Текст книги "Верить в себя"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Этот роман я посвящаю моей матери Норме, которая не прочла ни одной моей книги, но – смею надеяться – все равно гордилась бы мною.

Моя книга – о сложных взаимоотношениях между матерями и дочерьми, об упущенных возможностях, о добрых намерениях, которые ни к чему не привели, а также о любви, которая неизменно торжествует, какой бы скверной ни была – или казалась – ситуация.

Сама я потеряла мать, когда мне было шесть лет. Нет, она, к счастью, не умерла, но я лишилась всего, что было связано в моих тогдашних представлениях с материнской любовью и заботой. Никто больше не расчесывал мне волосы по утрам, чтобы в школе я не выглядела неряхой, и это было очень грустно. Только с годами мы обе начала понимать друг друга, хотя были совсем разными – как и наши взгляды на жизнь. Впоследствии именно это и стало причиной множества разочарований, но мы не оставляли попыток узнать друг друга лучше.

Этот роман я посвящаю матери, которую мне всегда хотелось иметь, – матери, которая когда-то пекла мне блинчики и готовила фрикадельки по-шведски. Той матери, какой сама Норма хотела быть даже после того, как ушла. Той матери, которую я любила, которой сострадала и которую простила, ибо в конечном итоге именно Норма научила меня, как стать такой матерью, какой я в конце концов стала. Так пусть теперь Всевышний улыбнется тебе, мама, и приблизит тебя к Своему престолу, и да обретешь ты радость и мир. Я люблю тебя, мама…

Д.С.

Все придет к тебе, если душа твоя будет чиста.

Дао дэ Цзин

Глава 1

Тихое и солнечное ноябрьское утро медленно вступало в свои права. Кэрол Барбер оторвалась от экрана компьютера и, откинувшись на спинку кресла, устремила взгляд на деревья в саду своего дома в Бель-Эйр. В этом большом, отличавшемся несколько хаотичной планировкой особняке она жила уже пятнадцать лет. Стеклянная стена переоборудованной под кабинет оранжереи выходила на фонтан, окруженный кустами роз, которые Кэрол когда-то посадила здесь. В неподвижной воде декоративного пруда отражалось чистое голубое небо.

В доме тоже царили мир и тишина, но на душе Кэрол было совсем не безоблачно. За прошедшие полтора часа она не прикоснулась к клавиатуре, и это серьезно ее беспокоило. Наконец-то она решила взяться за написание книги, но застряла серьезно и безнадежно, практически едва начав писать. Это был ее первый опыт подобного рода. И даже вся ее долгая и успешная карьера в кино, на что она очень надеялась, ничем не могла ей помочь – книга не шла.

Раньше Кэрол тоже пробовала писать, но свои короткие рассказы она никогда не публиковала. Тем не менее она считала, что написать книгу ей вполне по силам. Однажды она даже написала сценарий. Кэрол и ее покойный муж Шон всегда хотели сделать фильм вместе, но, к сожалению, дальше разговоров и планов дело не пошло. Оба они были слишком заняты своей основной работой и не имели ни одной свободной минуты для других проектов.

Шон был известным продюсером и режиссером-постановщиком, а Кэрол – актрисой. И не просто актрисой, а кинозвездой первой величины. Слава пришла к ней рано – после первого же фильма, в котором она снялась в восемнадцать лет. Два месяца назад ей исполнилось пятьдесят. Почти тридцать лет она плодотворно и успешно работала в кинематографе и лишь в последние три с небольшим года почти не снималась. Это было ее собственное решение. И хотя Кэрол по-прежнему оставалась ослепительно красивой, возраст все же сказывался – интересных ролей уже не было, а размениваться на ерунду она считала ниже своего достоинства.

Сниматься она прекратила, когда тяжело заболел Шон. После его смерти Кэрол два года путешествовала, подолгу живя то в Лондоне, то в Нью-Йорке у своих уже взрослых детей. Кроме того, Кэрол участвовала во многих общественных движениях и проектах, касавшихся главным образом прав женщин и детей, что, в свою очередь, подразумевало частые поездки в Европу, Китай и некоторые страны Африки и Азии. Несправедливость, бедность, политические преследования всегда вызывали у Кэрол негодование и протест, и она не жалела себя, бросаясь на защиту несчастных и обездоленных. Свои впечатления от поездок Кэрол аккуратно заносила в свои записные книжки-дневники, надеясь, что они помогут ей в работе над будущей книгой.

