Текст книги "Лес тысячи духов"

Автор книги: Даниель Фагунва

Соавторы: Воле Шойинка
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Даниэл Олорунфеми Фагунва, Воле Бабатунде Шойинка
Лес тысячи духов
Охотничья сага

К автору является Акара-огун

О друзья мои! Величаво, словно древнее речение, звучит музыка агидигбо, и мудрые танцуют под эту музыку, а ученые понимают ее язык. Воплощением агидигбо развернется перед вами мое повествование: я буду исполнителем, а вам предстоит истолковать его сокровенный смысл. Наши праотцы любили повторять – вам, конечно, не терпится «узнать их замечательные слова? – что, «если танцоры и музыканты искусны, нам кружат головы горделивые чувства». Простите меня за навязчивость, ибо я лишь повторяю старинное присловье. Мне вовсе не хочется, чтоб вы пустились в беспорядочный пляс, подобно комарам, когда они судорожно толкутся, дрыгая лапками, над гулко рокочущим бембе. Танцуйте в лад с музыкой моего повествования, друзья, радостно и улыбчиво, но спокойно, естественно, и очарованные зрители одарят вас ожерельями из монет, мужчины падут перед вами ниц, а женщины восприветствуют земными поклонами, – особенно если вы с пониманием примете два совета.

Во-первых, когда мой герой говорит, нужно, чтоб его речь звучала как ваша собственная, поэтому вам необходимо мысленно слиться с ним, ощутить его самим собой. А когда ему отвечают, вы должны чувствовать себя его собеседниками, которые обращаются к нему от своего лица.

Притом события, о которых пойдет речь, должны обогащать новым опытом вашу природную мудрость, будто они приключились именно с вами, – вот мой второй совет.

Впрочем, не буду забегать вперед, обгоняя свой же рассказ и уподобляясь глупцу, который опрометью ломится через чащу, забыв о торной тропе, – пусть лучше зазвучит барабан моего повествования, а вы приготовьтесь к танцу, друзья, чтобы сбылось речение древности: «Танцы ваши, напевы наши, а общий рассказ – что полная чаша, вспененная музыкой истины».

Итак, все началось в одно прекрасное утро, на рассвете ясного дня, когда растаяло принесенное ночным суховеем тусклое марево, но дневные звери еще не проснулись, хотя ранние птицы уже начали возносить в песнях ликующую хвалу И Господу. Ласковый ветерок шелестел темными, словно уходящая ночь, листьями, а солнце, всплывая на востоке во всей своей божьей красе, мягко озаряло мир, чтобы сыны человеческие могли приступить к утренним делам. Я не торопясь позавтракал и расположился на веранде в своем любимом кресле, paдостно умиротворенный тем, что мне дарована жизнь. Но недолго сидел я один: солнце еще не успело подняться высоко, когда передо мной предстал пожилой незнакомец. Я ответил приветствием на его любезное приветствие и, полагая, что он хочет разделить со мною мой досуг, предложил ему кресло. Он сел, и мы принялись непринужденно болтать, обмениваясь, будто давние приятели, веселыми шутками. Однако вскоре мой гость тяжело вздохнул, как человек, терзаемый горестными раздумьями. Мне показалось, что ему будет приятно, если я спрошу его, чем он удручен, но, предвосхищая мой вопрос, он заговорил о себе сам, и речь его звучала так:

– Вооружись ручкой и приготовь бумагу, досточтимый хозяин, чтобы записать мою историю – записать не откладывая, ибо в противном случае ты рискуешь опоздать. Я не отважился бы отнимать у тебя время, но с некоторых пор меня постоянно беспокоит собственная будущность: я опасаюсь неожиданно умереть, и тогда история моей жизни уйдет из этого мира вместе со мной. А если ты прилежно запишешь ее, люди не забудут обо мне, даже когда меня призовет к себе Создатель.

Как только гость сообщил мне, чего он хочет, я поспешно собрал свои письменные принадлежности, выложил их на стол, уселся поудобней и дал ему понять, что готов его слушать. И вот он поведал мне историю своей жизни.

