Текст книги "Робинзон Крузо. История полковника Джека"

Автор книги: Даниэль Дефо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Но они и не думали спать. Они чуяли, что на острове творится неладное, и решили быть настороже, хоть и не знали, какая грозит им опасность и откуда она может прийти.

Увидев, что они совещаются, капитан высказал одно очень толковое соображение.

– Весьма возможно, – сказал он, – что они на своём военном совете решат ещё раз подать сигнал пропавшим товарищам и все сразу выстрелят из ружей. Тут бы нам броситься на них, тотчас же после выстрела, когда их ружья будут разряжены. Тогда им ничего больше не останется, как сдаться, и дело обойдётся без кровопролития.

План, по-моему, был недурён, но, для того, чтобы он удался, нам следовало бы находиться сейчас на очень близком расстоянии от врагов. Ведь мы должны броситься на них в ту самую минуту, когда они дадут залп. Но они расположились так далеко от нас, что нечего было и думать о внезапном нападении на них.

Впрочем, они и не стали стрелять.

Мы не знали, на что решиться.

Наконец я сказал:

– По-моему, нам нечего делать до наступления ночи. А ночью, если эти семеро не вернутся в лодку, мы можем незаметно пробраться к морю и приманить какой-нибудь хитростью тех троих, что остались в лодке.

Мы долго сидели в засаде и с нетерпением ждали, когда же пираты тронутся с места. Нам казалось, что их совещанию не будет конца.

Вдруг они сразу вскочили и направились прямо к морю. Должно быть, им показалось, что оставаться на острове опасно, и они решили вернуться на корабль, не разыскивая своих погибших товарищей.

«Плохо наше дело! – подумал я. – Очевидно, нам придётся навсегда проститься с кораблём».

Я сказал об этом капитану; он пришёл в такое отчаяние, что чуть не лишился чувств.

Но тут я придумал некую военную хитрость, которую и пустил в ход. Хитрость немудрёная, но план мой удался превосходно. Подозвав к себе Пятницу и помощника капитана, я приказал им спуститься к бухточке (той самой, через которую когда-то Пятница переправился вплавь, когда за ним бежали людоеды), затем, обогнув её, свернуть за полмили к западу, подняться на пригорок и кричать что есть силы, пока не услышат возвращающиеся к лодке матросы. Когда же матросы откликнутся, перебежать на другое место и снова кричать и аукать и таким образом, постоянно меняя места, заманивать врагов всё дальше и дальше в глубь острова, пока они не заплутаются в лесу, а тогда окольными путями вернуться сюда, ко мне. Матросы уже садились в лодку и были готовы отчалить, как вдруг со стороны бухточки послышались громкие крики: это кричал Пятница и вместе с ним помощник капитана.

Чуть только пираты услышали их голоса, они сейчас же откликнулись и со всех ног пустились бежать вдоль берега в ту сторону, откуда неслись эти крики, но бухта преградила им путь, так как было время прилива и вода в бухте стояла очень высоко. Тогда они окликнули оставшихся в шлюпке, чтобы те подъехали и перевезли их на другой берег.

Этого-то я и ожидал.

Они перебрались через бухту и побежали дальше, прихватив с собой ещё одного человека. Таким образом, в шлюпке осталось только двое. Я видел, как они отвели её в самый конец бухты, поближе к земле, и привязали там к тощему деревцу.

Это очень обрадовало меня. Предоставив Пятнице и помощнику капитана делать своё дело, я приказал остальному отряду следовать за мной. Прячась в густом и высоком кустарнике, мы обогнули бухту и внезапно появились перед теми матросами, которые остались у берега. Один из них сидел в шлюпке, другой лежал на берегу и дремал. Увидев нас в трёх шагах от себя, он хотел было вскочить и убежать, но стоявший впереди капитан бросился на него и ударил его прикладом. Затем, не давая опомниться другому матросу, он крикнул ему:

– Сдавайся – или смерть!

