Текст книги "Сказка о каменном талисмане"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Постой, о Хасан, не хватайся за мою саблю, здесь для настоящего поединка все равно мало места, – сказал Ильдерим. – И обменяемся наконец клинками. Твой для меня все-таки легковат. Давай лучше дождемся утра, и сразимся при дневном свете, когда джиннии не летают, и пусть поможет тебе Аллах, о дитя! Держи свою саблю и отдай мне мою.

Я протянула ему его саблю и хотела было взять свою, но он удержал ее.

– Откуда у сына кади клинок, достойный царей и царских детей? – спросил он.

– Этот клинок подарил мне брат, а он получил его от нашего отца, а где взял его отец, знает только Аллах великий, могучий, – ответила я, и это было чистейшей правдой. А говорить о том, что отец был царем и брат тоже был царем, я не стала, поскольку об этом он меня не спрашивал.

– Закрой глаза и засыпай, о Хасан, – сказал Ильдерим. – Завтра мне предстоят два сражения – с тобой и с аль-Мавасифом. И начну-ка я лучше с аль-Мавасифа, чтобы в случае моей смерти ты все-таки получил свой талисман, а в случае твоей смерти я, так и быть, отвезу его жене твоего покойного брата, чтобы он охранял рождение ребенка.

Мне захотелось попросить у него прощения за свои грубые слова, ведь он вел себя не как купец, а как благородный вельможа, средоточие доблести и достоинств. Но нас, царских дочерей, учат обычно наступать, а не отступать, настаивать на своем, а не просить прощения. Да и кто он такой, этот купец из басры, чтобы царская дочь унизилась перед ним? Словом, я не сумела побороть в себе царскую дочь, да и не слишком старалась. Ибо если в моих бедствиях у меня отнимется еще и гордость, что же мне тогда останется?

Наутро мы, позавтракав, стали разбираться с талисманом.

– Если вы, высокочтимые, думаете, что талисман можно положить за пазуху и унести, то вы ошибаетесь, – сказал аль-Мавасиф. – Его следует установить должным образом, и все необходимое для этого у меня есть. Более того, думая, что посланцы того мага дадут за талисман настоящую цену, я подготовил эти необходимые предметы и прочитал над ними заклинания, и окурил их благовониями, и начертил на них знаки. Но за каждый из этих четырех предметов придется заплатить особо, а без них сам талисман не имеет смысла.

Мы с Ильдеримом переглянулись, и в его взгляде я прочитала такие слова: «Не поручусь, что спутников для талисмана он не придумал только что, а уж заклинаний над ними и подавно не читано!»

Но вслух Ильдерим сказал, что мы хотели бы увидеть все вместе – и талисман, и то, что ему сопутствует.

Аль-Мавасиф провел нас в круглую комнату с единственным окном в куполе потолка, хранилище его свитков, таблиц и совершенно непонятных вещей. Там он достал мешочек из тонкой кожи и выложил из него на столик пять камней разной формы и цвета. На камнях были зарубки и знаки.

– И это – знаменитый талисман царицы Балкис? – недоверчиво спросил Ильдерим. – Поистине, я наберу тебе, о аль-Мавасиф, таких камушков на любой дороге, и это не будет стоить мне ни динара.

– Иди и собирай камушки, о Ильдерим, – миролюбиво сказал маг. – От того, что не стоит и динара, проку тоже будет в лучшем случае на два дирхема, о купец.

– Аллах тебе судья, о мудрец, – ответил на это Ильдерим. – И сколько же хочешь ты за эти камни, во всем подобные придорожным? Я надеюсь, ты уступишь их за сотню динаров?

Маг даже отшатнулся от него.

– Знаешь какова цена этого талисмана? – зловеще спросил он. – Я хочу за него сто невольниц белых и сто невольниц черных, и пусть цена каждой белой невольницы будет десять тысяч динаров, а цена каждой черной – пять тысяч динаров! И каждую невольницу должен сопровождать черный невольник, ценой в три тысячи динаров, и в ухе у невольника должна быть золотая серьга с жемчужиной, а цена каждой жемчужины должны быть пятнадцать тысяч динаров! И на каждой невольнице должно быть одежд и украшений не меньше чем на десять тысяч динаров! И еще мне нужно сто мешочков мускуса, и сто шкатулок с нардом, и другие благовония – по твоей щедрости, о купец!

