Текст книги "Вечная жизнь Смерти (ЛП)"

Автор книги: Цысинь Лю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Эра Пост-Устрашения, день 60
•
Потерянный мир

Впервые с момента краха Устрашения Томоко выступила перед землянами. По-прежнему одетая в камуфляж и с мечом за спиной, она объявила всему миру, что Второй Трисолярианский флот прибудет через четыре года и завершит завоевание Солнечной системы.

Политика Трисоляриса по отношению к человечеству стала иной, чем в дни первого кризиса. Томоко заявила, что трисоляриане больше не стремятся к уничтожению земной цивилизации. Вместо того они создадут в Солнечной системе резервации для землян; в частности, людям позволят жить в Австралии и на трети поверхности Марса. Человечеству этого хватит.

Люди должны приступить к переселению немедленно, чтобы подготовиться к завоеванию через четыре года, объявила Томоко. Необходимо, как она выразилась, «вырвать у змеи ядовитые клыки» и предотвратить возрождение Устрашения, а посему человечество обязано полностью разоружиться и переселяться «голым». На территории резерваций не разрешается создавать тяжелую промышленность. Переселение требуется закончить в течение года.

Колонии на Марсе и космические станции могли принять в лучшем случае около трех миллионов человек. Поэтому Австралия стала для переселенцев основным пунктом назначения.

Но большинство людей продолжало цепляться за иллюзию, что у них остается как минимум одно поколение спокойной жизни. Ни одна страна не откликнулась на выступление Томоко, и никто не шевельнул пальцем.

Через пять дней после исторической «Декларации о резервациях» одна из пяти «капель», крейсирующих в атмосфере Земли, напала на три крупных города в Азии, Европе и Северной Америке. Целью атаки являлось не уничтожение городов, а террор. «Капля» пролетала сквозь гигантские скопления «деревьев» и сбивала всё на своем пути. Здания загорались и падали с высоты нескольких сотен метров, словно перезревшие фрукты. В этой катастрофе, самой ужасной со времен битвы Судного дня, погибло более трехсот тысяч человек.

Наконец до людей дошло, что для «капель» мир человека так же хрупок, как яичная скорлупа под готовым упасть валуном. Города и заводы стояли беззащитными. Если Трисолярис захочет, он сможет сровнять с землей любой город, пока на планете не останется ничего, кроме развалин.

Собственно говоря, человечество уже какое-то время работало над устранением этого перекоса. Земные ученые давно поняли, что только материалы, укрепленные сильным взаимодействием (МСВ), способны защитить от «капель». Научные лаборатории на Земле и во Флоте до самого конца Устрашения изготавливали такие материалы в небольших количествах, но до крупномасштабного производства оставались годы. Если бы люди продержались еще лет десять, они успели бы развернуть выработку и применение МСВ в промышленных объемах. Двигатель «капли» по-прежнему оставался за пределами понимания, но, по крайней мере, из МСВ можно было бы сделать боеголовки и задавить «капли» числом. Или соорудить из того же материала броневые плиты; если бы «капля» попыталась пробить такую броню, то не уцелела бы сама.

Увы, этим мечтам не суждено было осуществиться.

Томоко выступила снова и объяснила, что Трисолярис отказался от истребления землян из любви и уважения к земной цивилизации. Переселение в Австралию, конечно, чревато неудобствами, но они продлятся недолго – года три-четыре. Когда прибудет флот, новые хозяева планеты обеспечат четырем миллиардам землян комфортабельное существование в Австралии. Кроме того, они помогут людям построить новые города в космосе и на Марсе, а еще через пять лет человечество сможет массово туда переселиться; этот процесс займет пятнадцать лет. К тому времени у землян окажется достаточно жизненного пространства, и двум цивилизациям будет обеспечено мирное сосуществование.

Но всё это зависит от успеха первоначальной миграции в Австралию. Если работы по переселению не начнутся немедленно, «капли» продолжат наносить удары по городам. По истечении года любой человек за пределами резерваций будет уничтожен как вторгшийся на территорию Трисоляриса. Разумеется, если люди покинут города и разбредутся по континентам, пять «капель» не смогут истребить их всех – но для флота, который появится в Солнечной системе через четыре года, это будет несложной задачей.

