355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Цзэдун Тао » Священная война » Текст книги (страница 1)
Священная война
  • Текст добавлен: 9 октября 2021, 21:03

Текст книги "Священная война"


Автор книги: Цзэдун Тао



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Цзэдун Тао
Священная война

Степь, ей нет конца. Ей нет предела, потому что она в сознании каждого, кто хоть однажды распахнул двери своего сердца, узнал и почувствовал ее покой и тишину – великую жизнь и постоянство; кто хоть однажды глядел в нее, дышал свободой и не чувствовал себя рабом.

Степью можно владеть, но ее нельзя унести с собой – степь существует по своим правилам, независимо от того, кто сегодня считает себя ее хозяином и господином, она беспристрастна к людям до той поры, пока они глядят в нее, сторонясь суеты. Степь – священна. В своей первозданной простоте она хранит все истоки, свободу и полет духа, великое Начало и бесконечность, нетронутую гордость и любовь Неба. Степь целомудренна и оттого легка, стремительна – достигает каждого сердца, словно стрела, выпущенная сильной рукой. От нее нельзя убежать, она простирает свою власть до крайних пределов и вторит Небесам, у нее нет иных богов. Но если вы решили воздвигнуть себе кумиров, сотворить из праха подобие вечности, степь обязательно придет к вам и опрокинет навзничь, и научит поклоняться одному только Небу, стирая в пыль всё, что успели создать. Ведь степь не воюет с Небом, степь, как и Небо, – вечна. Она воюет с человеком в его сердце, ведя за Небо великую Священную Войну.

Глава 1

Ван Юань родился и вырос в степи. В степи родились и выросли его родители, и родители его родителей. Степь стала домом Ван Юаня давно – она выбелила и поглотила кости его предков, стирая память о человеческой немощи и сохраняя в сердце вечную весну. Они все здесь, плывут вместе с облаками над степью, и Ван Юань, раздувая ноздри и вдыхая весенний аромат, улыбается слегка – он дышит тем самым воздухом, который однажды выдохнула его родня: в юрте все дышат друг другом, а великая степь – его дом. Но он знает, что за степью есть пустошь, пески и камни, а за ней – его настоящая родина, удивительная страна, наполненная драконами и людьми, предпочитающими бескрайней лазури медные небеса. И иногда он слышит их звон…

Родственники Ван Юаня пришли в степь давно, они бежали из Поднебесной империи от преследований за христианскую веру и поселились в верховьях Онона и Керулена – священных рек монголов, которые приняли их, как братьев. Чудом вышедшие из пустыни, голодные и оборванные, они встретили приветливых пастухов, напоивших их водой и угостивших сухим сыром – хурутом1. Крещенные ханьцы рассказали пастухам о Христе, в которого верили сами, и те, ничуть не сомневаясь, приняли Благую Весть.

Племена монголов, звавших себя «вороны»2, вскоре пожелали сами креститься и послали гонцов в далекую страну сельджуков, в славный город Мерв3, откуда пришел христианский епископ со священниками; те совершили Божественные службы прямо под куполом Небес, освятили Онон и Керулен и крестили в них всех живших в верховьях этих рек, примерно двести тысяч человек. Многим были подарены монеты с изображением креста – эта древняя арийская печать Сасанидов4 передавалась по наследству и сейчас висит на шее Ван Юаня; иногда, когда нужно принять ответственное решение, он крепко сжимает ее в кулаке. С тех пор родственники Ван Юаня обитали среди настоящих братьев, никогда не голодали и ни в чем не нуждались, ведь «вороны» оказались истинными христианами в плане гостеприимства, сочувствия, поддержки, взаимопомощи в трудную минуту, основанной на бескорыстной чистой вере.

