Текст книги "Что было, что будет..."
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Обе посмеялись, а спустя полчаса Олимпия уехала домой.
Вечером обстановка в доме царила напряженная. За ужином никто не проронил ни слова, но по крайней мере хотя бы все поели. Когда ложились спать, Гарри уже немного смягчился. Ни с ним, ни с Вероникой Олимпия о бале не говорила. Эта тема в доме вообще больше не обсуждалась, пока через три дня Вероника не получила письмо от отца, приведшее ее в бешенство.
В письме Чонси изложил свою угрозу касательно платы за обучение обеих дочерей в случае неучастия в Аркадах. Дочь бушевала, обвиняла отца в подлости, стремлении ими манипулировать, попытке сделать из нее заложницу и подвергнуть шантажу. Олимпия угрозу бывшего мужа никак не комментировала, только про себя отметила, что после этого сестры помирились. Вероника, правда, пока впрямую не сказала, что изменила свое решение, но и упираться перестала. Получив письмо отца, она забеспокоилась. Она боялась навредить сестре или вынудить мать оплачивать ее учебу. Но на отца она страшно разозлилась и не стеснялась в выражениях на его счет. Гнилые убеждения, бессовестное поведение – это были самые безобидные из ее выражений.
Олимпия отправила в оргкомитет подтверждение и взнос за обеих, написав, что дочери будут счастливы принять участие в бале. Мужу ничего не сказала, рассудив, что времени до декабря еще много и все уладится. Он лишь один раз высказался на эту тему, когда ее затронул приехавший на выходные домой Чарли. Гарри произнес тогда три слова, но этого было достаточно.
– Я не поеду, – проворчал он и вышел, оставив Олимпию беседовать с сыном.
– Дело твое, – негромко отозвалась Олимпия, хорошо помня слова свекрови и Маргарет Вашингтон. Она надеялась, что за семь месяцев может многое измениться.
Чарли согласился сопровождать на балу Джинни, хотя у той недавно и появился постоянный приятель. Она последовала совету матери и решила пока не приглашать на бал своего ухажера, ведь за семь месяцев еще много воды утечет.
Олимпия очень надеялась, что все с течением времени образуется.
Пока же страсти как будто улеглись. Ну и слава богу! Мир в семье, кажется, снова воцарился.
Глава 3
На летние каникулы Чарли приехал из Дартмута непривычно притихший. Это было совершенно не похоже на Чарли, ведь он учился успешно, играл в университете в теннис и хоккей, а недавно начал осваивать гольф.
Во время каникул Чарли встречался с друзьями, ходил с сестрами на тусовки и даже согласился пойти на свидание с одной из подруг Вероники, съездил с Максом в Центральный парк погонять мяч, а с наступлением жары повез на Лонг-Айленд на море. Внешне все было как обычно, Чарли ни дня не сидел на месте, но Олимпия чувствовала, что с сыном не все в порядке, и тревожилась за него. Сын был каким-то притихшим, отстраненным и поникшим. Вскоре Чарли должен был ехать в летний лагерь в Колорадо и всем говорил, что ждет не дождется отъезда.
Олимпия не могла себе представить, что гнетет ее старшего сына. Но и приставать к нему с расспросами, зная характер Чарли, не решалась.
Как-то в субботу утром, отправившись с мужем на теннисный корт, Олимпия сказала Гарри о своей тревоге. Чарли в этот раз остался дома с Максом, отпустив их поиграть. Они обожали играть в теннис или сквош. Тем более что для Олимпии и Гарри это была почти единственная возможность побыть наедине. Им нечасто доводилось оставаться вдвоем, ведь почти все вечера и выходные они проводили с сынишкой, поэтому каждая такая возможность была на вес золота. Но сейчас, когда Чарли был дома, у них появилась бесплатная нянька – тот всегда с готовностью вызывался побыть с братом.
