Текст книги "Чудо"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Извини, Джек. Я не хотел давить на тебя. Ты, наверное, смертельно устал к концу недели. Почему бы тебе завтра не отдохнуть? – предложил Куинн, пытаясь загладить свою оплошность.

Но Джек лишь взглянул на него и покачал головой. Взгляд его выражал печаль и глубокое доверие, и Куинн не мог понять, что происходит. И тут Джек, поставив на стол стакан с вином, выдал Куинну объяснение, к которому тот абсолютно не был готов, и которое застало его врасплох.

– Родители оставили меня в сиротском приюте, когда мне было четыре года, – спокойно сказал Джек. – Я помню мать. По крайней мере, мне кажется, что я ее помню. Отца не помню, но, по-моему, я его боялся. Знаю, что у меня был брат, но его я не помню совсем. Вообще все воспоминания весьма смутные. За мной родители так и не вернулись, так что меня, как говорится, вырастили за счет штата. Сначала меня пытались отдать на воспитание приемным родителям, но меня всегда возвращали назад. Меня нельзя было усыновить, потому что были живы мои родители, а жить всю жизнь в доме приемных родителей, которые не имели права усыновить ребенка, тоже было невозможно. Жить в приюте было совсем неплохо, и там довольно хорошо ко мне относились. Мне позволяли делать то, что я хотел, и я, как мог, помогал другим. Школу терпеть не мог. Я рано сообразил, что если буду хорошо работать в приюте, то мне позволят пропускать занятия в школе, и я этим вовсю пользовался. Я всегда предпочитал компанию взрослых компании своих сверстников. Это позволяло мне чувствовать себя независимым и полезным. К одиннадцати-двенадцати годам я уже почти не ходил в школу. Так продолжалось примерно до пятнадцати лет. А к тому времени я уже знал, что смогу зарабатывать на жизнь плотницким ремеслом. Одна знакомая девчонка помогла мне получить свидетельство об окончании средней школы, и я покинул приют. Это было в штате Висконсин. У меня было отложено немного денег, которые я иногда получал за работу. Я сел в автобус и приехал сюда. С тех пор работаю здесь. Это было двадцать лет назад. Сейчас мне тридцать пять, и я хорошо зарабатываю. Я много работаю и люблю свое дело. Мне нравится помогать людям и работать с такими людьми, как вы. За все эти двадцать лет никто никогда не относился ко мне так хорошо, как вы. – При этих словах у Джека дрогнул голос и у Куинна сердце сжалось от жалости к нему. – Я плотник, Куинн, и плотник хороший. Но я всего лишь плотник. Это все что я умею делать, и плотником останусь. Это все, что я умею делать.

– Я не хотел подгонять тебя, Джек, – осторожно сказал Куинн. – Я восхищаюсь твоей работой. Я бы не смог этого сделать. У тебя настоящий талант находить решения и заставлять все работать.

– Возможно, – печально сказал Джек. – Но вы можете делать многое другое, чего я не умею и никогда не научусь делать.

Просто мне повезло, и я тоже, как и ты, много работал, – сказал Куинн с уважением, которое иногда возникает между двумя профессионалами компетентными каждый в своей области. Куинн Томпсон был легендарной личностью, а Джек Адамс – плотником, хорошим плотником и честным человеком, а Куинну только это от него и было нужно. Но Джек хотел для себя большего, хотя понимал, что никогда не будет этого иметь.

– Вам не просто повезло, – тихо сказал Джек. – Вы умны. Вы образованны. Вы значительно лучше меня и всегда будете лучше. А я могу делать только то, что делаю, – с самоуничижением сказал Джек.

– Если захочешь, ты можешь поступить в колледж, – сказал Куинн. Он увидел в глазах Джека отчаяние, которого ни разу не замечал у него за те месяцы, которые он проработал у Куинна. Джек всегда был бодр и настроен по-деловому. Сейчас он был совсем не таким. Джек открыл ему свою душу и позволил увидеть глубоко спрятанную печаль. Куинну хотелось вселить в него надежду.