Настоящий христианский отец кереитов Тоорил-хан5, друг и побратим Эсугэй-багатура, приходился крестным отцом Тэмуджину и еще в детстве окунул Чингисхана в священные воды реки Хатун-туул, на берегу которой находился его стан. Впоследствии, по досадному недоразумению, Тоорил-хану пришлось бежать от повзрослевшего и набравшего силу крестника, он случайно наткнулся на караул найманов, и те по неведению отрубили ему голову. Но когда голову доставили матери найманского Таян-хана и она опознала в ней кереитского правителя, найманы пришли в ужас, стали совершать перед ней свои языческие обряды и жертвоприношения, пытаясь задобрить Небеса. Говорят, голова смеялась в ответ. Ван Юань знает, почему смеялся Тоорил-хан: голова лежала на белой кошме и смотрела в Небо, и видела всю бесполезность человеческих усилий откупиться от Него какими-то ни было подношениями. Небо пришло к ним следом… Тэмуждин жестоко отомстил найманам за убийство своего названного отца, разбив их наголову.

Прошли годы. Степь в союзе с Небом давно продвинулась далеко за синеющие вдали хребты, распространилась во все стороны света, побеждая слабый человеческий разум своей беспредельностью, неся миру освобождение от суеты. Где-то на юге, за большой пустошью, армии монголов подчиняли себе цветущие города Поднебесной, а отправившиеся на запад стремились достичь последнего моря. Мудрые кереитские принцессы Докуз-хатун и Сорхахтани-беки, ставшие женами великих монгольских каганов, инициировали «желтый» крестовый поход6. На последнем курултае было принято решение об освобождении Иерусалима и гроба Господня от иноверных: по Большой степи, вдохновленной священным призывом, прокатился набат. Степь в Монголии всегда очерчена и граничит с горами – они держат на себе Небо, и поэтому звуки, отражаясь от гор, перекатываются над равнинами, словно перезвон.

С тех пор как великий багатур Тэмуждин7 объединил все племена монгольской степи, «направляя их на путь Истины», и присоединил к ней соседние земли, разбив киданей, найманов, а за ними чжурчжэньское царство Цзинь и тангутское Си Ся8, в большую степь двинулись караваны с захваченным невиданным богатством и тысячами рабов-ремесленников. Бедные пастухи возвращались домой с важностью нойонов9, степь загудела, словно растревоженный пчелиный рой. После смерти Чингисхана его приемники, сыновья Угэдэй и Толуй, продолжили завоевания, понимая, что, если не занять чем-то народ, в степи начнутся смуты и междоусобицы.

Отец и старшие братья Ван Юаня тоже участвовали в походах; теперь в их шатрах, стоящих на берегу в излучине Керулена, каракитайские служанки по утрам готовили чай, рядом тангутские рабы пасли стада и поили их прямо из священной реки, а ремесленники из Баньляна плели щиты, корзины и делали удобные низкие столы. Стан из нескольких белых юрт превратился в настоящий большой курень – для рабов тоже ставили юрты, и с каждым днем их становилось все больше и больше; селение разрасталось, вокруг юрт бегали маленькие китайчата, по ошибке заговаривая с Ван Юанем на своем незнакомом языке.

Бедный ханьский род, изгнанный когда-то из империи в степь и давно уже ничем не отличавшийся от «воронов», быстро превратился в славную знатную семью – вспоминались традиции, письмо, родная речь. Ван Юаня и младших сестер обучали учителя из Поднебесной, пока старшие братья и отец, командовавший сначала десятком, потом сотней, а теперь тысячей, сражаясь на дальних рубежах, доставляли на Керулен все новые и новые караваны. Воинов себе они тоже набирали в походах, и теперь каждый брат являлся командиром сотни в их «семейной» армии. Военные задачи, которые им ставили, тысяча Ван Бея, так звали отца, выполняла успешно, и темник10 Тумур держал их у себя под рукой, отдавая в бою самые лакомые куски – ответственные в плане стратегии, и выгодные в плане добычи.

Кереит Тумур был женат на сестре отца Мей, но у них не было детей, и темник покровительствовал племянникам. По традиции в войске Великого Хана существовала семейная круговая порука: воевали вместе и отвечали вместе. Ведь нет более надежного плеча в бою, чем плечо отца и брата. Особенно, когда у каждого крест на щите – легкий круглый щит с ярким крестом заметен в бою. Такие щиты плели из верболоза и обтягивали сырой кожей; высыхая, кожа сдавливала прутья, делая щит пружинистым и почти непробиваемым. Но воины верили, что лучшей броней на нем является крест.