– Ты помрешь, о аль-Мавасиф, не дождавшись покупателя, который приведет тебе этих невольниц и невольников с золотыми серьгами! – воскликнул Ильдерим. – Убавь, о мудрец!

– Для этого талисмана будет оскорбительно, если я продам его за малую цену, – сказал маг. – Впрочем, о Ильдерим, я могу немного уступить, но тогда вырастет цена за спутников талисмана. Как ты на это смотришь, о купец?

– Я преклоняюсь перед твоей мудростью, о мудрец! – отвечал на это Ильдерим, и в глазах у него вспыхнул огонек.

Огонек этот вспыхнул ранним утром, и горел он весь день без передышки, а окончательно это дело решилось около полуночи, и страшно было подумать, что оно могло затянуться еще на несколько минут.

– Когда вы, о покупатели талисмана принесете его в помещение, где он будет охранять младенца, то сперва вы составите камни определенным образом, а потом в северном углу помещения вы положите это зеркало…

Зеркало, что он достал, было времен царя Сулеймана, и только потому могло стоить немалых денег, но вот, кроме древности, других достоинств у него не было и отражать мое лицо оно по скверности характера вообще не пожелало.

– В южном углу пусть стоит этот флаг…

Пестрый флажок величиной с мою ладонь на длинном заостренном древке торчал из вазы. Маг вынул его и положил рядом с зеркалом.

– В восточном углу следует поставить шкатулку…

Шкатулке красная цена была два или три дирхема.

– А в восточном… Эй, Али, сын греха, принеси своего разноцветного господина!

Черный раб принес плетеную из тонких прутьев клетку. В ней сидел огромный попугай с хохлом и крючковатым клювом с мой кулак величиной.

– О р-р-распутники, согр-р-решившие вчер-р-ра с обезьяной! – приветствовало нас это бедствие из бедствий. – Ср-р-рам!

– И ты настаиваешь, о аль-Мавасиф, что этого сквернословца следует посадить в восточном углу комнаты? – осведомился Ильдерим. – Хорошим же вещам научит он младенца!

– Это неизбежно, – сурово заявил аль-Мавасиф. – В углах должны быть флаг, зеркало, шкатулка и попугай, причем над каждым из них я читал заклинания, и они обладают силой, и талисман без них – не больше чем кучка камней.

Попугай раскачался на своем кольце, подвешенном к потолку клетки, и уставился на меня левым глазом.

– Меж бедер-р-р твоих – пр-р-рестол халифата! – заорал он и подмигнул мне.

– Уж не вселился ли шайтан в твоего попугая, о аль-Мавасиф? – спросил Ильдерим. – Воистину, эта птица своей руганью разрушит все чары талисмана!

– В тебя самого вселился шайтан, о Ильдерим! – рассердился маг. – Этот попугай долгие годы прожил в гареме знатного вельможи, и я купил его за большие деньги!

– Вот там в него и вселился шайтан! – отрубил Ильдерим. – Не найдется ли у тебя, о мудрец, другого попугая, не столь образованного? Этот слишком много знает! Не так ли, о Хасан?

Я молча кивнула, поглядывая на попугая. Откровенно говоря, птица начала мне нравиться. Он выговаривал слова очень чисто и внятно, даже сохраняя человеческую интонацию.

– Меж бедер твоих вселился шайтан! – заорал мне прямо в лицо этот скверный попугай. Ильдерим расхохотался и накрыл клетку своим плащом.

– Вот перед вами весь талисман, о покупающие! – провозгласил маг. – Цену камней вы знаете. За зеркало я прошу у вас сотню динаров, за флаг – две сотни, шкатулку я ценю в четыре дирхема, и попугай обойдется вам в пятьсот динаров. Причем после того, как талисман сыграет свою роль, вы можете пользоваться и зеркалом, и шкатулкой по их прямому назначению. А попугая вы можете выгодно продать, потому что на такую птицу всегда найдется любитель. И таким образом вы выручите обратно часть денег.

– Начнем со шкатулки, о маг, – приступил к торгу Ильдерим. – Ее цена нас с Хасаном полностью устраивает. Вот тебе четыре дирхема, аль-Мавасиф, и давай сюда шкатулку.