Это был один из тех матросов, про которых капитан говорил, что они примкнули к бунтовщикам не по своей охоте, а подчиняясь насилию. Матрос не только сдался нам по первому нашему требованию, но тотчас же сам заявил о своём желании вступить в наш отряд. Вскоре он доказал нам своими поступками, что достоин нашего доверия.

Тем временем Пятница с помощником капитана продолжали кричать и аукать. Откликаясь на крики матросов, они водили их по всему острову, от холма к холму, из рощи в рощу, пока не завели в такую дремучую глушь, откуда нельзя было выбраться на берег до наступления ночи. Можно себе представить, как измучили и утомили они неприятеля, если и сами воротились к нам смертельно усталые.

Теперь нам оставалось только подкараулить пиратов, когда они будут возвращаться к тому месту, где была оставлена шлюпка, и, ошеломив неожиданным нападением во тьме, заставить их сдаться нам в плен.

Они воротились не скоро. Нам пришлось прождать несколько часов, и только тогда мы услышали, что они медленно пробираются к берегу. Шли они врозь, далеко друг от друга. Передние кричали задним:

– Скорее! Скорее!

Задние отвечали:

– Мы не можем, мы устали, мы падаем…

Всё это было нам на руку.

Наконец они подошли к бухте. За эти несколько часов начался отлив, и шлюпка, которая была привязана к дереву, очутилась теперь на суше. Невозможно описать, что сталось с пиратами, когда они увидели, что шлюпка на мели, а люди исчезли. С громкими воплями они метались по берегу, проклиная свою судьбу; они кричали, что их занесло на заколдованный остров, что тут водятся либо разбойники, которые всех перережут, либо черти, которые сожрут их живьём.

Несколько раз принимались они кликать своих товарищей, называя их по именам и по прозвищам, но, разумеется, не получали ответа.

При скудном вечернем свете нам было видно, как они бегают взад и вперёд, ломая в отчаянии руки. Утомившись этой бесцельной беготнёй, пираты бросались в лодку, чтобы перевести дух, но не проходило и минуты, как они выскакивали на берег и снова бегали взад и вперёд.

Мои спутники упрашивали меня позволить им напасть на врага, как только стемнеет. Но я не хотел проливать столько крови и решил расправиться с пиратами более мирным путём. А главное, я знал, что враг вооружён с головы до ног, и не хотел рисковать жизнью своих людей. Нужно было подождать, не разделятся ли неприятельские силы на два или три отряда, а пока я приказал своему войску наступать на врага.

Пятницу и капитана я выслал вперёд. Они должны были подкрасться к пиратам на четвереньках, чтобы стрелять в упор, если это понадобится. Но недолго им пришлось ползти: на них почти наткнулись, случайно от делившись от остальных, три пирата, и в том числе боцман, который, как уже сказано, был главным зачинщиком, а теперь вёл себя как самый отъявленный трус.

Чуть только капитан услышал голос главного виновника всех своих бед и понял, что тот в его власти, он пришёл в такое неистовство, что вскочил на ноги и выстрелил злодею прямо в грудь. Тогда, конечно, выстрелил и Пятница. Боцман был убит наповал, другой пират был тяжело ранен (он скончался часа через два), третьему же удалось убежать.

Услышав выстрелы, я тотчас двинул вперёд всю свою армию, численность которой достигала теперь восьми человек. Вот её полный состав: я – первый фельдмаршал, Пятница – генерал-лейтенант, затем капитан с двумя офицерами и трое рядовых – военнопленные, которым мы доверили ружья.

Когда мы подошли к неприятелю, было уже совсем темно, так что нельзя было разобрать, сколько нас.

Я подозвал к себе одного из военнопленных – того самого матроса, которого пираты оставили в шлюпке (теперь он сражался в наших рядах), и приказал ему окликнуть по имени его бывших товарищей.

Прежде чем стрелять, я хотел попытаться вступить с ними в переговоры и в случае удачи покончить дело миром.

Моя попытка вполне удалась. Иначе, впрочем, и быть не могло: враги были доведены до отчаяния, им только и оставалось, что сдаться.