– Я ничего не заметил, – отвечал Гарри, вытирая вспотевшее лицо полотенцем. Он выиграл матч, но с небольшим отрывом. Оба мастерски играли в теннис и находились в отличной форме. Сетования Олимпии на то, что старший сын как будто не в своей тарелке, его удивили. – Мне показалось, все как всегда. С чего ты взяла, что у него проблемы?
– Пожалуй, ничего определенного, но я же вижу, что его что-то тяготит. Я замечаю, когда он думает, что никто на него не смотрит, вид у него такой подавленный, а иногда встревоженный. Не могу понять, в чем дело. Может, ему учиться разонравилось? Или это дела сердечные?
– Олли, а может, ты все напридумывала? Мало ли о чем может думать молодой человек?! Тем более что Чарли всегда был склонен к философствованию. Он – человек не поверхностный, и потом, может же он хотя бы дома быть самим собой, не так ли? – Гарри наклонился к жене и поцеловал ее. – Хорошая была игра, правда?
– Еще бы! – Олимпия улыбнулась в ответ и прижалась к Гарри. – Ты же выиграл. Ты, когда выигрываешь, всегда доволен игрой.
– Зато в прошлый раз в сквош ты меня сделала!
– Только потому, что ты потянул ногу. А так ты не даешь мне ни малейшего шанса. В сквош ты намного сильнее меня.
Зато она лучше играла в теннис. Впрочем, спортивные амбиции были чужды Олимпии. Для нее гораздо важнее было то, что и ей, и Гарри по-прежнему хотелось быть вместе, быть вдвоем. Спустя столько лет их чувства нисколько не остыли.
– А ты сильнее меня профессионально, – сказал вдруг Гарри, и Олимпия удивилась. Никогда раньше Гарри ее не хвалил.
– Да нет, не говори глупостей. Это ты превосходный адвокат! Просто ты утешаешь меня после проигрыша. Я все поняла – это грубая лесть.
– Ничего подобного! Ты действительно стала лучшим адвокатом. Ты и студенткой была способной, мне ли не знать! Ты умеешь работать вдумчиво, основательно, скрупулезно и при этом сохраняешь творческий подход. Иногда ты просто творишь чудеса. Я восхищаюсь твоими успехами. Когда я был практикующим адвокатом, я тоже старался работать методично, но мне всегда недоставало этой творческой жилки. Ты же порой действуешь почти вдохновенно.
– Ого! Ты это серьезно? – Олимпия взглянула на мужа с признательностью, такой комплимент из его уст она слышала впервые.
– Абсолютно. Если мне понадобится совет юриста, я обращусь к тебе. А вот теннису учиться я бы у тебя, наверное, не стал.
Олимпия легонько ткнула мужа в бок, а он в ответ крепко поцеловал ее. Как же ей повезло с мужем! За все прожитые вместе годы у них практически не было разногласий, а случай с приглашением на бал был скорее исключением. Гарри остался, насколько могла убедиться Олимпия, при своем мнении, но она решила пока к нему не приставать. Благо, времени впереди оставалось еще много.
По дороге домой она снова заговорила о Чарли:
– Интуиция мне подсказывает, что его что-то гложет, он просто не хочет об этом говорить.
– Если все так и есть, в конце концов он сам заговорит с тобой, – заверил ее Гарри. – Всегда же так было, ты же знаешь.
Гарри хорошо знал, насколько близкие отношения связывают Олимпию со старшим сыном. Впрочем, его Олимпия обладала всеми мыслимыми достоинствами. Ему все в ней нравилось как в самом начале их совместной жизни, так и теперь. Точно так же, как и в ней за все эти годы не угасла любовь и уважение к своему избраннику. И еще Гарри знал, что обычно в отношениях с детьми чутье Олимпию не обманывает. И раз ей кажется, что с Чарли что-то не так, скорее всего, причина для волнений все же есть.
– Может, у него несчастная любовь? – предположил Гарри.
Олимпия знала, что в последнее время ее сын не был никем серьезно увлечен. Чарли – не затворник, и интересы у него весьма разнообразные, но постоянной девушки у него точно не было.
– Не думаю, что дело в девчонках. Мне кажется, тут что-то посерьезнее. Но что это может быть за проблема – ума не приложу.