– Славная и блистательная цивилизация Земли заслуживает того, чтобы дать ей шанс на выживание, – заявила Томоко. – Дорожите им!

Так началось Великое переселение всего человечества в Австралию.

Эра Пост-Устрашения, год 2
•
Австралия

Чэн Синь стояла перед домом Старого Фрейса и рассматривала дрожащую в раскаленном воздухе Большую пустыню Виктория. Примитивные, только что построенные бараки простирались до самого горизонта. Под лучами полуденного солнца новенькие хибары из фанеры и жести казались недолговечными, словно разбросанные по песку игрушки-оригами.

Когда пять веков назад Джеймс Кук открыл Австралию, ему и в голову прийти не могло, что однажды на этом огромном пустынном континенте соберется всё человечество.

Чэн Синь и 艾 АА приехали в Австралию с первой волной вынужденных переселенцев. Чэн Синь могла бы поселиться в большом городе наподобие Канберры или Сиднея и устроиться с комфортом, но она настояла, что будет жить, как обычный мигрант, и отправилась во внутреннюю зону расселения, в пустыню рядом с городком Уорбертон. Там было тяжелее всего. Ее тронуло, что АА, которая тоже могла поехать в крупный город, решила последовать за ней.

Жизнь в резервации была трудной. В самом начале, когда там жило относительно немного народа, было еще ничего. Сложнее всего оказалось переносить не материальные неудобства, а издевательства. Поначалу Чэн Синь и АА получили целый барак в свое распоряжение. Но когда приехали новые мигранты, их уплотнили, и теперь под одной крышей жили восемь женщин. Новые соседки Чэн Синь и АА родились в райские годы Эры Устрашения. Здесь же они впервые в жизни столкнулись с рационированием воды и еды, с «мертвыми» стенами, которые, как в них ни тычь, не оживали и не выдавали кучу информации, с отсутствием кондиционера, с общественными туалетами и душевыми, с казарменными койками… В этом обществе все были равны, деньги не имели никакого значения, каждый получал одинаковый паек. Они видели такую нищету только в исторических кинофильмах, и жизнь в зонах расселения казалась адом. Естественно, они стали изливать свою ярость на Чэн Синь. Ни с того ни с сего начинали осыпать ее оскорблениями, злились, что она зря чужой хлеб жрет – ведь она не смогла устрашить Трисолярис. Самый тяжкий ее грех в том, что она сложила лапки, как только получила предупреждение об атаке. Если бы она включила передатчики, враги сбежали бы в ужасе, а человечество прожило бы еще несколько десятилетий в мире и счастье. Даже если бы передача сообщения привела к немедленной гибели Земли – всё равно это лучше, чем такая жизнь!

Сначала Чэн Синь только унижали словесно, но вскоре стали бить и отнимать паек. АА пыталась защитить подругу, как только могла. Она дралась с другими женщинами – порой по нескольку раз в день. Однажды она схватила самую злобную стерву за волосы и принялась колотить головой о стойку кровати, пока у той кровь не залила всё лицо. После этого случая АА и Чэн Синь оставили в покое.

Однако враждебность к Чэн Синь питали не только соседи по жилью. Переселенцы, живущие в других лачугах, тоже приходили поиздеваться. Иногда они швыряли камни в ее окна, иногда толпа окружала ее барак и выкрикивала проклятия.

Чэн Синь стоически переносила мучения. Они даже приносили ей удовлетворение. Девушка считала, что для такого никчемного Держателя Меча, как она, это еще недостаточная кара.

Так продолжалось до того дня, когда пришел старик по имени Фрейс и пригласил Чэн Синь и АА жить в его доме. Фрейс был аборигеном восьмидесяти лет, по-прежнему крепким и бодрым, с седой бородой на черном лице. Ему как туземцу разрешили до поры до времени сохранить собственное жилище. В Общую Эру он руководил организацией, занимающейся охраной культуры аборигенов и лег в гибернацию в начале Эры Кризиса, чтобы продолжить свою работу в будущем. Когда его разбудили, он убедился, что не ошибся в прогнозе: австралийские аборигены и их культура находились на грани исчезновения.