– Не могу я поступить в колледж, – оказал Джек, отводя взгляд. Потом, решившись полностью довериться Куинну, взглянул ему прямо в глаза и сказал: – Я почти не умею читать.

Закрыв лицо руками, он заплакал от стыда, который испытывал всю свою жизнь. Куинн беспомощно наблюдал за ним. Потом, не говоря ни слова, протянул руку и прикоснулся к плечу Джека. И когда Джек снова взглянул на него, у Куинна на глазах тоже выступили слезы. Он понимал, что за всю его жизнь никто еще не признавался ему в чем-то столь же важном. Человек, которого он почти не знал, но любил как сына, отважился обнажить перед ним свою душу. Это был дорогой подарок.

– Не имеет значения, – сказал Куинн, не снимая руку с плеча парня, как будто рука поддерживала связь между ними, и он чувствовал эту связь.

– Конечно, имеет. Я не могу читать книги, или письма, или ваши списки. Я не могу прочесть, что написано на штемпеле почтового отделения или на банковском бланке. Я не могу прочесть условия контракта. Я не могу прочесть, что написано на пузырьках с лекарствами, с трудом разбираюсь в картах. Я почти ничего не могу прочесть. Умею поставить подпись. Но это почти все, что я умею. И я на всю жизнь останусь всего лишь плотником, который не умеет читать. Даже с женщинами я не могу оставаться дольше, чем несколько недель, потому что как только они об этом догадываются, я им больше не нужен. Они начинают думать, что я глупый или какой-то чудаковатый. Мне остается делать как можно лучше то, что я умею делать. Делать что-нибудь еще я никогда не смогу.

Куинну сразу же стало ясно, что Джек хотел бы достичь в жизни большего, но не знал, как это сделать. То, что он сказал, так ошеломило Куинна, что он сначала не знал, что и сказать ему в ответ. Куинну хотелось прижать его к себе и успокоить, как ребенка. Но Джек был не ребенок. Это был мужчина – порядочный, добрый, зрелый. Куинну хотелось помочь ему, но он пока не знал, каким образом. Все, что он мог, – это объяснить ему, что, независимо от того, умеет он читать или нет, он навсегда завоевал уважение Куинна, особенно теперь. Он продолжал держать руку на плече Джека. Несколько мгновений спустя Джек встал и сказал, что ему пора уезжать. Казалось, он был смущен откровениями этого вечера.

– У меня есть приятельница, которая читает для меня то, что надо, – тихо сказал Джек, надевая пиджак. – К завтрашнему утру я буду знать все, что перечислено в вашем списке, – просто сказал он, и Куинн кивнул.

Провожая его взглядом, Куинн подумал, что Джек позволил ему не только увидеть свои слабые места, но и заглянуть в душу. В ту ночь Куинн до трех часов не спал, обдумывая разговор с Джеком. Проснувшись утром и увидев возле дома грузовичок Джека, он натянул брюки, надел свитер и, сунув ноги в мокасины, вышел из дома. Они многозначительно переглянулись, и Куинн пригласил Джека зайти в дом. Джек выглядел усталым. Он тоже долго лежал без сна, размышляя, правильно ли поступил, рассказав обо всем Куинну. Больше всего он боялся потерять его уважение.

– Я выучил список наизусть, – сказал он Куинну, когда они поднялись по лестнице, и Куинн закрыл за собой дверь.

Куинн кивнул и прошел на кухню, Джек проследовал за ним. Потом оба они уселись за стол.

– Мне нужно, чтобы ты добавил еще несколько часов рабочего времени, – спокойно сказал Куинн, но Джек не смог понять по выражению его лица, что он задумал. О том, что было сказано накануне вечером, не упоминалось. – Я хочу, чтобы ты ежедневно задерживался на два часа после работы, а может быть, также на час или два в субботу. – Сам того, не желая, Куинн говорил строгим тоном, и Джек встревожился. В списке об этом ничего не было сказано.

– Вам кажется, что работа продвигается слишком медленно?

Работа шла быстрее, чем предполагал Джек, и ему казалось, что Куинн доволен.

