Текст книги "Непредсказанное убийство"

Автор книги: Даниэль Клугер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

11

По дороге Натаниэль Розовски совершенно неожиданно вспомнил, что сегодня еще не завтракал и не обедал.

– Давайте заедем на несколько минут в кафе, – предложил он. – Тут, по дороге.

Грузенберг не возражал. Головлева, когда детектив обратился к ней, поморщилась, но промолчала.

– У меня гастрит, – сообщил Розовски извиняющимся тоном. – Я должен соблюдать режим питания. Это совсем недолго.

Она равнодушно пожала плечами.

– Вот и отлично… Остановитесь здесь, Цвика.

Они подъехали к кафе «Тоскана».

– Итальянское кафе, – сказал Натаниэль. – Вы составите мне компанию? Я буду чувствовать себя неловко, если вам придется ждать меня в машине.

– С удовольствием, – ответил адвокат. – Я, кстати, тоже не успел поесть. Только кофе – дома и у вас.

– А вы? – спросил Розовски. – Вас накормили в полиции?

– Накормили, – коротко ответила Головлева. – Я не голодна.

– Но кусочек пиццы с сыром и кофе?

Она согласилась без особого желания.

Девушка-официантка принесла заказ – три пиццы и апельсиновый сок. Розовски с удовольствием принялся за еду. Казалось, кроме горячей пиццы с сыром и зелеными маслинами, его ничто не интересует. Грузенберг не отставал от него. Что же до Головлевой, то она не притронулась к еде, сидела и смотрела в окно.

Поев, Натаниэль удовлетворенно вздохнул, отодвинул пластиковую тарелочку.

– Замечательная пицца, правда, Цви?

Грузенберг кивнул.

– Теперь мы выпьем кофе и отправимся дальше, – сказал Розовски тоном радушного хозяина. – О, вы ничего не ели! – разочарованно сказал он Головлевой. – Вам не понравилось?

– Просто нет аппетита.

– Да, я понимаю… А кофе? Какой вы предпочитаете? Эспрессо, капуччино? Может быть, по-турецки?

– Кофе выпью, – сказала она. – Все равно какой.

– Тогда по-турецки…

Когда подали кофе, Натаниэль с наслаждением закурил, предварительно испросив позволения у своих соседей.

– Послушайте, – сказала вдруг Головлева, рассеянно помешивая в чашке ложечкой, – я прекрасно понимаю, что вы просто хотите меня разговорить. Для этого не нужно было ехать в кафе.

– Разговорить? Вовсе нет, – Натаниэль удивленно посмотрел на нее. – Я действительно очень хотел есть. Что же до разговора – поверьте, я вовсе не собираюсь навязывать вам свою помощь. В конце концов, это было бы, по меньшей мере, странно. Если вы предпочитаете полицейское расследование…

– Да, я предпочитаю полицейское расследование, – заявила она. – Я целиком доверяю полиции.

Натаниэль почувствовал себя неловко. Ему еще ни разу не доводилось сталкиваться с таким резким нежеланием пользоваться его услугами. Он посмотрел на адвоката.

– Ваша клиентка не особо довольна вашей инициативой, Цви, – сказал он. – Не зря я спрашивал, поставили ли вы ее в известность о своем решении.

– Что такое? – Грузенберг отставил в сторону чашку с недопитым кофе и удивленно посмотрел на Натаниэля, потом на свою подзащитную. – Недовольна? Почему?

– Считает, что вполне достаточно полицейского расследования. Я не уверен в том, что ее следует переубеждать, – сказал Натаниэль. – Приятно было провести день в вашей компании, – он поднялся.

– Погодите! – Грузенберг тоже поднялся. – Но это же нелепо! Объясните ей, что она поставит в дурацкое положение всех – меня, своих родственников, вас, в конце концов!

– Ну, мне не привыкать, – пробормотал Розовски.

– Что?

– Ничего, Цвика… – и, обращаясь к Головлевой, по-прежнему сидевшей на высоком стуле и смотревшей через стеклянную стену на улицу, сказал:

– Вам делает честь такая вера во всемогущество и беспристрастность полиции. И все-таки, как человек уже знакомый в общих чертах с вашим делом, я советую вам еще раз подумать.

