад, он решительно осуждал подобного рода практику. Тэтчер произнес небольшую, но довольно пылкую речь, и окружавшие его люди зааплодировали, когда он закончил; после этого репортеры начали обращаться с вопросами к остальным. Интересно было то, что они даже не спрашивали, можно ли поговорить с его женой, словно бы сенатор выступал от имени обоих Тэтчеров. Потом настал черед моделей давать интервью. Девушки заявили, что получают огромное удовольствие от этого вечера и что подобные вещи должны происходить в «Ритце» как можно чаще. Они обе приехали сюда для трехдневных съемок в журнале «Харперс Базар», им очень нравится Париж. Потом они спели небольшую песенку и устроили маленькое шоу на Вандомской площади. Это была очень оживленная группа… Несмотря на возможную опасность, ночь получалась на редкость праздничной.

Но Питера все это уже не интересовало: он следовал за женой сенатора, скрывшейся за углом Вандомской площади. Казалось, она знала, куда идет, и шла очень уверенно, размашистым шагом, так что Питер поспевал за ней с некоторым усилием. Он понятия не имел, что скажет ей, если она остановится, обернется и спросит его, зачем он за ней идет. Он сам не знал зачем. Просто он должен быть здесь. Его словно кто-то позвал в путь, и он шел за Оливией, подчиняясь неслышному приказу. Питер говорил себе, что хочет лишь уберечь ее от возможной опасности в такой поздний час, но не смог бы ответить на вопрос, почему именно он должен быть ее телохранителем.

К его удивлению, она дошла до площади Согласия и остановилась там, с улыбкой глядя на фонтаны и сияющую поодаль Эйфелеву башню. Здесь сидел какой-то старый бродяга, проехал на роликах молодой парень, две парочки целовались на скамейках, не обращая никакого внимания на Оливию, которая, казалось, была счастлива своим одиночеством. Питеру захотелось подойти к ней и, обняв ее, вдвоем смотреть на фонтаны. Но вместо этого он остановился на почтительном расстоянии, не сводя с нее глаз. И вдруг она, к полному смущению Питера, обернулась и вопросительно посмотрела на него, как будто внезапно почувствовала его присутствие, как будто она знала его причину, но все равно собиралась потребовать у него объяснений. Ей было ясно, что он преследовал ее, но она, казалось, ничуть не разозлилась и не испугалась. Питер страшно смутился, когда она повернулась и медленно подошла к нему. Оливия узнала в нем человека, плававшего вчера вместе с ней в бассейне, но Питер покраснел, когда она подошла совсем близко. К счастью, в темноте этого не было видно.

– Вы фотограф? – Вопрос был задан очень тихим голосом. Оливия казалась совсем беззащитной и неожиданно грустной. Это уже случалось с ней раньше – сотни, тысячи раз. Фотографы преследовали ее всюду, торжествуя всякий раз, когда им удавалось поймать момент из ее частной жизни. Теперь она к этому привыкла и неохотно приняла это неудобство как неотъемлемую часть своего существования.

Но Питер покачал головой, почувствовав, что она должна ощущать. Ему было стыдно, что он невольно помешал ее одиночеству.

– Нет, я не фотограф. Простите меня… Я… Мне просто хотелось знать, что вы… Сейчас уже поздно.

Отважившись поднять на нее глаза, он вдруг почувствовал, как смущение уходит, уступая место желанию защитить эту невероятно хрупкую женщину – женщину, какой он никогда раньше не встречал.

– Вы не должны ходить одна в такое время – это опасно.

Оливия взглянула на молодого человека и пожилого клошара и пожала плечами, переведя на Питера заинтересованный взгляд.

– Почему вы пошли за мной? – прямо спросила она, глядя на него своими карими бархатными глазами.

Питеру захотелось протянуть руку и дотронуться до ее лица.

– Я… я не знаю, – честно сказал он. – Любопытство… рыцарство… восхищение… глупость… – Ему хотелось сказать ей, что он ошеломлен ее красотой, но это было невозможно. – Я хотел удостовериться в том, что с вами все в порядке. – И вдруг он решил быть с ней честным. Обстоятельства были несколько необычные, а Оливия казалась человеком, с которым можно разговаривать откровенно. – Вы ведь просто ушли, никому не сказав, да?

