Текст книги "Колесо судьбы"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Когда Тана начала учиться в Бостонском университете, ее поразило, как сильно он отличается от «Грин-Хиллз». Обстановка здесь была свободная, люди интересные, с передовыми взглядами. Ей нравилось учиться вместе с юношами. Все время проводились какие-то диспуты. Она успешно занималась по всем избранным ею предметам.
В глубине души Джин гордилась дочерью, хотя теперь они понимали друг друга не так хорошо, как раньше. Она говорила себе, что с годами это пройдет. Сама Джин была занята другим: к весне Энн Дарнинг вновь собралась замуж. Предстояло грандиозное торжество в христианской епископальной церкви, расположенной в Гринвиче, штат Коннектикут, и прием, организованный Джин в доме Артура. Стол в ее кабинете был завален фотографиями, списками приглашенных, счетами от поставщиков. Энн звонила ей по двадцать раз на дню. Могло показаться, что выходит замуж собственная дочь Джин; целых четырнадцать лет она была любовницей и правой рукой Артура и, естественно, привязалась к его детям.
На этот раз Энн сделала удачный выбор, порадовавший Джин: молодой человек тридцати двух лет, приятной наружности тоже вступал в брак вторично. Он был партнером в адвокатской фирме «Шерман и Стерлинг» и подавал большие надежды. Ко всему прочему, у него было собственное состояние. Артур тоже его одобрял. Он подарил Джин золотой браслет от Картье в знак благодарности за ее хлопоты.
– Ты поистине удивительная женщина, – сказал он ей, сидя у нее в гостиной за бокалом виски. Он смотрел на нее и удивлялся, почему он на ней так и не женился. Одно время он подумывал об этом, но теперь ему было хорошо и так. Он уже привык быть один.
– Спасибо за комплимент.
Она поставила перед ним его любимую закуску: кусочки доставленной из Шотландии лососины, положенные на тонкие ломтики черного хлеба; бифштекс с кровью на белых тостах, поджаренные орешки, которые она постоянно держала на случай его визита – вместе с его любимым виски, любимыми пирожными и всем остальным. Она изучила его вкусы досконально, вплоть до сорта мыла и названия одеколона. Теперь, когда Таны нет в доме, ей легче поддерживать состояние готовности. Это и хорошо и не очень. Джин стала теперь свободнее и доступнее; она всегда готова принять его, когда он заглядывает к ней на часок. Но, с другой стороны, в отсутствие дочери она острее чувствует одиночество и больше нуждается в его обществе. В ней пробудилась ненасытность, и ей труднее мириться с его пренебрежением, когда он, случается, не бывает в ее постели полмесяца, а то и больше. Она говорит себе, что ей следует быть благодарной за то, что он все-таки пришел, и за все то, что он сделал для нее и Таны. Но ей хочется большего, страстно хочется видеть его чаще. Так было всегда, со дня их первой встречи.
– Тана, конечно, придет на свадьбу? – спросил он, пережевывая бифштекс.
Джин пожала плечами: она звонила дочери совсем недавно. Тана не ответила на посланное ей приглашение, и мать ее отчитала. Это невежливо по отношению к Энн, она не поймет усвоенные Таной бостонские манеры, сказала Джин. Однако дочь осталась непреклонной.
– Но ведь на ответ требуется одна минута!
Ее тон, как это часто бывало, покоробил девушку. И она сухо сказала:
– Отлично. Тогда передай ей мой отказ.
– И не подумаю. Пошли ответ по почте. В любом случае я считаю, что ты должна принять приглашение.
– Меня это не удивляет: еще один командирский окрик клана Дарнингов. Когда же мы научимся говорить им «нет»! – Каждый раз, когда Тана представляла себе зверское лицо Билли, она вся съеживалась внутренне. – Вряд ли я смогу найти время.
– Ты можешь сделать это, хотя бы ради меня.