Итак, мой матрос закричал во всё горло:

– Том Смит! Том Смит!

Том Смит сейчас же откликнулся:

– Кто меня зовёт? Ты, Джимми Рой?

Он, очевидно, узнал этого матроса по голосу.

Джимми Рой отвечал:

– Да-да, это я! Том Смит, бросай ружье и сдавайся, а не то вы пропали! Вас в одну минуту прикончат.

– Да кому же сдаваться? Где они там? – крикнул опять Том Смит.

– Здесь! – отозвался Джимми Рой. – Их пятьдесят человек, и с ними наш капитан. Вот уже два часа, как они преследуют вас. Боцман убит. Билл Фрай ранен, а меня взяли в плен. Если вы не сдадитесь сию же минуту, прощайтесь с жизнью – вам не будет пощады!

Тогда Том Смит закричал:

– Спроси у них, будем ли мы помилованы. Если да, мы сейчас же сдадимся, так ты им и скажи.

– Хорошо, я скажу, – ответил Джимми Рой.

Но тут вступил в переговоры уже сам капитан.

– Эй, Смит! – закричал он. – Узнаешь мой голос? Так слушай: если вы немедленно положите оружие и сдадитесь, я обещаю вам пощаду, всем, кроме Билла Аткинса.

– Капитан, смилуйтесь надо мной, ради бога! – взмолился Билл Аткинс.

– Чем я хуже других? Другие так же виноваты, как и я.

Это была чистейшая ложь, потому что Билл Аткинс, закоренелый пират и разбойник, давно подговаривал матросов заняться морским грабежом. Он первый бросился на капитана и связал ему руки, оскорбляя и ругая его. Поэтому капитан сказал Биллу Аткинсу, чтобы тот сдавался без всяких условий, а там уж пусть начальник острова решает, жить ему или умереть. (Начальник острова – это я: так меня теперь все величали.) Билл Аткинс был принуждён сдаться.

Глава 28

Капитан снова становится командиром своего корабля. Робинзон покидает остров

Итак, пираты сложили оружие, смиренно умоляя о пощаде. Тот матрос, который разговаривал с ними, и ещё два человека, по моему приказанию, связали их всех, после чего моя грозная армия в пятьдесят человек (а на самом деле их было всего восемь, включая сюда и трёх пленных) окружила связанных пиратов и завладела их шлюпкой. Сам я, однако, не показывался им по некоторым соображениям высшей политики.

Капитан мог теперь объясниться начистоту со своими матросами. Он обвинял их в измене и жестоко упрекал за вероломство.

– Вы хотели отнять у меня мой корабль, чтобы сделаться пиратами и заняться морским разбоем, – сказал он им. – Это подло и мерзко. Вы опозорили себя на всю жизнь, сами вырыли себе яму и должны благодарить судьбу, если не попадёте на виселицу.

Преступники каялись, по-видимому, от чистого сердца и молили только об одном: чтобы им оставили жизнь.

– Это не в моей власти, – отвечал капитан. – Теперь ваша судьба зависит от начальника острова. Вы думали, что высадили нас на пустынный, необитаемый берег, но вы ошиблись: на этом острове много людей и управляет ими великодушный, благородный начальник. По своему милосердию, он помиловал вас и, вероятно, отправит в Англию, где с вами будет поступлено по закону. Но Биллу Аткинсу начальник приказал готовиться к смерти: завтра поутру его повесят.

Все это капитан просто-напросто выдумал, но его выдумка произвела желаемое действие: Аткинс упал на колени, умолял капитана ходатайствовать за него перед начальником острова; остальные тоже начали просить, чтобы их не отправляли в Англию.

Видя такую покорность этих жалких людей, устрашённых угрозой смерти, я сказал себе:

«Вот когда пришёл ко мне час избавления! Эти несчастные так напуганы, что, конечно, исполнят всякое наше требование: стоит нам приказать, и они помогут нам овладеть кораблём».