Дом Фрейса, построенный еще в двадцать первом веке, был старым, но крепким; поблизости росла красивая роща. Как только Чэн Синь и АА перебрались туда, жизненные неурядицы кончились. Самое важное, что старый абориген поделился с ними своим душевным покоем. Он не горел ненавистью к трисолярианам, как многие. Фрейс вообще редко заговаривал о кризисе. Он ограничивался словами: «Боги помнят деяния людей».

Это так. Даже люди до сих пор помнили деяния других людей. Пять столетий назад «цивилизованные европейцы» – почти всех их на родине объявили преступниками – высадились на Австралийский континент и принялись потехи ради отстреливать прячущихся в лесах аборигенов. Даже когда охотники узнали, что их жертвы – люди, а не животные, убийства не прекратились. Аборигены жили на этих обширных землях десятки тысяч лет, и к моменту прибытия европейцев численность туземцев превышала полмиллиона. Вскоре она упала до тридцати тысяч беженцев, которым пришлось искать спасения в безжизненных пустынях на западе.

Когда Томоко провозгласила создание резерваций, люди вспомнили трагическую судьбу жителей Северной Америки, еще одного далекого континента, на который «цивилизованный человек» принес лишь страдания.

Впервые оказавшись в доме Фрейса, любопытная АА спрашивала обо всем. Дом был похож на музей культуры аборигенов. Повсюду лежали картины, нарисованные на камнях и коре, музыкальные инструменты из дощечек и деревянных трубочек, травяные юбки, бумеранги, копья и многое другое. АА больше всего заинтересовали горшочки с красками из белой глины и красной и желтой охры. Она знала, зачем нужны эти краски. АА сунула палец в горшочек и разрисовала себе лицо, а потом принялась танцевать, имитируя где-то виденные движения и испуская леденящие кровь вопли.

– Наши сволочные соседки подохли бы от страха, – объяснила она.

Фрейс рассмеялся и покачал головой, затем рассказал, что АА скопировала танец не австралийских аборигенов, а новозеландских маори. Непосвященные их порой путали; но австралийцы были мирным народом, а маори – свирепыми воинами. Вот только танцевала АА не совсем правильно и не смогла передать подлинный дух танца маори.

Фрейс раскрасил себе лицо – получилась впечатляющая маска – и снял рубашку, под которой обнаружилась мускулистая черная грудь, плохо вяжущаяся с его пожилым возрастом. Он взял стоящее в углу тайаха[30]30
  (Прим. перев.) Тайаха – маорийское копье с утолщающимся древком, нечто среднее между дубинкой, топором и рогатиной.


[Закрыть] и начал танцевать настоящий военный хака[31]31
  (Прим. перев.) Хака – общее название маорийских ритуальных танцев. Военный хака, также известный как «пуха», исполнялся непосредственно перед битвой, в перерывах и после ее успешного окончания. Танцующие часто потрясают своим оружием, таращат глаза, высовывают языки и истошно кричат, а их тела конвульсивно дергаются.


[Закрыть].

Чэн Синь и АА стояли завороженные. Добрый и мудрый Фрейс исчез, а на его месте возник ужасающий, подавляющий своей мощью демон. Казалось, всё его тело пропитано невероятной силой. От каждого выкрика, от каждого удара ноги звенели оконные стекла, а обе подруги вздрагивали. Больше всего поражали широко раскрытые глаза Фрейса – они источали смертельный холод и жгучую ярость, мощь тайфунов и раскаты грома в Океании. В могучем взоре читался рев, от которого дрожала земля: «Не смей бежать! Я тебя убью! Я тебя съем!»

Фрейс закончил хака и снова стал добрым и дружелюбным, как всегда.

– Для воина маори самое главное – твердо смотреть в глаза противнику. Первым делом он побеждает врага взглядом и только потом убивает своим тайаха.

