Текст книги "Французова бухта"
Автор книги: Дафна дю Морье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– О, тут все очень просто, ничего романтического. Дело в том, что у Уильяма слабый желудок. Пролив, отделяющий Корнуолл от бретонского побережья, для него непреодолимое препятствие.
– И поэтому он с благословения своего хозяина решил устроиться в Нэвроне?
– Совершенно верно.
– И теперь бедным корнуоллцам приходится дрожать за свое добро, а корнуоллкам не спать ночами, опасаясь в любую минуту расстаться с жизнью…
И не только с жизнью, как уверяет меня лорд Годолфин.
– Думаю, что корнуоллки обольщаются на свой счет.
– То же самое и я хотела сказать лорду Годолфину.
– Что же вас удержало?
– Побоялась его шокировать.
– Французов почему-то всегда – совершенно незаслуженно – обвиняют в волокитстве. Мы гораздо скромней, чем о нас думают. Ну вот, ваш портрет готов.
Он протянул ей листок и откинулся на стуле, засунув руки в карманы камзола. Дона молча рассматривала рисунок. Лицо, глядевшее на нее с маленького клочка бумаги, принадлежало не ей, а той Доне, в существовании которой она не хотела признаваться даже себе самой. Она узнавала черты лица, волосы, глаза… Но выражение, таившееся в этих глазах, было до странности похожим на то, которое она иногда ловила в зеркале, оставаясь наедине сама с собой. Это был портрет женщины, у которой не осталось никаких иллюзий, – женщины, смотревшей на мир через узенькое оконце и видевшей в нем только разочарование, горечь и пустоту.
– Не слишком лестная характеристика, – проговорила она наконец.
– Я в этом не виноват.
– Вы сделали меня старше, чем я есть.
– Возможно.
– И рот получился чересчур капризным…
– Ничего не поделаешь.
– И брови нахмурены…
– Верно.
– Нет, не нравится мне этот портрет.
– Ну что ж, очень жаль. А я, признаться, надеялся, что смогу когда-нибудь бросить пиратство и заняться писанием портретов.
Она протянула ему рисунок и увидела, что он смеется.
– Женщины не любят, когда им говорят правду в глаза, – проговорила она.
– Конечно, этого никто не любит, – откликнулся он.
Она поторопилась переменить тему:
– Теперь я понимаю, почему ваши вылазки оканчиваются удачно: вы все стараетесь довести до конца. Это заметно и по вашим рисункам – вам удается схватить самую суть.
– Я тоже иногда ошибаюсь, – проговорил он. – Что касается этого портрета, я всего лишь хотел передать настроение, которое увидел на лице своей модели. Если бы я застал ее в другой момент, например когда она играет с детьми или просто отдыхает, радуясь вновь обретенной свободе, – возможно, портрет получился бы иным. И не исключено, что тогда вы обвинили бы меня в приукрашивании действительности.
– Неужели у меня такая изменчивая внешность?
– Дело не в изменчивости. Просто на вашем лице отражается все, о чем вы думаете. Вы настоящая находка для художника.
– Возможно, но художнику в таком случае гордиться нечем.
– Почему же?
– Потому что главное для него – запечатлеть настроение, а сама модель его не интересует. Но когда настроение схвачено и перенесено на бумагу, расплачиваться приходится не ему, а модели.
– Думаю, что модели это пойдет только на пользу. Художник дает ей возможность взглянуть на себя со стороны, понять, какие черты ее характера не вызывают симпатии у окружающих, а от каких и вовсе не мешало бы избавиться.
И с этими словами он разорвал рисунок пополам, а потом еще и еще, на мелкие кусочки.
– Вот так, – сказал он, – и давайте забудем об этом. Я действительно вел себя бесцеремонно. Вы были правы, обвинив меня вчера в покушении на чужую территорию. Сегодня я снова допустил ту же ошибку. Простите. Пиратская жизнь отучает людей от хороших манер.
Он поднялся, и она поняла, что он собирается уходить.
– Это вы простите меня, – ответила она, – мне не следовало принимать это так близко к сердцу. Но когда я взяла в руки свой портрет, мне вдруг стало… стало стыдно, что кто-то смог увидеть меня такой, какой я слишком часто видела себя сама. У меня было такое ощущение, словно с меня сдернули одежду, выставив напоказ тайный изъян, который я старательно ото всех скрывала.
– Да, понимаю, – проговорил он. – Ну а если бы вы узнали, что у художника тоже есть изъян, и, может быть, еще более уродливый, чем ваш, – неужели вы и тогда стали бы его стыдиться?
– Напротив, – ответила она, – я почувствовала бы к нему симпатию… как к товарищу по несчастью.
– Вот видите.
Он снова улыбнулся и, повернувшись, направился к балконной двери.
– В этих краях есть примета, – проговорил он на ходу, – если восточный ветер начинает дуть, он не утихает несколько дней. Мой корабль поневоле обречен на бездействие, и мне не остается ничего иного, как заняться рисованием. Не согласитесь ли вы попозировать мне еще раз?
– А какое настроение вы теперь пожелаете запечатлеть?
– Выбирайте сами. Я только хочу напомнить, что отныне вы член нашей команды, и если вам вдруг покажется, что ваше бегство проходит не слишком весело – добро пожаловать, ручей всегда готов принять беглецов.
– Хорошо, я запомню.
– В лесу много птиц, в реке много рыбы, в чаще много других ручьев. Вы сможете смотреть, слушать и узнавать новое, а это тоже неплохой способ убежать от себя.
– Вы его уже опробовали?
– Да, и нашел вполне пригодным. Благодарю за ужин. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
На этот раз он не стал целовать ей руку, а молча подошел к двери, переступил через порог и, не оглядываясь, двинулся по лужайке к лесу.
Глава 8
В комнатах было душно – заботясь о здоровье супруги, лорд Годолфин приказал закрыть все окна и задернуть их плотными шторами, не пропускающими солнечных лучей. Сияние летнего дня могло утомить больную, от свежего воздуха ее бледные щеки побледнели бы еще больше. Нет, настоящий отдых, по мнению лорда и леди Годолфин, заключался в том, чтобы лежать на мягком диване в полутемной комнате, обмениваться ничего не значащими любезностями со знакомыми, вслушиваться в дремотное жужжание их голосов и вдыхать ароматы песочного торта, поданного на десерт.
"Все, хватит, – думала Дона, – больше никаких визитов. Пусть Гарри сам навещает своих друзей, если ему так хочется". И, притворившись, что гладит болонку, свернувшуюся у ее ног, она сунула ей кусок липкого теста, полученный недавно от хозяина. Хитрость ее не прошла незамеченной.
Оглянувшись украдкой, она увидела, что к ней – о Боже! – приближается сам лорд Годолфин с очередной порцией безвкусного десерта, который она, очаровательно улыбаясь и превозмогая отвращение, должна была тут же отведать.
– Если бы Гарри согласился оставить столицу и перебраться в Корнуолл, мы могли бы встречаться почаще, – промолвил лорд Годолфин. – Шумные сборища жене противопоказаны, ну а такие вот скромные дружеские пирушки пошли бы ей только на пользу. Очень жаль, что Гарри не сумел приехать, очень жаль.
Он самодовольно огляделся по сторонам, упиваясь ролью радушного хозяина. Дона изнеможенно откинулась на спинку стула и в сотый раз обвела взглядом комнату. Гости – их было человек пятнадцать или шестнадцать, – как видно, изрядно надоели друг другу за долгие годы и сейчас с вялым любопытством изучали новенькую. Дам в первую очередь интересовал ее наряд: модные длинные перчатки, небрежно брошенные на колени, шляпа с длинным пером, ниспадающим на правую щеку. Мужчины беззастенчиво разглядывали ее, как диковинку, выставленную в балагане. Кое-кто с тяжеловесной любезностью пытался расспрашивать о дворцовых интригах, о светских забавах, о новых увлечениях короля, наивно полагая, что гостья, прибывшая из Лондона, непременно должна быть в курсе всех королевских привычек и привязанностей.
Дона не терпела пустых сплетен. Конечно, при желании она могла бы поведать им о пошлости и бессмысленности лондонской жизни, ставших для нее в последнее время просто непереносимыми; о нереальных, похожих на декорации улицах; о мальчишках-факельщиках, осторожно пробирающихся по грязным мостовым; о развязных щеголях, толпящихся у дверей кабаков, – слишком громко хохочущих, слишком азартно горланящих песни; о хмельной, нездоровой атмосфере, окружающей человека с темными беспокойными глазами, насмешливой улыбкой и острым умом, вянущим в бездействии. Но она предпочитала молчать и отделываться вежливыми фразами о преимуществах деревенской жизни.
– Как жаль, что вы поселились в Нэвроне, – заметил кто-то. – Там, наверное, ужасно скучно, особенно после города. Если бы вы жили чуть-чуть поближе, мы могли бы вас навещать.
– Прекрасная мысль, – откликнулась Дона. – Гарри она наверняка очень понравилась бы. К сожалению, дорога в Нэврон совершенно разбита. Я еле-еле добралась до вас сегодня. Да и дети, знаете ли, отнимают почти все свободное время. Материнский долг для меня превыше всего.
Она с невинной улыбкой оглядела присутствующих, а перед глазами ее вдруг, неизвестно почему, встала лодка, замершая неподалеку от Гвика, снасти, брошенные на дно, и человек, спокойно поджидающий ее на скамье, – рукава рубашки закатаны до локтя, камзол брошен рядом.
– Как это смело с вашей стороны, – проговорила леди Годолфин, – жить в полном одиночестве, без друзей, без мужа. Когда мой муж уезжает хотя бы на несколько часов, я места себе не нахожу от беспокойства.
– Ну, это простительно, – пробормотала Дона, – в вашем-то положении…
Ее душил смех, она с трудом удерживалась от того, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Очень уж забавно выглядела эта парочка: леди Годолфин, томно раскинувшаяся на диване, и ее драгоценный супруг со своим малопривлекательным украшением на носу.
– Надеюсь, вы позаботились об охране? – сурово осведомился лорд Годолфин, поворачиваясь к ней. – В округе сейчас неспокойно, всюду бродят разбойники. Вы уверены в своих слугах?
– Целиком и полностью.
– Хорошо, а то я мог бы, памятуя о нашей с Гарри дружбе, прислать вам двух-трех надежных людей.
– В этом нет никакой необходимости, уверяю вас.
– Как знать, как знать. Кое-кто из нас считает, что необходимость есть, и немалая.
И он посмотрел в сторону Томаса Юстика, своего ближайшего соседа, владельца большого поместья под Пенрином, – тонкогубого узкоглазого человека, внимательно наблюдавшего за ними из другого конца комнаты. Заметив взгляд Годолфина, он подошел поближе, ведя за собой Роберта Пенроуза из Трегони.
– Годолфин уже рассказал вам о напасти, объявившейся на побережье? – спросил он.
– Вы имеете в виду этого неуловимого француза? Да, я о нем уже наслышана.
– Скоро мы проверим, так ли он неуловим, как кажется, – буркнул Юстик.
– Вы что же, собираетесь вызвать второй полк солдат из Бристоля?
Юстик побагровел и сердито взглянул на Годолфина.
– С наемниками мы больше не связываемся, – ответил он. – Я с самого начала не одобрял эту затею, но меня, как всегда, не послушали. Нет, на этот раз мы возьмемся за иностранца сами, и уж теперь-то ему от нас не уйти.
– При условии, что людей наберется достаточно, – сухо заметил Годолфин.
– А также при условии, что командовать ими доверят самому способному из нас, – добавил Пенроуз из Трегони.
Наступила тишина. Трое мужчин злобно уставились друг на друга.
Обстановка, похоже, слегка накалилась.
– И дом, разделенный враждой, рухнет… – вполголоса проговорила Дона.
– Что-что? – переспросил Юстик.
– Да так, вспомнилось вдруг Священное писание. Давайте лучше вернемся к пирату. Значит, вы хотите объединиться и напасть на него всем миром. Перед такой силой ему, конечно, не устоять. А план действий у вас уже готов?
– Более или менее. Но раскрывать его было бы пока преждевременным.
Впрочем, одно соображение можно высказать уже сейчас. Думаю, что Годолфин намекал именно на него, когда спрашивал вас о слугах. Видите ли, мы подозреваем, что кто-то из местных работает на француза.
– Какой ужас!
– Да, приятного мало. Но если наши догадки подтвердятся, мы обязательно поймаем предателей и вздернем их вместе с главарем. Дело осложняется тем, что у француза, по-видимому, есть какое-то тайное убежище на побережье. Мне кажется, местные жители о нем знают, хотя и предпочитают держать язык за зубами.
– А вы не пробовали его найти?
– Разумеется, пробовали, дражайшая леди Сент-Колам. Мы и сейчас не оставляем этих попыток. Однако негодяй дьявольски хитер и прекрасно изучил наше побережье. Кстати, вы не замечали ничего подозрительного в Нэвроне?
– Нет, совершенно ничего.
– Если не ошибаюсь, окна вашего дома выходят на реку?
– Да… Вид оттуда изумительный!
– И если по реке, вверх или вниз, проплывет корабль, вы его наверняка увидите?
– Думаю, что увижу.
– Не хотелось бы пугать вас, сударыня, но у нас есть основания предполагать, что во время предыдущих налетов француз останавливался в Хелфорде. Вполне возможно, что он приплывет туда и сейчас.
– Не может быть!
– Увы, сударыня, может. Но и это еще не все. Я обязан предупредить вас: судя по всему, этот негодяй не из тех, кто умеет уважать честь благородной дамы.
– Неужели он настолько низок?
– Боюсь, что да.
– Наверное, и матросы его такие же отъявленные негодяи?
– Конечно, сударыня. Ведь это пираты, французские пираты.
– Да, теперь я вижу, какая страшная угроза нависла над нами. А как вы думаете, может быть, они еще и каннибалы вдобавок? Моему сынишке не исполнилось и двух лет…
Леди Годолфин издала слабый крик и начала быстро обмахиваться веером.
Ее муж досадливо прищелкнул языком.
– Не волнуйся, Люси, леди Сент-Колам шутит. Извините, сударыня, – проговорил он, снова поворачиваясь к Доне, – мне кажется, что дело это достаточно серьезное и относиться к нему следует с должным вниманием. Я отвечаю за все, что происходит в округе, и, раз уж Гарри не удосужился приехать с вами, мой долг – позаботиться о вашей безопасности.
Дона встала и протянула ему руку.
– Вы очень любезны, сударь, – проговорила она, посылая ему одну из самых своих обворожительных улыбок, не раз выручавших ее в трудную минуту.
– Но, по-моему, вы зря беспокоитесь. Если понадобится, я просто запру все двери и окна. С такими соседями, как вы, – и она обвела взглядом Годолфина, Юстика и Пенроуза, – мне нечего бояться. Вы такие надежные, такие основательные, такие, с позволения сказать, английские.
Все трое по очереди склонились к ее руке, и каждый получил в награду очаровательную улыбку.
– Мне кажется, француз сюда больше не явится, – сказала она. – Вы смело можете выбросить его из головы.
– Дай-то Бог, – ответил Юстик. – Однако наш опыт – а за это время мы успели-таки основательно изучить привычки этого негодяя, – наш опыт подсказывает, что успокаиваться рано: после затишья непременно последует новый удар. Помяните мое слово, скоро он нападет опять.
– И именно там, где его меньше всего ждут, – добавил Пенроуз. – Под самым нашим носом. Но уж на этот раз мы не дадим себя провести.
– Я заранее предвкушаю, – медленно проговорил Юстик, – как мы вздернем его перед заходом солнца на самом высоком дереве в парке Годолфина.
Приглашаю всех полюбоваться на это приятное зрелище.
– Вы очень кровожадны, сударь, – заметила Дона.
– И вы стали бы кровожадной, сударыня, если бы вас лишили всего имущества. Картины, серебро, утварь – он украл самое ценное, что у меня было!
– Ну так замените их другими.
– Не каждый может позволить себе такую расточительность, – ответил Юстик и, покраснев от досады, отвернулся.
– Ваш совет был несколько неуместен, сударыня, – произнес Годолфин, провожая Дону к карете. – Деньги – больной вопрос для Юстика.
– Ах, я всегда отличалась способностью давать неуместные советы.
– Должно быть, в Лондоне они пользовались большим успехом?
– Ничуть. Поэтому я оттуда и уехала.
Он непонимающе посмотрел на нее и подал руку, помогая забраться в карету.
– Вы доверяете своему кучеру? – спросил он, заметив, что Уильям сидит на козлах один, без лакея.
– Как себе самой.
– Лицо у него довольно упрямое.
– Да, но ужасно симпатичное. А рот, по-моему, просто прелесть.
Годолфин оторопело шагнул в сторону.
– На днях я отправляю нарочного в Лондон, – сухо произнес он. – Не надо ли что-нибудь передать Гарри?
– Передайте, что я здорова и всем довольна.
– С вашего разрешения, я добавил бы несколько слов о грозящей вам опасности.
– Право, не стоит беспокоиться.
– Беспокойство здесь ни при чем – я выполняю свой долг. Кроме того, нам сейчас очень пригодилась бы помощь Гарри.
– Не представляю, чем он может вам помочь.
– Юстик упрям как осел, Пенроуз чересчур самолюбив. Мне то и дело приходится их мирить.
– И вы надеетесь, что Гарри выступит в роли миротворца?
– Я надеюсь, что Гарри наконец одумается и вернется в Корнуолл. Он должен защищать свои владения, а не прожигать жизнь в Лондоне.
– Он живет в Лондоне не первый год, и с владениями пока ничего не случилось.
– Не имеет значения. Нам дорог сейчас каждый лишний человек. Я вообще не понимаю, как это он, зная, что на побережье бесчинствуют пираты…
– О пиратах я ему уже писала.
– Очевидно, недостаточно убедительно. Если бы он до конца осознал, какая беда нависла над нашим краем и какой опасности подвергается его супруга, он ни на минуту не задержался бы в Лондоне. Будь я на его месте…
– Вы не на его месте, сударь.
– Будь я на его месте, я не отпустил бы вас сюда одну. Без присмотра мужа женщина легко может потерять голову.
– Хорошо, если только голову…
– Повторяю, женщина легко может потерять голову, когда ей угрожает опасность. Сейчас вы, конечно, храбритесь, но стоит вам остаться один на один с пиратом, и вы обязательно разрыдаетесь или упадете в обморок – знаю я эти женские штучки.
– Да-да, вы правы, я обязательно разрыдаюсь.
– Я не стал распространяться при жене – ей вредно волноваться, – но до нас с Юстиком дошли кое-какие печальные слухи.
– В самом деле?
– Некоторые местные женщины… э-э-э… как бы это выразиться… одним словом, попали в беду.
– Что же с ними случилось?
– Народ тут у нас скрытный, лишнего слова не вытянешь. Тем не менее нам стало известно, что эти женщины – все они живут в окрестных деревнях – пострадали от рук пиратов.
– По-моему, не стоит придавать этому большого значения.
– Почему же?
– А вдруг выяснится, что они не только не пострадали, а, наоборот, получили немалое удовольствие? Трогай, Уильям.
Она кивнула ему на прощанье и с улыбкой помахала из окошка затянутой в перчатку рукой.
Карета прокатила по длинной аллее, миновала ухоженную лужайку с павлинами, парк с оленями и выехала на большую дорогу. Дона сняла шляпу и принялась обмахиваться ею, поглядывая на прямую спину Уильяма и посмеиваясь про себя.
– Ах, Уильям, я вела себя ужасно.
– Я так и предполагал, миледи.
– В гостиной было невыносимо душно, а леди Годолфин к тому же приказала закрыть все окна.
– Представляю, как вы мучились, миледи.
– А гости! Один скучней другого.
– Охотно верю, миледи.
– Еще чуть-чуть, и я наговорила бы им грубостей.
– Хорошо, что вы все-таки удержались, миледи.
– Я познакомилась с неким Юстиком и неким Пенроузом.
– Вот как, миледи?
– Оба порядочные зануды.
– Да, миледи.
– Впрочем, это неважно. Главное другое – они, кажется, о чем-то пронюхали. Среди гостей только и разговоров было что о пиратах.
– Да, миледи, я слышал, что сказал его светлость, усаживая вас в карету.
– У них есть какой-то план. Они хотят объединиться и угрожают всех перевешать на деревьях. А самое главное, они догадались о реке.
– Рано или поздно это должно было случиться, миледи.
– Как ты думаешь, твой хозяин знает об опасности?
– Наверное, знает, миледи.
– И все-таки не покидает ручей?
– Да, миледи.
– Он задержался почти на месяц. С ним и раньше такое случалось?
– Нет, миледи.
– На сколько же он останавливался здесь обычно?
– Дней на пять-шесть, миледи.
– Как быстро бежит время! Может быть, он просто забыл, что пора уплывать?
– Может быть, миледи.
– Знаешь, Уильям, я уже неплохо разбираюсь в птицах.
– Я заметил, миледи.
– Я научилась различать их по голосам и даже по полету.
– Это большое достижение, миледи.
– А если бы ты видел, как я управляюсь с удочкой!
– Я видел, миледи.
– Твой хозяин – прекрасный учитель, Уильям.
– Вы правы, миледи.
– Как странно, до приезда в Нэврон я совершенно не интересовалась птицами и никогда не держала удочку в руках.
– Действительно странно, миледи.
– Впрочем, нет… интерес, пожалуй, был, вот только разжечь его было некому, понимаешь?
– Еще бы не понять, миледи.
– Согласись, женщине нелегко одной, без посторонней помощи, одолеть такую сложную науку – я имею в виду ловлю рыбы. И уж тем более научиться распознавать птиц.
– Согласен, миледи.
– Здесь нужен хороший учитель.
– Да, миледи, без учителя никак не обойтись.
– И не просто хороший, но и терпеливый к тому же.
– Терпение – это главное, миледи.
– А кроме того, учитель должен любить… свое дело.
– Что верно, то верно, миледи.
– И тогда, возможно, во время обучения он и сам откроет для себя что-то новое. Талант его станет богаче, разнообразней, заблещет новыми гранями.
И оба они – и учитель, и ученик – смогут чему-то научить друг друга.
– Истинная правда, миледи, лучше не скажешь.
Ах, что за умница этот Уильям! Все понимает с полуслова. Ни упреков, ни осуждения – ну просто добрый, снисходительный исповедник!
– Что ты сказал в Нэвроне, Уильям?
– Сказал, что вы задержитесь у его светлости на ужин и приедете позже.
– А как же лошади?
– Не беспокойтесь, миледи, лошадей я оставлю в Гвике, у приятеля.
– Приятелю ты тоже сочинишь какую-нибудь историю?
– Разумеется, миледи.
– А где я смогу переодеться?
– За деревом, миледи, если не возражаете.
– Какая предусмотрительность! Может быть, ты уже и дерево выбрал?
– Да, миледи. Я даже имел смелость сделать на нем пометку.
Дорога круто свернула влево, к реке. За деревьями блеснула вода. Уильям остановил лошадей. Выждав немного, он поднес руку ко рту и крикнул, подражая чайке. Из прибрежных кустов тотчас же послышался ответный крик. Слуга повернулся к хозяйке:
– Вас ждут, миледи.
Дона вытащила из-за сиденья старое платье и перекинула его через руку.
– Ну, показывай, какое дерево ты выбрал?
– Вон тот дуб, миледи, самый широкий и раскидистый.
– Уильям, тебе не кажется, что я сошла с ума?
– Кажется, миледи.
– Ах, Уильям, если бы ты знал, какое это приятное состояние.
– Я догадываюсь, миледи.
– Становишься вдруг такой счастливой, такой беззаботной – как бабочка!
– Понимаю, миледи.
– Рассуждаете о бабочках?
Дона обернулась – перед ней стоял француз. В руке он держал веревку и, зажав в зубах один конец, привязывал к другому крючок.
– Как вы неслышно подкрались!
– Давняя привычка.
– А мы тут с Уильямом разговорились…
– Я слышал – о бабочках. А почему вы считаете, что бабочки всегда счастливы?
– У них такой беспечный вид. Кажется, что им ничего не нужно от жизни…
– Только порхать и кружиться на солнце?
– Да.
– И вы тоже хотите быть похожей на бабочку?
– Да.
– Тогда побыстрей переодевайтесь. Ваш наряд вполне уместен в гостиной лорда Годолфина, но совершенно не подходит для порхания по лугу. Жду вас в лодке. Клев сегодня отличный.
Он повернулся и пошел к реке. А Дона спряталась за раскидистым дубом и, улыбаясь про себя, принялась стягивать шелковое платье. Прическа ее растрепалась, локоны упали на лицо. Закончив переодевание, она подошла к Уильяму, который стоял, отвернувшись, рядом с лошадьми, и отдала ему платье.
– Мы поплывем вниз по реке, Уильям. Потом я пешком доберусь до ручья и вернусь в Нэврон.
– Хорошо, миледи.
– Жди меня около десяти в аллее.
– Слушаюсь, миледи.
– Мы подъедем в карете, как будто только что вернулись от лорда Годолфина.
– Да, миледи.
– Почему ты улыбаешься?
– Мне и в голову не приходило улыбаться, миледи.
– Обманщик. Ну, с Богом!
– Счастливого пути, миледи.
Она подняла повыше платье, затянула пояс, чтобы не потерялся, и босиком припустила через лес к лодке, поджидавшей ее у берега.