И, отойдя подальше, за деревья, чтобы они не могли рассмотреть, какая убогая наружность у грозного начальника острова, я крикнул:

– Позвать ко мне капитана!

Один из наших людей торжественно подошёл к капитану и сказал:

– Капитан, вас зовёт начальник!

А капитан не менее торжественно ответил:

– Передайте его сиятельству, что я сейчас явлюсь.

Услышав этот разговор, пираты присмирели окончательно. Они поверили, что неподалёку от них находится сам губернатор с отрядом в пятьдесят человек.

Когда капитан подошёл ко мне, я сообщил ему, что хочу овладеть кораблём при помощи наших пленных. Капитан был в восторге. Мы решили завтра же утром привести этот план в исполнение.

– Но, чтобы действовать наверняка, – сказал я, – нам следует отделить одних пленных от других. Аткинса с двумя такими же злодеями мы посадим в подземелье. Пусть Пятница и ваш помощник отведут их туда. А для остальных я найду подходящее место.

Так мы и сделали: троих отвели в пещеру, которая и в самом деле могла сойти за довольно-таки мрачную темницу, а остальных я отправил на свою лесную дачу, туда, где стоял мой шалаш. Высокая ограда делала её тоже достаточно надёжной тюрьмой, тем более что узники были связаны и знали, что их судьба зависит от их поведения.

На другой день поутру я послал к этим матросам капитана. Он должен был побеседовать с ними, узнать, каковы их подлинные чувства, и потом дать мне подробный отчёт о своём разговоре. Я хотел установить, насколько можно доверять этим людям и не опасно ли будет взять их с собой на корабль.

Капитан повёл дело умно и решительно. Он напомнил матросам, в каком плачевном положении они очутились по собственной вине, и сказал, что хотя начальник острова теперь и помиловал их своей властью, но, когда корабль придёт в Англию, их будут судить как изменников и, несомненно, повесят.

– Но, – прибавил он, – если вы поможете мне отобрать у пиратов мой корабль, тогда начальник острова, принимая во внимание, что вы добровольно послужили правому делу, постарается испросить вам прощение. Нетрудно догадаться, с каким восторгом приняли эти люди его предложение.

Они упали перед капитаном на колени и клялись, что будут драться за него до последней капли крови, что, если он исходатайствует им прощение, они будут всю свою жизнь считать себя его неоплатными должниками, пойдут за ним хоть на край света и будут чтить его, как родного отца.

– Отлично, – сказал капитан, – обо всём этом я доложу начальнику острова и, со своей стороны, буду просить, чтобы он помиловал вас.

Затем он вернулся ко мне, отдал мне подробный отчёт о своём разговоре с матросами и прибавил, что, по его убеждению, мы можем вполне положиться на этих людей.

Но я был того мнения, что осторожность никогда не мешает, и поэтому сказал капитану:

– Вот что мы сделаем: мы возьмём пока только пятерых. Пусть не думают, что мы нуждаемся в людях. Подите и скажите им, что хотя у нас довольно людей, но, так и быть, мы возьмём пятерых на испытание; остальные же двое вместе с теми тремя, что сидят в крепости (то есть в моём подземелье), будут оставлены начальником острова в качестве заложников, и, если товарищи их, которые примут участие в наших боях, изменят своей клятве и присяге, все пятеро заложников будут повешены.

Это была крайне суровая мера. Когда капитан передал пленникам мой ответ, они поняли, что с начальником острова шутки плохи. И, конечно, им осталось одно: принять мои условия.

Заложники к тому же стали горячо убеждать своих освобождённых товарищей, чтобы те не изменили капитану.

Вот полный состав нашей армии накануне великого сражения:

во-первых, капитан, его помощник и пассажир;

во-вторых, двое пленных, освобождённых по ручательству капитана;

в-третьих, ещё двое – те, что сидели в моём шалаше (теперь, по настоянию капитана, им тоже предоставили свободу);

в-четвёртых, те пятеро из второй партии, которых мы освободили позже всех;

итого двенадцать человек, кроме тех пятерых, которые оставались в моём подземелье заложниками.