– Я считаю, дела продвигаются очень хорошо. Но нам нужно сделать кое-какую дополнительную работу.

При этих словах сердце Куинна учащенно забилось. Это было важно для них обоих. Теперь для Куинна это было не менее важно, чем для Джека. Прошлым вечером они основали своего рода товарищество, заключили безмолвное соглашение. Между ними установилась связь, которую нельзя разорвать. Джек, доверив Куинну правду о себе, подарил ему нечто драгоценное. И Куинн был тронут до глубины души оказанной честью.

– Какого рода работа? – озадаченно спросил Джек.

Последовала продолжительная пауза. Мужчины пристально смотрели в глаза друг другу.

– Если ты мне позволишь, – осторожно сказал Куинн, – если ты предоставишь мне такую привилегию, то я научу тебя читать.

В комнате стояла мертвая тишина. Джек отвернулся, по его щекам текли слезы. Куинн тоже плакал. Прошло немало времени, прежде чем Джек снова заговорил:

– Вы это серьезно? Почему вы хотите сделать это для меня?

– Потому что хочу. Мы оба хотим. За свою жизнь я совершил немало глупых, злых, эгоистичных поступков, Джек. Это, возможно, оказалось бы моим первым порядочным поступком, и я был бы очень благодарен, если бы ты дал мне шанс. – Куинн обращался с просьбой к Джеку. Они оба должны были выиграть от этого, не только Джек. – Ты это сделаешь? – спросил Куинн, и Джек, медленно кивнув, утер рукой слезы.

– Вы, наверное, шутите? – с ликующим видом воскликнул он, заметив, что в глазах Куинна, словно в зеркале, отражается его радость. Джек всю свою жизнь хотел избавиться от своей безграмотности, но его останавливал стыд. В том, что он будет учиться читать у Куинна, не было ничего постыдного. Наоборот, он ощущал гордость. – Когда начнем? – спросил он, сияя от радости.

– Сейчас, – спокойно ответил Куинн и, развернув перед Джеком газету, передвинул свой стул, садясь рядом. – К тому времени как ты закончишь здесь работать, ты будешь читать лучше всех. А если для этого потребуется больше времени, тоже не беда, – заверил его Куинн. – А теперь давай посмотрим, что мы сможем сделать.

Джек улыбнулся своему учителю, а Куинн, налив обоим по чашке кофе, снова уселся рядом. Уроки начались.

Глава 6

Уроки чтения с успехом продолжались уже несколько недель. Целыми днями Джек был занят ремонтными работами. Потом в течение двух часов, а то и дольше они с Куинном, сидя за кухонным столом, медленно и мучительно продирались сквозь дебри газетного языка. Когда Джек несколько освоился, Куинн стал использовать в качестве учебника старую книгу по парусному мореходству. Они занимались по этой книге целый месяц, потом Куинн прочел Джеку одно из милых, незамысловатых стихотворений Джейн. Когда Джек не только понял, о чем оно, но и смог медленно и без запинок прочесть его вслух, это была настоящая победа. Прочитав стихотворение, Джек удивленно взглянул на Куинна.

– Как красиво! Должно быть, она была необыкновенной женщиной, – тихо сказал он, тронутый стихотворением и радостно взволнованный тем, что смог его прочесть.

– Да, – печально согласился Куинн. – Я не всегда понимал, какая она на самом деле, и понял это только в последние месяцы ее жизни, которые мы провели вместе. Мне кажется, что до этого я ее вообще не знал.

После ее смерти он узнал о ней еще больше, прочитав ее стихи и дневники. Трагедия заключалась в том, что в течение тридцати семи лет до этого он ее почти не знал, не ценил, а иногда и просто игнорировал. Он лишь недавно признался в этом самому себе, и гордиться тут было нечем.

– На фотографиях она выглядит красавицей, – тихо сказал Джек. Джейн была миниатюрной, почти хрупкой, женщиной, но обладала такой силой воли, о существовании которой не подозревал никто, тем более муж. При этом она была человеком кротким и бесконечно милосердным.

– Она была красивой, – признался Куинн. – И удивительной женщиной, – задумчиво добавил он.

Джек делал впечатляющие успехи, а Куинн давал ему то, что тот всегда мечтал получить. Это была своего рода свобода. И Куинн помогал Джеку мало-помалу освобождаться от цепей, которыми тот был опутан. Неумение читать было для него своего рода смертным приговором или, по меньшей мере, приговором к заточению в одиночной камере. А теперь в заточении оказался Куинн, обреченный на одиночество и вечное самобичевание. Ему по-прежнему время от времени снился все тот же сон, но теперь, когда он начал обучать Джека чтению, это стало случаться реже. Можно было предположить, что помощь другому человеку помогала ему искупить собственную вину.

В конце февраля, когда они заканчивали субботний урок, Джек напомнил Куинну о соседке, Мэгги Дартман. Он все еще работал у нее по воскресеньям и понемногу приводил в порядок дом, который нуждался в ремонте, еще, когда его покупали. И всякий раз, когда он работал у нее, его поражало ее одиночество. Ее дом был полон фотографий умершего сына. По рассказам Мэгги, мальчик покончил жизнь самоубийством через два дня после своего шестнадцатилетия. Причину она не объясняла. К тому времени Джеку было ясно, что мужчины в ее жизни не имеется. Ту работу, которую он делал для нее, мог бы сделать любой мужчина, если бы таковой проживал в этом доме. Однажды она упомянула, что она учительница и что с тех пор, как умер сын, находится в отпуске.

У Куинна с Джеком установилась традиция в пятницу вечером по окончании урока ужинать вместе. Куинн что-нибудь готовил, а Джек приносил вино. Это давало им возможность поближе познакомиться друг с другом. Иногда их отношения были подобны настоящей мужской дружбе, а Куинн относился к Джеку как отец к сыну. Джек был потрясен достижениями Куинна. Тот вырос на ферме на Среднем Западе и учился в колледже, получив стипендию для обучения в Гарвардском университете. С тех пор он быстро продвигался по пути к огромному успеху. Джейн поверила в него, как только познакомилась с ним. Она была рядом с ним, когда у него еще не было ни гроша, и ни на минуту не сомневалась в его способности добиться успеха. Успех пришел к нему рано. Свой первый миллион Куинн сделал, еще не достигнув двадцати пяти лет. В финансовом мире говорили, что он подобен Мидасу: к чему бы ни прикоснулся, все обращает в золото. Людям непосвященным могло бы показаться, что он за всю свою жизнь ни разу не заключил невыгодной сделки. Однако правда заключалась в том, что когда такое случалось, он умудрялся повернуть все себе на пользу. И он всегда инстинктивно чувствовал момент, когда следует прекратить невыгодное дело. Куинн был по-своему гениален. Однако успех не принес ему счастья. Редко можно было встретить такого несчастного и одинокого человека, как Куинн Томпсон.

И теперь, как только будет готова яхта, Куинн хотел стать еще более одиноким. Он говорил с Джеком о яхте, как о женщине, в которую влюблен и встречи, с которой ожидает. Теперь он только об этом и мечтал. После смерти жены и разлада с дочерью строящаяся в Голландии яхта становилась для Куинна своего рода компаньоном, который не будет мучить или упрекать его и которого он, в свою очередь, не сможет разочаровать или обидеть. Возможность жить на борту яхты в полной изоляции от мира была для Куинна огромным облегчением. И в ожидании окончания ее строительства он помогал Джеку осуществить его мечты.

Они оба чрезвычайно ценили свою дружбу. Джек продолжал еженедельно работать у Мэгги, которая все больше и больше нравилась ему. Она была очень добрая и трогательно беззащитная. И подобно Куинну и, возможно, по тем же причинам была очень одинокой. Она почти никуда не выходила из дома, читала, писала или просто сидела, погрузившись в свои мысли. Джек обратил внимание на выражение ее лица, когда она смотрела на фотографию сына, и у него защемило сердце.

– Надо бы вам пригласить ее как-нибудь, – предложил, наконец, Джек. – Она очень милая женщина. Думаю, она бы вам понравилась.

Куинн сразу же расстроился.

– Меня не интересует знакомство с женщинами. Жена моя была самой лучшей из них. Я не собираюсь ни с кем встречаться. Это было бы неуважением по отношению к Джейн и осквернением ее памяти, – сказал Куинн.

Он уже твердо знал, что никогда не предаст ее. За свою жизнь он причинил боль многим людям и не имел намерения увеличивать их число. Но Джек поспешил пояснить свое предложение:

– Вы меня не так поняли, Куинн. Я хотел сказать, что она хороший человек и пережила большое горе. Я не знаю подробностей, но большинство людей, потеряв сына, сломались бы. Мне кажется, она ни с кем не встречается. И нигде не бывает. И телефон в доме молчит. Я ни разу не видел, чтобы ее навещали друзья. Было бы неплохо пригласить ее как-нибудь в пятницу поужинать с нами. Это было бы актом милосердия. Она обладает неплохим чувством юмора. Похоже, она тоже не слишком заинтересована в новых знакомствах. – Из того, что она говорила Джеку, он сделал правильные выводы: Мэгги, как и Куинн, жила своими воспоминаниями и сожалениями.

– Я думал, она замужем, – удивился Куинн. – Полагал, что ее муж из числа тех, кто вечно находится в отъезде по делам.

– Сначала я тоже так подумал. Судил по тому, как она держится. Да и дом у нее слишком велик для одинокой женщины. Должно быть, у нее есть немного денег. Не знаю, вдова она или разведенная, но в этом доме она изо дня в день живет одна. Возможно, муж тоже умер, оставив ей небольшое наследство. – Дом был довольно большой и стоил, очевидно, недешево, несмотря на то, что сильно нуждался в ремонте. Похоже, на ремонт она тратила деньги с осторожностью и частенько спрашивала у Джека, сколько будет стоить то или другое. – Я не знаю историю ее жизни, Куинн, но уверен, что счастливой ее не назовешь. Думаю, вы поступили бы как добрый самаритянин, если бы как-нибудь в пятницу после работы пригласили ее на ужин. – Что ж, возможно, – туманно ответил Куинн.

Но две недели спустя, когда он достал из духовки огромный кусок запеченной телятины, Джек в смятении взглянул на него.

– Даже я не смогу все это осилить, а выбрасывать – просто преступление, – сказал он. Вместо того чтобы ужариться, извлеченный из духовки кусок телятины оказался гораздо больше, чем ожидалось. – Хотите, я позвоню Мэгги? – предложил Джек.

Куинн помедлил, не проявив особого энтузиазма, потом неохотно согласился. Джеку очень хотелось пригласить ее на ужин, и Куинн даже начал подозревать, что тот проявляет к ней романтический интерес.

– Ладно, думаю, большого вреда от этого не будет. Скажи ей, что это твоя идея. Не хочу, чтобы она подумала, будто я интересуюсь ею или что это своего рода заговор с целью нас познакомить. Скажи, что я нудный старый отшельник с огромным куском запеченной телятины, которым хочет с ней поделиться.

Джек рассмеялся и отправился звонить Мэгги по телефону. Судя по голосу, она очень удивилась и, как и Куинн, помедлила, прежде чем ответить. Она прямо спросила Джека, не задумали ли они чего-нибудь, и предупредила, что если это так, то она не придет. Он заверил ее, что это всего лишь пятничный ужин для троих друзей, двое из которых являются соседями. Наконец она согласилась прийти и десять минут спустя позвонила в дверь Куинна.

Открыв дверь, Куинн удивился тому, что Мэгги меньше ростом, чем ему показалось в прошлый раз. Они тогда разговаривали, стоя каждый по свою сторону живой изгороди. Но на пороге его дома она выглядела не только хрупкой, но и очень миниатюрной. Куинну она показалась испуганной и печальной. И ему захотелось как-то подбодрить ее. Он понял, почему Джек ее жалел. Она была из тех женщин, которые выглядят так, словно нуждаются в защите или, по крайней мере, в дружеском участии.