– Скажи им, что я тебя не слушаюсь, что я стала совершенно невозможная, прямо лезу на стенку. Говори им что хочешь, дьявол их забери!
– Это твое последнее слово? – Джин с трудом воспринимала слова дочери: по ее понятиям, они были кощунственными – Я об этом не думала, но раз ты спрашиваешь, я отвечаю «нет».
– Ты настроилась на отказ уже заранее.
– Ради всего святого, мам! Пойми, я не люблю их – ни Энн, ни Билли, – запомни это раз и навсегда. Энн мне не симпатична, а Билли я ненавижу всеми своими потрохами. Артур, извини меня, твой предмет, зачем ты втягиваешь меня в свои любовные дела? Я уже взрослая, они – тоже. Мы с ними никогда не дружили.
– Но ведь это свадьба, и Энн хочет видеть тебя на ней.
– Чепуха! Просто она приглашает всех, кого знает, для счета. А меня она зовет, желая оказать любезность тебе.
– Ты не права!
Однако обе они знали, что это так и есть. Джин видела, что дочь отбивается от рук, все более подпадая под влияние Гарри. Теперь Тана имела свои суждения практически обо всем, и они чаще всего совпадали с мнением Гарри. Он побуждал ее размышлять о том, что она чувствует и что думает – по самым различным поводам, – и они стали ближе друг другу, чем когда-либо раньше. Он оказался прав насчет Бостонского университета: тамошняя атмосфера подходила ей гораздо больше, чем обстановка в «Грин-Хиллз». Она и сама ощущала, что заметно повзрослела за этот год. Ей было уже двадцать лет.
– Мне непонятно, Тана, твое поведение. – Мать не хотела оставлять ее в покое и донимала своими глупостями.
– Неужели нам не о чем больше поговорить? Расскажи, как ты живешь?
– Я живу отлично. Но мне хотелось бы, чтобы ты подумала…
– Ну, хорошо! – крикнула Тана в трубку. – Я подумаю. Могу я привести с собой парня? – Может, хоть присутствие Гарри облегчит ей эту пытку.
– Я ждала этого вопроса. Почему вы с молодым Уинслоу не хотите последовать примеру Энн и Джона? Я имею в виду помолвку.
– По той простой причине, что мы не любим друг друга.
– В это трудно поверить. Столько времени…
– Факты упрямая вещь, мам.
В разговоре с дочерью Джин продолжала гнуть свою линию, и Тана на другой день пожаловалась на нее Гарри:
– У меня такое впечатление, что она целыми днями только и думает, как бы достать меня побольнее, и это ей всегда удается – она каждый раз попадает в точку.
– Мой отец тоже на этом собаку съел. Это – необходимое условие.
– Чего?
– Родительства. По их мнению, мы должны проходить проверку некими тестами. Если мы ее не выдерживаем, они повторяют все снова и снова, пока мы не начинаем делать все, как им нужно. Потом эти испытания периодически возобновляются, пока – к пятнадцати или к двадцати годам – они не доводят нас до ручки. – Тана смеялась, слушая его филиппики. Он теперь был еще красивее, чем год назад, когда они познакомились; девчонки сходили по нему с ума. Около него постоянно увивалось с полдюжины претенденток, но он всегда находил время для нее. Тана была у него на первом месте, она была его другом. На самом деле она значила для него гораздо больше, даже не догадываясь об этом. – Это все пустышки, Тэн. Они как мыльные пузыри, тогда как ты – надолго. – Он не принимал их всерьез, независимо от того, как страстно они его добивались. Он никого не обманывал, не внушая ложных надежд, и никогда не забывал о контрацептивах. – К чему мне всякие сюрпризы, Тэн? Покорно благодарю! Жизнь и так коротка, в ней и без того хватает всякого рода стрессов.