Кроме этих записей, Кэрол вела еще один, сугубо личный, не предназначенный для чужих глаз дневник, каждая строчка в котором дышала горечью и страданием. Она начала записывать свои мысли и чувства за несколько месяцев до смерти мужа и закончила сразу после его кончины. Ей казалось, что эти записи вряд ли войдут в ее книгу, но Шон, с которым она часто говорила об этом даже в его последние дни, считал иначе. Ему очень нравилась сама идея книги, и он не уставал торопить Кэрол с осуществлением этого ее проекта. Увы, за книгу она взялась только через два года после его смерти, но никакого особого прогресса не добилась, хотя работала над ней уже несколько месяцев.

В чем причина, Кэрол не понимала совершенно искренне. Ей всегда казалось, что роман будь он художественным или отчасти документальным произведением – поможет ей высказать свою точку зрения на вещи, которые были важны лично для нее. Кроме того, Кэрол хотелось заглянуть в себя глубже, чем позволяло ремесло актрисы. Ей было что сказать людям, и Кэрол часто мечтала, как поставит последнюю точку, как отнесет рукопись своему агенту, и тогда случится чудо – те, кто видел в ней лишь кинозвезду, прочтут ее роман и узнают Кэрол Барбер как человека. Но до окончания работы было по-прежнему далеко, что-то мешало ей, не позволяя оторваться от земли. Каждую строку Кэрол приходилось буквально вымучивать, но результат ее по-прежнему не удовлетворял. Она была совсем неопытным писателем, и ей было невдомек, что это классический авторский «затык»; вот почему, вместо того чтобы сделать перерыв и немного отвлечься, Кэрол продолжала чуть ли не силой усаживать себя за компьютер. Сдаваться она не собиралась, ей очень хотелось написать эту книгу, прежде чем она вернется к работе в кино. Кэрол даже чувствовала себя обязанной сделать это, и не только ради Шона, который так в нее верил, но и ради себя самой.

Не далее как в августе Кэрол отказалась от весьма многообещающей роли в фильме, который был обречен на успех. Его снимал знаменитый режиссер, сценарист был отмечен несколькими высокими наградами, да и партнерами Кэрол должны были стать известные актеры, работать с которыми ей было бы интересно, но, когда она познакомилась со сценарием, он не затронул в ее душе ни единой струнки. И тогда она отказалась от контракта – отказалась самым решительным образом. Кэрол уже давно пообещала себе, что не станет сниматься, если роль не заинтересует ее, к тому же она была одержима своей книгой. Размышления над тем, что и как следует написать, могли помешать ответственной и вдумчивой работе над ролью, к тому же Кэрол считала, что нельзя браться за новое дело, не закончив старое. Сначала она должна закончить свой роман – роман-размышление, как Кэрол называла его про себя, который действительно мог стать голосом ее души.

Когда Кэрол только начинала работу над книгой, она вовсе не собиралась писать о себе. Но как-то незаметно вышло так, что задуманная ею главная героиня воплотила в себе довольно много присущих Кэрол черт и особенностей характера. Как вскоре выяснилось, в этом-то и заключалась главная трудность. Чем подробнее и глубже пыталась она воссоздать внутренний мир своей героини, тем труднее шла работа. Можно было подумать, что Кэрол боится взглянуть в лицо самой себе. В результате за несколько недель напряженной работы она не смогла написать ни одной главы, ни одного мало-мальски приемлемого абзаца.