– Я продал тебе шкатулку за четыре дирхема, о Ильдерим, – и с этими словами аль-Мавасиф взял монеты. – Но не понимаю, откуда ты возьмешь двести невольниц и сто невольников, которые понадобятся тебе немедленно? Я допускаю, что мускус и нард у вас с собой, о купцы, в седельных сумках ваших коней, но где же все остальное?

– Терпение, о аль-Мавасиф! – воскликнул Ильдерим. – Давай поторгуемся! Ты требуешь в уплату за талисман двести невольниц, сто невольников и еще много всякой мелочи. Убавь, о мудрец! Что ты скажешь о том, чтобы получить пятьдесят невольников, но зато не черных, а белых, из аль-Кустантиди?

Я хотела было напомнить Ильдериму, что нет у меня никаких невольников, ни черных, ни белых, ни с серьгами, ни в ожерельях! Но однажды я уже вмешалась в его игру, и ничего хорошего из этого не вышло.

– Прекрасно, о Ильдерим! – согласился маг. – Я готов уступить тебе пятьдесят невольников, но пусть цена зеркала при этом увеличится! Я хочу за зеркало тысячу динаров и десять верблюдов, груженых тканями, и баальбекскими одеждами, и багдадскими воротниками, и магрибскими бурнусами, и индийскими шалями, и это должны быть красные верблюды, лучшие, какие только бывают!

– Убавь, о аль-Мавасиф! – потребовал Ильдерим – Где же я возьму тебе в этих горах багдадские воротники? Пусть в тюках не будет багдадских воротников, и тогда ты получишь за зеркало восемь верблюдов, груженых тканями, и пятьсот динаров!

– Прибавь, о купец! – возмутился аль-Мавасиф. – Когда это мы говорили о пятистах динарах? Речь шла о тысяче!

– Убавь, о мудрец! Вспомни, что начальная цена зеркала была всего-навсего сто динаров, и я согласился прибавить, потому что ты согласился взять вместо пятидесяти черных невольников двадцать, и без золотых серег с жемчужинами! – заявил Ильдерим, и глаза его сверкали, и тут я поняла, что он – воистину лев пустыни.

– Кто из нас двоих бесноватый, ты или я? – в ужасе воздел руки к небу аль-Мавасиф. – Ради Аллаха, образумься!

– Вряд ли такой великий мудрец стал бы торговаться с бесноватым, о аль-Мавасиф, – ехидно отвечал Ильдерим. – И не мне, а тебе следует образумиться. Ведь ты сам, своими устами, назначил цену и талисману, и его спутникам. И я точно помню, что попугая, например, ты оценил в пятьсот динаров. Ведь именно пятьсот динаров ты хотел получить за него, о маг?

– Да, это ты сказал правильно, о Ильдерим.

– И я согласен дать тебе за эту скверную раскормленную птицу даже шестьсот динаров! – заявил Ильдерим. – Хотя на Багдадском базаре я куплю тебе за десять динаров попугая вдвое пестрее, и он не будет сквернословить, словно метельщик или рыбак, у которого порвалась сеть, или обманутый муж, или наказанный плеткой за курение гашиша евнух, или две поругавшиеся старухи!

– Р-р-распутник! – сказал ему на это попугай.

– О сын греха! – добавил аль-Мавасиф. – Я же говорил тебе, что это не простой попугай, что я трое суток читал над ним заклинания, что без него талисман бессилен!

– Да, о мудрец, все это ты говорил мне, и потому я согласен уплатить за попугая не пятьсот, а даже шестьсот динаров. Видишь, как высоко я ценю твои заклинания?

– Я продал тебе попугая за шестьсот динаров! – торопливо сообщил маг.

– Возьми клетку, о Хасан, – обратился ко мне Ильдерим. – И дай мне свою саблю. Мы расплатимся за попугая саблей.

– Саблю моего отца и брата?!

Я даже задохнулась от ярости. Этот шелудивый пес, этот шайтан среди купцов посягнул на царскую саблю!

– Ты удивительно щедр для купца, о Ильдерим, – благосклонно заметил маг. – Сабля наверняка дороже шестисот динаров.