– Меня зовут Акара-огун, Многоликий Маг, и я один из прославленных охотников минувшей эпохи. Отец мой тоже был знаменитым охотником, а его искусность в целительной волшбе и добродетельной магии снискала ему всесветную славу. Он владел десятью сотнями Тыкв с истолченными в порошок магическими снадобьями, восемью (сотнями Осколочных Тыквочек ато и шестью сотнями амулетов. Двести шестьдесят Колдунных духов жили у него в услужении, а Прорицательных птиц он даже и не считал, ибо мириады их гнездились на чердаке его дома, охраняемого Колдунными духами, так что никто не осмеливался проникнуть к нему в его отсутствие – это было просто немыслимо.

Да, величайшими способностями к волшбе и магии славился мой отец, однако мать моя, старшая жена в семье, стократно превосходила его по сверхъестественным дарованиям, ибо она была Великой ведьмой из бездны ада.

Четверо отцовых жен, среди которых мать моя была Первой, родили ему девятерых детей, а я, как Первенец, был самым старшим. Мать родила отцу четверых детей, вторая жена – троих, третья – двоих, а четвертая – ни одного. И случилось так, что мать моя, повздоривши с кем-то из младших жен, попросила отца рассудить их, а он объявил мать неправой, и она мысленно поклялась жестоко отомстить ему за его неуважение к ее первенству. Она столь свирепо выполняла свою клятву, что к исходу первого же года восемь отцовских детей отправились к праотцам, а за ними последовали и три его младшие жены. Так я стал единственным сыном в семье отца, а мать моя сделалась его единственной женой.

Посмотри на меня, уважаемый хозяин, и крепко призадумайся, когда захочешь жениться. Конечно же, твоя жена должна быть красивой, чтоб вы не утомились со временем друг от друга, и благоразумие – не последнее качество, нужное жене, ибо вам предстоит долгая совместная жизнь, но, уверяю тебя, не это самое важное. Гораздо важнее, чтобы жена твоя чуралась всякого зла, ибо нет у мужчины никого на свете ближе, чем его жена, а ее возможности чинить мужу всяческие злодеяния воистину беспредельны – ведь именно она, к примеру, готовит ему пищу и подносит за обедом напитки, – и, когда я поведаю тебе, какие страдания принял мой отец от своей старшей жены, ты поневоле ужаснешься.

Однажды он решил поохотиться и отправился в лес. Охота затянулась, и, устав бродить по лесным чащобам, он выбрал приветливую полянку и присел на пень, чтобы отдохнуть. Но отдыхать ему пришлось недолго: вскоре земля перед ним расступилась, ощерилась ломаной трещиной, и оттуда повалил черный дым. Клубы дыма окутали поляну непроглядной тьмой, и, когда отец попытался выбраться из этой удушливой тьмы, дым склубился в коренастого воителя с мечом в руке, и воитель, оглядевшись, решительно шагнул к отцу. Устрашенный отец бросился наутек, но воитель громогласно окликнул его, рокоча, будто грохочущий гром:

– Оглянись, человек, и уверься, что я не из племени людей. Меня прислали с Небес, дабы я нашел тебя и убил. Беги, если хочешь, но ты не спасешься от смерти – мой меч настигнет тебя, и ты умрешь на бегу.

Услышав такую речь, отец устрашился больше прежнего, однако собрал все свое мужество и дал воителю достойный мужчины ответ.

– Да, пришелец, ты не от мира сего, я вижу, – сказал он. – И знаю, что меч твой сулит мне неминуемую гибель. Так просвети же меня во имя Бессмертного Господа, каким прегрешением заслужил я лютую смерть?

И посланец Небес ответил отцу, сурово сказав:

– Ты не знаешь, чем прогневил Создателя? А разве тебе не ведомо, что по твоей вине одиннадцать человеческих душ ушло из жизни раньше назначенного им срока?