А ведь казалось, все должно быть предельно просто. Героиней книги была женщина ее возраста, которая исследует и анализирует прожитую жизнь, однако, описывая мысли и переживания своей героини, Кэрол все больше погружалась в раздумья о себе, о своей судьбе, о своих близких и о тех непростых решениях, которые ей приходилось принимать в тех или иных жизненных обстоятельствах. Садясь за рабочий стол, Кэрол уносилась мыслями в прошлое, но на экране компьютера не появлялось ни строчки. Прошло довольно много времени, прежде чем ей стало ясно: давние события продолжают подспудно тревожить и смущать ее, и она не сможет написать ни слова, пока не решит все накопившиеся за десятилетия недоразумения и проблемы. Эхо прожитой жизни продолжало звучать у нее в ушах, и Кэрол знала: чтобы сдвинуться с мертвой точки, ей необходим ключ к дверям, ведущим в прошлое, ключ, который она никак не могла подыскать. Все вопросы, все сомнения, которые она когда-либо испытывала, оживали снова и снова, и Кэрол безнадежно вязла в анализе своих прошлых поступков. Почему она сделала то-то и то-то, правильное ли приняла решение, добилась ли желаемого или результат был прямо противоположным? Какую роль играли в ее жизни те или иные люди? Были ли они друзьями или врагами и не ошиблась ли она, приблизив одних и оттолкнув других? Была ли она справедлива и добра к окружающим или же сиюминутная выгода заставила ее совершить подлость? Раз за разом Кэрол задавала себе эти вопросы и не находила ответов. А главное, она не могла понять, почему дела минувших дней сейчас стали казаться ей такими важными. Лишь в одном у нее не было сомнений – все это действительно оченьважно, и она вряд ли сможет написать стоящую книгу, пока не разберется в себе и в своей жизни. Работа эта и сама по себе была непростой, но куда больше Кэрол пугала необходимость анализировать свои желания, побуждения, мотивы. Ничего подобного она прежде не делала. Больше того, Кэрол всегда старалась избегать бесплодного, как ей казалось, самокопания, но теперь она была вынуждена погружаться в прошлое, вспоминая, выискивая истинные причины своих поступков. А это было непросто. Прежде всего подобная кропотливая работа требовала невероятного напряжения памяти. Лица тех, с кем сводила ее жизнь, продолжали возникать перед мысленным взором Кэрол даже по ночам, когда, утомленная сверх всякой меры, она подолгу лежала без сна. Но и во сне воспоминания не давали ей покоя, и по утрам она вставала совершенно разбитая.

Чаще всего Кэрол думала о Шоне, и не только потому, что память о нем была так свежа в ее сердце. В нем она была уверена, твердо зная, кем он для нее был и что значил. Их отношения с самого начала были ясными, честными и чистыми. Но в ее жизни были и другие мужчины, и с ними все обстояло куда сложнее. К ним у Кэрол и сейчас имелись вопросы. Только Шону она верила полностью, только его поступки и побудительные мотивы были ей понятны. Кроме того, Шону очень хотелось, чтобы она написала свою книгу, и теперь Кэрол чувствовала себя обязанной довести начатое дело до конца. Это был ее долг, ее последний подарок любимому человеку, который ушел так рано. Наконец, Кэрол хотелось просто доказать себе, что эта задача ей по плечу, однако страх перед возможной неудачей до такой степени парализовал все ее силы и способности, что она растерялась. Когда ее замысел только начинал зреть, Кэрол была уверена, что справится, но сейчас ей все чаще казалось, что никакого писательского таланта у нее нет. Однако отступать было, пожалуй, поздно, да она и не могла себе этого позволить. О книге Кэрол мечтала уже больше трех лет, и теперь ей просто необходимо было знать, есть ли у нее что сказать людям или ее жизнь, ее мысли неинтересны и не нужны людям.

