Текст книги "Джонни-ангел"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Когда Джонни, наконец, позвонил Бекки, она, несмотря на поздний час, взяла трубку уже на втором гудке. Ее мать и остальные дети давно легли, но сама она преданно ждала звонка. И Джонни никогда ее не подводил. Им обоим нравилось хотя бы немного поговорить друг с другом перед сном, каким бы трудным ни был прошедший день. А по утрам Джонни часто заезжал за Бекки и ее братьями и сестрами, чтобы подбросить их в школу, так что почти все его дни начинались и заканчивались одинаково.

– Привет, любимая, как ты? – проговорил Джонни в трубку.

– Хорошо, – так же негромко ответила Бекки. – Мама уже легла, а я любовалась своим бальным платьем. Оно замечательное!

По голосу Джонни понял, что Бекки улыбается, и почувствовал себя счастливым. Бекки в новом платье выглядела просто сногсшибательно, и он был рад, что такая девчонка принадлежит ему.

– Я уверен, на балу ты будешь самой красивой, – убежденно сказал Джонни.

– Спасибо. А что у тебя?

В голосе Бекки прозвучали обеспокоенные нотки. Она знала, что происходит у него дома, знала, что у отца Джонни проблемы с алкоголем. Об этом, впрочем, было известно многим, поскольку Джим Петерсон пил уже много лет. Кроме того, Бекки от всего сердца жалела Бобби – он был таким славным мальчуганом! Нравилась ей и Шарлотта, которая казалась настоящим сорванцом, но в ней было много и от Джонни. Главное, Шарли была умной и доброй – совсем как старший брат и как их мать. Пожалуй, единственным членом семьи Петерсон, которого Бекки совсем не знала, был отец Джонни. Впрочем, узнать его как следует было непросто.

– Все как всегда, – ответил Джонни. – Отец снова заснул перед телевизором, Шарли грустит. Ей давно хочется, чтобы папа посмотрел, как она играет, но он никогда не бывает на ее соревнованиях. Мама сказала – в сегодняшней игре Шарли снова сделала две домашние пробежки, но для нее самой это почти ничего не значит, потому что папа этого не видел. На мои-то игры он всегда ходил – просто ни одной не пропускал, но Шарли – дело другое. Я подозреваю, это из-за того, что она девочка. Папа, наверное, считает, что в женском спорте нет ничего интересного… – Он вздохнул. – Ну почему некоторые люди иногда бывают такими… ограниченными?

Голос Джонни прозвучал почти жалобно. Ради сестры он хотел бы изменить сложившееся положение дел, но не знал, как это сделать. Несколько раз Джонни пытался серьезно поговорить с отцом, но тот вел себя так, словно не слышал обращенных к нему слов. Или ему было все равно? В конце концов, Джонни прекратил свои попытки и начал сам ходить на игры сестры – когда мог, разумеется.

– Кстати, – добавил он, – я закончил писать свою речь. По-моему, получилось неплохо.

– Ты и сам знаешь, что это будет великолепная речь. Самая лучшая за всю историю школы! – Бекки рассмеялась, хотя, говоря так, она нисколько не шутила. Она всегда верила в способности Джонни, к тому же за четыре года они научились оказывать друг другу помощь и поддержку каждый раз, когда это оказывалось необходимо. У родителей – особенно в последнее время – все чаще не хватало на это ни времени, ни сил. В обеих семьях накопилось достаточно проблем, и Элис с Памелой целыми днями крутились как белки в колесе, решая самые неотложные вопросы, касавшиеся в первую очередь их детей. Джонни и Бекки, считавшие себя уже взрослыми, относились к этому с пониманием и не требовали от своих матерей ничего сверх того, что они способны были дать, к тому же нужда во взаимной поддержке еще больше укрепила связывавшие их чувства. В каком-то смысле каждый из них стал для другого самым близким человеком, что не умаляло их любви к своим родным. И все же друг другу они давали что-то такое, чего не мог бы дать никто другой.