Эти слова потрясли отца до глубины души, ибо, хотя его мастерство в чудодействе было всеохватным и удивительным, никому из людей не причинял он по своей воле вреда. И он сказал воителю с Небес:

– Если ты послан сюда, чтобы покарать лиходея, тебе нужен другой человек: твое обвинение – не ко мне. За всю свою жизнь не принес я людям ни малейшего зла: без зависти взирал на богатства богатых и «Пищу сытых, даже.если голодал и бедствовал; у меня никогда не появлялось искушения ускорить чью-нибудь смерть, и никто не может засвидетельствовать, что он был занят своими делами, а я попытался его ранить или пристрелить до смерти, хотя всегда был вооружен, ибо добывал себе пропитание охотой. Скажи, разве справедливо лишать меня жизни за преступления, которых я не совершал?

Едва отец умолк, воитель проговорил:

– Воистину несправедливо, человек, и мне известно, что своими руками ты никого не убил. Однако же из-за тебя тяжко пострадали ни в чем не повинные люди. Ты женился на проклятой Небесами ведьме, воспылав плотской страстью к ее прекрасному телу – причем глаза у тебя были открыты, ты видел, кого берешь в жены, – это ли служение добру? Разве гибель твоих жен не вопиет к Создателю, указывая на твои грехи? Разве смерть девятерых детей, погибших из-за тебя, не взывает к отмщению? И, зная все это, ты смеешь утверждать, что не служил злу? Тебе нет оправданий, человек, и я послан сюда, чтоб ты принял смерть.

Выслушав пришельца, отец внезапно осознал, кого он взял в жены; глубокое чувство вины горьким бременем легло ему на сердце, и он удрученно сказал:

– Ты прав, посланец Небес, и теперь мне ясно видна моя греховность. Я женился – и не сумел направить жену на служение добру. Я мнил себя мужем, но был сего лишь соучастником преступлений жены. Того, что мне надлежало исполнить, я не исполнил; с пути, предназначенного для меня, свернул; жену, достойную позорной смерти, возвеличил… Воистину ты прав, и мне нет оправданий, о посланец Небес, но все же я уповаю на безмерную доброту нашего Господа.

Искреннее раскаяние смягчило Небесного воителя, и он решил сохранить отцу жизнь; однако строго предупредил его, что, вернувшись домой, он должен предать свою жену скорой смерти. И не успели еще отзвучать слова последнего предупреждения, как воитель уже скрылся за деревьями и навеки ушел из жизни отца.

А отец поспешил домой. И так случилось, что на пути к дому он проходил мимо поля, засеянного окрой. Был поздний вечер, в небе мерцала полная луна, и отец заметил, что с другой стороны к полю приближается какое-то существо. Он торопливо вскарабкался на дерево; чтобы остаться незамеченным и узнать, с кем его в этот раз столкнула судьба. Неведомое существо подступило к огромному термитнику, возвышавшемуся на его пути, а потом из термитника выбралась антилопа и принялась кормиться на поле окрой. Отец прицелился и всадил ей в череп ружейный.заряд, но, когда прогремел выстрел, она еще успела воскликнуть человеческим голосом:

«О горе мне, горе!»

Отец заночевал в маленькой хижине возле окрового поля, а утром решил разыскать убитую, как ему думалось, антилопу, но там, где он видел ее накануне вечером, никого не было, однако земля казалась черной, словно она пропиталась обильно пролитой кровью, и темные пятна, или кровавые следы, вели, к удивлению отца, в сторону города. Он пошел по следам, и, хотя они затерялись на утоптанных многими ногами улицах, их нетрудно было заметить у нашего крыльца.

Я подошел к крыльцу одновременно с отцом, ибо редко ночевал дома, когда его не было – из-за Колдунных духов, которые не давали мне иной раз уснуть до самого утра. Да и мать моя обыкновенно уходила, если отец отлучался на всю ночь: ей позволялось ночевать дома только по его особому разрешению. Вот подошли мы с отцом к нашему дому, поднялись на крыльцо, отворили дверь в комнату моей матери, ибо следы вели именно туда, и я остолбенел от ужаса. На полу перед нами лежала антилопа с человеческой головой, и, приглядевшись, я узнал лицо матери, хотя оно было густо вымазано. кровью и облеплено полчищами трупных мух, а из раны в развороченном черепе торчали белесые осколки костей. Отец осторожно дотронулся до нее – она была мертва и уже начала разлагаться. Так закончила жизнь моя мать, или Великая ведьма из бездны ада, которая тайно кормилась по ночам на окровом поле в обличье антилопы.