– Во всяком случае, работа в лагере пойдет ему на пользу, – успокаивал жену Гарри.
А в это время Чарли самозабвенно предавался игре с младшим братом. Из-за дверей доносились шум и воинственные крики.
Чарли играл с Максом в ковбоев и индейцев, для боевой раскраски Чарли использовал зубную пасту и губную помаду матери.
При виде их физиономий Олимпия расхохоталась. Макс, в шортиках и ковбойской шляпе, носился по дому, целясь в сводного брата из игрушечного ружья. Гарри тоже включился в игру, а Олимпия сразу пошла на кухню готовить ленч. Хорошее настроение не покидало членов семьи все утро.
А спустя несколько дней из Дартмута пришел счет от психотерапевта. Олимпия заволновалась. Она осторожно задала вопрос Чарли, но тот успокоил мать, заверив, что с ним все в порядке. Чарли сказал, что весной покончил жизнь самоубийством один его друг и сначала это на него очень подействовало, но теперь все позади. Услышав это, Олимпия встревожилась еще больше, но виду не подала. Она в свое время перечитала немало книг по психологии переходного возраста и знала, что случаи, когда молодые люди без всяких внешних причин, вдруг неожиданно для всех совершают самоубийство, не так уж и редки. Она, конечно, думала и о погибшем юноше, но тревога за сына не оставляла ее.
Когда Олимпия поделилась своими страхами с Гарри, тот заметил, что у нее вконец расшатались нервы и что сам факт, что Чарли обратился к психотерапевту, уже обнадеживает. Плохо кончают обычно те, кто не идет за помощью. И потом – нет никакой связи между тем, что сделал приятель Чарли, и самим Чарли. Вполне естественно, что эта трагедия отразилась на психологическом состоянии юноши, но со временем все забудется. Олимпия согласно кивала головой, слушая Гарри, но покоя ее сердцу его слова не принесли. После этого несколько раз Чарли с отчимом играли по выходным в гольф, а однажды он приехал к Гарри в офис, и они вместе отправились обедать. Тогда Чарли и сказал, что его всерьез привлекает богословие и он даже подумывает после окончания университета принять сан. Гарри считал, что интерес Чарли к теологии остался в прошлом, но, как видно, он ошибался. Он всегда знал, что Чарли умеет заглянуть в душу другого человека и частенько находит выход из самых деликатных положений. Кто знает, может быть, мальчик примет правильное решение?! Но как к этому отнесется Олимпия?
За обедом, видимо не желая в деталях обсуждать свои планы на будущее с Гарри, Чарли пытался перевести разговор на бал дебютанток, но тут уж Гарри отказался говорить на эту тему. Сказал лишь, что не одобряет мероприятия, на которое допускаются только так называемые избранные.
На своем продолжала стоять и Вероника, но к моменту отъезда в компании подруг в Европу – а это был июль – она немного смягчилась. К тому времени Джинни уже успела заказать себе наряд – дивное бальное платье из белой тафты, с открытыми плечами и длинной юбкой, расшитой крошечными жемчужинами. Платье было точь-в-точь как свадебное. Джинни просто визжала от восторга.
Кроме того, тайком от Вероники они с Олимпией выбрали платье и для сестры. Облегающее, из белого атласа, с одной бретелью, идущей наискось через одно плечо – они обе решили, что Вероника такое бы надеть согласилась. Платье было элегантное и могло бы прекрасно подчеркнуть стройную фигуру Вероники. А Джинни больше понравился вариант с пышной юбкой. Оба платья были по-своему безупречны и в то же время подчеркивали индивидуальность характеров и стиля сестер.
Атласное платье Вероники Олимпия спрятала подальше в свой шкаф. С Вирджинией они условились вообще не говорить Вер о том, что выбирали платья для бала. Перед отъездом в Европу Джинни снялась поочередно в двух платьях для буклета, который готовил к балу оргкомитет. Обсуждать это с Вероникой они не стали. Главное, фотографии обеих участниц таким образом были предоставлены. Если потом Вероника станет возмущаться, тогда и будем объясняться, решили заговорщицы. А сейчас ни к чему нарушать установившееся спокойствие.