Фрейс подошел к Чэн Синь:

– Дочка, ты не выдержала взора противника, отвела глаза. – Он легонько потрепал ее по плечу. – Но твоей вины здесь нет. Ты и в самом деле ни в чем не виновата.

* * *

На следующий день Чэн Синь сделала нечто такое, чему сама удивилась. Она пошла проведать Уэйда.

Уэйд заколачивал окна барака древесно-стружечными плитами, чтобы превратить жилую постройку в склад. Один из его рукавов пустовал. В эту эпоху ничего не стоило поставить протез, не отличающийся от настоящей руки, но по какой-то причине Уэйд не стал этого делать.

Двое других заключенных, явно из Общей Эры, присвистнули, завидев Чэн Синь, но как только сообразили, к кому та пришла, умолкли и, понурившись, вернулись к работе.

Чэн Синь подошла к Уэйду и немного удивилась, заметив, что тот, приговоренный к строгому режиму, выглядит лучше, чем когда они виделись в последний раз: чисто выбрит и аккуратно причесан. Заключенные в эту эпоху больше не носили униформу. Белая рубашка Уэйда была здесь самой чистой, даже чище, чем рубашки охранников. Во рту он держал несколько гвоздей. Левой рукой он доставал их по одному и заколачивал в ДСП точными и сильными ударами молотка. Уэйд бросил взгляд на Чэн Синь и продолжил работу всё с тем же безразличным выражением лица.

Чэн Синь сразу же поняла, что он не сдался. Амбиции, идеалы, вероломство и многое другое, ей не известное, что таится у него в душе, – он не расстался ни с чем.

Чэн Синь протянула Уэйду руку. Он опять взглянул на посетительницу, отложил молоток, выплюнул гвозди и пересыпал ей в ладонь. Чэн Синь стала подавать их, один за другим, а Уэйд забивал, пока гвозди не кончились.

– Убирайся отсюда! – бросил он. Подцепил новую горсть гвоздей из ящика, но не отдал их Чэн Синь и не сунул в рот, а разложил на полу, возле ног.

– Я… я просто… – растерялась Чэн Синь.

– Я говорю – уезжай из Австралии, – едва шевеля губами, прошептал Уэйд. Он не отрывал взгляда от плит; даже с небольшого расстояния казалось, что он поглощен работой. – Торопись, пока переселение не закончилось!

И снова, как часто бывало триста лет назад, Уэйд сумел ошеломить Чэн Синь всего лишь одной фразой. Он словно швырял ей запутанный клубок, который предстояло распутать нить за нитью, прежде чем удастся добраться до скрытого внутри сложного смысла. Но на этот раз от слов Уэйда ее бросило в дрожь; ей не хватало мужества даже приступить к разгадке этого ребуса.

– Уходи, – Уэйд не дал ей даже шанса задать вопрос. Затем повернулся к ней, и на его лице возникла та самая специфическая улыбочка, похожая на трещину во льду. – А теперь я говорю: пошла вон из этого дома!

На обратном пути в Уорбертон Чэн Синь видела плотные ряды бараков, протянувшиеся до самого горизонта, и толпы людей, деловито копошащихся в узких проулках между ними. Внезапно ей показалось, что она смотрит на всё это откуда-то извне, и на что бы она ни обратила взор, везде была одна и та же картина: кишащий людской муравейник. Ее охватил безымянный ужас, яркие лучи австралийского солнца показались такими же ледяными, как струи дождя зимой.

* * *

Через три месяца после начала Великого переселения в Австралию прибыло больше миллиарда человек. В то же время правительства стран мира приступили к переезду в крупные города Австралии. ООН перенесла штаб-квартиру в Сидней. Каждое правительство руководило переселением своих граждан, а специальная комиссия ООН осуществляла общую координацию. На новом месте мигранты формировали национальные районы; Австралия стала миниатюрной копией всей Земли. Сохранились лишь имена крупнейших городов; от прочих отказались. Теперь «Нью-Йорк», «Токио» и «Шанхай» были названиями лагерей, застроенных примитивными бараками.