Не прошло и месяца после смерти матери, как скончался мой отец, и я стал круглым сиротой. На этом завершается история моих родителей, а значит, мне пора поблагодарить тебя за внимание, о любезный и терпеливый хозяин, чтобы перейти потом к описанию своей собственной жизни.

Первое путешествие Акары-огуна в Лес Тысячи Духов

– Мой отец не дожил до преклонного возраста, поэтому его жизнь кажется легкой и безмятежной по сравнению с моей. Опыт людей, прошедших долгий жизненный путь, воистину страшен, и если старики начнут вспоминать про тяготы, встретившиеся им на пути к сединам, то юноши, быть может, возмечтают о ранней смерти.

С десятилетнего возраста брал меня отец на охоту, а в пятнадцать лет подарил мне ружье. Он скончался, когда я был двадцатипятилетним, оставив мне все свое достояние, все могущество и все деньги. Но еще до его смерти застрелил я своего первого слона, много раз успешно охотился на буйволов, убивал других диких зверей – да не было, мне кажется, дичи в окрестных лесах, на которой не испытал бы я своего охотничьего мастерства.

А когда мне исполнилось двадцать шесть лет – верней, месяца через три после этого, – я взял ружье и отправился в Ирунмале, или Лес Тысячи Духов. По дороге, которая ведет к Ирунмале, можно добраться до горы Лангбодо, а если идти по ней дальше, то попадешь в конце концов на небо. В Лесу Тысячи Духов можно встретить любого зверя, там обитают самые свирепые земные хищники и гнездятся самые страшные крылатые твари. Нет на свете леса, опасней этого, – и в довершение ко всему он считается родиной гомидов.

Долго пришлось добираться мне до Леса Тысячи Духов, и вступил я туда ночью, когда из-за темноты нельзя было даже сосчитать пальцы на собственной руке. Меня утомила дальняя дорога, к тому же я не взял с собой фонаря для ночной охоты, и, чтобы скоротать ночь, развел костер, вынул из охотничьей сумки несколько ломтиков ямса, прихваченных па всякий случай в дорогу, поджарил их на угольях и съел для подкрепления истощенных сил. После ужина я приготовил себе мягкую постель из опавших листьев, пристроил вместо подушки охотничью сумку, надежно зарядил ружье и, положив его возле постели, чтобы оно было у меня под рукой, спокойно уснул.

Однако спал я недолго, и разбудили меня голоса гомидов, идущих на базар. Ибо, хотя они бодрствуют и днем и ночью, им дозволено заниматься делами только по ночам – и только в ночное время могут они подавать прошения своему королю Олори-нгбо, что значит Властелин Леса. Мне и сейчас еще становится не по себе, когда я вспоминаю, что развел костер под деревом, которое служило Обиталищем Властелину Леса. Вечером-то я этого, конечно, не заметил и, только разбуженный гомидами, с ужасом догадался, куда попал, а как только догадался, сразу вскочил, закинул за спину ружье, повесил на плечо охотничью сумку и торопливо вскарабкался на дерево, усугубив свою вечернюю вину утренним надругательством, ибо вечером я прижег Властелину Леса ноги огнем, а теперь еще и влез, как шалая мартышка, ему на голову.

Едва я затаился в ветвях, к Властелину начали сходиться знатные гомиды. Вскоре неподалеку вспыхнул огромный костер, ярко высветив Обиталище и соседние деревья. Знатные гомиды степенно усаживались вокруг своего короля, а я с изумлением рассматривал их неисчислимые разновидности, и мне чудилось, что я вижу маскарад культа мертвых, или алагемо, ибо некоторые из гомидов ходили на руках, некоторые на головах, иные прыгали, как лягушки, а у одного не было ни рук, ни ног, и он напомнил мне гуттаперчевую лохань. Когда вся знать собралась, явился Глашатай, и я услышал такие слова:

– О Властелин Леса! Могучий Властелин Леса! Ты величайший торговец – и продавец и купец, – которому нет равных; даже среди гомидов, хотя все они замечательные торговцы. За обедом тебе подают яме, приправленный человечиной, а пищу ты запиваешь пенистым пшеничным суслом, разбавляя его человечьей кровью, и наливают тебе этот драгоценный напиток в чашу из черепа, – даже величайшим из смертных не дано сравниться с тобою, о Властелин! Но не ходишь ли ты последнее время на голове? Ответь своим подданным, великий Властелин! Ибо нам кажется, что с некоторых пор глаза твои, жгучие словно угли, расположены у тебя на ягодицах. Или, быть может, ты утомился от жизни. Властелин, и поэтому не являешься своим подданным? Мы не можем понять, почему тебя нет среди нас. Мы, давно собрались у твоего Обиталища и с нетерпением ждем тебя, о Властелин!

Когда Глашатай умолк, раздался громоподобный рык, и я понял, что слышу голос Властелина Леса: он заглушил все лесные звуки, дневные звери мгновенно онемели, а ночные птицы пробудились от она, рыбы умчались в глубины океанов, а листья деревьев немо затрепетали, и гул могучего голоса затопил, словно океанский прилив, лесные пространства. «О-у-у-у-эх! О-о-о-у-у-у-эх! – раздавалось над лесом. – Вчера смертный человек разжег у меня в ногах костер и опалил меня, а сегодня влез мне на голову, и я не мог показаться своим подданным, 0-о-о-у-у-у-эхххх! Ужели вы не видите этого наглого осквернителя?»

Услышав ответный вопрос Властелина, гомиды глянули вверх, и мое убежище было раскрыто. Любители плясать пустились в неистовый пляс, прирожденные весельчаки бурно развеселились, и все они начали делить мою шкуру, хотя я еще не был пойман или убит. Им очень хотелось отведать человечинки, но, пока они раздумывали, как стащить меня на землю, я вспомнил подходящее заклинание – эгбе, – произнес его, стал невидимым и умчался домой.

Дома, отдохнув и поразмыслив о встрече с гомидами, я устыдился себя и гневно воскликнул: «Позор на мою голову, великий позор! Я зовусь охотником, но, оказавшись в лесу, трусливо улепетываю, едва увижу гомидов. Разве истинные охотники так поступают? Нет, лучше гибель, чем позор! Мне непременно нужно вернуться в лес, – ибо разве я не Многоликий Маг? Отныне никто не сумеет меня устрашить! Если ко мне подступит голодный людоед из колдунов, он подавится своими же зубами; если «кто-нибудь скажет, что предвидит мою смерть, я повыбью ему двумя выстрелами глаза; а если меня обступят гомиды, они на собственных шеях испытают остроту моего меча. Смерти бояться – добычи не видать. А храбрым и доблестным помогает Создатель».

Сказав так, я повторил заклинание эгбе, но в этот раз меня занесло на пальму, и в тело мое вонзилось около сотни шипов. Мало того – как только я оказался на пальме, хлынул проливной дождь, и дождевые капли так измолотили мне голову, что к утру, когда дождь кончился, я почти оглох. Однако делать нечего – полуглухой и вымокший, спустился я с пальмы, нашел спрятанные от дождя в сухом дупле спички, развел костер и, сняв рубашку, распялил ее над огнем. Вскоре рубашка высохла, и я повесил вместо нее брюки. Когда с просушкой одежды было покончено, я высушил оставшийся у меня ломтик ямса, поджарил его и съел. А потом набил табаком трубку, затянулся – и наш мир показался.мне лучшим из миров.

Я приятственно попыхивал трубкой, но вдруг из-за отдаленного орехового дерева послышалась брюзгливая ругань. Оглядевшись, я увидел глянцевито-темнокожее существо и понял, что ворчит именно оно. «Опять эти вонючки взялись за свое, – причитало существо, – от них нет покоя ни ночью, ни днем!» Я-то, конечно, оставил его ворчливые жалобы без всякого внимания и только чаще стал попыхивать трубкой. Ибо мне нетрудно было узнать в нем Орехового тролля, а разозлил его запах табака: обитатели Леса Тысячи Духов не выносят резких запахов. Тролль явно собирался ворчать до-бесконечности, или пока у меня не кончится в трубке табак, и я дунул дымом ему в лицо, надеясь выкурить с моей поляны, однако он заворчал еще громче, и на меня посыпались мерзкие оскорбления.