Гарри Уинслоу любил удовольствия – и только. Никаких тебе признаний в любви, никаких обручальных колец, сияющих глаз: единственное, что нужно, – пара каламбуров, батарея пивных бутылок и приятное времяпрепровождение, по возможности в постели. Сердце его было занято, хотя он всячески это скрывал, а другие части тела – отнюдь.
– Разве они не хотят большего, Гарри?
– Конечно, хотят. У них есть матери, вроде твоей, и они прислушиваются к материнским советам внимательнее, чем ты. Все они стремятся как можно быстрее выйти замуж и бросить колледж, но я с самого начала даю понять, что я им не помощник в этом деле. А если какая-нибудь из них этому не верит, то очень скоро убеждается в моей правоте. – Он лукаво усмехнулся, и Тана весело рассмеялась. Она знала, что девушки падают «штабелями», едва он посмотрит на них.
Они с Гарри были неразлучны весь год, и подруги завидовали Тане. Им с трудом верилось, что между этими двумя ничего нет – однокашники были заинтригованы этим не меньше, чем Джин. Тем не менее их отношения оставались вполне невинными. Гарри, успевший узнать Тану достаточно хорошо, не делал попыток разгадать причины ее сексуальной сдержанности. Один или два раза он пытался познакомить ее с кем-нибудь из своих друзей, устраивая вполне дружеское «свидание вчетвером», но она отнеслась к этому прохладно. Его товарищ по комнате даже решил, что она лесбиянка, но Гарри его разуверил. Он был убежден, что ее что-то травмировало, но она не выказывала желания говорить на эту тему даже с ним. И он не стал досаждать ей расспросами. Она бывала везде с ним, с его друзьями либо одна, но у нее ни с кем не было романа, в этом он был уверен.
– Как много времени ты теряешь напрасно, малютка, – дразнил он девушку, но она всегда ставила его на место.
– Зато ты не теряешься, успевая работать за нас обоих.
– Но тебе-то что от этого?
– Я подожду до свадебной ночи, – смеялась она.
– Это – благое намерение. – Он церемонно поклонился, и она расхохоталась.
И в Гарварде, и в Бостонском университете их привыкли видеть вместе: они могли все поставить вверх дном, дразня и разыгрывая друг друга и своих товарищей. В один из уик-эндов Гарри купил на распродаже велосипед-тандем, и теперь они гоняли на нем по Кембриджу; Гарри надевал в таких случаях енотовую шапку зимой и соломенное канотье летом.
– Хочешь пойти со мной на свадьбу Энн? – Они шли через кампус Гарварда на следующий день после телефонного разговора Таны с матерью.
– Не очень. Разве там будет интересно?
– Исключено. – Тана улыбнулась с ангельской кротостью. – Но моя мать настоятельно требует, чтобы я пошла.
– Это на нее похоже.
– Она считает, что мы с тобой должны обручиться.
– Я – тоже.
– Прекрасно! Устроим двойное торжество!
Нет, Гарри, кроме шуток, ты хочешь пойти?
– Зачем?
В глазах Таны отразилась какая-то непонятная нервозность, и Гарри пытался угадать ее причины. Он знал ее достаточно хорошо, но время от времени она пряталась, будто улитка в раковину, хотя это ей не вполне удавалось.
– Мне не хочется идти одной. Я не люблю их семью и эту избалованную зазнайку Энн. Она уже была замужем, а теперь ее отец, похоже, решил устроить пир на весь мир. Кажется, на этот раз она не промахнулась.
– Что это значит?
– Это значит, что у ее жениха есть баксы. Что же еще?
– Как трогательно! – Гарри возвел очи горе, чем вызвал смех Таны.
– Всегда полезно знать, чем люди дышат, не правда ли? Свадьба состоится в Гринвиче, после окончания семестра.
– На той неделе я собирался полететь в Южную Францию, Тэн, но, если нужно, я отложу отъезд на несколько дней.
– Тебе это не слишком спутает карты?