У Ван Юаня тоже есть такой щит, а еще крест на груди, на старинной монете древнего христианского государства. Он часто берет ее в руку и чувствует историю: свет и древнюю святость, восходящую вглубь веков к истокам веры, а возможно, к самим Небесам. Он давно мечтал добраться до этих мест, ступить ногой на Святую Землю, по которой ходил сам Господь, увидеть все своими глазами. Но пока только монета на ладони, круглая, как его щит, как Небо, если лечь в степи на землю… Это произошло как раз, когда собирался последний курултай11, он лег на прогретую весеннюю землю и отчетливо увидел крест через все небо. Крест видели многие и поняли, что это знамение. Курултай незамедлительно принял решение о начале великого крестового похода, сомнений в целесообразности освобождения христианских святынь от варваров и иноверцев, на чем давно настаивали сострадательные христианские жены, ни у кого не возникло.

Глава 2

Сразу же после решения курултая по степи понеслись гонцы, объявляя великий сбор. Всем воинам, находившимся в пределах Монголии, было приказано прибыть к единственному оседлому городу кочевников, столице империи Карахорум12, построенной на месте бывшей ставки хана кереитов Тоорила.

Место было выбрано неслучайно. Христианин Тоорил-хан здесь часто уединялся во время поста и молитвы; при этом многие не раз видели знамение креста на небе. Как, впрочем, и в последний раз, когда собрался курултай. Поэтому место считалось священным, в Карахоруме сразу построили христианскую церковь и ханский дворец «Десять тысяч лет благоденствия», отделав их зеленым камнем. Красивый камень брали с горы, у подножия которой располагался город. Гора называлась Малахита. Так как в столицу постоянно прибывали послы из различных стран, для них построили буддийский храм и мечеть.

Правители Карахорума отличались веротерпимостью и уважением к другим религиям. О зеленой мечети монгольской столицы в мусульманском мире ходили легенды. Ближайшим родственникам хана тоже было приказано воздвигнуть в Карахоруме по дворцу: послов, прибывающих в столицу, требовалось поразить величием и могуществом императора мира. Искусных мастеров, умевших обращаться с чугуном, железом, медью, золотом, серебром, а также со стеклом и керамикой, собирали со всех окрестностей необъятной империи. И вскоре в Карахоруме появились целые кварталы, где улицы были вымощены гладким булыжником, а в кирпичных домах имелись обогреваемые централизованным отоплением теплые полы. Но существовала одна проблема: монголы не любили жить в домах. Привыкшие к степи, они селились вокруг столицы в белых войлочных юртах. Карахорум при этом напоминал громаднейший военный лагерь, так как монголы в подавляющем своем большинстве были воинами.

По мере становления рода Ванов, положение семьи менялось: теперь, когда отец, командующий минганом, стал нойоном13, он обязан был предоставить сына в ханскую гвардию. Но, как упоминалось ранее, у темника Тумура не было детей. И пришлось Ван Юаню отдуваться сразу за двоих. От него требовалось прибыть в ставку, имея при себе двадцать друзей и двух меньших братьев. Ведь по закону, установленному еще Чингисханом, сын нойона должен служить в ханской гвардии вместе с десятью товарищами и одним младшим братом при каждом. Это окружение составляло своеобразную боевую единицу: товарищи были нукерами, а младшие братья занимались обеспечением и выполняли службу посыльных. Если у сына нойона не было младших братьев, интендантскую службу должны были исправлять его сестры.

Старшие братья Ван Юаня находились в походе, тумен Тумура ушел на юг, отвоевывать его потерянную родину. Оттуда постоянно прибывали караваны с новыми людьми и военной добычей. Так как отец и братья Ван Юаня воевали, то по линии отца его могли не трогать. Младший сын оставался при матери. Но по линии дяди, темника Тумура, ему таки пришлось отправиться в столицу, прихватив с собой двадцать лучших парней из куреня, вместе с конями, младшими братьями и прочим хозяйством. Получилась небольшая киданьская армия – ордо, – воины которой практически все были каракитаями или даже ханьцами. И если бы не кресты на круглых щитах, их легко бы могли принять в степи за вражеский дозор.