– Ты протухший от собственных экскрементов труп, – злобно бубнил тролль, – из каждой поры в твоем теле веет гнусной вонью, а кожа у тебя покрыта гнойной коростой.

Услышав его наглые обвинения, я гневно поднялся – ибо курил, само собой разумеется, сидя, – встал перед ним во весь рост и сурово сказал:

– Тебе ли оскорблять людей, вонючий кусок черной тухлятины? Если ты не уберешься отсюда сию же секунду, скользкий слизняк, я вспорю тебе брюхо зарядом дроби, так что ошметья твоих разодранных кишок поразвиснут на ветках самых дальних деревьев! – Узнав, какая уготована ему судьба, он молча повернулся ко мне спиной и, шипя, будто недодавленный змей, скрылся в чаще.

Поутру, несмотря на яростный ночной ливень, тучи, к моему удивлению, развеялись, и солнце светило потом до самого вечера. Между тем подступало время завтрака, поэтому я взял ружье на изготовку и отправился за добычей. Долго пришлось бродить мне по лесу, ибо дичи там не было, и только откуда-то сверху слышался птичий щебет. Вскоре, впрочем, узналось, что я просто не сразу добрался до тех мест, где обитают пригодные для охоты животные, а когда наконец добрался, у меня даже глаза разбежались, так много я вдруг увидел дичи. Присев за куст, чтобы звери меня не заметили» я срезал пушистую ветку, взял ее для маскировки в рот, потом обстоятельно зарядил ружье и, осторожно поднявшись, недвижимо замер в ожидании. Вскоре мне представился случай подстрелить упитанного зверя, но как раз в это мгновение из-за дальних деревьев появилось очень странное существо ростом едва ли мне до пояса. Под мышкой оно держало маленький травяной коврик и громко плакалось, причем из глаз у него катились горькие слезы, из носа сочились желтые сопли, а изо рта на подбородок стекали тягучие слюни. Но главная-то беда заключалась в том, что от пронзительных воплей поразбегались все звери. Сначала я надеялся, что «существо порыдает и успокоится, да не тут-то было: после одиночного истошного вопля, который распугивал зверей, оно начинало жалобно скулить, и успокоившиеся звери мало– помалу возвращались, а потом опять раздавался истошный вопль, и звери удирали снова. Наконец я не выдержал и гневно воскликнул:

– Ох и поганые же существа живут в Лесу Тысячи Духов, недаром они оплакивают свою судьбу и слезами, и соплями, и слюнями, а когда их кто-нибудь слушает, то и воплями. Ну скажи мне, какое у тебя горе? И зачем ты таскаешься по лесу с этим ковриком? А главное, почему ты не боишься смерти? Ведь если твои вопли не прекратятся, я пристрелю тебя, как гиену!

Слезливое Существо выслушало мою речь не перебивая, зло потом глянуло на меня с таким видом, будто я крохотная пылинка праха у него под ногами, и ненавистно захныкало:

– Так-то вот вы, смертные нечестивцы, и отвечаете на добро. Из-за вас даже милосердие оборачивается иногда злодейством. Вечно вы гоняетесь за мыльными пузырями своих мелких желаний, а ваши блудливые глаза ничего как следует не видят. Насытившись, вы пускаетесь в погоню за славой, а прославившись, требуете королевских почестей, забывая, что даже пальцы на одной руке не равны друг другу и вовсе не все они украшаются кольцами. Ваш изворотливый рассудок завистлив и алчен: если вам сегодня посчастливилось, он жадно жаждет для вящего счастья, чтоб соседа, вашего завтра посетило несчастье; если сегодня у вас одиночная смерть, то завтра повальный мор; если сегодня война, завтра побоище; если сегодня слезы, завтра всеобщий плач – вот как идет ваша жизнь, и наши сердца надрываются от жалости к вам, мы проливаем над вами горькие слезы, но вместо благодарности видим подозрительность и злобу, наши коврики вызывают у вас насмешки, плач сочувствия становится любимой темой для издевательств, вы презрительно называете нашу жизнь никчемной и с пренебрежением глумитесь над нею в отвратительной пословице: «Не тронь тролля – он хныкать не будет».