Может быть, сейчас телохранители уже обнаружили исчезновение Оливии и повсюду ищут, но ей явно было все равно. Когда она подняла глаза на своего собеседника, Питер подумал, что она похожа на шаловливого ребенка. Он был единственным свидетелем ее поступка, и Оливия это знала.

– Возможно, их это совершенно не интересует, – так же прямо и без всякого сожаления ответила она полным озорства голосом – к немалому удивлению Питера. Без труда можно было сделать вывод, что она совершенно заброшенная женщина. Ни один человек из ее группы не обращал на нее никакого внимания, даже ее муж. – Мне нужно было уйти. Иногда очень тяжело… быть в моей шкуре.

Она снова взглянула на Питера, явно неуверенная в том, что он знает, кто она такая, и не желая раскрывать инкогнито.

– В любой шкуре иногда бывает тяжело, – философски заметил Питер. Ему тоже временами бывало несладко, хотя с ее положением это было не сравнить. Он посмотрел на Оливию с сочувствием. Раз уж он позволил себе этот экстравагантный поступок, не будет никакого вреда, если он зайдет еще дальше. – Можно ли угостить вас кофе?

Оба улыбнулись этому старомодному приему. Оливия заколебалась, не зная, насколько честны его намерения, и Питер, видя, что она сомневается, тепло улыбнулся.

– Это вполне искреннее предложение. Я хорошо воспитан, поэтому вы можете совершенно спокойно принять от меня чашечку кофе. Я бы пригласил вас в ресторан в своем отеле, но у них, к сожалению, сегодня вечером не все в порядке.

Оливия рассмеялась, и ее напряжение явно спало. Она ведь встречалась с ним в отеле, в лифте и бассейне. На нем была дорогая и безупречно чистая рубашка, брюки от костюма и хорошая обувь. Нечто в его глазах заставляло предполагать, что он приличный и добрый человек. В конце концов она кивнула.

– Я бы хотела выпить кофе, но только не в вашем отеле, – чопорно ответила она. – Сегодня там что-то слишком людно. Что вы скажете насчет Монмартра?

– Замечательная идея. Проедемся в такси?

Оливия кивнула, и они отправились на ближайшую стоянку такси. Сев в машину с его помощью, она назвала адрес бистро, которое работало допоздна. Столики там были выставлены на тротуар. Этой теплой ночью им совершенно не хотелось возвращаться в отель, хотя сложившаяся ситуация обоих явно смущала. Первой сломала лед она, посмотрев на него насмешливо.

– И часто вы это делаете? Я имею в виду: преследуете женщин? – Внезапно она почувствовала, что все это ее очень забавляет.

Питер покраснел в темноте кабины и покачал головой:

– Я никогда на самом деле раньше ничего подобного не вытворял. Это со мной впервые, и я до сих пор не понимаю, зачем я это сделал.

Он не стал объяснять ей, что ему по какой-то неведомой причине захотелось защитить ее.

– На самом деле я очень рада, что вы это сделали, – ответила Оливия, чувствуя себя неожиданно хорошо и спокойно в его обществе. Они доехали до ресторана и спустя мгновение уже сидели за столиком на воздухе, попивая горячий кофе. – Наверное, вы поступили правильно, – с улыбкой добавила она. – А теперь расскажите мне о себе.

Она положила подбородок на руки и стала удивительно похожа на Одри Хепберн.

– Рассказывать особенно нечего, – с легким смущением сказал он. То, что он испытывал, было похоже на блаженство.

– А я уверена, что это не так. Откуда вы? Из Нью-Йорка?

Надо же, она почти угадала. Ведь работал он в Нью-Йорке.

– В некоторой степени. Я работаю в Нью-Йорке, а живу в Гринвиче.

– Вы женаты, и у вас двое детей.

Она сама рассказывала ему о нем, задумчиво улыбаясь. Наверное, его жизнь по сравнению с ее полным трагедий и разочарований существованием казалась очень счастливой и заурядной.

– Трое сыновей, – поправил он. – И жена, вы правы.

Питеру вдруг стало отчего-то стыдно. У него – три сына, у нее – маленький мальчик, умерший от рака… Это был единственный ее ребенок, и Питер, как и весь мир, знал, что больше у нее детей не было.– Я живу в Вашингтоне, – тихо сказала она, – почти все время.