Ни у кого не было опыта переселения в таких масштабах – ни у правительств, ни у ООН. Вскоре возникли осложнения.

Прежде всего, мигранты нуждались в крыше над головой. Руководство быстро поняло, что даже если вывезти в Австралию все строительные материалы мира и ограничить личное пространство одной койкой, то жилья не хватит даже для пятой части населения. Материалы для бараков закончились, когда в Австралию переехало пятьсот миллионов человек. Пришлось ставить огромные палатки размером со стадион, каждая из которых давала кров десяти тысячам переселенцев. Но при такой скученности и нехватке санитарно-гигиенического оборудования вспышки эпидемий представлялись неизбежными.

Еды тоже не хватало. Продовольственная промышленность Австралии не могла удовлетворить потребности населения, и пришлось завозить пищу из других стран. По мере роста количества переселенцев становилось всё сложнее распределять пайки, и на это уходило больше времени.

Но страшнее всего была опасность распада общественного порядка. Перенасыщенное информацией общество исчезло. Новички тыкали пальцами в стены, мебель и даже в одежду, пока не убеждались, что всё мертво. Порой не работала даже простейшая связь. Новости поступали по ограниченному количеству каналов. Людям, выросшим в сверх-информатизированном мире, казалось, что они ослепли. Правительства утратили привычные средства управления и пропаганды и понятия не имели, как поддерживать порядок в этом чрезвычайно скученном обществе.

* * *

Одновременно шло и переселение в космосе.

К окончанию Эры Устрашения там жило полтора миллиона человек. Полмиллиона граждан Земного Конгресса населяли космические станции, города на орбите Земли и базы на Луне. Остальные были гражданами Конгресса Флотов и проживали на марсианских и юпитерианских базах, а также на кораблях, патрулирующих Солнечную систему.

Жители космоса, относящиеся к Земному Конгрессу, жили в основном ниже орбиты Луны. Им ничего не оставалось, кроме как вернуться на Землю, в Австралию.

Остальные перебрались на марсианскую базу, которую Трисолярис объявил второй резервацией человечества.

После битвы Судного дня Флот Солнечной системы так и не восстановил свою первоначальную численность. Даже к концу Эры Устрашения в нем насчитывалось чуть более сотни кораблей звездного класса. Хоть технология и продолжала развиваться, их максимальная скорость оставалась прежней – из термоядерного двигателя выжали все, на что он способен. Подавляющее преимущество трисолярианских кораблей заключалось не только в их способности двигаться со скоростью света, но и в отсутствии фазы разгона – и это пугало больше всего. Чтобы достичь всего пятнадцати процентов от скорости света, кораблям землян требовалось разгоняться целый год, с учетом темпов расхода топлива на ускорение и запаса на обратный путь. По сравнению с кораблями Трисоляриса космолеты Земли были медленными, как улитки.

Когда система устрашения рухнула, у кораблей звездного класса был шанс ускользнуть в глубокий космос. Если бы сотня звездолетов разбежалась во все стороны с максимальным ускорением, восемь «капель» в Солнечной системе не смогли бы догнать их всех. Но ни один корабль так не поступил; все подчинились приказу Томоко и вернулись на орбиту Марса. Причина такой покорности была проста: Марс – это тебе не Австралия. Один миллион человек мог с комфортом устроиться в закрытой биосфере базы и жить, пользуясь всеми преимуществами цивилизации. Базу строили с расчетом на длительное пребывание именно такого количества обитателей. Вне всякого сомнения, это намного приятнее, чем до конца своих дней блуждать в глубоком космосе.

Трисолярис относился к живущим на Марсе людям настороженно. Две «капли», вызванные из пояса Койпера, постоянно кружили над марсианским городом. Хотя Флот Солнечной системы, по сути, разоружили, но персонал марсианской базы, в отличие от переселенцев на Земле, продолжал пользоваться современными технологиями – они требовались для поддержания систем жизнеобеспечения. Однако жители Марса не рисковали, например, построить гравитационный передатчик. Софоны определенно раскрыли бы такое крупномасштабное строительство, а люди не забыли ужасов битвы Судного дня. Марсианская база была хрупкой, как яичная скорлупа; всего один удар «капли» вызовет потерю атмосферы и полную катастрофу.