Должен признаться, что Слезливому Существу удалось пристыдить меня, ибо его претензии к роду человеческому были вполне обоснованны. Однако, не желая показать своего огорчения, я громко расхохотался и объявил, что мои разговоры о существах из Леса Тысячи Духов были просто шуткой. Слезливое Существо запричитало горше прежнего и уже повернулось уходить, когда я вдруг вспомнил, что человек – сам хозяин своей судьбы, и решил извлечь пользу из этой встречи. Окликнув Слезливое Существо, я низко склонился перед ним и смиренно попросил о каком-нибудь милостивом даре. Слезливому Существу явно пришлось по душе мое смирение: оно радостно возликовало и одарило меня двумя парами стручков сладкого перца, подробно объяснив, что, когда я встречу на пути нежданную опасность, мне надо будет проглотить две горошины из первой пары стручков, и у меня мгновенно вырастут могучие крылья, так что я смогу взлететь, словно птица; а когда мне захочется, чтобы крылья исчезли, я должен буду проглотить две горошины из второй пары стручков, и мое желание мигом исполнится. Сразу же открою вам, друзья, что Слезливое Существо добросовестно выполнило свой обет: при проверке его дара все случилось по сказанному.

Милостиво одарив меня, Слезливое Существо удалилось, а я возобновил охоту. Дичи вокруг было предостаточно, но, едва я выбрал подходящую добычу и хорошенько прицелился, невдалеке появилось еще одно назойливое существо, или Недорослое Создание из Леса Тысячи Духов, размерами даже меньше предыдущего, а по цвету – совершенно черное. Оно мигом распугало всю дичь, и, окончательно разъярившись, я вскричал:

– Теперь мне понятно, почему вы все такие мелкорослые – ваше зловредное нытье не дает вам вырасти! Дичи вокруг вас – видимо-невидимо, а вы и сами не охотитесь, и другим не даете!

Недорослое Существо молча выслушало мою гневную тираду, но потом одним взглядом низвело меня до пригоршни праха на его пути и с презрением прошипело:

– Я Наследный Гомид из Леса Тысячи Духов, и с моим жильем в дупле красного дерева не сравнится ни один земной дворец. Ужели ты не слышал обо мне? Ужели не знаешь, что все люди благоговейно склоняются, встретив меня в пути? На твое счастье, мне жалко тебя – иначе ты мигом узнал бы, как тяжко приходится смертным в Лесу Тысячи Духов. А я, хоть и выгляжу малорослым и темным, огромно шагаю по светлой дороге – это путь мудрости, и меня почитают одним из мудрейших среди мудрецов. Я не пытаюсь объять необъятное для меня и не стремлюсь осилить непосильное, мне не приходится жалеть о содеянном, ибо я всегда действую обдуманно и неспешно, но решительно и успешно, не отступая перед препятствиями и добросовестно завершая однажды начатое, как и подобает всякому земному созданию. А вы, презренные смертные – сыны человеческие и дети праха, вы, расточающие свое извечное достояние ради преходящих прелестей мира, – подумай, несчастный, сколь бессмысленна ваша ежедневная суета! Вам хочется жить не хуже других, и вы постоянно пытаетесь подступиться к недоступному для вас, а язык ваш прилежно помогает вам утаивать друг от друга истину, и то, что вы сегодня превозносите, завтра вам наверняка захочется низвергнуть. Когда человек честно, но безуспешно стремится к чему-нибудь доброму, вы глумливо издеваетесь над ним, но стоит ему добиться неправедного успеха, и вы начинаете подобострастно славословить его. Да-да, никому из вас не дано спастись от нападок себе подобных! Вы злословите и богатых и бедных, проклинаете и знаменитых и незаметных, вечно разъединенные, вечно враждебные друг другу, вы объединяетесь в сплоченное братство, только решив наброситься всем скопом на своего властелина. Как видишь, нам не по пути, человек, – давай же поскорей разойдемся, и пусть каждый прокладывает собственную дорогу в жизни.