Столица Карахорум бурлила: в считанные дни она разрослась до невиданных размеров, а в ставку все прибывали и прибывали новые люди. На поверку оказалось, что теперь почти каждый монгол в степи – нойон, обладатель куреня, многочисленного семейства и рабов. Начиная с первых походов Чингисхана, моголы поняли выгоду большой семьи, ведь военная добыча делилась по числу воинов. Теперь у каждого было по многу детей – от жен и от рабынь, их не разделяли. Поднялось два поколения, степь раздалась вширь и разбогатела, отучнела стадами, которые пасли порой очень даже высокородные рабы, а бывшие пастухи стали настоящими хозяевами жизни на своей земле.

Прибыв в столицу, всегда напоминающую военный лагерь, Ван Юань первым делом должен был отыскать своего сотника и стать у него на учет. При всей кажущейся неразберихе, в армии существовал строгий порядок, каждый знал свое место и что ему нужно делать в данный момент; для этого как раз имелась налаженная система посыльных. Как, впрочем, и по всей необъятной империи с ее многочисленными курьерскими службами и ямами14 – почтовыми станциями, организованными еще при Чингисхане.

Пока нукеры ставили юрту из выбеленного, как снег, войлока, Ван Юань прохаживался промеж рядов таких же, как у него, дорогих жилищ – здесь каждый старался не ударить в грязь лицом. Время, когда пастухи питались сухим хурутом, а для нойона выбирали тарбагана пожирнее, давно прошло. В монгольской империи до сей поры ходили рассказы о том, как великий Тэмуждин голодал и охотился на этих самых тарбаганов. Теперь юрты кэшиктенов, на языке степи – хишигтэне15, близких и верных слуг Великого Хана, – были расшиты золотом и серебром, а войлок выбеливался до такой степени, что на него было трудно смотреть в солнечную погоду. Да и сами гвардейцы выглядели князьями. Их чистые цветные халаты тоже были расшитые жемчугом, камнями и всякими драгоценностями, пояса сплошь из золотых нитей, а сапоги из верблюжьей кожи, отделанной серебром.

Вот как раз на такого красавца и наткнулся Ван Юань, когда прогуливался между юрт. Тот куда-то спешил и двинул его своим богатырским плечом, не придавая этому существенного значения.

– Постой, так не годится! – вспылил Ван Юань, ухватив наглеца за рукав. – Здесь достаточно места, чтобы разминуться двум всадникам. Чего толкаться?

– Однако… – протянул удивленно багатур, ты уже хорошо говоришь по-кереитски. – Кто твой хозяин?

– Я сам себе хозяин, был им и буду! – вспылил Ван Юань. – И не потерплю неуважительного отношения к себе.

– Да тебя следует проучить, раб! – наседал красавец. – Ты хоть знаешь, что разговариваешь с настоящим борджигином16.

Парень развернулся, готов в любой момент схватить Ван Юаня за пояс.

– Догадываюсь… Ты из рода Кият-Борджигинов. Я это вижу по твоим серым глазам, – спокойно ответил Ван Юань. – Но это не дает тебе права оскорблять мой род Ванов.

– Ах, ты еще посмел называть себя князем, чужеземец! Много вас теперь шастает по нашей степи.

Багатур схватил Ван Юаня за пояс и хотел метнуть его через бедро. Но Ван Юань был готов к броску. Он сделал резкий уклон назад и потянул за собой крепкого, плечистого юношу. Тот не ожидал такого подвоха и полетел через голову. В результате Ван Юань совершив кувырок, оказался сверху.

– Годится, годится… – послышалось над головой.

Кто-то хлопнул Ван Юаня по плечу.