– Разумеется, дороже… – И Ильдерим, видя, что я уже пришла в себя и собираюсь сказать что-то скверное о нем и о его замысле продать саблю, толкнул меня локтем в бок. – Ты не знаешь всей цены этой сабли, о мудрейший. Во-первых, это царская сабля, которая много столетий переходит из рода в род. Во-вторых, на нее наложены заклятия, и древние мудрецы читали над ней заклинания, и тот, кто владеет ею, получает власть над некоторыми джиннами и ифритами, и они ему во всем повинуются, но только обладатель сабли должен достичь преклонных лет, и иметь седую бороду, и отказаться от мирской суеты, а иначе это просто красиво отделанная сабля, и ничего больше. Мой друг Хасан унаследовал ее от своего отца, но он еще молод, и у него не скоро вырастет настоящая борода, как видишь, даже пушок на его щеках – и то не вырос. А пока еще она поседеет! Мне самому тоже далеко до седины, о аль-Мавасиф. И справедливо будет, если пока обладателем этой сабли станешь ты. А потом, когда у Хасана поседеет борода, он приедет и выкупит у тебя эту саблю.

– И над какими же джиннами и ифритами дает власть эта сабля? – полюбопытствовал маг.

– Над некоторыми из подданных Синего царя, если тебе знакомо это имя! – отрубил Ильдерим, который наверняка знал о делах джиннов от своей бывшей возлюбленной Марджаны.

– Мне знакомо это имя, о купец, – сказал аль-Мавасиф.

– Ну так продолжим наш торг, о мудрец, – предложил Ильдерим. – Остаются флаг, зеркало и сам талисман. Если ты согласен принять вместо ста невольниц пятьдесят белых и пятьдесят черных, но зато прибавить к стоимости зеркала цену тех мешочков мускуса и шкатулок с нардом, о которых ты говорил, то цена флага будет уже не две сотни, а куда больше, ибо ты получишь саблю за попугая и флаг, и это будет справедливо!

– Какие пятьдесят белых и пятьдесят черных невольниц? Разве я говорил о пятидесяти невольницах?! – возопил маг. – Прибавь, о Ильдерим!

– На что тебе сто невольниц, о аль-Мавасиф? – вопросом на вопрос ответил Ильдерим. – И разве этот талисман стоит целой сотни невольниц? Убавь, о мудрец! Ведь если тебя вовремя не остановить, ты потребуешь в уплату саму хозяйку талисмана царицу Балкис, мир ее праху! И что же, мне сделаться разорителем могил? Убавь, ради Аллаха!

– Ты хочешь разорить меня, о Ильдерим? – возмутился мудрец. – Цена талисмана такова, как я сказал! Сто невольниц…

– Сто невольниц белых и черных! – подхватил Ильдерим.

– И сто невольников…

– Шестьдесят, о мудрец!

– Прибавь, о Ильдерим!

– Убавь, о аль-Мавасиф!

Вот какой диковинный торг над талисманом устроили эти два нечестивца. Они торговались самозабвенно и яростно, я бы даже сказала – радостно, забыв о пище и питье. Перед заходом солнца они чуть было не вцепились друг другу в бороды, потому что маг назвал Ильдерима порождением вонючего ифрита и верблюдицы, а Ильдерим возвел родословную мага к козлам, ишакам и городским непотребным девкам. Словом, было мне что послушать и чему подивиться.

Сперва я слушала эти препирательства в изумлении – никогда купцы на базарах не торговались со мной или с воинами моей свиты. Позволивший себе прекословить царской сестре недолго после этого засиделся бы в своей лавке! И я впервые в жизни видела настоящий торг, да еще такой бурный.

Первые два часа он меня развлекал.

Потом я перестала понимать, о каких арабских конях, золотых слитках и слоновой кости идет речь. И я проголодалась, и вышла в другое помещение, и невольники принесли мне еду. А когда я вернулась, они торговались уже не о конях и слоновой кости, а о изумрудах и крупном жемчуге, двести невольниц же оказались забыты, и сто невольников – с ними вместе.

Незадолго до полуночи изнеможенные аль-Мавасиф и Ильдерим уже не сидели, а лежали на коврах. И умирающим голосом аль-Мавасиф объявил, что он продал Ильдериму и мне талисман со спутниками за шесть тысяч динаров и большой изумруд из пряжки моего тюрбана. Причем в стоимость талисмана вошла и моя сабля, которую оценили в четыре тысячи динаров, оставив на мое усмотрение – отдать магу саблю или же вручить динары.

– Где мы возьмем такие деньги, о несчастный? – прошептала я Ильдериму.