Все эти соображения и заставляли ее снова и снова возвращаться к компьютеру, к воспоминаниям, к Шону. Она была уверена, что писать о нем будет проще всего. «Мир» и «покой» – вот какие слова приходили Кэрол на ум каждый раз, когда она думала о Шоне. Он был человеком щедро одаренным в душевном плане – любящим, мудрым, справедливым. С самого начала он принес в ее жизнь спокойствие и порядок, и уже вместе они без труда заложили прочный фундамент своей совместной жизни. Шон никогда не стремился главенствовать или безраздельно владеть ею. Со стороны могло показаться, будто их жизни вовсе не соприкасаются, и это действительно было так или почти так. Они сознательно не вмешивались в дела друг друга, точнее – не навязывали друг другу своей воли и не лезли с советами, которые невозможно исполнить. По жизни они шли рука об руку, и эта жизнь была такой светлой и радостной, что даже смерть Шона выглядела так, словно он не исчез навсегда, а просто перебрался в иное измерение, в другое пространство бытия, поэтому Кэрол не могла его видеть. Влияние, которое он всегда оказывал на нее, было таким мощным, что она еще долгое время продолжала ощущать рядом его присутствие. В смерть Шона она поверить просто не могла. Да и сам он воспринимал то, что неизбежно должно было с ним случиться, как переход в новую жизнь, как возможность увидеть и узнать что-то удивительное и новое. Шон был таким всегда; что бы ни случалось с ним в жизни, с чем бы ни довелось ему столкнуться, из всего он умудрялся извлечь урок. Даже собственная смерть стала для него еще одним непройденным опытом, еще одной стороной бытия, узнать которую он смог только сейчас. С тех пор как он умер, прошло уже два года, но Кэрол все еще скучала по нему. Ей не хватало его смеха, его голоса, его блестящих умозаключений и тонких шуток, не хватало их долгих вечеров вдвоем и неспешных прогулок вдоль побережья, когда они чаще всего не произносили ни слова, ведя безмолвный, но понятный им разговор. Все это осталось в прошлом, но и теперь Кэрол не оставляло ощущение, что Шон не покинул ее, что он по-прежнему находится где-то рядом и его незримое присутствие осеняет каждый день ее жизни. Так она чувствовала себя, пока он был жив, и точно так же Кэрол чувствовала себя сейчас. Их встреча, произошедшая десять лет назад, стала для нее настоящим подарком судьбы, хотя они и прожили вместе сравнительно недолго. Другого такого человека не было, наверное, в целом свете. Уже стоя одной ногой в могиле, Шон думал не о собственной неизбежной кончине, а о ней, о Кэрол; стараясь облегчить грядущее расставание, он не уставал напоминать ей о том, как много она должна успеть сделать. Написать книгу и вернуться в кино – такова была ее задача на ближайшее время, и Кэрол не имела ничего против этого плана. Она верила, что сможет его исполнить. Ее короткие рассказы Шону всегда нравились; кроме того, за несколько лет совместной жизни она посвятила ему несколько десятков стихотворений, которыми он очень дорожил. Примерно за полгода до его смерти Кэрол перепечатала их набело и отдала в переплет. С этой книгой Шон не расставался до самого конца, снова и снова перечитывая дорогие его сердцу строки. Кэрол была уверена, что и сейчас для нее не составит труда написать короткий рассказ или стихотворение, но всерьез засесть за большую вещь у нее никак не получалось. Сначала ей не хватало времени, потому что заболел Шон и она сама ухаживала за ним. Ради этого она сделала годовой перерыв, отказываясь от всех контрактов, чтобы выхаживать его после курса химиотерапии. Последние несколько месяцев она тоже провела с ним. Шону было очень плохо, но он держался молодцом. Буквально за день до его смерти они в последний раз отправились на прогулку вдоль пляжа. Шон очень ослаб и не мог идти долго; он часто присаживался отдохнуть, и Кэрол тоже опускалась рядом с ним на песок. Как и всегда, они почти не разговаривали – только держались за руки и смотрели на горизонт, где над океаном догорал узкой полоской закат. Когда погас последний луч солнца, Шон беззвучно заплакал, и Кэрол почувствовала, что по ее щекам тоже текут слезы. Они оба знали, что конец уже близок.

На следующий день Шон умер у нее на руках. Перед смертью он не мучился – лишь в последний раз взглянул на нее и чуть слышно вздохнул. Потом глаза его закрылись, и Шона не стало. Можно было подумать, он уснул – такой мирной и безболезненной была его кончина. Он принял смерть покорно, без борьбы; должно быть, поэтому Кэрол почти не чувствовала горя, когда вспоминала его. К тому, что Шон уйдет, она была внутренне готова, насколько вообще можно подготовиться к подобному событию. Да и сам Шон знал, что конец его близок. Когда его не стало, Кэрол словно окутала звенящая пустота, которую она ощущала до сих пор. Эту-то пустоту она и попыталась заполнить, копаясь в себе и своих чувствах. Книга, которую она наконец начала, должна была помочь ей в этом. Желание ее не иссякло, напротив – стало сильнее, превратившись в потребность, да и Шон всегда верил в ее способности и талант. Единственное, чего боялась Кэрол, это обмануть его ожидания. Шон – пока он был жив – служил для нее неиссякаемым источником вдохновения и уверенности; он дарил ей спокойствие, радость, душевное равновесие, но с его смертью она всего этого лишилась. Вновь обрести почву под ногами оказалось невероятно трудно, должно быть, поэтому она так безнадежно застряла на первых же главах, но работы не бросила.