Переселение в космосе закончилось через три месяца. За исключением базы на Марсе, в космическом пространстве Солнечной системы людей больше не осталось. Лишь опустевшие станции и корабли дрейфовали на орбитах вокруг Земли, Марса, Юпитера и в поясе астероидов. Они образовали безмолвное стальное кладбище, на котором были похоронены слава и мечты человечества.

* * *

Сидя в безопасном доме Фрейса, Чэн Синь узнавала о происходящем в мире только из телевизионных передач. Однажды она увидела прямое включение из центра раздачи пищи. Репортаж шел в голографическом режиме; девушке казалось, что она находится рядом с камерой. Голографические трансляции требовали высокоскоростных линий связи; в этом режиме теперь показывали лишь важнейшие события. Большинство новостей шло в простом двумерном режиме.

Центр раздачи пищи находился в городе Карнеги, на краю пустыни. В лучах голографического проектора появилась гигантская палатка, похожая на половинку яйца, упавшего в пустыню. Из нее, словно белок, изливался поток людей. Толпа спешила к только что прибывшей партии продовольствия. Два летающих транспортника, небольших, но мощных, несли в сетях связанные в огромные кубы пищевые упаковки.

Как только первый транспортник аккуратно опустил свою ношу на землю, толпа хлынула, словно волна из прорванной плотины и, растоптав оцепление из нескольких десятков охранников, затопила груду коробок. Несколько перепуганных сотрудников центра раздачи вскарабкались обратно в грузовик. Гора пайков растаяла в толпе, как снежок, брошенный в мутную воду.

Оператор увеличил картинку. Люди теперь выхватывали пайки из рук тех, кто добрался до груза. Пакеты, похожие на зернышки риса посреди муравейника, мгновенно раздирали на части, и толпа сражалась за все, что высыпалось на землю. Второй транспортник опустил свой груз на площадку поодаль. На сей раз вокруг нее не было оцепления, и работники центра не рискнули покинуть судно. Толпа устремилась к новой груде пайков, как железные опилки к магниту.

Из транспортника выпрыгнула тонкая, гибкая фигурка, пролетела с десяток метров и грациозно приземлилась на куче продуктов. Толпа замерла. Все увидели, что на горе упаковок стоит Томоко. Она по-прежнему носила камуфляж; черный шарф трепетал на горячем ветру, подчеркивая белизну ее лица.

– В очередь! – гаркнула Томоко.

Оператор еще приблизил изображение. Томоко сердито обводила толпу своими прекрасными глазами. Ее громкий голос перекрывал рокот винтов транспортника. Но люди на земле остановились лишь на мгновение, а затем продолжили рваться к упаковкам. Те, кто оказался ближе всего, начали резать сеть, чтобы добраться до пайков. Толпа словно обезумела; кое-кто даже стал карабкаться на гору коробок, не обращая внимания на Томоко.

– Вы, ничтожества! Почему не спускаетесь, чтобы поддерживать порядок? – крикнула Томоко, подняв лицо к транспортнику. Там возле открытой двери стояли несколько опешивших чиновников комиссии ООН по переселению. – Где ваши войска? Где полиция? Где оружие, которое мы разрешили вам взять? Где ваше чувство ответственности?

Председатель комиссии по переселению стоял там же, у двери. Одной рукой он цеплялся за корпус транспортника, другой махал Томоко, и беспомощно качал головой.

Томоко выхватила катану. Двигаясь неуловимо быстро для глаза, она трижды взмахнула мечом и рассекла трех расхитителей на шесть частей одинаковыми смертоносными ударами: от левого плеча до правого бедра. Половинки тел упали на землю, а внутренние органы вывалились и плюхнулись среди толпы, окатив людей кровавым дождем. Раздались крики ужаса. Томоко спрыгнула с горы упаковок, снова блеснула катана, и больше дюжины мародеров повалились замертво.