– Терпение, о Хасан! – хриплым голосом отвечал он. – Мы оставим ему коней, кольца и запястья, сосуд с водой из источника Мужчин, а сами спустимся отсюда и придем в город…

– Где нас ждут разъяренные обладатели оскверненных гаремов!

– …обратимся к моим знакомым купцам, возьмем у них в долг деньги, вернемся к аль-Мавасифу, выкупим наше имущество и твою саблю, о Хасан, и ты отправишься к вдове своего брата принимать роды, а я продам те из моих товаров, что еще остались в этом городе и последую за тобой, куда ты укажешь, и там ты вернешь мне свой долг. Видишь, как ловко я все рассчитал?

Он действительно ловко рассчитал, и мне самой вовеки бы не справиться со старым скупердяем аль-Мавасифом, но, увы, последнее слово на сей раз осталось за ним, а это было для меня нестерпимо.

– О Ильдерим, по-моему, мы из-за твоих расчетов запутаемся в долгах! – возразила я. – Подумай сам, мы будем должны аль-Мавасифу, ибо оставленные вещи – это не плата, а заклад. Мы будем должны купцам. Я буду должен тебе, о Ильдерим, и не прибавятся ли ко всему этому еще и новые долги?

– Разумеется, прибавятся! – согласился Ильдерим. – Я уже кое-что должен здешним купцам, и я округлю долг, но с частью его рассчитаюсь товарами, и займу еще денег, и куплю съестные припасы, и погружу их на корабли, и договорюсь с капитанами, что у них есть доля прибыли от этих товаров, и мы определим их долю и мою долю, и они отдадут мне мою долю перед тем, как выйти в море, и я рассчитаюсь с частью долга, а потом на оставшиеся деньги куплю здешних тканей по двадцать динаров за тюк, и достану из своей поклажи вышитые басрийские платки, и найму вышивальщиц, и они вышьют мне такие же платки, и я продам их и из полученных денег расплачусь с вышивальщицами, а тем временем вернутся корабли…

– Смилуйся, о Ильдерим! – воскликнула я. – Не объясняй мне этих дел, Аллах не дал мне достаточно рассудка, чтобы в них разобраться!

– И не пытайся, о Хасан, – сказал Ильдерим. – Тебе нужно понять одно – что завтра же ты с талисманом сядешь на корабль и отправишься туда, где живет вдова твоего брата, и устроишь там свои дела, а я приеду следом и мы рассчитаемся.

– Ты благороден благородством царей, о Ильдерим, – сказала я. – Я больше не буду вызывать тебя на поединки, ибо ты спасаешь мою жизнь и жизнь сына моего брата…

– Ты тоже спас мою жизнь, о Хасан, когда я похитил воду из источника Мужчин, – ответил Ильдерим. – А поединок между нами будет не раньше, чем ты вернешь мне долг. Ибо какой же я купец, если заколю в схватке своего должника? Да на меня все правоверные пальцами показывать станут!

– Хорошо, – ледяным от ярости голосом произнесла я. – Как только я верну тебе долг, мы отправимся на ристалище, но ты предварительно составишь завещание, ибо негоже, чтобы твои наследники делили эти деньги с помощью кади! Я не хочу, чтобы львиная доля этих денег осела в суде!

– Разумно, о Хасан! – похвалил меня Ильдерим. – Пожалуй, из тебя еще может получиться купец.

– Когда у меня вырастет длинная седая борода и моя сабля станет повелевать джиннами! – отрубила я, и на сей раз последнее слово воистину осталось за мной!

А потом мы взяли талисман, и зеркало, и шкатулку, и флаг, и клетку с попугаем, и пошли в то помещение, где уже один раз ночевали. Встать мы собирались очень рано, потому что должны были добираться до города пешком, и слава Аллаху великому, милосердному, что спутники талисмана были сравнительно невелики и их можно было нести без хлопот. Старый негодник аль-Мавасиф вполне мог подсунуть нам вместо попугая горного орла с человека ростом, а вместо шкатулки за два дирхема – сундук вроде того, в каком я скрылась от Азизы.

– Скряга, конечно, пожалел для нас ковров и подушек, – сказал, укладываясь, Ильдерим, – но хорошо хоть то, что мы можем утром уйти отсюда незаметно и не будить весь дом.