Кэрол нисколько не жалела, что за последние три года не снялась ни в одном фильме. Всю жизнь она работала, не жалея себя, поэтому еще до того, как заболел Шон, у нее начали появляться мысли об отдыхе, о перерыве. Кроме того, Кэрол казалось, что небольшой отдых поможет ей по-новому оценить и переосмыслить все, что она уже сделала, и, когда она вернется в кино, ее работы приобретут иное, более высокое качество. За свою кинокарьеру Кэрол снялась в нескольких очень интересных лентах, которые были признаны классикой Голливуда; не отказывалась она и от ролей в коммерческих фильмах, и картины с ее участием неизменно становились настоящими хитами проката. Любому другому человеку этого было бы вполне достаточно, чтобы почивать на лаврах до конца жизни, но Кэрол всегда отличалась повышенной требовательностью к себе и к окружающим. Теперь, когда она достигла определенного уровня, ей хотелось привнести в свою актерскую игру что-то новое – нечто, чего в ней раньше не было. Глубина постижения образа – вот как это называлось, и Кэрол отлично понимала: чтобы перейти на новый качественный уровень, ей, помимо таланта, понадобится весь ее жизненный опыт и вся ее житейская мудрость, которые, к сожалению, приходят к большинству людей лишь с возрастом.

Кэрол не считала себя старой. Просто годы, прожитые ею с тех пор, как она узнала о смертельной болезни Шона, окрасили ее жизнь неведомыми ранее переживаниями и тревогой за близкого человека. Они научили ее мудрости и смирению, с которыми она приняла неизбежное. Все это непременно должно было отразиться на ее игре, и Кэрол с нетерпением ждала возможности взяться за новую серьезную роль. Но сначала она должна закончить книгу! Задуманный роман представлялся ей чем-то вроде символа – символа освобождения или, может быть, зрелости. Только написав его, Кэрол смогла бы почувствовать себя окончательно сформировавшейся женщиной, одержавшей победу над обстоятельствами и призраками прошлого. Столько лет она изображала других женщин – настала пора явить миру подлинную себя! Она должна начать новую жизнь, которая не будет зависеть от того, какой ее представляли – или воображали – другие люди. Что ж, отныне она принадлежит только себе и сумеет стать такой, какой ей хотелось быть.

В ее жизни было время – и Кэрол хорошо его помнила, – когда она принадлежала мужчине как какая-то вещь, но оно закончилось еще до того, как она повстречала Шона. Он, к счастью, оказался не таким, как большинство мужей-собственников. Шон и Кэрол были свободные души и, даже сойдясь вместе, относились друг к другу с уважением и не остывающей любовью. Их жизни текли как бы параллельно, не переплетаясь и не пересекаясь, в полном соответствии с законами равновесия и гармонии. А ведь сначала Кэрол боялась, что, как только они поженятся, начнутся проблемы: что Шон захочет «владеть» ею и в конце концов они оба станут в чем-то ограничивать и стеснять один другого. К счастью, этого не произошло. Еще в самом начале их совместной жизни Шон пообещал, что никогда не посягнет на ее независимость и свободу, – и сдержал слово. Теперь Кэрол вспоминала восемь прожитых с ним лет как сказочный сон, как чудо, как нечто уникальное и неповторимое. Ни с кем другим подобное было бы невозможно. Шон был единственным в своем роде.

Должно быть, поэтому Кэрол не могла и представить, что снова кого-то полюбит или еще раз выйдет замуж. Она была убеждена, что ни один мужчина в мире не сможет сравниться с Шоном. Кроме того, она продолжала думать о нем, как о живом; ей не хватало его, но она его не оплакивала. Любовь Шона по-прежнему наполняла ее до краев, согревала душу, поэтому даже без него Кэрол продолжала чувствовать себя счастливой. В их отношениях не было ни боли, ни мук, хотя, как и все супружеские пары, они время от времени спорили и даже ссорились. Но и самые темные тучи уносились прочь, как быстрая летняя гроза, снова проглядывало солнышко, и они принимались смеяться над тем, как вели себя всего несколько минут назад. Ни Шон, ни Кэрол не были злопамятны, и размолвки не оставляли в их душах никакого следа, никак не сказываясь на их отношениях.