– Ну ладно, до завтра, милая, – попрощался, наконец, Джонни. Никаких особых новостей, которые он мог бы сообщить Бекки, у него не было, поскольку большую часть сегодняшнего дня они провели вместе, однако он неизменно придерживался установившегося ритуала. Им обоим нравилось слышать перед сном голоса друг друга.

– Я люблю тебя, Джонни, – негромко откликнулась Бекки, и он представил себе, как она сидит на кухонном табурете в одной ночной рубашке и думает о нем.

– Я тоже тебя люблю, милая. Спокойной ночи. – И Джонни первым положил трубку.

Глава 2

– Боже, какая красота! И тебе очень идет! – воскликнула Элис, когда ближе к вечеру ее старший сын спустился в кухню во взятом напрокат смокинге. Высокий, широкоплечий, стройный, в рубашке с плоеной грудью и белой бутоньеркой в петлице, он выглядел потрясающе элегантно!

– В этом смокинге ты похож на… на кинозвезду, – восторженно произнесла Элис, любуясь сыном. Он действительно мог сойти за самую настоящую знаменитость, однако куда больше Джонни напоминал жениха накануне свадебной церемонии. Впрочем, об этом Элис умолчала, не желая вгонять его в краску.

Джонни несколько раз прошелся перед матерью, чтобы она сумела рассмотреть его со всех сторон, потом открыл холодильник и достал букетик из искусно переплетенных живых роз, который он приготовил для Бекки. Он как раз стоял в прихожей, прижимая к груди прозрачную пластиковую коробочку, когда сверху вприпрыжку спустилась Шарлотта. Увидев брата, она остановилась как вкопанная и восхищенно улыбнулась, едва не уронив баскетбольный мяч, который в последнее время почти не выпускала из рук.

– Ну, как тебе наш Джонни? – с гордостью спросила ее Элис, и Шарли хихикнула.

– Он похож на аиста, – вынесла она приговор, и Джонни, не сдержавшись, весело расхохотался.

– Спасибо, сестренка! Погляжу я на тебя, когда ты доживешь до выпускного класса. Готов спорить, ты будешь выглядеть еще глупее в белом бальном платье и с баскетбольным мячом в обнимку. А то еще наденешь свою бейсбольную перчатку и шиповки, если до той поры ничего не изменится.

– Да, я такая! – Шарли снова улыбнулась, потом покачала головой и окинула брата еще одним, более внимательным взглядом. – Нет, ты на самом деле здорово выглядишь, – сказала она с необычной для себя серьезностью. Как и мать, Шарли считала, что их Джонни – самый красивый, самый лучший, и гордилась им.

– Сегодня наш Джонни выглядит гораздо лучше, чем просто «здорово», – поправила Элис и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать сына в щеку, а потом вынула из кармана фартука фотоаппарат и дважды щелкнула Джонни, прежде чем он успел отвернуться.

Из кухни бесшумно появился Бобби и тоже уставился на брата.

– Ну как я тебе, братишка? – шутливо обратился к нему Джонни. Бобби, как всегда, не ответил, но весь его изумленный вид выдавал глубокий интерес к происходящему и даже что-то вроде одобрения. Только отца еще не было дома, и он так и не увидел Джонни в торжественном смокинге.

– Пожалуй, я заеду за Бекки, иначе мы можем опоздать, – проговорил Джонни, несколько смущенный всеобщим вниманием, и двинулся к двери. Мать и сестра провожали его восхищенными взглядами. В последнюю секунду он на мгновение обернулся, чтобы помахать им рукой на прощание, потом вышел во двор, и уже через минуту они услышали шум мотора удаляющейся машины.

Когда он подъехал, Бекки уже ждала его на парадном крыльце. На ней было белое атласное платье, которое Джонни выбрал по каталогу. Оно прекрасно облегало ее стройную фигуру, но в то же время было достаточно пышным, делая Бекки похожей на фею из волшебной сказки, как сказала Сэнди. Свои длинные светлые волосы она собрала на затылке в пучок, а на ноги надела белые атласные туфельки на высоких каблуках, которые давно приглядела в городском универмаге и на которые полгода копила деньги.