Выговорившись, Недорослое Создание гордо удалилось, а я, сытый всем этим по горло – ведь каждый встречный гомид оговаривал меня как хотел, – и одновременно умирающий с голоду, решил во что бы то ни стало подстрелить наконец какого-нибудь зверя. Вскоре мое охотничье чутье подсказало мне, что приближается подходящий зверь – он двигался поверху, проворно перескакивая с дерева на дерево, – и, подняв глаза, я различил над собой пятнистую обезьяну. Мой выстрел был точен, и, положив убитую обезьяну в сумку, я вскинул ружье на плечо и зашагал к моей первой засаде возле пальмы.

Добравшись до пальмы, я освежевал свою добычу, собрал в кучу немного сушняка, положил сверху освежеванную тушку обезьяны и развел костер, а маленькие, заранее отрезанные кусочки мяса принялся накалывать один за другим на длинный сучок, чтобы они поскорее обжарились над огнем и я утолил бы наконец первый голод. Эти маленькие, подрумянившиеся в пламени костра ломтики мяса показались мне удивительно вкусными.

День между тем склонился к вечеру, и около восьми часов я возжег охотничий факел, чтобы поохотиться в темноте. Вскоре на свет из темных лесных зарослей выскочил какой-то зверек – в его глазах ярко отразились два крохотных факела, – я выстрелил, и зверек замертво свалился на землю. Это была вивера. Вернувшись к пальме, я наскоро освежевал ее и положил на угли догорающего костра;. Больше в ту ночь мне охотиться не захотелось; я сытно поужинал, прилег у костра на землю – и проснулся только утром, разбуженный звонким голосом кукушки.

Проснувшись, я, как и подобает умудренному обширным опытом путнику, начал день – третий мой день в Лесу Тысячи Духов – с обстоятельного и неспешного завтрака, после которого живот мой приобрел утешительно округлые очертания. Затем я аккуратно зарядил ружье, закинул его за спину, повесил на плечо охотничью сумку и пустился в путь. Тут мне надобно с прискорбием признаться, что, разморенный обильным завтраком, я позабыл о своих амулетах и взял с собою только ружье да меч.

Вскоре мне стали встречаться пригодные для охоты звери, однако они суетливо и без видимой нужды перебегали с места на место, так что я никак не мог толком прицелиться, а поэтому терпеливо выжидал, ибо не люблю тратить попусту ружейные заряды.

А когда мне представился наконец случай для успешного выстрела, до моего слуха донесся мягкий, но устрашающе тяжелый шорох шагов, как если бы ко мне приближалось украдкой шестеро могучих великанов; я внимательно огляделся и увидел шестнадцатиглазого девилда, о встречах с которым не раз доводилось мне слышать от старых охотников, – да-да, это был именно он, легендарный монстр по имени Агбако.

Не буду скрывать, что, увидев Агбако, я не на шутку встревожился. Шяпка у него была железная, рубаха – медная, штаны – кожаные, а ноги от колен до ступней – из пальмовых листьев. Для сохранности чресел, где, по старинному присловью, у мужа хранится крепость, он носил массивную юбку, искусно сотканную из мелких металлических колец со всевозможными лесными тварями, угнездившимися в ее плотно сплетенных ячеях, а поясом для юбки служил ему ядовитый удав, и– я заметил, что раздвоенный язычок удава зловеще просовывается из пасти наружу при каждом шаге этого устрашающего все живое гиганта.

Голова у Агбако была массивной и удлиненной, сверху ее прикрывали щетинистые волосы, а шестнадцать глаз шли вкруговую понизу да еще и вращались в глазницах наподобие огненных пузырей, так что всякий смертный, встречая этот шестнадцатиглазый взгляд, содрогался от непреодолимого ужаса. Устрашающе шуршала на ходу ячеистая юбка Агбако, в руках он держал две громадные дубины, а деревянные ножны с обоюдоострыми мечами хлопали его с обеих сторон по бедрам.