На протяжении всех восьми лет супружества Кэрол и Шон оставались нежными любовниками и добрыми друзьями. Когда они познакомились, ей уже исполнилось сорок, а ему было тридцать пять, однако, несмотря на такую разницу в возрасте, Шон во многих отношениях стал для нее примером для подражания. Карьера Кэрол по-прежнему была на подъеме: она снималась сразу в нескольких фильмах, хотя и считала это не совсем разумным. Согласие на съемки Кэрол давала скорее по привычке, так как на протяжении многих лет вела именно такую жизнь – жизнь звезды, которая принадлежит не столько себе, сколько зрителям, жаждущим ее появления в новых лентах. Лишь за пять лет до встречи с Шоном Кэрол вернулась из Франции в Лос-Анджелес с намерением проводить больше времени с собственными детьми, но ей это удавалось плохо. Продюсеры рвали ее на части, предлагая принять участие в очередном многообещающем проекте, да и самой Кэрол бывало порой трудно отказаться от какой-нибудь особенно яркой роли. Какие там дети! За пять лет после возвращения из Франции у Кэрол не было ни одного романа. На это у нее просто не хватало времени, да и особого желания выстраивать с кем-то долговременные отношения она не испытывала. Кэрол, конечно, встречалась с мужчинами, но это был просто флирт – непродолжительный и несерьезный. Да и поклонниками ее были в основном коллеги – сценаристы, режиссеры, продюсеры, а также представители других творческих профессий – музыканты или архитекторы. Все они были интересными мужчинами, но ни в одного из них она так и не влюбилась. Кэрол совершенно искренне считала себя неспособной полюбить кого-то по-настоящему, и только появление Шона изменило все.

Они встретились в Голливуде, на конференции, посвященной текущим проблемам и тенденциям киноиндустрии. На этой конференции оба выступали с докладами о современных фильмах; это и послужило поводом для знакомства. А потом все завертелось… Кэрол никогда не смущало, что Шон был на пять лет младше – ни для нее, ни для него возраст не имел значения. Главным, что оба они ощутили практически сразу, было удивительное родство душ, настроенность на одну и ту же волну. Всего через месяц после знакомства они вместе отправились на уик-энд в Мексику, а еще три месяца спустя Шон переехал к Кэрол, чтобы остаться навсегда. Через полгода они поженились. Инициатива в данном случае исходила от Шона – он убедил ее, что так будет лучше для обоих, и оказался прав, хотя поначалу Кэрол была настроена против. Ей казалось, что специфика их работы может привести к семейным конфликтам, что плачевным образом отразится на браке, к тому же когда-то Кэрол уже была замужем и не хотела во второй раз наступать на те же грабли. Но Шон пообещал, что все будет хорошо, она поверила – и не разочаровалась. Их союз оказался настолько близким к идеалу, насколько это вообще возможно.

В то время дети Кэрол жили с ней, и это было для нее еще одной причиной для беспокойства. Но волновалась она напрасно. Шон, у которого не было своих детей, обожал ее сына и дочь. Общего ребенка они решили не заводить – обоим казалось, что они слишком заняты, и им элементарно не хватит времени, чтобы растить и воспитывать малыша. Всю свою любовь и нежность они отдавали друг другу, оберегая свой неправдоподобно счастливый брак. Когда они поженились, дети Кэрол были подростками, и именно поэтому она в конце концов решилась оформить свои отношения с Шоном официально. Во-первых, Кэрол хотела дать понять детям, насколько серьезны их с Шоном отношения, впрочем, Энтони и Хлоя были целиком и полностью за. Шон им нравился, они хотели видеть его как можно чаще, и он не обманул их ожиданий, став для обоих добрым другом и заботливым отчимом.

Теперь Энтони и Хлоя выросли и жили самостоятельно. Кэрол подчас жалела об этом – и тут же обвиняла себя в родительском эгоизме. Жалеть, по большому счету, было не о чем. Хлоя закончила Стэнфорд и поступила на первую в своей жизни работу – она была ассистентом заместителя редактора отдела аксессуаров в модном лондонском журнале. Денег эта работа приносила немного, но считалась весьма престижной. Кроме того, Хлое явно нравилось помогать стилистам, устраивать фотосессии, исполнять разнообразные поручения и числиться сотрудником британской редакции «Вог». Полезный опыт она все же приобретала, и Кэрол надеялась, что в дальнейшем ей это пригодится. Природа наделила Хлою яркой, как у матери, внешностью, и она легко могла бы стать фотомоделью, но девушка предпочла иную стезю, к тому же Лондон пришелся ей по душе. Хлоя была общительной и остроумной девушкой, и ей очень нравилось встречаться с самыми разными представителями британского высшего общества и богемы, чего требовала ее работа. Конечно, она скучала по матери, но ей было достаточно общения с Кэрол по телефону.