Подойдя к Бекки, Джонни церемонно поклонился, потом не спеша прикрепил к лифу ее платья букетик из белых роз, а она ответила влюбленной улыбкой. Не удержавшись, Джонни поцеловал Бекки, и стоявшие тут же Питер и Марк разразились такими громкими криками и свистом, что из кухни на шум прибежала Памела.

– Вы оба словно сошли с картинки модного журнала, – сказала она со счастливой улыбкой. Сегодня Бекки была особенно прелестна, да и Джонни выглядел старше своих неполных восемнадцати. – Желаю чудесно провести время, детки. В конце концов, это ваш первый и последний выпускной школьный бал. Когда-нибудь он станет для вас дорогим сердцу воспоминанием, так что наслаждайтесь каждой минутой и постарайтесь получше запомнить сегодняшнюю ночь. – Памела говорила со слезами на глазах. В свои годы она научилась дорожить каждым мгновением, на своем горьком опыте убедившись, что единственное, что остается в жизни с человеком, – это его воспоминания.

– Мы постараемся, мам, – жизнерадостно откликнулась Бекки и, поцеловав мать в щеку, села в машину Джонни.

– Смотри, езжай осторожнее, – напутствовала Памела кавалера дочери, хотя и знала, что в этом нет особой нужды. Несмотря на юный возраст, Джонни был разумным и ответственным молодым человеком. Он никогда не превышал скорость и не лихачил из одного лишь желания «козырнуть» перед Бекки своей неустрашимостью и умением водить машину. Просьба быть поосторожнее сорвалась у Памелы с языка просто потому, что так говорят все матери.

В ближайшем ресторане Бекки и Джонни встретились с группой друзей-одноклассников. Настроение у всех было приподнятое, и девочки тут же принялись обсуждать наряды друг друга. У многих тоже были приколоты к корсажам букетики цветов, а у мальчиков белели цветки в бутоньерках. То и дело раздавался беззаботный, счастливый смех молодых, уверенных в себе людей, перед которыми лежит вся жизнь.

В восемь пятнадцать вся группа, по-прежнему пребывавшая в отличном настроении, отправилась в школу на выпускной бал. Одна пара села в машину к Джонни и Бекки, поскольку до ресторана их довезли родители. Школьное здание находилось совсем недалеко, и к девяти вечера праздник был в самом разгаре.

Для всех выпускников это была счастливая, незабываемая ночь. В актовом зале играл настоящий оркестр, потом включили аппаратуру, и один из старшеклассников взял на себя роль диск-жокея. Музыка была самая клевая, угощений тоже хватало. Большинство выпускников твердо решили провести эту праздничную ночь трезвыми, поэтому лишь несколько сорвиголов тайком пронесли в школу пиво и спиртное покрепче. Недавние школьники веселились и флиртовали напропалую, никто не ссорился, правда, одна драка все же случилась, но, к счастью, зачинщиков удалось быстро растащить. В целом вечер прошел мирно, без происшествий, и в полночь, когда танцы закончились, выпускники собрались на школьном крыльце, решая, куда двинуться дальше. Неподалеку находилось круглосуточное кафе, куда все они любили бегать за гамбургерами и колой, а несколько парней планировали попытать счастья в местном баре, проникнуть в который им должны были помочь поддельные удостоверения личности.

Джонни и Бекки весь вечер танцевали, смеялись и шутили с друзьями и теперь собирались пойти вместе со всеми в «Кафе Джоя», чтобы подкрепиться гамбургерами и молочной болтушкой. В половине первого, посадив в машину еще одну пару – ту самую, которая осталась «без колес», – они отъехали от школы. Почти в то же самое мгновение их обогнал кабриолет с откидным верхом, в который набилось не меньше десятка мальчишек из школьной футбольной команды. Они посылали девушкам воздушные поцелуи, яростно сигналили и криками подначивали Джонни, вызывая его прокатиться наперегонки, но он только улыбался в ответ и отрицательно качал головой. Он никогда не любил подобные забавы – особенно сейчас, когда у него в машине были пассажиры. Продолжая улыбаться, Джонни дважды нажал на сигнал своего автомобиля, и кабриолет под визг покрышек умчался вперед и круто свернул на ближайшем светофоре на боковую улочку, держа курс на единственный в Сан-Димасе бар, где на возраст клиентов не обращали особого внимания.