В Европу девочки уезжали в прекрасном настроении, от былой ссоры не осталось и следа. Двумя днями позже Чарли отбыл в Колорадо, а Олимпия с Гарри вместе с Максом отправились во Францию.
Они чудесно провели время в Париже. Макс терпеливо отправлялся с родителями на экскурсии и в музеи, не жаловался на усталость и не хныкал. Но, конечно, с большим удовольствием он гонял мяч с французской ребятней и отводил душу на аттракционах. По вечерам родители брали его с собой, когда шли в бистро. Макс с аппетитом уплетал пиццу и бифштексы с картошкой фри. Специально из-за Макса ездили за мороженым в магазин Бертильона на Иль Сен-Луи, а еще Максу очень понравились блины, купленные в Сен-Жермен с уличного лотка. И, конечно, в полном восторге он был, когда вместе с родителями поднялся на Эйфелеву башню.
Они остановились в небольшом отеле на Левом берегу, который Гарри приметил в одной из своих предыдущих поездок. Словом, поездка удалась на славу. Присутствие маленького сына в соседней комнате никак не отразилось на любовно-романтическом настрое супругов, тем более что Макс засыпал после насыщенных событиями дней моментально и не просыпался до самого утра.
В последний вечер они, к восторгу Макса, совершили долгую прогулку по Сене на речном трамвайчике, любуясь огнями Парижа и великолепными зданиями и памятниками, мимо которых проплывали. Уезжать из Парижа не хотелось, но все когда-нибудь кончается, а все хорошее кончается особенно быстро!
А потом они отправились на Ривьеру. Провели несколько дней в Сен-Тропе, на одну ночь остановились в гостинице в Монте-Карло, несколько дней провели в Каннах. Макс играл с детьми на пляже и даже мог объясняться со своими новыми приятелями по-французски. Правда, слова он говорил одни и те же, но это нисколько не мешало общению. Уже через неделю пребывания на море все трое прекрасно загорели. Гарри и Олимпия чувствовали себя такими же беззаботными, как и их сын. Они наслаждались буйабесом, омарами и рыбой. Макс, правда, не разделял восторгов родителей по поводу такой еды, но это не мешало им получать удовольствие от каждой минуты отдыха. Да и у Макса было немало радостей и собственных «детских» открытий.
Из Сен-Тропе Макс отправил старшему брату футболку на память, а тот в ответ засыпал их забавными открытками, в которых описывал свою жизнь в летнем студенческом лагере. Чарли тоже неплохо проводил время. Олимпия не находила в его посланиях никаких признаков уныния. И это ее успокаивало.
Венеция подарила им тоже незабываемые воспоминания. Волшебный город очаровал всех. Без устали ходили они по узким улочкам, на площади Сан-Марко Макс кормил голубей, проплывали на гондоле под Мостом Вздохов. А когда в этот момент Гарри поцеловал Олимпию, вспомнив слова гондольера, что это залог того, что они будут принадлежать друг другу вечно, Макс выразительно поморщился при виде целующихся родителей, а Вероника и Джинни дружно рассмеялись, глядя на смутившегося брата.
Последовавшая затем поездка по Северной Италии и Швейцарии умножила их впечатления. Они поселились в красивом отеле на Женевском озере, ездили в Альпы, а последние несколько дней провели в Лондоне. Макс заявил, что ему везде очень понравилось. Сестры и родители поддержали его – это летнее путешествие было похоже на волшебную сказку.