Я спросил капитана, находит ли он возможным напасть на корабль с такими малыми силами. Мне и Пятнице было невозможно отлучиться: у нас на руках оставалось семь человек, которых мы должны были стеречь и кормить. Пятерым заложникам, посаженным в пещеру, я решил не давать никаких послаблений. Два раза в день Пятница носил им еду и питье и сам кормил их, так как мы даже не развязали им рук. Остальным же мы предоставили некоторую свободу.

Этим двоим я решил наконец показаться. Я пришёл к ним вместе с капитаном. Он сказал им, что я – доверенное лицо начальника острова, который поручил мне надзор за военнопленными, поэтому они не имеют права никуда отлучаться без моего разрешения, и при первой же попытке к ослушанию их закуют в кандалы и посадят в губернаторскую крепость.

С этого времени я ни разу не показывался пленным в качестве начальника острова, а всегда как его доверенное лицо, причём всякий раз упоминал о начальнике, о гарнизоне, о пушках, о крепости.

Теперь оставалось только приготовиться к предстоящему бою: основательно починить обе лодки, оснастить их и назначить команду для каждой. Все эти хлопоты я возложил на капитана.

Он назначил командиром шлюпки своего пассажира и дал ему четырёх человек; сам же капитан, его помощник и с ними пятеро матросов составляли экипаж баркаса.

Капитан утверждал (вполне справедливо), что лучше всего подойти к кораблю в темноте, и в ближайший же вечер отчалил от берега.

Когда около полуночи на корабле услыхали плеск вёсел и, по морскому обычаю, окликнули шлюпку, капитан приказал Джимми Рою, чтобы он один подал голос, а всем остальным велел молчать.

Джимми Рой крикнул, что он привёз всех матросов, но запоздал, потому что пришлось долго разыскивать их, а затем стал пространно рассказывать разные небылицы подобного рода.

Пока он болтал таким образом, баркас и шлюпка причалили к борту.

Капитан и его помощник первые вскочили на палубу с оружием в руках и тотчас же сшибли с ног ударами прикладов двух пиратов, которые, ничего не подозревая, вышли им навстречу; оказалось, что это корабельный плотник и второй помощник капитана, перешедшие на сторону пиратов.

Весь капитанский отряд действовал дружно и храбро. Все матросы, находившиеся на палубе, были схвачены, после чего капитан приказал запереть люки, чтобы всех остальных задержать внизу. Тем временем подоспели командир и матросы второй шлюпки; они заняли ход в корабельную кухню и взяли в плен ещё трёх человек.

Когда на палубе и на шканцах[32] 32
  Шканцы – площадка на верхней палубе судна.


[Закрыть] уже не осталось ни одного врага, капитан приказал своему помощнику взять трёх человек из команды и пойти взломать дверь главной каюты, где при первых же звуках тревоги заперся новый капитан, выбранный пиратами, и с ним два матроса да юнга.

Они успели захватить с собой оружие, так что, когда помощник капитана со своими людьми высадил дверь каюты, их встретили выстрелами. Помощнику раздробили руку мушкетной пулей, два матроса тоже оказались ранеными, но никто не был убит.

Помощник капитана крикнул: «На помощь!» Не обращая внимания на свою тяжёлую рану, он ворвался в каюту с пистолетом в руке и прострелил новому капитану голову. Тот свалился, не сказав ни слова: пуля угодила ему в рот. После этого остальные сдались без боя, так что больше не было пролито ни одной капли крови.

Как только капитан стал хозяином своего корабля, он приказал произвести семь пушечных выстрелов. Это был условный сигнал, которым он дал мне знать об успешном окончании дела. В ожидании этого сигнала я просидел на берегу часа два и был несказанно рад, когда услышал его.

С успокоенным сердцем я тотчас же вернулся домой, лёг и мгновенно уснул, так как был весьма утомлён тревогами этого дня.