Бекки и вторая девушка болтали и смеялись, когда машина Джонни приблизилась к тому же перекрестку. Они двигались довольно медленно и выехали на пересечение улиц, когда красный сигнал светофора сменился зеленым. Джонни как раз рассказывал сидевшему на заднем сиденье товарищу об одном общем знакомом из школьной футбольной команды, когда боковым зрением уловил какое-то движение справа. В ту же секунду раздался резкий гудок, за которым последовал отчаянный скрип тормозов. Повернувшись в ту сторону, Джонни увидел уже знакомый кабриолет, который обогнал их пару минут назад. Теперь он с огромной скоростью мчался по боковой улице в обратном направлении и отчаянно сигналил, обгоняя остановившиеся на светофоре машины. Еще немного, и он вылетит на перекресток!

Джонни нажал на педаль тормоза, но уже в следующее мгновение с ужасом понял, что остановиться вовремя ни он, ни вторая машина не успеют. Тогда он резко вывернул руль, уходя от столкновения. Рядом с ним испуганно вскрикнула Бекки.

Все, что произошло дальше, никто из них не смог бы описать в подробностях. Послышался громкий удар, и во все стороны брызнули сверкающие осколки стекла. Заскрежетал раздираемый металл. Впоследствии девушка, сидевшая на заднем сиденье, сказала – ей показалось, будто они на полном ходу врезались в каменную стену. Машина Джонни завертелась вокруг своей оси и заскользила куда-то в сторону. Он делал все, что мог, чтобы остановить это скольжение, но машина не слушалась руля и замерла, только когда ее притиснул к разделителю тормозящий юзом грузовик. Кабриолет тоже развернуло и отбросило в сторону – в гущу отчаянно сигналящих машин. Его пассажиры вылетели из салона и рухнули на мостовую и на капоты ближайших автомобилей. Внутри остался только водитель, зажатый покореженным металлом.

Потом мир перестал вращаться и наступила сверхъестественная тишина. Как впоследствии заявил один из свидетелей, лобовое стекло машины было смято как целлофановая обертка от гамбургера, с заднего сиденья доносился негромкий стон, а белое платье пассажирки на переднем сиденье было сплошь покрыто кровавыми пятнами. Бекки – это она сидела впереди – была без сознания. Джонни тяжело навалился грудью на рулевое колесо и не шевелился.

Ремни безопасности у всех четверых были пристегнуты.

Казалось, прошла вечность, прежде чем в машину заглянул какой-то мужчина с электрическим фонариком в руке. Он слышал тихий стон с заднего сиденья, но вдали уже раздавались сирены санитарных машин, и он не стал никого трогать. Вокруг хлопали дверцы – другие люди выбирались из своих замерших в беспорядке машин. На обочине сидели несколько подростков в изорванной, окровавленной одежде – вид у них был ошарашенный. В результате аварии было разбито пять легковых автомобилей и грузовик. Когда подъехала первая «Скорая помощь», кто-то сказал выскочившим из нее медикам, что водитель грузовика погиб. Другой мужчина указал на смятую в лепешку машину Джонни.

– Там несколько подростков, – сказал он. – Поспешите, мне кажется – они еще живы, я слышал, как кто-то стонал.

С этими словами он вернулся к своему автомобилю, а медики бросились к машине Джонни. Несколько секунд спустя на перекресток прибыли еще две «Скорых» и спасатели из городской пожарной команды. Замелькали огни ручных фонариков, санитары и фельдшеры сновали между машинами, заглядывали в окна, помогали пострадавшим выбраться из салонов и оказывали им первую помощь. Спустя несколько минут на обочине уже лежали четыре неподвижных тела, с головой накрытых клеенкой, – в том числе водитель грузовика. Пожарные спасатели и один из медиков извлекли из разбитой машины Бекки. Она едва держалась на ногах, из рассеченного лба стекала на платье кровь, и санитар повел ее к машине «Скорой». Юноша и девушка на заднем сиденье были в шоке, но, похоже, не пострадали. Они сами выбрались из машины, и спасатели отвели их в сторону. Тем временем первый медик вернулся к машине и, просунувшись в салон, нащупал пульс у Джонни, потом чуть приподнял его голову и посветил в глаза фонариком. Лицо юноши было белым как бумага, на лбу вздулась огромная шишка, медик сразу понял, что юноша мертв – у парня была сломана шея. Медик знаком подозвал двух спасателей.