На обратном пути, в самолете, Олимпия была на удивление молчалива. Она целиком погрузилась в свои мысли. А думала она о том, что совсем скоро опустеет их дом, дочери уедут учиться, и когда еще они смогут собраться вот так же – все вместе?! И вряд ли уже повторится это удивительное путешествие, которое было таким чудесным…
Дни перед отъездом в колледж прошли в сплошной суете: девочки собирались, упаковывали вещи – от велосипедов до компьютеров, прощались с подружками. Джинни пришла в восторг, узнав, что несколько ее подруг тоже приняли приглашение на бал Аркады и будут дебютировать с ней вместе. Вероника продолжала презрительно морщить нос, пока в один прекрасный день не увидела фотографии Джинни в двух разных платьях – они лежали в ящике письменного стола Олимпии, где ей вздумалось искать почтовые марки. Не веря своим глазам, Вероника оцепенела, охваченная праведным гневом.
– Как ты могла?! – накинулась она на мать, а потом обвинила сестру в вероломстве.
Джинни не выдержала и тоже обрушилась на сестру:
– Почему мама должна платить за наше обучение из-за того, что ты хочешь показать характер и позлить отца? Ты об этом подумала?!
В знак протеста против позиции отца Вероника этим летом отказалась навестить Чонси в Ньюпорте. Джинни пришлось в одиночку нести этот крест и съездить к отцу в последние выходные перед отъездом в колледж.
– Это нечестно! Почему из-за твоего каприза должна страдать мама?
В конце концов Джинни до нее достучалась. Довершила благое дело Фрида, которая пригласила Веронику на обед и попросила сменить гнев на милость. И накануне отъезда Вероника сдалась. Она заявила, что делает это вопреки своим убеждениям и по-прежнему против снобистского мероприятия, но вынуждена подчиниться из-за упертости своего папаши. Сказала, что не хочет подставлять маму и потому покоряется. Олимпия, когда услышала это от Вероники, от души благодарила дочь и обещала сделать все, чтобы выезд в свет никоим образом не задел ее благородных убеждений и чувств. Причем в голосе Олимпии не было и тени иронии. Итак, примирение практически состоялось. Правда, с бальным платьем возникли проблемы. Вероника примерила платье и заявила, что оно ей категорически не нравится, хотя выглядела она в нем сногсшибательно. И не могла не видеть этого сама. Спутника у нее пока не было, но Вероника обещала этот вопрос продумать. Сообщить имя сопровождающего кавалера оргкомитету надо было не позднее Дня благодарения.
– Может, попросим кого-нибудь из друзей Чарли? – предложила Олимпия, но Вероника твердо заявила, что решит все сама. Пока надо было радоваться и тому, что она вообще согласилась участвовать в этом празднике, а давить на нее по поводу кандидатуры сопровождающего в этой ситуации было довольно рискованно. Олимпия решила больше не вмешиваться. По крайней мере, до поры до времени.
Единственным, кто по-прежнему твердо стоял на своей позиции, был Гарри. Он даже обсуждать эту тему отказывался. Он был, похоже, разочарован тем, что Вероника уступила давлению, но признал, что ей ничего другого не оставалось перед лицом позиции отца. Чтобы не создавать серьезных проблем матери, она вынуждена была подчиниться.
Его же собственный отказ от участия в мероприятии никому не создавал проблем. При каждом удобном случае Гарри давал понять, что никакая сила на свете не заставит его ехать на Аркады. В этом вопросе Гарри проявлял несвойственное ему упрямство. Видимо, отказ от участия в мероприятии он считал делом принципа.
Прежде чем отправиться к началу нового учебного года в Дартмут, Чарли несколько раз пытался поговорить с Гарри на эту тему, но все его попытки ни к чему не привели.
В воскресенье накануне отъезда старшего сына в колледж Олимпия повела его обедать в ресторан. Летние каникулы сказались на молодом человеке самым положительным образом, он выглядел отдохнувшим и спокойным. Казалось, Чарли преодолел то состояние душевного беспокойства и угнетенности, которое Олимпия заметила у сына в начале лета. Ее волнение за него постепенно улеглось. Чарли много общался с друзьями, говорил, что с нетерпением ждет нового учебного года, а следующей осенью он намеревался продолжить образование на теологическом факультете. Правда, он поговаривал и о дипломе в Оксфорде и о том, что хорошо бы взять в колледже академический отпуск и уехать на целый год путешествовать. Был и еще один вариант – пойти работать в компанию отца сокурсника Чарли, с которым он делил комнату в студенческом кампусе. Компания находилась в Сан-Франциско. Пока Чарли еще не решил, какой вариант предпочесть, но все они казались Олимпии с Гарри заслуживающими внимания.