Беженцы хлынули прочь. Вокруг Томоко образовалось пустое пространство – так растекается по грязной тарелке капля жидкого мыла. Валяющиеся на земле тела были разрублены одним и тем же ударом – от левого плеча до правого бедра, чтобы выпустить как можно больше крови и кишок.

Увидев кровавую сцену, многие упали в обморок. Томоко шагала вперед, и люди поспешно отступали. Казалось, вокруг нее образовалось невидимое силовое поле, отталкивающее переселенцев и расчищающее круг. Сделав несколько шагов, Томоко остановилась, и люди замерли в ожидании.

– Становитесь в очередь, – спокойно велела Томоко.

Неорганизованная толпа быстро, будто их тасовал компьютерный алгоритм, выстроилась в длинную, извивающуюся очередь, обернувшую кольцом гигантскую палатку.

Томоко запрыгнула обратно на кучу пайков и указала вымазанным в крови мечом на очередь:

– Вашей дегенератской свободе пришел конец! Если хотите здесь выжить, придется научиться жить в коллективе и вспомнить о человеческом достоинстве.

* * *

Той ночью Чэн Синь не смогла заснуть. Она бесшумно выскользнула из своей комнаты.

Был поздний час, и на ступеньках крыльца виднелся мерцающий огонек. Это курил Фрейс, а на коленях у него лежал диджериду[32]32
  (Прим. перев.) Диджериду – музыкальный духовой инструмент аборигенов Австралии. Один из старейших духовых инструментов в мире. В традиционном виде представляет собой простую деревянную трубку.


[Закрыть] – музыкальный инструмент аборигенов, деревянная труба длиной около метра. Он немного играл на нем каждый вечер. Диджериду издавал глубокий и богатый гортанный рык – это была не столько даже музыкальная нота, сколько голос самой земли. АА и Чэн Синь каждую ночь засыпали под звуки этого инструмента.

Чэн Синь присела около Фрейса. Ей нравилось сидеть рядом с ним. Старик непоколебимо возвышался над печальной действительностью, и израненная душа девушки болела меньше. Он никогда не смотрел телевизор и не интересовался происходящим в мире. Ночью австралиец редко возвращался в свою комнату, чаще просто засыпал, прислонившись к дверному косяку, и пробуждался, когда лучи восходящего солнца согревали тело. Он так спал даже в дождь, говорил, что это удобнее, чем в постели.

Однажды Фрейс обмолвился, что если когда-нибудь государственные чинуши придут, чтобы отнять у него дом, он не поедет в зону расселения. Он уйдет в лес и сложит там шалаш из травы. АА возразила, что в его возрасте это нереально; тогда Фрейс сказал, что если предки могли так жить, то сможет и он. Еще в эпоху четвертого ледникового периода его предшественники отплыли из Азии и пересекли Тихий океан. Это случилось сорок тысяч лет назад, когда ни Греции, ни Египта не было и в помине. В двадцать первом веке Фрейс был преуспевающим врачом и владел клиникой в Мельбурне. Проснувшись после гибернации в Эре Устрашения, он продолжал жить как современный человек, в комфорте. Но с началом Великого переселения в его душе что-то проснулось. Фрейс ощутил, что он дитя природы, лесов и полей, и понял, что для жизни действительно необходимо очень немногое. Например, спать вне дома не только естественно, но и комфортно.

Фрейс признал, что не понимает, почему в нем случилась эта перемена.

Чэн Синь пристально смотрела на расположенную поодаль зону расселения. В этот поздний час светилось лишь несколько огоньков, и от бесконечных рядов бараков исходило необычное спокойствие. Девушку охватило странное чувство, будто она наблюдает предыдущую эпоху иммиграции, пятьсот лет назад. В этих домиках спали суровые ковбои и скотоводы; ей даже пригрезились запахи сена и конского навоза. Чэн Синь поделилась этим ощущением с Фрейсом.

– Тогда не было такой скученности, – ответил Фрейс. – Говорили, что когда один белый хотел купить землю у другого белого, он платил цену ящика виски, на рассвете садился на коня и выезжал, а к закату возвращался. Та земля, которую он объезжал, становилась его собственностью.