– Водитель мертв, – сказал он негромко, чтобы никто не услышал. – Доставайте его, а я схожу за носилками.

Когда поднесли носилки, пожарные осторожно извлекли тело и накрыли клеенкой. Как раз в этот момент Бекки выглянула из машины «Скорой помощи», где ей оказывали помощь.

– Эй, что это вы делаете?! – крикнула она. – Зачем вы закрыли ему лицо?!

И, оттолкнув руки пытавшихся удержать ее медиков, Бекки бросилась к носилкам. Кровь все еще текла по ее лицу и капала на платье, весь верх которого стал из белого красным. Подбежав к носилкам, на которых лежало тело Джонни, она попыталась откинуть клеенку с его лица, но один из спасателей удержал ее за руки. Бекки боролась изо всех сил, но вырваться не могла.

– Ну, идите же сюда, мисс, – негромко уговаривал рыдающую Бекки спасатель. – Садитесь лучше в машину… С вами все в порядке, но вам все равно нужно показаться врачу. Сейчас мы отвезем вас в больницу и…

Но Бекки не слушала его, с ней случилась истерика. Она кричала, вырывалась, царапалась.

– Мне нужно к Джонни! – снова и снова повторяла Бекки. – Я должна быть с ним, ну как вы не понимаете?! Я… я… – Ей не хватало воздуха, она захлебывалась рыданиями, и спасатель крепко прижал ее к своей широкой груди.

– Ведь это же Джонни, понимаете? Он не может… не может… О боже!.. – Ноги отказывались ей служить, и, ослабев от горя, Бекки без сил опустилась на мостовую. Воспользовавшись этим, спасатель подхватил ее на руки и отнес в машину «Скорой помощи». Там медики ввели ей успокоительное, и минуту спустя машина отъехала.

Полиции и спасателям потребовалось около двух часов, чтобы восстановить движение и отправить раненых в больницы. Подростков – виновников аварии полицейские сами развезли по домам, предварительно позвонив их родителям. Пятерых погибших коронерская служба забрала в морг, и полицейские из дорожного патруля отправились по их адресам, чтобы сообщить страшные новости родственникам. Водитель грузовика жил в другом штате, поэтому его родных не стали разыскивать, а уведомили по телефону транспортную компанию, в которой работал погибший. Но четверым полицейским выпала тяжкая обязанность лично посетить дома погибших и встретиться лицом к лицу с их близкими.

Сержант дорожного патруля, отправившийся домой к Петерсонам, слышал о Джонни – его дочь училась в одном классе с Шарлоттой. Он был опытным полицейским и уже не раз выполнял подобные задания, однако сейчас сержант боялся того, что ему предстояло, больше обычного. Как он будет смотреть в глаза матери Джонни? Что он ей скажет, чем утешит?..

Было три часа ночи, когда сержант позвонил у двери дома Петерсонов. Никто ему не открыл, и спустя какое-то время он снова нажал кнопку звонка. На сей раз за дверью послышались шаги, щелкнул замок. На пороге стоял Джим Петерсон в пижаме и шлепанцах на босу ногу, из-за его плеча выглядывала Элис.

– Что случилось, сэр? Вы кого-то ищете?

Никаких проблем с Джонни у них никогда не возникало, и сейчас ни Джим, ни Элис даже представить себе не могли, что полиция могла задержать их сына за какое-то правонарушение. Конечно, они знали, что его ровесников, бывало, арестовывали за превышение скорости или за появление на улице в нетрезвом виде, но Джонни… Нет, это было невероятно!