Олимпия прекрасно понимала, как сложно сделать правильный выбор в таком юном возрасте. Ей до сих пор не верилось, что ее первенец уже стал взрослым и должен идти в жизни собственной дорогой. Счастье, что Чарли разумный парень и учится хорошо, к тому же умеет нравиться людям. А то, что он не может еще определиться, – дело понятное. В разговоре за обедом он сказал Олимпии и о том, что ему нравится и преподавательская работа. Одним словом, Чарли пребывал в растерянности. Но что могла посоветовать ему мать?! Пусть решает сам, в конце концов, никогда не поздно все начать сначала, ведь Чарли так молод и впереди у него целая жизнь.
– Бедняжка! – вздыхала Олимпия. – Не хотела бы я оказаться на его месте, снова стать перед выбором пути. – Этот разговор с мужем состоялся у Олимпии вечером того дня, когда она ходила с Чарли обедать. – Он просто разрывается на части – и того хочется, и этого. Чонси хочет, чтобы Чарли, как и его отец когда-то, ехал в Ньюпорт и работал бы там инструктором по поло. Ничего себе перспектива после Дартмута! Слава богу, это предложение Чарли всерьез даже не рассматривал.
Чарли не рассматривал всерьез и работу в банке отца в Нью-Йорке. Эти варианты он для себя решительно отмел. Чарли явно не хотел связывать себя с отцом деловыми отношениями. Гарри считал, что Чарли надо идти в Оксфорд, Олимпии же больше нравился вариант работы в Сан-Франциско. Она считала, что сыну полезно будет начать все с чистого листа, не ожидая поддержки – пусть и номинальной – папочки. А сам Чарли находился в метаниях. Гарри же агитировал за продолжение учебы на юридическом факультете. Чарли, однако, это предложение решительно отверг. Все-таки духовная стезя по-прежнему больше его привлекала.
– Не могу себе представить его в роли священника, – признавалась Олимпия мужу, хотя из всей семьи старший сын, безусловно, был самым религиозным.
– Кто знает, ему, возможно, это как раз подойдет, – говорил Гарри задумчиво. – Только вот денег этим не заработаешь. Ты меня знаешь, Олимпия, я человек не прагматичный, но лучше бы он выбрал что-нибудь более надежное и перспективное с точки зрения финансовой выгоды.
В этом смысле им обоим более привлекательной казалась работа в Сан-Франциско. Речь шла о компьютерной фирме в Пало-Альто, и Олимпия советовала сыну подумать об этом серьезно. После Рождества и участия с сестрами в бале дебютанток Чарли собирался погостить у своего товарища и поближе познакомиться с его отцом и вероятной работой. А Гарри и Олимпия запланировали провести с детьми рождественские каникулы на горном курорте в Аспене и уже предвкушали интересную поездку. А перед балом, еще в Нью-Йорке, предстояло отметить Хануку.
Проводив Чарли, Олимпия на следующий день повезла по магазинам Фриду. Они облазили «Сакс» и «Бергдорф», прежде чем в «Барниз» нашли наряды, которые обеим показались идеально подходящими и к торжеству, и к возрасту. Олимпия выбрала себе темно-синее атласное платье с легким, в тон, шарфом, а Фрида – черное бархатное платье с длинным рукавом и под горло, строгое, но элегантное, без лишних украшений и легкомысленной отделки, но безупречно скроенное и сшитое.
Довольные удачными покупками, они вернулись к Фриде и, как две подружки, скинув туфли, весело болтали за чаем. Фриду предстоящее светское мероприятие воодушевляло с каждым днем все больше. Теперь, когда вопрос с ее нарядом был решен, она уже ждала этого дня с плохо скрываемым нетерпением. Она поделилась с Олимпией, что наденет сережки с бриллиантами, подаренные сыном и невесткой на ее семидесятипятилетие, а также нитку жемчуга – давнишний подарок покойного мужа.