– Конечно, спутает. – Он сделал уморительную гримасу. – Но для тебя я готов на все.
Гарри галантно поклонился, и она рассмеялась. Он схватил ее за руку и помог забраться на заднее сиденье велосипеда. Ссадив Тану у общежития Бостонского университета, он заторопился уезжать. В тот вечер у него было назначено решающее свидание: он уже «вложил» в девушку четыре обеда в ресторане «21» и теперь считал себя вправе рассчитывать на дивиденды.
– Как ты можешь так говорить! – возмущалась Тана, еле удерживаясь от смеха.
– Какого дьявола! Что мне, угощать ее до скончания века, ничего не имея взамен? Видела бы ты, сколько она поедает бифштексов и омаров! Мой бюджет трещит по всем швам, а эта особа… – Он улыбнулся при воспоминании о ее необъятном бюсте. – Я потом тебе расскажу, чем у нас кончится.
– Не думаю, чтобы мне это было интересно.
– Ах, простите! Это не для ушей невинной девушки… Ну, я поехал. – Он помахал ей рукой и укатил к себе.
В тот вечер Тана написала письмо Шарон и вымыла голову. На другой день они завтракали вместе с Гарри, и тот рассказал ей о постигшей его неудаче с «обжорой», как он ее теперь называл. Она съела свой бифштекс и большую часть его порции, покончила со своими омарами, а потом принялась за его. После обеда она сказала, что чувствует себя неважно и что ей надо идти готовиться к экзаменам. В результате Гарри не имел за свои старания ничего, кроме внушительного ресторанного чека и ночи спокойного, безмятежного сна.
– Все, я завязал с нею, Тэн. Черт побери, в наши дни они стали ушлые, только и смотрят, как бы тебя захомутать.
Однако стороной Тана слышала, что кто-кто, а Гарри Уинслоу не может пожаловаться на одинокую постель. Она вышучивала и поддразнивала его всю дорогу до Нью-Йорка. Он высадил девушку у ее дома и отправился к себе в гостиницу.
Когда на следующий день Гарри заехал за ней, чтобы отправиться на свадьбу, она должна была признать, что он смотрится очень эффектно: на нем были белые фланелевые брюки, блейзер из голубого кашемира и шелковая кремовая рубашка, сшитая для него по заказу отца в лондонском ателье. Наряд дополнял красно-синий галстук фирмы «Гермес».
– Боже мой! – воскликнула при виде его Тана. – Если у невесты есть хоть капля здравого смысла, она немедленно бросит своего жениха и убежит с тобой.
– Очень мне нужна эта головная боль! – Он невольно залюбовался своей подругой: зеленое шелковое платье выгодно подчеркивало цвет ее глаз; золотистые волосы, прямые и длинные, падали ей на спину – перед этим она расчесывала их щеткой, пока они не заблестели.
Глаза Таны искрились, когда она посмотрела на своего спутника.
– Спасибо, что согласился пойти со мной. Там будет очень скучно, но я к этому готова и ценю твою жертву.
– Глупости! Я вовсе никуда не собирался сегодня. Завтра вечером я вылетаю в Ниццу.
Оттуда он должен поехать в Монако, где его заберет отец на яхту своего друга. Гарри собирается провести с ним две недели, после чего отец продолжит морское путешествие с друзьями, оставив сына одного в доме на Кап-Ферра. «То-то будет житуха!» – хвастливо сказал Гарри, намекая на привольную жизнь, когда он сможет без помех волочиться за француженками. Но Тана при этом подумала с грустью: совсем один в целом доме, не с кем слова сказать, некому о нем позаботиться. С другой стороны, сама она целое лето будет вынуждена оставаться с Джин, выслушивая ее осточертевшие наставления. Она согласилась пойти на работу в «Дарнинг Интернэшнл» на два летних месяца в минуту слабости, чувствуя себя виноватой перед матерью за то, что отвоевала, хотя и не без борьбы, свободу действий.