– Нет, я никого не ищу. Я по поводу вашего сына. Вы позволите мне войти? – вежливо спросил сержант, и родители Джонни отступили в сторону, пропуская его внутрь. Из прихожей все трое прошли в гостиную. Там сержант с мрачным видом остановился на пороге.

– Два часа назад на перекрестке Центральной и Гринфилд-стрит произошла серьезная авария, – начал он, и Элис машинально схватилась за рукав пижамы мужа. Гринфилд-стрит находилась совсем недалеко от школы, где учился Джонни.

Сержант, внимательно следивший за обоими, угрюмо кивнул, словно подтверждая сказанное.

– Мне очень жаль, мэм, но ваш сын Джон Петерсон погиб. Столкнулись шесть машин, кроме вашего сына, пострадало еще несколько человек. Примите мои искренние соболезнования.

– О боже!.. – проговорила Элис помертвевшими губами, чувствуя, как ее охватывает паника. – Нет, не может быть… Вы, наверное, ошиблись… Джонни не мог… Вы уверены, что это он?

Джим, в отличие от Элис, не произнес ни слова. Почему-то он сразу поверил, что с их сыном случилось страшное, и по его щекам потекли слезы.

– К сожалению, да, уверен. – Патрульный на мгновение опустил голову. – Другая машина, двигавшаяся на большой скорости, столкнулась с автомобилем, которым управлял ваш сын. Джонни ничего не мог сделать, чтобы избежать столкновения. Поистине ужасно, когда погибают такие молодые люди. Поверьте, миссис Петерсон, я знаю что вы сейчас чувствуете и очень сожалею…

Элис хотелось сказать, что он даже не представляет что она сейчас чувствует, но ей язык не повиновался. В голове царил сумбур, колени подогнулись от слабости. Элис была на грани обморока, но сержант, внимательно за ней наблюдавший, успел вовремя подхватить ее и усадить на диван.

– Принести вам воды, мэм? – предложил он.

В ответ Элис только молча покачала головой. Слезы заструились по ее щекам, губы задрожали, но она все же сумела спросить:

– Г-где он сейчас? – Голос ее звучал хрипло, а перед глазами вставала ужасная картина: Джонни, ее Джонни с пробитой головой где-нибудь на пыльной обочине дороги. Господи, как же ей хотелось прижать к себе холодеющее тело сына, а лучше – умереть вместе с ним! Ей не пережить этот ужас!

– Окружной коронер отвез тело в морг. Думаю, его выдадут вам по первому требованию, так что можете готовиться к… готовить все необходимое. Мы со своей стороны сделаем все от нас зависящее, чтобы не было никаких проволочек.

Элис кивнула. Она по-прежнему плохо понимала, что происходит. Джим Петерсон вышел в кухню и вскоре вернулся со стаканом. Со стороны могло показаться, будто в стакане – прозрачная вода, но Элис знала, что это чистый джин. Она поняла это по выражению ужаса в глазах мужа – Джим был попросту раздавлен страшной новостью. Да и самой Элис все происходящее казалось чем-то нереальным. И только присутствие сержанта мало-помалу вернуло Элис к осознанию случившегося.

Сержант пробыл в доме Петерсонов еще с полчаса. Потом, еще раз принеся им свои соболезнования, он ушел. На часах к этому моменту было уже начало пятого, но Элис и Джим еще долго сидели окаменевшие в гостиной. Ни у одного из них не было сил, чтобы выговорить хотя бы слово. В конце концов, Джим молча обнял Элис за плечи, и оба они заплакали. Шло время, невыразимое горе парализовало супругов. Они не сказали друг другу ни единого слова. Элис промолчала, даже когда Джим вышел на кухню, чтобы налить себе еще джина. Провожая его взглядом, она искренне желала, чтобы алкоголь принес утешение и ей. Увы, ничто в целом мире не было способно умерить ее горе и смягчить жестокий удар.