Олимпия одобрительно кивнула, радуясь, что свекровь так оживлена, а потом вдруг заговорила совсем о другом.
– Беспокоит меня Чарли, – сказала она неожиданно, чувствуя себя как дома на уютной кухне Фриды.
В квартире свекрови, как всегда, царил идеальный порядок, она гордилась тем, что до сих пор сама поддерживает его. Наделенная независимым характером, она категорически отвергала любую помощь со стороны сына, хотя он то и дело предлагал матери свои услуги.
– У мальчишки столько планов на будущее, что он и сам не знает, что предпочесть – глаза разбегаются.
– Он еще молод, есть время найти себя. А как у него сейчас с отцом отношения складываются?
Фрида знала, что все пятнадцать лет после развода родителей Чарли все больше отдаляется от отца. Чонси неизменно вызывал его разочарование. Да Чонси и сам не думал скрывать, что куда больше его занимают три дочери от нового брака, нежели судьбы старших детей. Девочек такое отношение отца как будто не трогало, а вот Чарли переживал безразличие Чонси весьма болезненно. Гарри во всем старался служить ему опорой, но это, увы, не компенсировало юноше отсутствия отцовского тепла. Чонси и не думал вникать в переживания мальчика. Это было вполне в его духе. Поверхностный, неспособный на длительную привязанность и ненавидящий любую форму ответственности. Все, что не доставляло удовольствия и требовало спуститься из седла, он отвергал. Чонси, например, всегда хотел, чтобы старший сын играл в поло, и нежелание парня выполнить волю отца служило источником постоянного раздражения Чонси.
– Увы, отношений с отцом у него нет никаких, – вздохнула Олимпия. – Впрочем, может, это и к лучшему. Гарри, к сожалению, слишком занят, чтобы всерьез поговорить с Чарли. А я вижу, что в последнее время Чарли как-то замкнулся. – Она рассказала о недавнем самоубийстве его друга, которое тягостно подействовало на сына. – Он на эту тему не распространяется, но по почте на наш адрес пришел счет от психотерапевта в Дартмуте, и Чарли объяснил, что ходил на консультации после того случая. В июне, когда Чарли только приехал на каникулы, настроение у него еще было подавленное. Правда, к концу лета, после лагеря, он вроде бы ожил и снова стал похож сам на себя.
– Ты уверена, что с ним все в порядке? – забеспокоилась Фрида. В отличие от многих сверстниц она сохраняла остроту реакций и широту интересов, свойственные молодым.
– Надеюсь, – осторожно произнесла Олимпия. – Мне кажется, он по натуре такой задумчивый аналитик и склонен многие вещи держать при себе. Раньше он чаще со мной делился, а уж о том времени, когда маленьким был, я и не говорю. Наверное, с возрастом у всех детей это проходит – взрослеют дети… Но на сердце у меня что-то неспокойно.
– А девушка у него есть? – оживленно поинтересовалась Фрида. Она уже давно не задавала невестке этого вопроса и надеялась, что за последнее время ситуация изменилась.
– Постоянной – нет, насколько я знаю. Летом он проводил время с сестрами и их подружками. Была у него девушка на втором курсе, но через какое-то время они расстались. Не похоже, чтобы с тех пор у него был серьезный роман. А в этом году после самоубийства однокурсника Чарли вообще впал в депрессию. В Колорадо в летнем лагере, мне кажется, он тоже ни с кем не познакомился, во всяком случае мне он ничего не рассказывал. При всей своей общительности он слишком разборчив.
Фрида покивала. Чарли порядочный, чувствительный, внимательный мальчик, много времени проводит с сестрами и сводным братишкой, очень привязан к матери и любит отчима. Фрида и раньше думала, что духовная стезя вполне могла бы стать его призванием.
Она улыбнулась невестке и подлила ей чаю.