– Я готова убить себя, как подумаю об этом, – жаловалась она Гарри. – Какая несусветная глупость! Но мне порой ее становится жалко: она бывает так одинока, когда я уезжаю в колледж. Вот я и надумала сделать матери доброе дело, но… Господи, Гарри! Что я сделала самой себе!
– Может, все обойдется, Тэн.
– Хочешь пари?
Стипендию на следующий год ей оставили, но она хотела иметь карманные деньги, чтобы тратить на собственные нужды. В этом смысле работа была кстати, но ее безумно пугала перспектива провести лето в Нью-Йорке, вместе с Джин, ежедневно наблюдая, как она унижается перед Артуром на работе. Самая мысль об этом делала ее больной.
– Мы с тобой проведем неделю на Кэйп-Код, когда я вернусь.
– Хвала всевышнему за это!
Они выехали в Коннектикут и немного погодя вместе с другими гостями уже стояли в епископальной церкви, изнывая от июньской жары и духоты. Но вот церемония закончилась, и все вздохнули с облегчением. Свадебный кортеж двинулся к дому Дарнингов и въехал в неимоверно широкие ворота. Гарри внимательно следил за выражением лица Таны. Она приехала сюда впервые за два года, прошедших после той кошмарной ночи. Ровно два года. Ее бросило в жар при одной мысли об этом.
– Тебе, я вижу, неприятно быть здесь, Тэн?
– Приятного мало. – Она отвернулась и бросила безучастный взгляд из окна кабины.
Он смотрел ей в затылок, ощущая, как внутри ее поднимается напряжение, которое возросло еще больше, когда они припарковались и вышли из машины. Они прошли мимо хозяев праздника, встречающих гостей, и произнесли подобающие случаю слова. Тана представила Гарри Артуру, невесте и жениху и заказала коктейль. Вдруг она увидела устремленные на нее глаза Билли. Он смотрел слишком уж пристально; заметив это, Гарри отошел в сторону.
Тана будто оцепенела. Она несколько раз протанцевала с Гарри, с какими-то незнакомыми людьми, поболтала с Джин и вдруг, в промежутках между танцами, оказалась лицом к лицу с Билли.
– Хэлло! Я сомневался, что ты придешь.
У нее было непреодолимое желание надавать ему пощечин, но вместо этого она отвернулась от него. Ей было невыносимо тяжело даже смотреть на Билли. Они не виделись с того самого вечера, и он выглядел таким же недоброжелательным и злобным, таким же порочным и испитым, как тогда. Она вспомнила, как он избивал ее, а потом…
– Отойди от меня, – сказала она чуть слышным шепотом.
– Зачем так нервничать? Сегодня свадьба моей сестры… Романтическое событие, так сказать…
Тана видела, что он сильно под градусом; недавно состоялся его выпуск из «Принстона», и с тех самых пор он, похоже, пьянствовал без просыпу. Отец взял его в семейную фирму, где сынок будет слоняться без дела и волочиться за секретаршами. Тане захотелось его спросить, кого он изнасиловал в последнее время, но вместо этого она повернулась, чтобы уйти. Он грубо схватил ее за руку.
– Это довольно невежливо с твоей стороны!
Она круто обернулась, стиснув зубы, бешено сверкая глазами.
– Сейчас же убери свои лапы, или я выплесну этот бокал тебе в лицо! – прошипела она.
Рядом с ней, будто из-под земли, вырос Гарри. Не понимая, в чем дело, он насторожился, заметив в ее глазах выражение, какого не видел раньше. Глаза Билли недобро сверкнули.
– Шлюха! – прошептал он со злобой в глазах, сделав омерзительный жест.
Гарри схватил его руку и заломил ее за спину. Билли застонал от боли и хотел дать сдачи, но побоялся привлечь внимание гостей. Гарри схватил его свободной рукой за галстук и едва не задушил.