– Мне не о чем думать, – отрезала Головлева.

– Полиция, безусловно, постарается раскрыть все обстоятельства дела, – продолжал Розовски, решив не реагировать на ее слова. – Если вы уверены в своей невиновности – а вы, конечно же, в ней уверены, – я не вижу причин, которые вынуждают вас так упорно отказываться от моих услуг. Поймите, я вовсе не навязываюсь. Могу сказать вам по секрету, что со вчерашнего дня нахожусь в отпуске. Просто мы с вашим адвокатом – старые друзья. И чисто по-дружески хочу оказать ему услугу.

– Видимо, достаточно высоко оплачиваемую, – язвительно вставила Головлева.

– Даже если и так – вам-то что? – Натаниэль почувствовал себя уязвленным. – Ведь не вы нанимали адвоката, не вы платите ему. Сколько я могу судить, это делают ваши родственники. Или вы настолько щепетильны, что не хотите вводить их в лишние расходы? – он говорил нарочито резко, надеясь разозлить женщину. Ему это не удалось. Головлева на его замечания не реагировала. Вообще, ему показалось, что она не столько слушает его, сколько прислушивается к каким-то собственным мыслям.

Грузенберг смотрел то на детектива, то на подозреваемую, пытаясь понять смысл разговора.

– Ну что? – наконец, спросил он. – Что она решила?

– Видите ли, Цвика, – сказал Розовски, – ваша подопечная вовсе не в восторге от моего участия. Она не хочет вводить в лишние траты своих близких. Не в моих правилах навязываться. Так что я вас все-таки покину. Желаю успешного завершения дела.

– Да, – сказал Грузенберг, – похоже, мне следовало сначала поговорить с ней, а потом уж с вами. Но я даже… – он помолчал немного. – В конце концов, это я вас нанял. Скажите ей, что не она, а я – ваш клиент. Если же она продолжает настаивать на вашем неучастии – что ж, я вынужден тоже отказаться.

Розовски перевел. На Головлеву это не произвело впечатления. Внешне, во всяком случае, ее поведение осталось прежним.

– Поймите, – сказал Натаниэль. – Полиции гораздо выгоднее не найти таинственную свидетельницу – или преступницу – позвонившую в тот вечер. И уж конечно им не придет в голову искать мужчину, назначившего вам свидание.

– Почему вы так думаете? – спросила Головлева.

– Зачем им это? – Натаниэль подумал, что его резкость становится чрезмерной – по отношению к женщине, пробывшей двое суток под арестом в чужой стране. Тем не менее он продолжил: – У них есть вы. Вполне подходящая кандидатура для суда. Не считая некоторых шероховатостей, за которые, слава Богу, уцепился ваш адвокат, их версия абсолютно логична. Вы встретились со своим бывшим мужем, убили его – мотивы предполагаются в совместном прошлом. Арестованы на месте преступления. Все остальное… – он развел руками.

Заметив, что у его подопечной изменилось выражение лица после сказанного, Цвика потребовал перевести. Натаниэль перевел.

– Да, вы правы. Добавьте, что без вашего участия упомянутые вами шероховатости будут сглажены хорошим прокурором в течение пяти минут. И шансов у нее не останется вовсе.

Натаниэль перевел, на этот раз – на русский. Его уже начала раздражать роль. Головлева нахмурилась Похоже, она что-то взвешивала в уме.

– Хорошо, – наконец, сказала она. – Я согласна. Но только оставьте меня в покое. Хотя бы на сегодня. Завтра я отвечу на ваши вопросы.

– Как вам будет угодно, – сказал Натаниэль. – Я, вообще-то говоря, хотел задать всего лишь три вопроса. Лучше будет, если вы ответите на них сейчас. И я обещаю вам в ближайшее время не докучать ни своим присутствием, ни своими вопросами – без крайней необходимости. А?

Головлева неохотно согласилась. Розовски и Грузенберг снова сели.

– Закажем еще кофе? – предложил Розовски.

– Задавайте вопросы, – сказала Головлева. – Я хочу поскорее добраться домой.