– И сквер-р-рное это обиталище! – сообщил попугай.

– Смотри-ка, Хасан! – развеселился Ильдерим. – Эта птица, оказывается, знакома с Кораном! На твоем месте я не стал бы ее потом никому продавать.

– С чего бы вдруг попугаю сравнивать обитель мага с геенной огненной? – поинтересовалась я. – Может, его тут морили голодом?

– Да, аль-Мавасиф вполне мог выгадать лишний грош на попугае, – заметил Ильдерим. – Немудрено, что бедная пташка вообразила себя в аду.

Я хотела было сказать, что незачем на ночь беседовать об аде, как бы шайтаны нас не подслушали и не наслали каких-нибудь скверных и мерзких снов. Но дело было сделано – ад пожаловал к нам самолично и не во сне, а наяву!

Шум, треск, свист и вой не дали мне сказать ни слова. По нашему помещению словно ветер пронесся.

– Ради Аллаха, что там происходит? – заорал Ильдерим.

Испугавшись, что дом вот-вот рухнет, мы выскочили наружу, очевидно, на задний двор, и увидели, что в ночном небе кружат, опускаясь, два ифрита, и несут они огромный сундук. Рожи у них были таковы, что я зажмурилась. И понявший причину моей окаменелости Ильдерим за руку втянул меня обратно.

– А маг еще говорил, что ни один джинн, марид или ифрит не может войти в этот дом! – воскликнула я.

Шум стал стихать. Ильдерим выглянул.

– Очевидно, так и есть, – сообщил он. – Эти отродья шайтана взлетели повыше в горы и сели на краю обрыва, болтая своими страшными косматыми лапами, о Хасан, но сундука с ними уже нет. Они оставили его здесь, а сидят на обрыве потому что чего-то ждут… Уж не принесли ли они в сундуке какого-либо гостя? Как ты полагаешь, о Хасан?

– Я полагаю, что ты прав, о Ильдерим, – сказала я, – и что ты скажешь о том, чтобы пойти и посмотреть, чем занят аль-Мавасиф? Сдается мне, что это было бы очень кстати.

– На голове и на глазах, о Хасан! – с удовольствием откликнулся Ильдерим, и я поняла, что на самом деле он никакой не купец, а один из тех удальцов, что нанимаются в охрану царей, и в жизни его волнует лишь опасность, и цену для него имеет лишь поединок с врагом, а купцом он просто зачем-то переде мной притворяется.

– Я проскользну в тот двор, где вы торговались, – сказала я, а ты обойди те помещения, где хранится вся колдовская утварь. Если маг и принимает гостя, то только там! И сразу же возвращаемся обратно.

– На голове и на глазах! – сказал Ильдерим и мы бесшумно разошлись.

Милостью Аллаха, повезло мне, а не ему. Во дворе я обнаружила аль-Мавасифа со светильником. Он помогал вылезть из сундука – и тут я схватилась за косяк, чтобы не упасть! – плешивому уроду, хуже пятнистой змеи, визирю аш-Шаббану.

Если бы моя сабля не пошла в уплату за талисман, я бы обнажила ее и снесла мерзавцу голову. Но сабли не было, и первый мой порыв не удался, а потом я подумала, что раз уж ифриты принесли сюда этого нечестивца, то нужно быть поосторожнее – как бы они за него не вступились.

И я притаилась за дверью.

– Привет, простор и уют тебе, о аш-Шаббан! – приветствовал маг визиря. – Я не ждал тебя этой ночью.

– Помнишь ли ты, о шейх, как я прилетел к тебе ровно месяц назад, и узнавал о каменном талисмане царицы Балкис, и ты сказал, что он у тебя есть, и назначил цену, и мы говорили о многих других вещах, а потом оказалось, что близится утро, и я вошел в сундук и меня унесли подвластные мне ифриты?