Чэн Синь знала об Австралии только по одноименному старому фильму. В кино герой и героиня пересекали северную Австралию, перегоняя скот, и любовались захватывающими пейзажами. Но действие фильма разворачивалось не в эпоху иммиграции, а в годы Второй мировой войны – тогда сравнительно недавней для юной Чэн Синь, но древней истории теперь. Душу кольнула печаль, когда девушка поняла, что Хью Джекман и Николь Кидман мертвы уже более двух столетий. А потом ей подумалось, что Уэйд, орудующий молотком в бараке, похож на главного героя этого фильма…

Вспомнив про Уэйда, Чэн Синь рассказала Фрейсу о словах бывшего шефа АСР. Она уже давно намеревалась сделать это, но не хотела отвлекать старика от раздумий о вечном.

– Я его знаю, – ответил Фрейс. – Дочка, его совет хорош. Но покинуть Австралию невозможно. Даже не бери в голову. Что толку размышлять о неосуществимом?

И в самом деле, выбраться из Австралии стало очень сложно. И дело не только в «каплях», присматривающих за континентом. Томоко собрала собственный морской флот с экипажем из землян. Если на корабле, отплывающем из Австралии, найдутся переселенцы, то на него немедленно нападут. То же касалось и воздушного транспорта. Кроме того, с приближением конечного срока переселения мало кто желал рискнуть и вернуться на родину. В Австралии трудно, но дома ждет гарантированная смерть. Иногда тем или иным беженцам удавалось вырваться, но Чэн Синь знали все, и тропы контрабандистов были для нее закрыты.

Впрочем, Чэн Синь подобные вещи не волновали. Что бы ни случилось, она никуда не уедет.

Фрейс хотел сменить тему разговора, но почувствовал, что тихо сидящая во тьме Чэн Синь ожидает продолжения.

– Я ортопед. Ты знаешь, наверное, что когда сломанная кость срастается, она становится крепче – вокруг места перелома возникает утолщение. Когда тело получает возможность исправить какой-то недостаток, оно может перестараться и сделать лучше, чем у тех, кто этого недостатка не имел. – Он указал в небо. – Трисолярианам кое-чего недоставало, если сравнивать их с людьми. И теперь они стараются нагнать упущенное. Но не чересчур ли рьяно стараются? Кто знает…

Эта мысль потрясла Чэн Синь. Однако Фрейс не пожелал продолжать обсуждение. Он поднял глаза к полному звезд небу и стал негромко читать стихи. В них говорилось о давних мечтах, об утрате доверия и обломках мечей, о гибели людей и о том, как жить…

Стихи заворожили Чэн Синь так же, как звуки диджериду.

– Их написал Джек Дэвис, поэт-абориген, живший в двадцатом веке.

Старик прислонился к дверному косяку и через несколько минут захрапел. Чэн Синь осталась сидеть под звездами, не уклонившимися ни на йоту от привычного пути, невзирая на мировые катаклизмы под ними, – пока на востоке не загорелся рассвет.

* * *

Через шесть месяцев после начала Великого переселения в Австралию переехали 2,1 миллиарда человек – половина населения планеты.

Стали поднимать голову проблемы, на которые до сих пор не обращали внимания. Канберрская резня, случившаяся через семь месяцев после начала переселения, стала лишь первым эпизодом в длинной цепочке кошмаров.

Томоко потребовала, чтобы люди переселялись «нагишом». В Эру Устрашения земные «ястребы» настаивали на похожих условиях для трисоляриан, если им когда-нибудь позволят мигрировать в Солнечную систему. Беженцам позволялось взять с собой строительные материалы, всё необходимое для устройства пищевых фабрик, медицинскую аппаратуру и другие жизненно необходимые предметы. Нельзя было брать любое тяжелое оборудование военного или гражданского назначения. Военнослужащим различных стран, направленным в зоны расселения, дозволялось легкое оружие для поддержания порядка. Инопланетяне собирались разоружить человечество полностью.