Она ничего не сказала ему о том, есть у нее дети или нет, и Питер, естественно, не стал спрашивать.

– Вам нравится Вашингтон? – мягко спросил он, и Оливия пожала плечами, сделав еще один глоток кофе.

Да нет. Когда я была молодая, я его ненавидела. А теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что я должна ненавидеть его еще больше. Дело не в самом городе, а в том, что он делает с людьми, живущими в нем. Я терпеть не могу политику и все, что стоит за этим словом.

Питер видел, с какой страстностью она произнесла эти слова. Но политикой занимались ее отец и брат, ее муж, наконец, и едва ли у нее была возможность избежать ее цепких клешней. Потом Оливия подняла на него глаза, вдруг осознав, что она еще не представилась ему. Хорошо бы он не догадался, кто она такая, и думал, что она обыкновенная женщина – в джинсах, мокасинах и спортивном джемпере. Но по его взгляду можно было понять, что он ее узнал. Скорее всего он пьет с ней кофе в два часа ночи не из-за этого, но все равно ее имя не является для него секретом.

– Я думаю, глупо с моей стороны предполагать, что вы не знаете мое имя, – полувопросительно-полуутвердительно сказала Оливия, глядя на него широко распахнутыми глазами.

Питер кивнул, испытывая к ней острое сочувствие. Конечно, она предпочла бы анонимность, но ее судьба была иной.

– Я знаю, и вы правы: наивно думать, что люди на улицах вас не узнают. Но это ничего не меняет.

Вы вправе ненавидеть политику, вправе делать все, что вам заблагорассудится, например, пойти гулять на площадь Согласия или говорить своим друзьям все, что вам вздумается. Каждый человек нуждается в этом.

Он почти физически ощущал, как ей тяжело переносить свою известность.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Вы говорили, что во всякой шкуре иногда бывает тяжело. В вашей тоже?

Временами, – честно ответил он. – Всем нам иногда бывает тяжело. Я возглавляю крупную фирму, и иногда мне хочется, чтобы об этом никто не знал и я мог делать все, что мне заблагорассудится. Как сейчас, например. – На мгновение ему захотелось быть свободным и забыть о том, что женат. Но он знал, что никогда не сможет поступить так с Кэти. Питер ни разу не изменял ей и не хотел делать этого и сейчас, с Оливией Тэтчер – даже с ней. Впрочем, и она об этом совершенно не думала. – Вероятно, все мы время от времени устаем от жизни и от возложенных на нас обязанностей. Как и вы, наверное, – с сочувствием сказал он. – И ещё мне кажется, что каждому человеку временами хочется вот так уйти на площадь Согласия, скрывшись от окружающих. Как Агата Кристи.

– Меня всегда интересовала эта история, – смущенно улыбаясь, призналась Оливия, – и все время хотелось сделать что-нибудь подобное.

На нее произвело впечатление то, что он об этом знал. Поступок Агаты Кристи, в один прекрасный день просто исчезнувшей, всегда вызывал у нее восхищение. Ее разбитую машину вскоре обнаружили, а сама знаменитая писательница как сквозь землю провалилась. И появилась только через несколько дней, никак не объяснив свое исчезновение. В свое время это вызвало настоящую сенсацию, и все газеты Англии – да и всего мира тоже – только и писали об этом.

– Ну что ж, теперь вы это сделали – по крайней мере на несколько часов. Вы покинули свою жизнь, как и она. – Питер улыбнулся ей, и Оливия снова посмотрела на него своими озорными глазами.

– Но Кристи-то ушла надолго, – засмеявшись, произнесла она. – А я – только на несколько часов. – В ее голосе слышалось явное разочарование.

– Вполне возможно, что в «Ритце» все с ума сходят, разыскивая вас. Наверное, думают, что вас похитил король Халед.

Оливия расхохоталась еще звонче, став совсем похожей на девочку. Питер заказал обоим по сандвичу. Когда их принесли, они оба набросились на них, внезапно почувствовав дикий голод.