– Все это помню, о визирь! – сказал аль-Мавасиф. – И я рад видеть тебя в своем доме. Сейчас я кликну рабов, и они принесут еду и питье, и мы проведем изумительную ночь, подобную той, – в беседе о свойствах камней, перстней и иных талисманов…

– В другой раз, в другой раз, о аль-Мавасиф! – прервал его аш-Шаббан. – Я прибыл сообщить тебе, что мы приготовили сто белых невольниц и сто черных невольниц, и цена каждой невольницы – десять тысяч динаров, а цена каждой черной невольницы – пять тысяч динаров. И каждую из них сопровождает черный невольник ценой в три тысячи динаров, и в ухе у каждого невольника золотая серьга с жемчужиной, и цена каждой жемчужины – пятнадцать тысяч динаров. И под мышкой у каждого невольника – шкатулки с нардом, мешочки мускуса и прочие благовония. Твои условия выполнены, о аль-Мавасиф, подавай же сюда талисман!

Меня словно ветром отнесло от двери и я сама не знаю, как оказалась в комнате, где уже ждал меня Ильдерим.

– Ради Аллаха, о Ильдерим! – воскликнула я. – Бери скорее всю эту кучу талисманов и клетку и беги отсюда в горы! Прибыл новый покупатель, и он обещает за талисман все эти сотни невольников и тысячи динаров, о которых толковал старый скупердяй!

– Так я и знал! – отвечал Ильдерим, сгребая шкатулку, зеркало, флаг и камни. – Разве могут ифриты принести что-то хорошее? Я постараюсь укрыться между большими камнями и осторожно спуститься вниз. А тебе, о Хасан, придется остаться здесь и спрятаться хорошенько, ибо если ты ночью появишься под открытым небом неподалеку от источника Мужчин, тебя непременно учует эта скверная Азиза, не дай Аллах ей удачи!

– С рассветом я выйду отсюда и отправлюсь в город, – сказала я. – Мы встретимся у хана, где лежат твои товары. А теперь беги, о Ильдерим! Ведь тебя эта дочь греха не тронет!

Он завернул в плащ клетку с попугаем и прочие части талисмана, хлопнул меня по плечу и исчез во мраке.

Я же прокралась туда, где должен был произойти интереснейший разговор между пятнистой змеей и старым скупердяем.

Аль-Мавасиф понял, что проворонил великое богатство. Он сперва онемел, потом стал испускать вопли, потом же принялся рвать на себе бороду. В тот миг, когда я исподтишка заглянула во внутренний двор, клочья уже летели во все стороны.

– О я несчастный! – провозглашал маг. – О я преследуемый шайтанами! Сколь велика моя скорбь, о аш-Шаббан!

– Я тебя еще раз спрашиваю, где талисман? – наливаясь яростью вопрошал гнусный визирь.

– Я продал этот талисман двум заезжим купцам, о аш-Шаббан! – признался наконец аль-Мавасиф. – И они заплатили мне чудодейственной саблей!

– Разве есть на свете сабля ценой в двести невольниц, сто невольников и еще груду всяких побрякушек? – справедливо усомнился аш-Шаббан.

– Вот она, эта сабля, повелевающая джиннами и ждавшая лишь обладателя с длинной седой бородой! – возопил маг и показал аш-Шаббану мою саблю.

– Дай ее мне, ради Аллаха! – И аш-Шаббан вырвал у него из рук царский клинок. – Говоришь, два проезжих купца?

– Два купца, прекрасные юноши, подобные луне в четырнадцатую ночь, о аш-Шаббан!

– Откуда же взялся второй? – пробормотал аш-Шаббан. – О аль-Мавасиф, не джиннами повелевает эта сабля, а глупцами. Это всего-навсего сабля царевны Бади-аль-Джемаль! Вот, кто купил у тебя талисман! И вот кто провел тебя как младенца!

– О Аллах всемогущий! – растерялся маг, но тут же опомнился. – Но если так, о визирь, нет мне больше нужды в этой сабле, и я могу сказать тебя, что эти два купца все еще здесь и спят в дальней комнате, и талисман при них! Они только утром собирались…

– Единственное создание Аллаха, кому не должен был попасть в руки этот талисман, – царевна Бади-аль-Джемаль! – воскликнул аш-Шаббан. – И надо же было случиться, что она оказалась здесь, как будто у нее на службе джинны и ифриты! Ладно, о маг, сейчас мы пойдем в ту комнату, умертвим царевну и разобьем на мелкие куски талисман.

– Ты хочешь уничтожить талисман?… – аль-Мавасиф, кажется, даже побледнел.

– Именно для этого я его и покупаю.

– Но послушай, о аш-Шаббан… Разве для того я рассказывал тебе про древнейший в мире талисман, и показывал, как его составляют, и толковал о его удивительных свойствах, чтобы ты уничтожил его? – с этими словами старый маг рухнул на колени. – Пощади талисман, о владыка! Тебе не будет от него вреда! Делай что хочешь со своей царевной, только пощади талисман! Другого такого нет во всем мире!

– Перестань шуметь и бесноваться, о маг, – сказал ему на это аш-Шаббан. – С царевной я разберусь сам, но и талисману настал конец. Вдруг кто-то еще, кроме царевны, пожелает пустить его в дело? Вдруг она кому-то доверила тайну этого талисмана?

– Тогда я буду шуметь и вопить, чтобы купившие талисман проснулись и защитили свое имущество! – объявил маг. – Мне все равно, что будет с твоими царевнами и с царевичами, но талисман должен остаться цел! Это сокровище, которому нет равных!

– Да ведь царевна обманула тебя, о глупейший из магов! – заорал аш-Шаббан. – Она подсунула тебе обыкновенную саблю, а ты собрался спасать ей жизнь!

И с этими словами аш-Шаббан выхватил мою саблю из ножен.

– В какой комнате они спят? – грозно спросил он.

– Ступай коридором, и когда отсчитаешь с правой стороны две двери, то за третьей…

Сабля свистнула. Маг, стоявший на коленях, повалился на бок. Голова еще с мгновение держалась на плечах, так остер был клинок и стремителен удар. Затем она покатилась в сторону.

А подлый аш-Шаббан большими шагами, припадая на хромую ногу, пошел по коридору, отсчитывая двери.

Он ворвался в комнату – никого там не увидел.

– Покарай тебя шайтан, старый болтун… – проворчал он, решив, что маг перепутал двери.

Но и по соседству было пусто.

А заглянуть в третью дверь он не успел. Я сняла с каменной подставки фарфоровую вазу и сзади ударила эту пятнистую змею по затылку. Аш-Шаббан рухнул. Я выхватила из его руки обагренную кровью мага саблю и замахнулась, чтобы снести ему голову, но задумалась.

Снаружи его на обрыве ждали ифриты. Кто знает, как им понравится отсечение головы у повелителя. Если это просто рабы кольца, или кувшина, или еще чего-нибудь, тогда полбеды. Я могла бы, обшарив тело, найти это самое кольцо и перенять власть над ифритами.

Но если его снабдил этими уродами кто-то из тех верноподданных мелких магов, что высчитали ему нужную для убийства моего брата ночь, и поведали тайну талисмана, и получили от него подачки? Тогда ифриты на него вступятся, и нет у меня против них защиты.

Поэтому я оставила жизнь аш-Шаббану, поклявшись, что от этой самой сабли он и умрет, и вышла из дома, и скрылась между камнями и пошла наугад.

Я знала, что где-то поблизости носится эта безумная джинния Азиза, чтобы поймать меня и выйти за меня замуж.

И мне очень не хотелось с нею встречаться.

Но по милости Аллаха великого, справедливого, встретилась я сперва не с ней, а с Ильдеримом.

– Осторожней, о Хасан! – прошептал он мне, когда я, хватаясь за колючие кусты, сползала по склону вниз. – Здесь нет тропы вниз, одни камни, и впотьмах по ним лучше не лазить. Я нашел небольшую площадку, на которой мы можем дождаться рассвета. Но что это у тебя в руке? Твоя сабля?

Действительно, луна выглянула из-за облаков, и он увидел мою саблю, а я – что вниз в самом деле нет пути.

– Случилось несчастье, о Ильдерим, – прошептала я. – Ночной гость снес голову аль-Мавасифу. Теперь нам неоткуда узнать, как складывают этот талисман!

А почему сабля у тебя, о Хасан? – поинтересовался Ильдерим. – Что ты сделал с этим ночным гостем? И кто он такой?

– Ничего страшного, уложил его полежать на коврах и помечтать о божественном… – туманно ответила я. – А кто он таков, тебе лучше спросить кон у тех ифритов на обрыве.

– А придет ли он в себя до рассвета, о Хасан? – здраво рассудил Ильдерим. – Ведь если ифриты не дождутся его, они могут полететь на поиски. А я не знаю, держатся ли заклинания против джиннов и ифритов после смерти мага, или же теряют силу. Вообрази, что будет, если они в ярости начнут охотиться за тобой!