На удивление, поверженный багатур не вскипел, не посинел от злости, не полез за оружием. Он встал, отряхнул дорогую одежду и рассмеялся. Рядом стояли другие воины-красавцы. Похоже, это были его товарищи. Они весело подмигивали друг другу.

– А он ничего, – один из них взглядом указал на Ван Юаня. – Такого не застанешь врасплох. – Ты хотел его проверить. Ну как, проверил? Случайно не лазутчик?..

– Да вроде нет, раз так хорошо знает нашу борьбу, – улыбнулся багатур. – Видимо, вырос в степи. Ты верно из рода Ванов?

– Вернее не может быть.

– Он таки кереит, я знаю этот говор, – поддакнул еще один сероглазый борджигин. – Но что ты здесь потерял?

– Я ищу юрту сотника Налгара, сына славного Мэргэна.

– А-а-а, – протянул сероглазый, смерив его с ног до головы. – Так вот же она.

И он указал Ван Юаню на юрту, возле которой был вбит в землю туг с трезубцем17 и знаменем с изображением ворона.

Откинув полог, Ван Юань решительно шагнул через порог и зашел в большую юрту сотника. На дорогом персидском ковре за низким резным лакированным столиком сидел пожилой воин со шрамом через все лицо и неспешно пил кумыс. Увидев гостя, он стрельнул в него орлиным глазом и замер от удивления.

– Хорош, хорош… Якши18! – произнес Боржгон Мэргэн, поднимаясь и кряхтя. – Красавец, весь в отца! Мы с ним командовали сотнями в походе на хорезмшаха Мухаммеда, воевали в тумене славного Субэдэй-багатура19. Потом был поход в северные земли… Славное было время. Теперь мой сын Налгар будет твоим командиром. Пожалуй, это несправедливо…

– Я младший в семье, – стал оправдываться Ван Юань. – Остальные братья давно командуют сотнями.

– Э-э-э, не скажи. Сотник гвардии равен тысячнику в армии. Но ты еще молод. Под таким начальством, как мой Налгар, ты быстро продвинешься по службе. Ах, какой красавец! – Боржгон Мэргэн вертел его перед собой, причмокивая языком. – Якши… якши.

Судя по всему, и это словечко – военная добыча из предыдущих походов.

– А как поживает отец, славный Ван Бей? Неужто уже нянчит внуков? – Боржгон Мэргэн хлопнул Ван Юаня по плечу, показывая глазами ниже пояса. – Хорош, ничего не скажешь!

– Отец все еще воюет, он отправился в Южный поход.

– Ох, Бей-багатур, ах, молодец! – ахал Боржгон Мэргэн, – узнаю настоящего «ворона»!

– Да, его всегда тянуло на родину предков, не смог устоять…

– А я вот тут, в столице ошиваюсь, – с грустью сказал Боржгон Мэргэн. – Списали старика. В последнем походе уруское копье разворотило мне весь бок. Не будь твоего отца тогда рядом, не видать мне больше родной степи. Это он не дал мне перерезать себе горло и избавиться от мучений, а отправил вместе с караваном домой. Как я тогда его ненавидел… И как теперь люблю и уважаю. Какой же хороший человек, твой отец. Какой хороший человек…

– Мой отец никогда не принимал скоропалительных решений, – согласился Ван Юань. – Я просил его взять меня с собой в поход, он сказал, что подумает. Думает уже второй год.

– Но ведь он прав! – снова воскликнул Боржгон Мэргэн. – Не будь тебя сейчас в степи, никак не попасть тебе в гвардию. А тем более в такое важное время. Счастливый человек, ты увидишь Святую Землю. Когда будешь там, сорвешь для меня хоть одно райское яблоко. Не забудь, уважь старика. Я бы, конечно, попросил сына, но у него столько хлопот. Тем более, что взрослые дети привыкли сами решать за нас, родителей, что нам нужно, а что нет.

Собираясь в Великий поход на Святую Землю, монголы искренне верили, что увидят настоящий Рай.