Он отступил на шаг в сторону, предлагая ей пройти, и она спокойно проследовала за ним на кухню, где Джек резал мясо. Увидев его, она заметно повеселела. Улыбка, появившаяся на ее лице, сделала ее значительно моложе. Куинн тоже успокоился, как только они сели за стол. Он поставил перед каждым по тарелке и наполнил бокалы вином.

– Как продвигаются уроки? – спросила она, поблагодарив Куинна за приглашение на ужин. Джек говорил ей, чем они занимаются ежедневно после работы, и сказал, что очень благодарен Куинну за это. Мэгги заметила, что он, должно быть, очень хороший человек.

– Мы продвигаемся медленно, но верно, – улыбнувшись, сказал Джек. Но если говорить правду, то он добился немалых успехов. Не очень бегло и иногда спотыкаясь на некоторых словах, он уже мог отчетливо читать. Он одолел терминологию, и ему не терпелось расширить тематику. Не меньше, чем научить Джека читать, Куинну хотелось приобщить его к парусному спорту. Поскольку это было его страстью, он хотел разделить ее с Джеком. А Джек уже горел желанием прочесть также и другие книги. Куинн прочел вместе с ним немало стихов Джейн, которые глубоко тронули Джека. Они были прекрасны и, несомненно, шли от самого сердца.

– Он примерный ученик, – с гордостью сказал Куинн, и Джек слегка смутился. – Джек говорил, что вы учительница, – сказал он Мэгги, заваривая кофе.

– Была, – просто ответила она, наслаждаясь их обществом больше, чем ожидала. Они были странной компанией людей, которых свели вместе соседство, обстоятельства и добрые намерения. – Я не работаю уже почти два года, – грустно сказала она.

– Какой предмет вы преподавали? – с интересом спросил Куинн. Он без труда мог представить себе ее в окружении маленьких ребятишек детсадовского возраста.

– Я преподавала физику в средней школе, – к его удивлению, сказала она. – Предмет, который все терпеть не могут. Правда, среди моих учеников встречались и довольно одаренные. Физику не любят те, у кого к ней душа не лежит. Такие выбирают биологию, математику или общественные науки. Большинство моих учеников в колледже специализировались по физике.

– Значит, вы их хорошо учили. Мне всегда нравилась физика в колледже. А в средней школе я ею не занимался. Что заставило вас прекратить работу? – без всякого умысла спросил он и был потрясен и опечален ее ответом.

– Погиб мой сын. После этого словно вся жизнь остановилась, – честно призналась она. Она держалась очень естественно. Куинну это нравилось. – Девятнадцать месяцев назад он совершил самоубийство. – Она могла бы сказать, сколько прошло с тех пор не только месяцев, но недель и дней, но ей не нравилось, что с тех пор уже прошли месяцы, а скоро пройдут годы. Время медленно увеличивало дистанцию между ними. Остановить время было не в ее власти. Точно так же она была не властна над поступками сына. – Он страдал глубокой депрессией. Большинство страдающих этим недугом подростков не совершают самоубийств, даже если мысль об этом приходит им в голову. Но Эндрю не смог выйти из депрессии. Когда он погиб, я не нашла в себе сил вернуться в школу. Мне предоставили благотворительный отпуск, чтобы я смогла справиться с горем. Но я поняла, что не готова вернуться в школу и, может быть, не вернусь туда никогда, – сказала она, хотя понимала, что рано или поздно ей придется чем-то заняться – если не преподаванием, то чем-нибудь другим.

– Чем вы теперь занимаетесь? – тихо спросил Куинн.

– Я начала оказывать услуги другим родителям вроде меня, – глубоко вздохнув, сказала она. – Уж не знаю, оказываю ли я существенную помощь, но ко мне всегда можно обратиться, если надо поговорить. И еще три вечера в неделю я работаю на «горячей линии» для подростков. Они переключают линию на меня, и я могу работать, не выходя из дома. Не знаю, хорошо ли это получается, но я, по крайней мере, чувствую, что кому-то помогаю, а не просто сижу дома, замкнувшись в себе.