– Хорошо. Вопрос первый, – сказал Натаниэль. – Почему вы разошлись с Шломо Мееровичем?

– Просто разошлись, – ответила Головлева. – Не сошлись характерами.

– А вы не могли бы ответить подробнее?

– Не могла бы.

– Н-да… – Натаниэль заглянул в чашку с остатками кофе. Сделал глоток. Поморщился, когда почти сухой черный порошок оказался на зубах. – Ваша кузина считает, что у вас с бывшим мужем был бурный роман, – сказал он. – Бурный, но краткосрочный. Я так понял, что вы к нему охладели. Это правда?

– Мирьям лучше знает некоторые стороны моего супружества, чем я сама, – Головлева недовольно передернула плечами. – Может быть, она расскажет вам и все остальное?

– Может быть. Так что же, вы к нему охладели – а он? Тоже?

– Не знаю, возможно.

– И вас действительно не интересовала его дальнейшая жизнь? Здесь, в Израиле?

– Нисколько.

– Вопрос второй. Кому вы подарили фотографию, найденную полицией в квартире Мееровича?

– Не помню.

– Но она ведь подписана?

– Просто – «С пожеланиями всего доброго, на память.» И все.

Без имени.

– А если вспомнить по дате?

– Я никогда не ставлю даты на фотографиях. Впрочем, – она заколебалась, – у меня было несколько фотографий. Одну из них я подарила Мирьям. В числе прочих. Больше не помню.

– Понятно… И третий вопрос. Скажите, вы действительно так верите в гороскопы, что готовы слепо следовать астрологическим указаниям?

– Почему бы и нет? Одни доверяют интуиции, другие – информации, третьи – логике. Почему бы мне не доверять гороскопу? Тут, по-моему, нет принципиальной разницы.

– Да, действительно, – Натаниэль вытащил из кармана газетный листок, развернул его. – Посмотрите-ка, это тот самый?

Лариса Головлева мельком взглянула в очерченный карандашом текст.

– Вы что, рылись в моих вещах?

– Нет, просто осмотрели квартиру и документы. С разрешения ваших родственников.

– Да, тот самый, – сухо ответила она, отворачиваясь.

– Скажите, а как вы сами оцениваете вот эти слова, – Натаниэль зачитал: – «Близкие люди могут нарушить эти планы. Не советуйтесь с ними и не доверяйте их обещаниям»?

– Никак не оцениваю. Между прочим, вы задали не три вопроса. Мы можем ехать? – она взглянула на адвоката.

– Да? Странно, мне казалось, что я еще и одного не задал, – сказал Розовски. – Я слышал, вы несколько дней назад повздорили с Мирьям? Из-за чего?

– Плохое настроение, – коротко ответила Головлева.

– Понятно… Еще одно. На этот раз, не вопрос, а просьба. Просветите меня, пожалуйста, – Натаниэль широко улыбнулся. – Я в астрологии не очень разбираюсь. Вот здесь, – он протянул ей лист с прогнозом, – под названием созвездия – вот это ведь название созвездия – «Водолей» – правильно?

Головлева кивнула.

– Вот. Под названием созвездия – цифры. Что они означают?

– Даты рождения.

– Даты… Понятно – те, кто родился с двадцатого декабря по двадцатое января, считаются рожденными под знаком Водолея, так?

– Так.

– В том числе и вы?

– В том числе и я.

– Интересно… – Розовски озадаченно посмотрел на женщину. – Как вы знаете, я позволил себе просмотреть ваши документы. В метрическом свидетельстве указан другой день рождения. Кажется, 6 октября. Или я что-то путаю?

– Нет, вы ничего не путаете, – Головлева холодно улыбнулась. – Восьмое января – мой настоящий день рождения. В метрику была внесена ошибочная дата. Всю жизнь думала, что надо исправить, но так и не исправила.

– Понятно. И гороскопы вас интересовали в соответствии с настоящим днем рождения?

– Естественно, – нетерпеливо ответила Головлева. – Астрология не оперирует записями из советского ЗАГСа. У вас есть еще вопросы? Или мы можем, наконец-то, ехать домой?

– Вы по-прежнему верите в гороскопы? – спросил Натаниэль.