Что касалось Энтони, то он пошел по стопам своего отца и пытался сделать карьеру в финансовом мире. Закончив Гарвард, он получил степень магистра делового администрирования и начал работать в преуспевающей фирме, штаб-квартира которой находилась на знаменитой нью-йоркской Уолл-стрит. Энтони всегда был серьезным и ответственным, и Кэрол очень гордилась сыном. Как и Хлоя, он был очень недурен собой, хотя в юности ему мешала некоторая стеснительность, казавшаяся Кэрол чрезмерной. Но за последние пару лет Энтони изменился – он встречался со многими интересными, привлекательными девушками, но ни одной из них так и не удалось оставить в его сердце сколько-нибудь глубокий след. Карьера явно значила для него намного больше, чем успех у женщин. Поставив себе ясную и конкретную цель, он ни на минуту о ней не забывал, не позволяя себе отвлекаться на такие «пустяки», как свидания. Упорства и настойчивости ему было не занимать, поэтому довольно часто случалось, что Кэрол, звонившая ему поздно вечером на мобильник, заставала сына на рабочем месте.

Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.

Но теперь все эти проблемы, похоже, остались в прошлом. Ее дети покинули родное гнездо и зажили каждый своею жизнью, и Кэрол поняла – настало время наконец-то взяться за работу над книгой. Увы, начало вышло довольно обескураживающим: как Кэрол ни билась, она не могла сдвинуться с места. Работа не шла, и ей даже стало казаться, что она взялась не за свое дело. Быть может, думала Кэрол, она совершила ошибку, когда отказалась от роли, которую ей предложили в августе. Что, если она вообще не способна к писательскому труду и ей не стоило прекращать сниматься ради осуществления проекта, который неожиданно вызвал столь серьезные затруднения? Ее импресарио Майкл Аппельзон, очевидно, считал именно так, ибо, регулярно названивая ей по телефону, не скрывал своего раздражения. Ему было непонятно, почему его любимая мегазвезда Кэрол Барбер отвергает одну за другой весьма выгодные роли, продолжая бормотать что-то о книге, которая, по всей видимости, никогда и не будет написана.

А Кэрол и сама уже не верила, что ее планам суждено воплотиться в жизнь. Персонажи выходили слишком плоскими, двухмерными и противно-назидательными, сюжет не выстраивался и представал словно в тумане. Нет, что-то порой мелькало у нее в голове, но Кэрол никак не удавалось ухватиться за кончик ниточки и распутать весь клубок. Что бы она ни делала, как бы ни напрягала измученный ум, все ее усилия ни к чему не приводили. Вдохновение бежало ее, а призрак неминуемой неудачи лишал ясности мышления, оставляя одно лишь разочарование и злость на собственное бессилие.

Но каждый раз, когда Кэрол уже готова была сдаться и признать себя полной бездарью, взгляд ее невольно останавливался на двух «Оскарах» и «Золотом глобусе» – престижнейших наградах, которые она получила незадолго до болезни Шона. Значит, думала Кэрол, что-то она все-таки может! И действительно, в Голливуде о ней еще помнили, хотя Майкл Аппельзон не раз предсказывал, что, если в ближайшее время она не снимется в новом фильме, продюсерам надоест ее упрашивать, и они поставят на ней жирный крест. И все же Кэрол не спешила возвращаться в кино, хотя у нее почти не осталось отговорок, с помощью которых она объясняла свое нежелание сняться в той или иной картине. Самой себе она дала обещание начать работу над книгой до конца года, но вот уже до Рождества осталось каких-нибудь два месяца, а Кэрол и с места не сдвинулась. В результате каждый раз, когда она садилась за стол и включала компьютер, ее охватывала тихая паника; мысли разбегались, руки тряслись, и Кэрол была не в состоянии написать ни одной стоящей строчки.