– Довольно с тебя, приятель? – прошептал он ему в самое ухо. – Тогда давай отваливай отсюда, да побыстрее! – Билли выдернул руку и, ни слова не говоря, отошел. Гарри взглянул на свою спутницу: Тана дрожала с головы до ног. – С тобой все в порядке? – Она кивнула, но он все же не был в этом уверен. Лицо у нее было белое как мел, зубы стучали, несмотря на жару. – Кто это такой? Старый друг?
– Обожаемый сынок мистера Дарнинга.
– Мне кажется, вы с ним встречались раньше.
Она кивнула.
– При не слишком благоприятных обстоятельствах.
Они побыли там еще немного. Заметив, что Тане хочется уйти, Гарри первый предложил это. Они выехали обратно в город. Некоторое время оба молчали. Потом он, видя, что она по мере удаления от дома Дарнингов понемногу приходит в себя, решился задать вопрос. Дело показалось ему слишком серьезным, и он боялся за нее.
– Что это было, Тэн?
– Ничего особенного. Просто старая ненависть.
– Но из-за чего?
– Он – грязный подонок, вот из-за чего! – Для нее это были непривычные слова, и Гарри удивился, когда она произнесла их без тени юмора. – Мерзкий сукин сын! – Слезы жгли ей глаза, руки тряслись, когда она пыталась закурить сигарету, что делала крайне редко.
– Насколько я могу судить, вы с ним не самые близкие друзья, – улыбнулся Гарри, но она ничего ему не ответила. – Что он тебе сделал, Тэн, что ты так люто его ненавидишь? – Гарри было необходимо это знать. Ради нее и ради самого себя.
– Теперь это неважно.
– Нет, важно!
– А я говорю, нет! – вскричала она, и слезы ручьем полились по ее щекам. Два года она держала это в себе и никому не рассказывала, кроме Шарон. Она не встречалась с парнями, не влюблялась, не ходила на свидания. Эта боль гнездилась в ней, не уменьшаясь ни на йоту. – Это больше не имеет значения.
Гарри помолчал.
– Кого ты пытаешься убедить, меня или самое себя? – Он передал ей свой носовой платок, она высморкалась, а слезы все текли по ее лицу.
– Извини, Гарри.
– Не надо извиняться, Тэн. Я – твой друг, не забывай об этом.
Она улыбнулась сквозь слезы и похлопала его по щеке. Однако ужасное воспоминание не покидало ее.
– Ты – лучший из моих друзей.
– Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нем.
– Зачем?
Он улыбнулся.
– Я сейчас пойду и убью его по первому твоему слову.
– О'кей! Иди! – Она засмеялась – впервые за этот день.
– Серьезно, Тэн. Мне кажется, что ты должна выговориться, освободиться от этого.
– Нет, не должна. – Ее это страшило. Как заговоришь о таком? Лучше уж держать это в себе.
– Он к тебе приставал?
– Вроде того… – Тана посмотрела в окно.
– Расскажи мне…
Она посмотрела на него с холодной улыбкой.
– Зачем?
– Затем, что для меня это важно. – Гарри съехал на обочину, выключил зажигание и посмотрел ей в лицо. Он вдруг понял, что разгадка близка: наглухо закрытая дверь может отвориться, он обязан ее отворить ради самой Таны. – Расскажи мне все.
Она взглянула ему в глаза и молча покачала головой, но Гарри не хотел отступать. Он нежно взял Тану за руку и услышал ее безжизненный голос:
– Два года тому назад он меня изнасиловал. Завтра вечером будет ровно два года, славный юбилей.
Гарри стало не по себе.
– Как это было? Ты что, ездила с ним куда-нибудь? Она мотнула головой.