Куинн подумал, что это, возможно, не давало затянуться ее ране, но Мэгги, несмотря на печаль в глазах, казалась весьма уравновешенным человеком. Ему хотелось узнать, где ее муж, но он не стал спрашивать ее об этом. Некоторое время спустя она сама по доброй воле дала ему эту информацию.

– Возможно, я бы к этому времени уже вернулась в школу, но смерть Эндрю плохо отразилась на моем замужестве. Мне кажется, мы с мужем обвиняли друг друга в том, чего не могли ни изменить, ни остановить. Отношения между нами уже были довольно напряженными, а после смерти Эндрю брак распался окончательно. Он ушел через два дня после годовщины гибели сына. Сразу же после Рождества состоялся официальный развод. – Она рассказывала об этом прозаично, без эмоций. – Я получила по почте бумаги в канун Нового года, как раз в тот день, когда разразился ураган. Казалось, буря была самым подходящим завершающим аккордом всей этой истории. В тот день, когда я разговаривала с вами, вы, наверное, сочли меня сумасшедшей, – извиняющимся тоном сказала она. – Я была так расстроена, что, наверное, и двух слов связать не могла.

– Вы показались мне абсолютно нормальным человеком, – сказал Куинн, желая подбодрить ее и вспомнив, как она с непокрытой головой стояла под проливным дождем. Когда она сказала ему, что на кухне у нее настоящий Ниагарский водопад, она показалась ему какой-то опустошенной. И теперь он понял причину этого.

Сейчас она чувствовала себя значительно лучше. Настолько лучше, что пришла на ужин, и он вдруг обрадовался, что Джек заставил его пригласить ее. Эта женщина более всего нуждалась в друзьях, которые отвлекли бы ее от печальных мыслей. Они все трое были подобны трем скитальцам, плывущим в одной лодке по жизненному морю. В тот момент Куинн был на веслах. И он вдруг решил дать понять Мэгги, что она не одна в своем несчастье и что она непременно выживет.

– Двадцать три года назад в результате несчастного случая на воде погиб мой сын, – сказал вдруг Куинн, положив вилку и посмотрев на Мэгги через стол. Джек внимательно наблюдал за ними. Он еще никогда не слышал об этом от Куинна и был глубоко тронут тем, что с ним поделились горем. Куинн упоминал только об Алекс, которая жила в Женеве. – Мальчику было тринадцать. Кажется, я только недавно осознал, насколько сильно это изменило нас с женой. Я еще глубже погрузился в свою работу, а жена ушла в свои переживания и замкнулась в себе. Мы оба были убиты горем, но только когда после смерти жены я прочел ее дневник, я понял, насколько глубоко это ее изменило. В то время я был очень занят и, наверное, проявлял к этому равнодушие. Уверен, что помощи от меня ей было мало. Было слишком больно говорить о случившемся, поэтому я почти никогда не говорил на эту тему. А она писала о сыне чудесные рассказы. – Когда Куинн говорил, на его глазах выступили слезы, и он не признался Мэгги, что заставил Джейн убрать вещи Дуга всего лишь через несколько недель после его гибели. А те немногие вещи сына, которые она не упаковала в коробки, Джейн спрятала от Куинна в собственном гардеробе. В каком-то смысле он вынудил ее сделать это и теперь, когда понял, что это для нее значило, глубоко сожалел о своем поступке. Ему казалось, что так будет лучше для нее, для него и даже для Алекс. Но теперь он понимал, что был не прав. За месяцы после ее смерти он многое узнал о ней и о себе самом.

– Для брака это большой удар, – сказала Мэгги, глядя на Куинна. Она смотрела ему в глаза пытливым взглядом, словно задавая тысячу вопросов, хотела спросить его, как ему удалось выжить и как удалось выжить его жене. Она все еще винила себя в том, что распался ее брак.