Меня разбудил новый выстрел. Я вскочил и услышал, что кто-то зовёт меня:

– Начальник! Начальник!

Я сейчас же узнал голос капитана. Он стоял над моей крепостью, на холме. Я схватил лестницу и поднялся к нему. Он обнял меня и сказал, указывая на море:

– Мой дорогой друг! Мой избавитель! Вот ваш корабль. Он ваш, и всё, что на нём, тоже ваше! И все мы, начиная с капитана, тоже ваши!

Мой взгляд обратился в ту сторону, куда он указывал: корабль стоял уже на другом месте, меньше чем в полумиле от берега.

Оказалось, что, покончив с пиратами, мой друг капитан тотчас же приказал сняться с якоря и, пользуясь попутным ветерком подошёл к той бухте, где я когда-то причаливал со своими плотами; затем, дождавшись прилива, он на ялике вошёл в бухту и поспешил ко мне сообщить, что его корабль находится, так сказать, у моих дверей.

От этой нечаянной радости я едва не лишился чувств. Ведь я воочию увидел свою долгожданную свободу! Она была здесь, у меня в руках! К моим услугам был большой корабль, готовый везти меня, куда я захочу.

Я до того обрадовался, что в первое мгновенье не мог ответить капитану ни слова и упал бы на землю, если бы он не поддержал меня.

Заметив, что я совсем обессилел от внезапного счастья, он вытащил из кармана склянку с каким-то лекарством, которое захватил для меня. Отхлебнув глоток, я тихо опустился на землю. И, хотя сознание вернулось ко мне, всё же я долго не мог заговорить.

Бедный капитан был взволнован не меньше меня. Чтобы вернуть мне мои душевные силы, он шептал мне тысячи нежных и ласковых слов. Но грудь моя была переполнена нахлынувшим счастьем, и я плохо понимал, что он говорит. Наконец я заплакал от радости, и только после этого способность речи вернулась ко мне. Тут я, в свою очередь, обнял моего нового друга и от всего сердца поздравил его. Мы оба ликовали и радовались.

Когда же мы немного пришли в себя, капитан сказал мне, что привёз для меня кое-какие вещи, которые, к счастью, не успели расхитить злодеи, так долго хозяйничавшие на его корабле.

– Мне кажется, что эти вещи будут не совсем бесполезны для вас, – сказал капитан.

Он крикнул своим матросам, оставшимся в лодке:

– Эй, тащите сюда тюки, которые мы привезли для начальника острова!

Это был поистине богатый подарок: капитан привёз мне так много всевозможных вещей, как будто я собирался остаться на острове до конца своей жизни.

В тюках оказалось: двенадцать огромных кусков солонины, шесть окороков ветчины, мешок гороха, около ста фунтов сухарей. Он привёз мне также ящик сахару, ящик муки, мешок лимонов и две бутылки лимонного сока.

Но, конечно, в тысячу раз нужнее была для меня одежда. И потому я чрезвычайно обрадовался, когда оказалось, что мой друг капитан привёз мне полдюжины новых, совершенно чистых рубах, шесть очень хороших шейных платков, две пары перчаток, шляпу, башмаки, чулки и отличный, совсем новый костюм со своего плеча, – словом, он одел меня с головы до ног.

Подарок был приятный и очень полезный, но вы не можете себе представить, какой у меня оказался неуклюжий и неотёсанный вид, когда я надел на себя новый костюм, и до чего мне было неловко и неудобно в нём первое время!

Закончив осмотр подарков, я велел отнести их в мою крепость и начал совещаться с капитаном, как нам поступить с нашими пленными: взять их с собою или оставить здесь.

– Брать их с собою очень опасно, – говорил капитан. – Это отчаянные головорезы. Особенно ненадёжны двое из них, неисправимые злодеи и разбойники. Если бы я рискнул везти их на своём корабле, то не иначе, как в качестве арестантов. Я заковал бы их в кандалы и отдал бы в руки судебных властей в первой же английской колонии, в которую придётся зайти.