– Почему вы спрашиваете?

– Последний прогноз вас подвел, – пояснил Натаниэль. Головлева резко поднялась со своего места.

– Свой чрезмерный интерес к астрологии вы можете удовлетворить в другой раз, – сказала она.

– Да, действительно… Что ж, Цвика, давайте доставим вашу подопечную домой.

По дороге в Яффо все трое молчали.

Машина остановилась у знакомого подъезда.

– Приехали, – Натаниэль вышел и помог выйти своей соседке. – До свидания. Приятно было познакомиться.

– До свидания, – буркнула она и не оглядываясь пошла в дом.

– Вот так, Цвика, – Розовски вздохнул. – Не очень приятный прием, верно?

– Что делать, – сказал Грузенберг извиняющимся тоном. – Сами понимаете: шок, двухдневный арест.

– Конечно понимаю. Вы все еще настроены на то, чтобы я занимался этим делом?

– В гораздо большей степени, чем прежде, – Грузенберг улыбнулся. – Надеюсь, вы сами не передумали?

Розовски медленно покачал головой.

– Здесь появляется много любопытного, – задумчиво произнес он. – Я бы… – он замолчал.

Выдержав небольшую паузу, адвокат спросил:

– Вас отвезти домой?

– Что?… Нет-нет, лучше в офис, спасибо.

Когда они отъезжали, Розовски заметил в окне третьего этажа голову бдительной Шошаны. Он подумал, что хотел задать этой женщине какой-то вопрос, но какой – так и не вспомнил.

12

– Тебя ждут, – вполголоса сообщила Офра, едва Натаниэль переступил порог приемной.

– Да? Почему шепотом? – спросил Натаниэль, тоже впрочем понижая голос. Секретарь многозначительно кивнула на прикрытую дверь кабинета. Увидев знакомую фигуру, одиноко сидящую в кресле для посетителей спиной к входу, Розовски нахмурился.

– Почему не в приемной?

– Я не успела ничего сказать. Он…

– Не придирайся к девушке, – сказал инспектор Алон. – Лучше зайди и ответь на парочку вопросов.

– С удовольствием, – весело откликнулся Натаниэль. – Я ведь не знал, что это ты. Просто не люблю, когда посетители занимают мой кабинет в мое отсутствие.

Он вошел в кабинет, прикрыл за собой дверь.

– Привет, Ронен, как дела?

– Мы уже виделись сегодня, – ответил инспектор. Он отложил газету, которую держал в руках. – И даже разговаривали. Не надо симулировать амнезию.

– Я вовсе не симулирую, – Розовски развел руками. – Просто забыл. Правда, забыл. Много дел, верчусь как заведенный.

– Да? А как же отпуск?

– Я и говорю: во время отпуска дел гораздо больше, – объяснил Натаниэль. – Мама регулярно придумывает, чем бы занять великовозрастного сына-бездельника. То одно поручение, то другое, – он сел за свой стол. – Магазины, то, се… Так что случилось? Решил посмотреть, как мы тут живем?

– Что у тебя за дела с адвокатом Грузенбергом? – спросил вместо ответа инспектор.

– С Грузенбергом? – Натаниэль удивленно поднял брови. – Никаких дел, с чего ты взял?

– С того, что он отвозил тебя от управления. Не отпирайся, я видел, как ты, он и его подзащитная вместе садились в его машину.

– А это была его подзащитная? Приятная женщина, – заметил Розовски. – Никаких дел, Ронен. Просто нам оказалось по дороге. Ты же знаешь, у меня нет машины. А тут дождь собирался.

– По дороге? И только?

– Что же еще?

Инспектор некоторое время исподлобья смотрел в широко раскрытые глаза частного детектива.

– Ну-ну, – сказал он. – Знаешь, Натаниэль, больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы ты уехал далеко-далеко. И надолго-надолго. Хотя бы во время отпуска. Я бы даже купил тебе билет. В один конец. На собственные деньги.

Розовски засмеялся.

– Да объясни, в чем дело? – сказал он. – Что у тебя за подозрения относительно адвоката Грузенберга? И при чем тут я?

– Зря смеешься, – Ронен извлек из кармана пачку «Тайма», закурил. Поискал пепельницу. Розовски пододвинул ему керамическую пепельницу и тоже закурил. На некоторое время воцарилось молчание. Оба делали вид, что заняты исключительно процессом пускания дыма в потолок. Причем походило это на некое соревнование.

Первым не выдержал инспектор. Раздавив сигарету в пепельнице, он сказал:

– Не хочешь говорить – буду говорить я. А ты дополнишь, если захочешь.

– Если смогу, – поправил Натаниэль.

Инспектор нетерпеливо махнул рукой.

– Итак, – сказал он, – адвокат Грузенберг хочет добиться освобождения своей подзащитной.

– Освобождения? Разве она не на свободе?

– Пока, – многозначительно произнес инспектор. – Пока на свободе. Чисто формально. Если хочешь знать, я уже сегодня мог бы предъявить обвинение госпоже Головлевой. Но твой приятель Грузенберг очень хитро выставил основной уликой показания неизвестной свидетельницы. Позвонившей в полицию и сообщившей о преступлении. Верно?

– Не знаю, – задумчиво сказал Розовски. – Логика подсказывает именно такое действие. Но логика, как ты сам наверное знаешь, не всегда срабатывает.

– Ты хочешь сказать, что адвокат нанял тебя не для этого? – Ронен недоверчиво прищурился. – Не для того, чтобы найти эту свидетельницу?

Не отвечая, Натаниэль повернулся к полуприкрытой двери.

– Офра! – крикнул он. – Принеси сегодняшнее соглашение.

Ронен недоуменно посмотрел на него.

– О каком соглашении речь? – спросил он.

– Неважно, погоди, Ронен, – Натаниэль взял лист бумаги из рук Офры. – Ага, вот: «Агентству оставляется право, в случае необходимости, вступать в контакт с представителями полиции», – он отложил текст соглашения, улыбнулся. – Видишь, дружище, общаясь с законниками сам становишься законником. Итак, о чем ты спрашивал?

– Разве адвокат нанял тебя не для поиска женщины, позвонившей в полицию? – повторил свой вопрос инспектор.

– На конкретный вопрос даю конкретный ответ: да, для этого.

– Шансов у этого парня никаких, – сказал Ронен. И пояснил: – Я об адвокате.

– Я понимаю.

– Не знаю, на что он рассчитывает. Дело абсолютно ясное, она задержана на месте преступления. Можно сказать, с поличным… – инспектор покачал головой. – Он хочет найти свидетельницу. Даже если удастся, что он будет делать дальше? Свидетельница тут же укажет на Головлеву как на убийцу, совершившую преступление у нее на глазах. Все! Проигрыш, – он выжидательно посмотрел на Розовски, ожидая его реакции, но Натаниэль молчал.

– Зря он тебя нанял, – снова заговорил инспектор. – Лучше бы оставил эту исчезнувшую даму как расплывчатый, но весомый аргумент в суде. Так нет, решил найти. И что же? Легче найти иголку в стоге сена.

– Кто знает… – рассеянно заметил Натаниэль. Пока инспектор Алон излагал свое мнение, он в очередной раз развернул перед собой листок с гороскопом.

Ронен посмотрел на него.

– Чем это ты так занят? – спросил он.

– Новое увлечение, – пояснил Натаниэль. – Астрология. Занятная штука. Вот ты, например, кто по гороскопу?

– Черт его знает, – инспектор слегка растерялся. – А ты?

– А я Скорпион, – гордо сообщил Натаниэль. – Потому что родился в начале ноября. А подозреваемая твоя… – он задумался, махнул рукой. – Ну, неважно. предположим, Стрелец.

– Ну и что? Что ты хочешь этим сказать?

– Констатирую факт, – сказал Розовски серьезно. – Кроме того, я не знаю: может быть это означает, что она лучше стреляет, чем орудует ножом. Причем стреляет из лука. Стрелец, сам понимаешь.

Инспектор Алон негодующе фыркнул.

– Думаю, если бы тебя сейчас услышал твой клиент, – сказал он, – он бы пожалел о своем решении, господин Скорпион. Ну ладно, – он поднялся. – Пора. Я ведь зашел просто посоветовать тебе по-дружески: не лезь в эту историю. Помешать ты мне ничем не помешаешь. Себе повредишь. Репутация, прочее. Кроме шуток, Натаниэль. Говорю совершенно серьезно.

– Спасибо, – искренне сказал Розовски. – Я всегда рад тебя видеть, Ронен.

Инспектор пошел к двери. Натаниэль молча смотрел ему вслед. Когда Алон открывал дверь, он вдруг сказал:

– Ронен…

– Что? – инспектор повернулся.

– Но звонок-то был? – спросил Натаниэль. – В полицию. Или дежурному померещилось? А? Как ты думаешь?

Алон молча вышел. Правда, дверью не хлопал.

Натаниэль рассеянными движениями перекладывал бумаги, в беспорядке лежащие на столе.

– Офра! – крикнул он. – Где Алекс?

– Я здесь, – откликнулся Маркин. – У себя.

– Зайди. Есть разговор.

13

Маркин возник на пороге кабинета, держа в руках объемистую пачку русских газет.

– Вот, – сказал он, водружая пачку на стол шефу. – Все, как ты просил. Все сегодняшние газеты.

– Там есть гороскопы? – спросил Розовски, не притрагиваясь к газетам.

– Есть, я уже смотрел.

– Из какой газеты вот эта страничка, как думаешь? – Натаниэль протянул помощнику страницу, найденную в квартире Головлевой. Маркин внимательно посмотрел, подумал немного.

– По-моему, из «Ежедневной почты», – сказал он. – Вот, видишь? – он быстро нашел названную газету, перелистал ее, открыл на предпоследней странице. – Видишь, те же символы. И шрифт такой же. Точно, отсюда.

– Да, верно, – Натаниэль сравнил вырванную страницу с раскрытой газетой. – «Рубрику ведет Моше Бен-Яир…» Где находится редакция?

– Посмотрим на первой странице, тут должен быть адрес… Только почтовый. И телефоны, – сообщил Маркин. – Утром можно позвонить, уточнить.

– Нет, – сказал Розовски. – Лучше я позвоню Баренбойму. Сейчас.

– При чем тут Баренбойм? – удивился Маркин. – Он что, теперь с газетами связан?

– Вся его жизнь в Израиле связана с газетами, – пробормотал Розовски, быстро листая записную книжку. – С начала и по сегодняшний день… Ага, вот его номер!

О своем бывшем соседе и одном из первых клиентов Владимире Баренбойме Натаниэль вспомнил, увидав название газеты. Год назад в «Ежедневной почте» имел место тихий (относительно) скандал. Начало ему положила публикация статьи о «русской» мафии в Израиле (горячая тема для пенсионеров и ветеранов). Автор статьи К. Михайлов (укрывшийся под псевдонимом редактор «Ежедневной почты» М. Коган) избрал наиболее, как ему казалось, подходящую форму: беллетризрованный биографический очерк о некоем «новом русском». Пространно рассказав о боевом комсомольском прошлом своего героя, Михайлов-Коган не менее пространно изложил суть его нынешних, далеко не безукоризненных с точки зрения закона занятиях. Связанных естественным (в силу национальной принадлежности героя) образом с государством Израиль. Собственно, статья как статья, таких можно было в тот момент насчитать по доброму десятку в каждой уважающей себя газете.

Однако публикация сия имела неожиданное продолжение. Владельцу «Ежедневной почты» Ицику Ротштейну позвонили из МИДа и сообщили, что консульство одного государства (мидовцы не уточнили, какого именно, но ясно было, что государство до недавнего времени являлось частью «великого и могучего») сочло себя весьма оскорбленным статьей К. Михайлова «Портрет мафиози в интерьере». Оказалось, что для оформления (иллюзии документальности, как признался автор) газетчики использовали первую попавшуюся фотографию, валявшуюся на столе редактора и изображавшую средних лет человека с весьма мафиозно-комсомольским выражением лица. Человек сей был сфотографирован в окружении семьи, причем состав семьи полностью соответствовал описанию героя разоблачительной статьи.

Увы, злой рок подсунул редактору «Ежедневной почты» фотографию не чью-нибудь, а именно вице-консула оскорбленного государства. Консульство обратилось с протестом.