– Нет, – ее голос звучал еле слышно. – Моя мать настояла, чтобы я пошла в их дом на вечеринку, устраиваемую здесь, в Гринвиче. На его вечеринку. Я поехала не одна, а с парнем, который напился и куда-то пропал, а Билли увидел меня, когда я бродила по коридору. Он предложил показать мне комнату, где будто бы работала моя мать, и я, как последняя дура, согласилась. А он завел меня в спальню своего отца, повалил на пол, начал избивать… Он насиловал и избивал меня очень долго, а потом повез домой и разбил машину. – Она начала всхлипывать, слова застревали у нее в горле, казалось, она выталкивает их почти физически. – В больнице со мной случилась истерика… это было уже после того, как приехала полиция… потом приехала моя мать… она мне не поверила, подумала, что я пьяная… а паинька Билли, по ее мнению, не способен сделать ничего дурного… я пыталась рассказать ей в другой раз… – Она закрыла лицо руками. Гарри обнял ее и начал тихонько укачивать. Никто не укачивал в детстве его самого, но он не мог слышать ее горестный рассказ – его сердце обливалось кровью. Так вот почему она ни с кем не хочет встречаться! Вот почему она такая скованная и напряженная.
– Бедный ребенок… бедная Тана…
Он привез ее обратно в город, нашел такое место, где они могли спокойно пообедать, после чего вернулись в гостиницу и долго разговаривали. Тана знала, что ее мать снова останется на ночь в Гринвиче: она жила там всю эту неделю, чтобы ничего не упустить в подготовке свадьбы. Высаживая девушку у ее дома, он спрашивал себя, как повлияет все это на Тану и на их взаимоотношения? Она была самая замечательная девушка из всех, кого он знал, и, если бы только он разрешил это себе, он влюбился бы в нее без памяти. Но Гарри слишком хорошо изучил ее за два года и боялся испортить то, что у них есть. И ради чего? Секса у него хватало, а Тана значила для него гораздо больше. Потребуется немалое время, прежде чем она излечится от ужасной травмы, если излечится вообще. Он может быть ей полезен как друг, если не будет думать о своих собственных потребностях и тащить ее к себе в постель, претендуя на роль врачевателя.
Гарри позвонил ей на следующий день, потом послал цветы, написав в записке: «Забудь о прошлом. С тобой все хорошо. Г.». Из Европы он звонил от случая к случаю, когда выдавалась свободная минутка. Его каникулы были гораздо интереснее, чем ее: они сравнили свои дневники, когда он вернулся в город за неделю до Дня труда; Тана к тому времени закончила работать, наконец-то вырвавшись из фирмы «Дарнинг Интернэшнл». Это было ошибкой, но она выдержала характер до конца. Они уехали на Кэйп-Код.
– Ты не завела какой-нибудь жуткий роман, пока меня не было? – спрашивал ее Гарри.
– Нет. Помнишь, я тебе сказала: это откладывается до первой брачной ночи.
Однако теперь он знал истинные причины ее сдержанности: она была травмирована насилием, и ей надо было переступить через это. После признания ей стало легче. Она наконец начала выздоравливать.
– Не будет у тебя брачной ночи, глупышка, если ты будешь сидеть дома.
Она улыбнулась: было так приятно видеть его снова.
– Ты заговорил, как моя мама. – Как она, кстати?
– Все так же: верная рабыня Артура Дарнинга. Это выводит меня из себя. Я никогда никому не позволю так обращаться со мной.
Он всплеснул руками в притворном отчаянии.
– Черт побери! А я-то надеялся… – Оба расхохотались.
Неделя пролетела незаметно – так бывало всегда, когда им было хорошо. Вдвоем на Кэйп-Код – об этом она могла только мечтать. Гарри прятал свои истинные чувства, и их отношения оставались прежними. Потом они разъехались по своим общежитиям, начав учебу на младшем курсе продвинутого колледжа. Год пролетел незаметно. Следующим летом Тана осталась работать в Бостоне, а Гарри улетел в Европу. По его возвращении они снова отправились на Кэйп-Код, и на этом счастливое время окончилось. Оставался один год до вступления в реальную жизнь. Они, каждый по-своему, старались не слишком забивать себе этим голову.