– А вы знаете, я не думаю, что они меня вообще ищут. Я уверена в том, что если я действительно исчезну, никто даже не заметит этого, если только в этот день не будет собрания или программной речи в женском клубе. В подобных случаях я могу оказаться очень полезной. В остальное же время моя персона мало кого интересует. Я словно искусственные деревья, которыми украшают сцену. Их не нужно ни удобрять, ни поливать – их просто выкатывают на сцену, когда надо ее украсить.

– То, что вы говорите, ужасно, – упрекнул ее Питер, хотя по тому, что он видел сам, можно было понять, что она права. – Неужели вы именно так воспринимаете свою жизнь?

– Да, скорее всего так, – сказала Оливия, сознавая, как она рискует. Если окажется, что он журналист или, хуже того, репортер бульварной газеты, к утру вся Америка будет перемывать ей косточки. Но в какой-то степени ей было на это наплевать. Временами ей очень хотелось кому-нибудь довериться, а в Питере было что-то невероятно доброе и привлекательное. Она никогда не беседовала ни с кем так, как сейчас с ним, и ей совершенно не хотелось останавливаться и возвращаться в свою жизнь, даже в отель «Ритц». Если бы можно было сидеть с ним на Монмартре вечно…

– Почему вы вышли за него замуж? – осмелился спросить он, когда Оливия положила на тарелку остатки сандвича.

Некоторое время она задумчиво смотрела во тьму, а потом опять перевела глаза на Питера:

– Он был другим. Но все очень быстро меняется. С людьми происходят перемены к худшему. Мы очень нежно любили друг друга, и он клялся мне, что никогда не будет заниматься политикой. На примере карьеры своего отца, из-за которой моя мать страдает всю жизнь, я прекрасно знала, что делает с людьми этот вид деятельности. Энди собирался быть адвокатом. Мы хотели иметь детей, лошадей, собак и жить в сельском доме в Виргинии. Так продолжалось полгода, а потом все кончилось.

В семье уже был политик – брат Энди. Том со временем собирался стать президентом, и я была бы рада видеть Белый дом только раз в году, на Рождество. Но Тома убили через полгода после того, как мы поженились, и Энди совершенно переменился. Я не знаю, что с ним произошло, – возможно, он чувствовал себя обязанным принять знамя, выпавшее из рук брата, и сделать «что-нибудь нужное для страны». Он долго вел такие разговоры, и в конце концов мне надоело их слушать. Постепенно он влюбился в политику. Политические амбиции – это очень тяжелая штука. По-моему, это требует от тебя больше времени и сил, чем любой ребенок, больше любви и преданности, чем любая женщина.

Политика пожирает любого, кто с ней соприкасается. Нельзя любить политику и выжить. Это просто невозможно – я это знаю. Постепенно она съедает всю вашу душу, всю любовь, достоинство и честь, и вы превращаетесь из человека, которым были когда-то, в политика. Недостойная замена, прямо вам скажу. Тем не менее с моим мужем произошло именно это. Энди ринулся в политику и потянул за собой меня. Он обещал мне, что у нас будут дети, и родился Алекс, хотя Энди этого не особенно хотел. Он появился на свет, когда мой муж проводил очередную кампанию, так что его даже не было рядом со мной. Он был далеко, и когда мой малыш умер, – добавила Оливия, и лицо ее словно окаменело. – Такие вещи все меняют. Том… Алекс… политика. Большинство людей этого просто не могут перенести. Мы не смогли. Я не знаю, почему мне казалось, что когда-нибудь все встанет на свои места. По-моему, когда Том погиб, он забрал с собой в могилу лучшую часть Энди. То же самое произошло со мной, когда не стало Алекса. Иногда жизнь становится очень тяжелой. И бывает так, что победить невозможно, как бы ты ни старался, как бы много денег ни было у тебя в сейфе. Я много поставила на эту игру, я участвовала в этом слишком долго. Мы женаты уже шесть лет, и трудности начались сразу.

– Почему вы остались с ним?

Это была странная беседа для двух только что познакомившихся людей. Они оба были удивлены прямотой его вопросов и искренностью ее ответов.

– А что бы вы сделали на моем месте? Я не могу его покинуть. Что я ему скажу? «Мне очень жаль, что твоего брата убили и твоя жизнь пошла наперекосяк… Мне очень жаль, что наш единственный ребенок…» – Она не смогла продолжать, и Питер взял ее руку, которую Оливия даже и не подумала убрать.