– В нашей степи Небо можно достать рукой, но здесь не растут райские сады, – продолжал Боржгон Мэргэн. – Когда мы были в землях урусов, мы ели там плоды, срывая их прямо с веток деревьев. Эти плоды местные называли яблоками. Но на Святой Земле, говорят, есть яблоки желтые, как солнце. Увы, я многих убил, меня не пустят в Рай. Но ты молодой, ты еще никого не убил?

Боржгон Мэргэн озабоченно заглянул Ван Юаню в глаза.

– Что ты его спрашиваешь, отец? Такому дай волю, он перережет весь улус20, – сказал входящий в юрту воин.

Ван Юань резко обернулся и увидел того самого багатура, который наднесь проверял его ловкость.

– Настоящий «серый волк»: говорит, что из рода Ванов, хотя по виду каракитай.

– Так род Ванов как раз и происходит из племени киданей, сынок. Ну, или что-то, в этом роде…

– А как же Ван-хан? Ведь он же кереит, – удивился сероглазый багатур.

– Э-э-э… Это немножко другой Ван, но тоже из «воронов». Смотри, как глаза сверкают, словно угли. Ван Юань – сын моего боевого побратима Ван Бея, который спас мне жизнь. Ты будь с ним поуважительней, сынок.

– Да мы уже успели познакомиться, – заявил сотник Налгар, все еще отряхивая платье.

Он подошел к Ван Юаню и снова взял его за пояс. Но, лишь слегка тряхнув, обнял по-братски, похлопывая по плечу.

– Добро пожаловать в гвардию, брат. Отныне ты будешь командовать у меня первым десятком кэшиктенов. Тебе повезло, ты сразу прошел проверку и зачислен в корпус багатуров. Видел красавцев? Теперь они все твои братья, а ты один из нас.

Когда Налгар, сказав ему о новых братьях, назвал Ван Юаня одним из них, у того слезы навернулись на глаза. Только теперь он начал понимать, что означает настоящая семья кэшиктенов.

Сотник Налгар расправил свои богатырские плечи и стал вровень с Ван Юанем. Но на поверку оказалось, что плечи у того ничуть не уже, разве что по росту он был немножко ниже сотника.

– Молод еще, подтянется со временем, – кивнул Боржгон Мэргэн.

– Главное, чтоб меня не обогнал, – засмеялся Налгар. – А то придется отдавать приказы, задирая голову вверх. Или сразу уступить ему свое место.

Глава 3

Став на учет и расположив свою юрту в одном ряду с юртой Налгара, Ван Юань пошел осматривать достопримечательности столицы. Его интересовало буквально все: и как устроены кирпичные здания, и как вода по виадукам течет с гор, и как в ремесленных кварталах изготавливают стекло. И дворцы, и дороги… Но самое главное – это христианские храмы, которых к тому времени в столице уже было несколько: в них поклонялись истинному Богу – Христу, пожелавшему каждого человека возвести на Небо. Ведь до Христа Царство Небесное было недосягаемо, хотя Небо в степи чтили всегда, Ему поклонялись, Ему приносили жертвы, Ему исповедовали сердечные тайны, обливаясь порой самыми искренними слезами, в Него верили. Но возможности подняться и достичь Небес, и стать Богом у человека не было. Теперь эти храмы служили настоящими вратами в Небо, и кто мог, тот легко входил в царские чертоги, имея чистое сердце и веру.

Монголы изначально были очень практичным народом, их нельзя было задешево купить или заманить сказками. К тому же, живя в чистой степи, о Небе они знали практически все. Суровость жизни и суровость сердца, с которой монголы смотрели правде в глаза, позволяла им не ждать от Неба каких-то невероятных чувственных удовольствий, у Неба просили о простых вещах – Небом просто дышали, а воздух всегда приятней, когда им дышишь на полную грудь. Тех, кто пытался навесить им вериги, монголы казнили на месте. Но с приходом Христа в степь у давно изученного Неба открылась немыслимая глубина, монголы поняли, что существует восхождение в сердце, а Небо способно отвечать на искренность – вера во Христа открывала все двери, от этого хотелось петь, нестись по степи стрелой, жить бесконечной жизнью, дышать на полную грудь.