– А может, ему не в священники пойти, а в раввины? У меня отец был раввином, он умел так внимательно слушать людей, вникать в их проблемы. Очень был образованный человек, многие люди благодарили его за участие и мудрые советы. Я хоть и маленькая была, а помню. – Она редко говорила о родителях, но всякий раз, когда эта тема всплывала, отзывалась о них с теплотой, которая трогала Олимпию до слез.
– Чонси придет в восторг! – Обе рассмеялись, представив себе, какой будет реакция сноба Чонси, если сын примет иудаизм и станет раввином. – Его отец с ума сойдет! Мне эта затея по душе.
Чонси и его вторую жену Фелицию Фрида видела лишь однажды. Чонси не счел необходимым проявить к ней должного внимания. Фрида для него просто не существовала. Он мгновенно вычеркнул ее из списка людей, достойных его интереса, ведь она не принадлежала к его кругу.
Олимпия прекрасно понимала, что Чонси Уокер будет возмущен тем, что она посмела пригласить на Аркады Фриду. Возможно, он даже не соизволит поздороваться с пожилой дамой. Но еще больше его разозлит то, что она позвала Маргарет Вашингтон. Старые еврейки и темнокожие особы никак не вязались с его представлениями о бале дебютанток-аристократок. Олимпия легко могла вообразить, кого пригласят со своей стороны Чонси с Фелицией – исключительно тех, кто входит в Социальный реестр, рафинированных представителей знатных семей, чопорных и напыщенных. С Фридой хотя бы приятно общаться, она много путешествовала, постоянно читает, с интересом говорит о политике и умеет в считаные минуты расположить к себе собеседника. А Маргарет? Умница – каких нечасто встретишь!
Олимпию все еще огорчало, что Гарри отказывается ехать. Впрочем, Олимпия уже почти смирилась, да и Фрида, кажется, тоже. До бала оставалось три месяца, и сейчас они обе радовались, что наконец-то решили вопрос с нарядами для себя.
Разговор зашел об очередном судебном деле, которым сейчас занималась Олимпия. Потом обсудили недавний скандал в сенате, не сходивший с информационных лент все последние дни. Фрида была счастлива, что Олимпия в кои-то веки никуда не спешила и могла поговорить со свекровью, не считаясь со временем.
Ближе к вечеру Олимпия распрощалась с Фридой. Вернувшись домой, она застала Гарри за приготовлением ужина. Ему активно помогал Макс. Они учинили на кухне настоящий бедлам, но, судя по довольным физиономиям, прекрасно провели время.
– Где ты была так долго? – поинтересовался муж, когда Олимпия поцеловала его и нагнулась обнять сына.
– Ходили с твоей мамой по магазинам, я же предупредила тебя. Сам понимаешь – это дело требует времени, – ответила она, обводя счастливым взглядом своих любимых мужчин. Господи, какое это счастье, когда тебя ждут дома!
– Как мама? – спросил Гарри, укладывая мясо на решетку. На воскресный ужин он запланировал приготовить барбекю. К этому располагал и теплый вечер, так что погода вполне позволяла заниматься приготовлениями на лужайке за домом.
– Все отлично. Мы подобрали ей дивное платье к балу.
– Ах, вот оно что… – нахмурился Гарри и направился к жаровне, чтобы положить мясо.
Макс бросился к матери.
– Он все равно не поедет, – с серьезным видом объявил он.
– Я знаю, – улыбнулась Олимпия. – Мы с папой обо всем договорились.
– Ты на него больше не сердишься? – забеспокоился Макс.
– Нет. Имеет же он право на собственное мнение!
В этот момент в кухню вернулся Гарри. Олимпия подошла к мужу и обняла его.
– Дорогой, согласись, что твое отношение к этому балу тоже не вполне политкорректно. Это фактически дискриминация в отношении белых англосаксов, – улыбнулась она.
– А у них – дискриминация чернокожих и евреев.
– Тогда вы квиты, – невозмутимо отвечала Олимпия. – Мне кажется, любая дискриминация заслуживает осуждения.