– В таком случае, – сказал я капитану, – нужно будет оставить их здесь. И я берусь устроить так, что эти два разбойника станут сами упрашивать нас, чтобы мы оставили их на острове.

– Если вам это удастся, – буду чрезвычайно доволен.

– Хорошо, – сказал я. – Я сейчас поговорю с ними от вашего имени.

Затем я позвал к себе Пятницу и двух матросов-заложников (которых мы теперь освободили, так как товарищи их сдержали данное слово) и приказал им перевести пятерых наших пленников из пещеры в шалаш.

Через некоторое время мы с капитаном отправились туда (я в своём новом костюме и на этот раз уже в качестве начальника острова). Подойдя к ограде моей дачи, я велел вывести к себе арестованных и сказал им следующее:

– Мне известны все ваши преступления. Я знаю, что вы напали на беззащитных пассажиров корабля и убили их. Знаю и то, что вы собирались сделаться пиратами, чтобы грабить мирные суда. Да будет вам известно, что, по моему распоряжению, корабль возвращён капитану. Стоит мне приказать – и вас повесят как разбойников, пойманных на месте преступления. Поэтому, если у вас есть что сказать в своё оправдание, говорите, потому что я намерен казнить вас как убийц и предателей.

Один из них ответил за всех, что им нечего сказать в своё оправдание.

– Но, когда мы были арестованы, капитан обещал нам пощаду, и мы смиренно умоляем вас оказать нам великую милость – сохранить нам жизнь. – Право, не знаю, какую милость я могу вам оказать, – ответил я. – Я намерен покинуть остров со всеми моими людьми: мы уезжаем на родину. Что же касается вас, то, по словам капитана, он обязан заковать вас в кандалы и по прибытии в Англию предать суду за измену. А суд немедленно приговорит вас к смерти. Иного приговора и быть не может. Смерть на виселице – вот что ожидает вас в Англии. Итак, едва ли вы будете рады, если мы возьмём вас с собой. Для вас есть одно спасение – вы должны остаться на острове. Только при этом условии я могу помиловать вас.

Они с радостью согласились на моё предложение и долго благодарили меня.

– Лучше жить в пустыне, – говорили они, – чем воротиться на родину, где нас ожидает виселица.

Я велел развязать их и сказал:

– Ступайте в лес на то самое место, где вы были схвачены, и оставайтесь там, покуда за вами не пришлют. Я прикажу оставить вам кое-какое оружие, съестные припасы и дам необходимые указания на первое время. Вы можете отлично прожить здесь, если будете упорно трудиться.

После этих переговоров я воротился домой и стал готовиться к далёкому плаванию. Я, впрочем, предупредил капитана, что мне потребуется некоторый срок для того, чтобы собраться в дорогу, и попросил его отправиться на корабль без меня, а поутру прислать за мной шлюпку. Когда капитан отчалил, я велел позвать к себе пленников и завёл с ними серьёзный разговор.

Я вновь заявил им, что, по-моему, они поступают разумно, оставаясь на острове, так как, если бы капитан взял их с собою на родину, их непременно повесили бы.

Я рассказал им подробно, как попал я на этот остров, как понемногу улучшил своё хозяйство, как собирал виноград, как сеял рис и ячмень, как научился печь хлеб.

Я показал им свои укрепления, свои кладовые, свои поля и загоны – словом, сделал все, чтобы жизнь на острове была для них не так тяжела.

Я оставил им все своё оружие (то есть пять мушкетов, три охотничьих ружья и три сабли), полтора бочонка пороху и дал подробные наставления, как ходить за козами, как доить и откармливать их, чтобы они стали жирнее, как делать масло и сыр.

Таким образом, мне пришлось рассказать этим людям всю длинную историю моей труженической, одинокой, томительной жизни на острове в течение двадцати восьми лет.

Расставаясь с ними, я обещал, что попрошу капитана оставить им ещё два бочонка пороху и семена овощей, и рассказал им, как трудно мне было без этих семян.

Мешок гороха, который капитан привёз мне, чтобы я употреблял его в пищу, я тоже отдал им и при этом посоветовал употребить весь горох на посев, чтобы его стало больше.

После этого разговора с изгнанниками я на другой же день рано утром перебрался на корабль.

Хотя нам очень не терпелось поднять паруса Я взял с собой на память большую остроконечную шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха, зонтик и одного из моих попугаев и пуститься в далёкое плавание, всё-таки мы оставались на якоре ещё целые сутки.

На следующий день рано утром мы увидели, что к кораблю плывут два человека. Оказалось, это двое из тех пятерых, которых мы оставили на острове.

– Возьмите нас с собою! – кричали они. – Уж лучше повесьте нас, но не оставляйте на острове! Там все равно убьют нас.

В ответ на их просьбу капитан заявил им, что не может взять их без моего разрешения. В конце концов, заставив их дать торжественную клятву, что они исправятся и будут вести себя смирно, мы приняли их на корабль. Так как вскоре начался прилив, на берег была послана шлюпка с вещами, которые я обещал поселенцам. К этим вещам капитан присоединил, по моей просьбе, сундук, набитый всевозможной одеждой. Они приняли этот подарок с большой признательностью.

Нужно сказать, что, прощаясь с изгнанниками, я дал им слово, что не забуду о них и что, если только в каком-нибудь порту мы встретим корабль, путь которого будет лежать мимо моего острова, я попрошу капитана того корабля зайти за ними и доставить их в родные края.

Когда я покидал этот остров, я взял с собой на память большую остроконечную шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха, зонтик и одного из моих попугаев.

Не забыл я взять и деньги, но они так долго лежали у меня без употребления, что совсем потускнели. Только после основательной чистки можно было увидеть, что они серебряные. Захватил я также и золотые монеты, найденные мною на разбитом испанском корабле.

Как я установил впоследствии по корабельному журналу, мой отъезд состоялся 19 декабря 1686 года. Таким образом, я прожил на острове двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней.

Ветер был попутный. Корабль мчался на всех парусах. Мне было радостно думать, что с каждой минутой я все ближе к родным берегам. Когда же наконец показались в туманной дали белые скалы родины, которую я не видел столько лет, я чуть с ума не сошёл от волнения и восторга. Я то и дело подбегал к капитану и кричал ему: «Скорее! Скорее!»

Как только мы бросили якорь, я простился со всеми моими попутчиками и в сопровождении верного Пятницы поспешил в тот город, где прошло моё детство. Родителей я уже не чаял видеть в живых. Ведь даже в ту далёкую пору, когда я впервые отправлялся в чужие края, они были так слабы и стары, а с той поры прошли десятки лет!

Вот и наша улица, вот и старый дом, который я так безрассудно покинул. С изумлением встретили меня обитатели этого дома, когда я, взволнованный до слёз, сообщил им, кто я такой. В первую минуту мне не поверили, но, когда убедились, что я действительно Робинзон Крузо, меня чуть не задушили в объятиях. Особенно обрадовались мне мои сёстры и их дети – мальчики и девочки, которые прежде никогда не видали меня. Все давно считали, что я умер, и теперь смотрели на меня, как на чудо, словно я воскрес из могилы.

После первых родственных приветствий все стали шумно расспрашивать, где я пропадал столько лет, что я видел в заморских краях, какие были у меня приключения, и кто такой Пятница, и откуда взялась у меня диковинная остроконечная шапка, и почему у меня такие длинные волосы и такое загорелое лицо. Когда я увидел, что их расспросам не будет конца, я усадил их всех, и взрослых и детей, у камина и стал подробно рассказывать им то, что написано здесь, в этой книге. Они слушали меня с большим увлечением. Рассказывал я с утра до ночи, а попугай сидел у меня на плече и часто прерывал мою речь восклицаниями:

– Робин, Робин, Робин Крузо! Счастливый Робин Крузо! Куда ты попал, Робин Крузо? Куда ты попал? Где ты был?