Наступил рассвет, но Элис казалось, что наступил конец света. Новый день обещал быть таким же погожим и ясным, как и вчерашний, однако яркий утренний свет и беззаботное пение птиц за окном казались ей почти оскорбительными. Элис не могла представить себе этот мир без Джонни, как не могла представить свою жизнь без него. Всего несколько часов назад он вышел из дома, красивый, уверенный, полный надежд, а теперь его не стало. Это ложь, ложь, ложь, твердила себе Элис, жестокий и глупый розыгрыш. Этого просто не может быть! Кто-то неудачно пошутил, и ее Джонни жив. Вот сейчас он войдет в гостиную и удивится, отчего они встали так рано, а потом и посмеется вместе с ними над ситуацией, которая, несмотря на весь трагизм, закончилась хорошо.

Но в глубине души Элис уже знала, что полицейский сказал правду. Ее Джонни погиб. Наверное, единственным светлым пятном в сгущавшемся вокруг мраке было то, что Бекки уцелела, отделавшись небольшой раной. Вторая пара, ехавшая в машине на заднем сиденье, как сказал сержант, не пострадала, и при других обстоятельствах Элис была бы рада это услышать, но сейчас собственное бездонное горе заслонило от нее все. Ну почему, почему судьба отняла у нее сына? По словам сержанта, в аварии был виноват вовсе не Джонни, напротив, он сделал все, что мог, чтобы избежать столкновения. Он не превысил скорость, не пил, не проехал на красный сигнал светофора. Джонни вообще никогда не проявлял ни беспечности, ни безответственности… Так почему же из всех сидевших в машине должен был погибнуть именно ее мальчик, ее замечательный сын, добрый, хороший, способный, всеобщий любимец и образец для подражания? Почему?! Молодые не должны умирать, а ведь Джонни еще нет восемнадцати – это неправильно и ужасно несправедливо!

Когда в начале восьмого утра им позвонила Памела Адамс, Элис и Джим все еще были внизу – в гостиной. Джим, впрочем, выпил уже достаточно, чтобы у него заплетался язык, поэтому на звонок ответила Элис. Но стоило ей услышать в трубке голос Пэм, как она разрыдалась и не смогла говорить.

Памела тоже плакала.

– О, Элис, мне так жаль! Бедный, бедный Джонни! – Она сама только что привезла домой дочь. В больнице Бекки зашили рану на лбу, и хирург сказал, что, если не будет воспаления, шрам скоро будет незаметен. Но Бекки никак не могла успокоиться, хотя сначала ей дали легкий наркоз, а потом накачали седативными препаратами. Бекки не хотела верить, что Джонни больше нет, что он умер, и она никогда больше его не увидит.

– Господи, как же я вам сочувствую! Скажите, что я могу для вас сделать? – спросила Памела. Она до сих пор помнила, как плохо ей было, когда погиб ее муж Майк. Потрясение, шок, боль от утраты – все вместе сливалось в невыносимую муку, которая продолжала преследовать ее даже сейчас. И все же Пэм понимала, что потерять сына еще страшнее и мучительнее. – Может, мне зайти к вам и посидеть с детьми? – предложила она.

– Я… я не знаю, – с трудом выдавила Элис. Она никак не могла прийти в себя, к тому же ей еще предстояло сообщить о смерти Джонни детям. Элис не представляла, как она сможет произнести эти слова вслух. Это было немыслимо!

– Я все-таки приеду. Я смогу быть у вас уже через десять минут! – настаивала Памела. Она-то хорошо знала, как важно, чтобы в тяжелые минуты рядом оказался кто-то из друзей. Элис – хотя она об этом еще и не думала, но предстояло в самое ближайшее время многое сделать и многое решить. Нужно было поехать в похоронное бюро, выбрать гроб, договориться насчет траурного зала, выбрать для Джонни подходящую одежду, сообщить страшную новость родственникам, написать некролог, назначить время церковной службы и прощальной церемонии, приобрести участок на кладбище… И всем этим Элис надо было заниматься самой, превозмогая боль и острое чувство потери. Памела лучше, чем кто бы то ни было, понимала, насколько это тяжело, и от души хотела помочь подруге. Тревожилась она и о дочери. Бекки, конечно, тоже будет очень тяжело. Потерять любимого человека было нелегко в любом возрасте, а в юности такую потерю ощущаешь как крушение собственной жизни.