Мэгги всегда казалось, что муж не способен поставить себя на место другого и понять глубину депрессии сына. И что тем самым, возможно, сам того не желая, лишь усугубил депрессию Эндрю. Поэтому она так и не простила Чарлзу смерть Эндрю, и он знал это. Ему, в свою очередь, казалось, что она могла остановить сына. Последний год их совместной жизни был наполнен безжалостными молчаливыми обвинениями, после которых они уже не могли больше выносить друг друга. Но что бы они ни делали, ничто уже не могло вернуть сына. Когда Чарлз ушел, Мэгги была опустошена, но все же понимала, что они приняли правильное для них обоих решение. Под конец их брак был таким же мертвым, как и их сын. Чарлз постарался, как мог, обеспечить ее наилучшим образом, оплатив покупку дома, куда она могла бы переехать оттуда, где умер их сын, и оставил ей достаточно денег, чтобы можно было на них прожить в течение нескольких последующих лет. В конце концов, ей придется вернуться к преподавательской деятельности. Но пока она, как и Куинн, скрывалась в своем одиночестве. Это он хорошо понимал. Она спряталась в кокон, чтобы защититься от действительности и ударов жизни. Она давала себе время, чтобы залечить раны, и это было разумно с ее стороны. Но когда она молчала, а иногда даже когда говорила, Куинн видел в ее глазах глубокую печаль.

– У вас было много горя, – тихо сказал Куинн, и она кивнула. Незачем было отрицать это, но показаться жертвой ей тоже не хотелось. Несмотря на глубокие раны, она была храброй и сильной женщиной.

– В жизни многие люди переживают беду, – разумно заметила она. – Об этом мне постоянно напоминает моя работа консультанта. В этой стране среди причин подростковой смертности на втором месте стоят самоубийства. Нам еще предстоит приложить много усилий, пока большинство людей не поймут это. Эндрю покончил с жизнью с третьей попытки.

– Его лечили какими-нибудь лекарственными средствами? – с сочувствием поинтересовался Куинн.

– Время от времени. Он не всегда принимал лекарства. Частенько делал вид, что принял, а сам не принимал. Ему не нравилось, как он себя чувствовал после приема лекарств. Он либо возбуждался, либо становился вялым, апатичным. Я часто слышу об этом, когда дежурю на «горячей линии».

Куинн восхитился тем, что она добровольно делает столь важное дело. Она действительно хороший человек, и было нетрудно догадаться, почему она сразу понравилась Джеку. Она была человеком открытым, честным и не боялась показать свою уязвимость. Разговаривая с ней, Куинн вспомнил, что есть на свете и другие люди, которые страдают не меньше, чем он. И тогда он рассказал ей о Джейн. О годах, когда работал слишком много и напряженно и проводил большую часть времени вне дома, о том, как удалился от дел, о ее неожиданной болезни и смерти.

– Все было кончено раньше, чем мы это осознали.

– Сколько времени это продолжалось? – с сочувствием спросила Мэгги.

– Девять месяцев. Она умерла в июне. В течение первых пяти месяцев я путешествовал и вернулся только в ноябре. Вернулся, чтобы привести в порядок дом и весной выставить его на продажу.

– А что вы намерены делать потом? – с интересом спросила она.

Мэгги заметила, что он отдает предпочтение «географическому» способу лечения, как называли это в консультативной службе. Ей не хотелось говорить, что этот способ не дает желаемых результатов. Наступает момент, когда, где бы он ни находился, ему все равно придется взглянуть в глаза тому факту, что жены больше нет и что то, что он не сделал для нее, так и останется несделанным. Важнее всего суметь простить себя, как Мэгги простила себя и даже Чарлза за смерть сына. Если Куинн этого не сделает, ему никогда не удастся преодолеть бесконечную мучительную агонию.

– Я строю яхту в Голландии, – признался Куинн и рассказал о нескольких месяцах, которые провел осенью на борту «Виктории», и о своем решении купить парусник Боба Рамзи и завершить его строительство. – Хочу уйти в кругосветное плавание. Возможно, на какое-то время, а может, навсегда.