– Что ты собираешься делать? – хмуро спросила его Тана как-то вечером.
Уступив его настояниям, она согласилась познакомиться с одним из его товарищей, но дело у них не клеилось. Тана не интересовалась им всерьез, чему Гарри был втайне рад. Но он все же надеялся, что такие, ни к чему не обязывающие встречи будут ей полезны.
– Он не в моем вкусе, – возражала ему Тана.
– Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не встречалась целых три года.
– Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.
– Ты – настоящая стерва.
– Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?
– Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
– И что потом? – Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.
– Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. – Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее – от того, чего желал, но пока не мог получить.
– Разве ты не собираешься работать? – изумилась она.
– Зачем? – пробурчал он.
– Безделье недостойно мужчины!
– Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
– Как ты можешь это говорить?
– Но это правда. Все они – просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.
Тана пришла в ужас от услышанного.
– А что скажут о тебе твои дети? – Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.
– Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.
– Вот теперь ты похож на меня.
– Упаси бог! Оба рассмеялись.
– Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?
– А зачем?
– Сейчас же перестань паясничать!
– Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?
– Зачем же тогда ты учился?
– Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.
– Не правда! Ты был прилежным студентом. – Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала:
– Ты готовился к экзаменам не разгибая спины. Ради чего же ты старался?
– Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?
– То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше. За две недели до Рождества ее выбор был сделан.
Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемом доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.
– Ты снова достала меня, подружка.
– Ура! Я знала, что ты согласишься.
Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.
– Твоя мать не будет в восторге, Тэн.
– Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?
– Но что как тебя снова арестуют?
– Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. – Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.
– Не выйдет – я в это время буду в Швейцарии.
– Вот бродяга!
– Я тебе не советую, Тэн.
– Оставь свои советы при себе.
Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.
– Вы слышали печальную новость… – В голосе, звучавшем точно со дна глубокого колодца, была неизбывная печаль.
– Какую?
Он не мог говорить, только плакал, и Тана, еще ничего не зная, тоже начала плакать.
– Она мертва… ее убили вчера вечером, они ее застрелили… мою девочку… мое дитя… – Он не мог продолжать. Тана рыдала вместе с ним, напуганная почти до истерики.
Наконец трубку взяла Мириам. Она тоже была расстроена, но держалась лучше, чем муж. Мириам сказала ей, на какое время назначены похороны, и в утро Сочельника Тана, вся в жару, вылетела в Вашингтон. К тому времени гроб с телом Шарон уже привезли домой. Проститься с нею приехал Мартин Лютер Кинг, который произнес надгробное слово.
В программе новостей центрального ТВ было передано сообщение о смерти Шарон Блейк; фотокорреспонденты ломились в церковь, бесцеремонно направляя вспышки юпитеров в лица убитых горем людей. Фримен Блейк совершенно не владел собой: он потерял обоих своих детей, отдавших жизнь за одно и то же дело. После похорон Тана провела недолгое время в доме своих друзей. Они сидели и тихонько разговаривали.
– Употребите свою жизнь на что-нибудь полезное, дитя, – сказал ей Фримен Блейк, глядя на нее потухшими глазами. – Выходите замуж, рожайте детей. Не надо следовать примеру Шарон. – Он снова заплакал. Доктор Кинг увел его наверх, а к Тане подсела Мириам. Слезы лились в этом доме не переставая, Тана была совершенно обессилена горем и лихорадкой.
– Я так опечалена, миссис Блейк.
– Я тоже. – Ее глаза казались реками, из которых струилась боль. Она прошла через это, но удержалась на ногах. Такую, как она, не могло сломить ничто, и Тана невольно залюбовалась ею. – Что вы собираетесь делать, Тана?