Элис, в конце концов, согласилась, и двадцать минут спустя Памела уже звонила у ее дверей. Она крепко обняла Элис и сидела с ней, пока Джим одевался в своей комнате. Потом она сварила кофе и напоила им Элис – это было совершенно необходимо, если та не хотела свалиться. Обе женщины все еще сидели на кухне, плача и поминутно вытирая слезы, когда вниз спустилась Шарлотта. Она была одета в шорты и короткий топик, ее волосы были взлохмачены со сна, а на щеке отпечатался след от подушки.

– А-а, мам, привет… – сонно сказала она. Потом Шарлотта увидела Памелу, и ее глаза широко раскрылись. Она увидела, что мать и Памела плачут, и сразу поняла – случилось что-то ужасное.

– В чем дело? – спросила Шарлотта дрожащим голосом, и по ее лицу скользнула тревога.

Элис подняла глаза на дочь и снова залилась слезами. Слова не шли у нее с языка, поэтому она встала и, сделав несколько шагов, крепко обняла Шарлотту и прижала к груди.

– Что случилось, мама? Что-нибудь плохое? – Девочка не знала, что произошло, но уже почувствовала: ее жизнь, такая беззаботная и счастливая, вот-вот изменится раз и навсегда.

– Джонни… – сдавленным голосом проговорила Элис. – Он ехал с выпускного и… попал в аварию. Он умер, Шарли.

При этих ее словах Шарлотта сначала глухо застонала, потом вскрикнула, как от сильной боли:

– Нет, мама, нет! Пожалуйста!.. Этого не может быть! Я не хочу!

Она прижалась к груди и повисла, обессиленная, на ней. Теперь они плакали обе, и Памела почувствовала, как у нее снова защемило в груди. Ей очень хотелось как-то помочь, но чем могла она утешить Элис и Шарли. В этот момент сверху спустился Джим. Он уже протрезвел, но на него было страшно смотреть: боль, отчаяние и растерянность исказили черты его лица. Джим налил себе кофе, но пить не смог, и еще некоторое время все они сидели за кухонным столом, не произнося ни слова. Потом Элис спохватилась, что Бобби еще не встал, и, с трудом поднявшись со стула, направилась к нему в комнату.

Бобби не спал. Когда она вошла, он лежал в своей кровати и неподвижно глядел в потолок. В этом не было ничего необычного – ее младший сын иногда поступал подобным образом, но сегодня у Элис сложилось впечатление, что он что-то почувствовал и пытался спрятаться от того, что грозило разрушить весь его мир. Увы, неспособность говорить не могла защитить его от ужаса происшедшего.

– Я должна сообщить тебе одну печальную новость, – сказала Элис и, сев на кровать, крепко обняла мальчугана. – Твой любимый старший брат покинул нас… чтобы жить в раю, с Богом. Но он по-прежнему тебя любит, и ты не должен об этом забывать, – добавила она и всхлипнула. Бобби вздрогнул в ее объятиях, потом его хрупкое тельце напряглось, но он не издал ни звука. Когда мать взглянула на него, то увидела, что мальчик плачет – мучительно, беззвучно – и что он также потрясен и раздавлен страшным известием. Брат, которого он боготворил, умер. Несмотря на юный возраст, Бобби прекрасно это понял и продолжал тихо плакать, даже когда Элис помогла ему одеться и взяла за руку, чтобы отвести вниз.

Остаток дня тоже прошел в слезах. Памела, как и обещала, взяла на себя заботу о детях, а Элис с Джимом поехали в морг. Увидев сына лежащим на холодном металлическом столе, Элис издала дикий утробный вопль и, бросившись вперед, прижала холодное тело к себе. Джиму пришлось чуть ли не силой отрывать ее от Джонни, чтобы увести из зала в офис коронера. Из морга убитые горем родители отправились в похоронное бюро и вернулись домой только после обеда. Памела приготовила обед, но у Элис кусок не лез в горло, и она через силу заставила себя проглотить несколько ложек супа. Джим и вовсе не стал есть. Вместо того, чтобы пообедать, он поднялся наверх, где у него была всегда припасена бутылка джина, и Элис поняла, что к вечеру он снова напьется.