Имея степь и Небо, они и раньше не сильно заботились о суетном, теперь появилась твердая уверенность, что все земное временно, а Небо – вечно. Касаясь этой Вечности открытым сердцем, монголы обрели настоящую мудрость жизни, и каждый из них в любой момент готов был заплатить за Нее своей кровью. Так приняли Христа кереиты и в борьбе с остальными монгольскими племенами отстояли Небо и свое право на Него. Многие воины из этих племен еще носили в походных сумках семейных богов, родовых идолов, но кереиты носили на груди крест и считались по праву детьми Неба. К тому же, быть детьми Неба им всегда помогала степь, удерживая сознание над миром: даль, в которую они смотрели, постоянно позволяла им не обращать внимания на десять тысяч мелочей21.

Выступая в дальние походы, монголы определенно рвали связь со степью, а следовательно, и с привычной для них доступностью Небес. Это обозляло их сердца, они дрались, как звери, загнанные в угол; захватывая города и страны, они пытались восполнить потерянную глубину, за счет награбленного богатства достичь того уровня, который имели и потеряли. Но это, видимо, удел всего человечества, стремящегося во что бы то ни стало и во все времена обналичить Небесные преференции.

Ван Юань вошел в церковь – образ распятого Христа во весь рост на древней иконе, привезенной в степь из города Мерв, источал миро, а язвы на руках и ногах кровоточили. В храме распространялось невероятное, просто неземное благоухание. Этим миром воины мазали свои раны, полученные в бою, и они быстро затягивались; другие исцелялись прямо на месте, бросая палки и костыли. Но были и такие, кто не мог подойти к Христу, они выли неистово, словно звери, и, закатывая глаза, падали в конвульсиях. О таких говорили, что они пролили невинную кровь, их мазали кровью из ран Христа, и они успокаивались. Правда, не всех искупала жертва Христова, многим нужно было приходить сюда снова и снова, биться головой и, рыдая, рвать на себе одежды – принести достойное покаяние… Или уйти в степь ни с чем и плакать до конца своих дней о потерянных Небесах. Ввиду этой причины монголы старались воевать руками других народов, распространяя власть Священной степи над миром поверх меркантильных соображений покоренных племен и языков.

– Однако, ты еще чист, – послышалось за спиной, когда Ван Юань приложился к иконе.

Он обернулся и увидел у стены Боржгон Мэргэна, который, тяжело вздыхая, скрипел оставшимися зубами и качал головой.

– Богу было угодно исцелить меня, но моя рана теперь саднит и жжет, особенно, когда я захожу в храм, напоминает мне об адском пламени: на войне я был не сильно разборчив и часто проявлял излишнюю жестокость. Хотя по-другому тогда не получалось: те, кого мы щадили, потом били нам в спину. Когда будешь в походе, воюй только с врагом, пытающимся убить тебя, кровь из коня не пей, даже если будешь умирать от жажды, войди в Рай и принеси мне оттуда отпущение грехов. Мне будет достаточно и одного Райского яблока, чтобы вернуть сладость сердцу, вернуть тот покой и Благодать, какие я имел, будучи таким, как ты. Потерять Благодать просто, а восполнить меру не достанет и целой жизни. Никогда не убивай без острой на то нужды; как по мне, так лучше вообще не убивай. Увы, настоящая мудрость приходит только тогда, когда узнаешь истинную цену тому, что потеряно безвозвратно.

– Но разве ваш сын, сотник Налгар, не посчитает меня трусом, если я буду прятаться за спины? – удивленно спросил Ван Юань.

– Э-хэ-хэ, молодость, молодость. Мой сын мне говорит то же самое. У Неба много путей, выполняй только ту повинность, которую Оно на тебя полагает, – это твой крест. Но желающему попасть в Рай Небо облегчает ношу, иначе, как он туда попадет? Так и ты, постоянно имей Райские обители перед глазами, и Небо о тебе позаботится. Беда в том, что дети не слушают своих родителей… А вот чужие дети, они уважают советы старших. Так устроен мир, нет пророка в своем отечестве.