– Кто мог знать? – потрясенно вопрошал Коган у сослуживцев. – Разве с таким лицом можно идти в консулы?

– В консулы – нет, – отвечали ему. – Можно в вице-консулы.

Словом, скандал разрастался. Обалдевший Ицик Ротштейн пытался кое-как уладить дело, объяснить, что фотография попала случайно.

– Ну да, – мрачно заметили из консульства, – а биография?

Ицик онемел. По двум причинам: во-первых, зная по-русски около двух слов, он никогда не читал собственной газеты и оценивал ее добросовестность исключительно по финансовым результатам. Во-вторых, его потряс сам факт того, что вице-консул имел не только внешность, но и биографию типичного русского мафиози.

Ицик очень испугался.

– Что вы молчите? – осведомились в консульстве. – Биография-то наша. Год рождения, состав семьи. Работа в советское время. Конечно, речь не о мафиозной деятельности, но тем не менее.

Последняя фраза чуть-чуть успокоила Ротштейна. Зато следующая могла послужить причиной обширного инфаркта. Правда, не сердца несчастного Ицика, а всего лишь его кошелька. Правда, неизвестно, что переносится легче.

– Будем подавать в суд, – сообщили из консульства. – Готовьте деньги.

– Сколько? – выдавил Ротштейн.

– Много, – коротко ответили в консульстве. – Скандал, между прочим, международный. Думаю, меньше чем в триста тысяч оценить моральный ущерб, причиненный нашему вице-консулу, не представляется возможным.

Ротштейн, положив трубку, принялся меланхолично листать паспорт, прикидывая, какую визу и куда следует ставить в ближайшее время.

За таким занятием его застал проштрафившийся автор. Ицик воззрился на него изумленно. Он пребывал в абсолютной уверенности, что Коган уже повесился.

Вместо этого неповесившийся Коган был радостно возбужден.

– Спасены! – закричал он. – Вот спаситель! – и он представил плохо соображавшему Ицику некоего Зеева Баренбойма, который тут же предложил все уладить по минимальной цене.

– Старый школьный друг, – сказал Зеев (он же – Владимир) об оскорбленном вице-консуле. – Договоримся, я думаю.

– Сколько? – мрачно спросил Ротштейн.

– Пятнадцать тысяч.

– Долларов? – уточнил на всякий случай Ицик.

– Шекелей, – невозмутимо ответил Баренбойм.

– Сколько?! – еще не веря своим ушам переспросил Ицик.

– Пятнадцать тысяч шекелей, – повторил Баренбойм смехотворную (по сравнению с тремя сотнями тысяч) сумму. И слово свое сдержал. Консульство больше не беспокоило ни МИД, ни газету.

Ицик, радостный словно хасид, дождавшийся прихода машиаха, простил автора, взяв с него слово больше не писать о русской мафии. А если и писать, так в том смысле, что в Израиле ее нет и быть не может.

Розовски узнал об этой истории от самого Баренбойма, когда тот обмывал счастливое окончание комбинации вместе со своими школьными друзьями – Михаилом Коганом и оклеветанным вице-консулом. Он почему-то решил, что удобнее всего это сделать у Натаниэля, когда Сарра Розовски в очередной раз отправилась навещать родственников. Будучи первым клиентом частного детектива Натаниэля Розовски (и одновременно – последним пострадавшим, с которым пришлось иметь дело полицейскому офицеру Натаниэлю Розовски), он считал, что имеет некие особые правы на личное расположение последнего. В принципе, Натаниэль ничего против не имел – хотя бы потому, что шумный Баренбойм иногда становился неоценимым источником информации. Так вот, от неожиданных гостей Натаниэль и узнал некоторые любопытные детали происшедшего. Например, что гениальный план – потрясти чересчур прижимистого Ицика Ротштейна – родился в буйной голове непоседливого Баренбойма, когда он в очередной раз читал о невероятных суммах штрафов за клевету и диффамацию в печати.

Так что, говоря о постоянной и устойчивой связи Зеева Баренбойма с русскоязычной периодической прессой, Розовски не погрешил против истины.