Они вышли из церкви на улицу, глаза старика Боржгон Мэргэна излучали боль и Свет, далекий, словно горний Иерусалим, которого пыталась достичь его душа, и Ван Юань поклялся, что обязательно войдет в Рай и принесет оттуда старику, доверявшему ему больше, чем собственному сыну, вечную Небесную усладу.

На следующий день за городом в степи были устроены показательные выступления и соревнования, воины состязались во всех видах боевого искусства, каждая сотня показывала, на что она способна в бою, – темникам необходимо было знать, с чем и с кем они идут в поход.

Стрелы Ван Юаня ложились одна к другой в круглый красный щит, а не носились по степи, как стрижи. Это повторялось снова и снова – десяток в самое яблочко, на полном скаку. Многие просто не успевали их выпустить, и если половина попадала в щит, это считалось достижением. А на финише еще нужно было успеть зарубить «неприятеля». Даже Налгар, который своими крепкими руками сгибал лук в колесо, не успевал достать все стрелы их колчана, хотя и стрелял очень метко. Но его семь против десяти Ван Юаня…

– Мой конь, словно вихрь, мог бы скакать помедленней – отшучивался Налгар, хотя конь Ван Юаня к финишу все равно приходил первым.

«Дождь» – боевой конь, привезенный братьями Ван Юаня из похода к последнему морю, умел притормаживать на скаку, когда всадник натягивал лук, шел ровно, словно мастерски оперенная стрела, а потом срывался в дробный галоп, внезапно, как налетевший шквал, за что и получил свое имя. Это позволяло Ван Юаню выпустить все десять стрел в цель, а потом приходить первым к финишу. Но не последнюю роль здесь играла его природная ловкость и меткий глаз. Так или иначе, в их сотне равных ему не нашлось.

Но вот командир другой сотни кэшиктенов показывал настоящие чудеса. Он успевал выпустить двенадцать стрел, и они ложились в цель так ровно, как шов хорошего мастера, по самому краю круга, и ни одна не пролетела мимо красного щита. А к финишу он несся, словно ласточка, и опережал даже ветер с «Дождем». Вероятно, все потому, что всадник был легким, можно сказать даже изящным, не имел косой сажени в плечах, но при этом рубил мечом, как настоящий багатур. Ван Юань моргал глазами и не успевал уловить тот миг, когда воин наносил удар; только мешок, туго набитый кусками овчины, распадался на две части – от плеча до седла.

Ван Юань сделал три заезда, соревнуясь с этим воином, и ни в одном не победил.

– Это тебе, брат, не шутка, – утешил его Налгар, когда Ван Юань подъехал к своей сотне после очередного поражения. – Столкнись с таким в степи, и твои кости обглодают волки.

Ван Юань кисло улыбнулся и оглянулся через плечо. Воин ехал следом неспешным шагом, направляясь прямо к ним. На голове – кожаный шлем, окованный серебром, видны только глаза и тонкий нос, в седле держится, словно родился в нем, ровно, с расправленными плечами, не тучно, как большинство воинов и, прогибаясь под ногу коня, будто насмехается над остальными наездниками. «Все дело в грации, – окончательно решил Ван Юань, – легкость ветра, доступная не каждому».

Будучи мальчишкой, он любил взбираться, взлетать на скалы с порывом ветра, не чувствуя веса собственного тела, но когда вырос, отяжелел, с удивлением стал замечать, что это делать все труднее и труднее. Ветер уже не подхватывал его, и тело уже не казалось невесомым.

Воин подъехал и спрыгнул с коня – прямо слетел с него, словно птица.

«Его что, духи носят над степью, – невзначай подумал Ван Юань, – или он сам этот дух?»

Еще с детства Ван Юань замечал много разных мелочей вокруг, на которые остальные просто не обращали внимания. Эта невольная наблюдательность порой ему портила отношения с друзьями, а их небрежность досаждала, ведь в душе он оставался настоящим ханьцем, хотя и вырос в степи. И только бабушка однажды к случаю заметила, что императорская кровь, текущая в его жилах, брезгует брать кусок из чужого рта.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю