Текст книги "Берлинский транзит"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Не дожидаясь ответа, комиссар повернулся и вышел из своего кабинета.

– Убитый точно Георгий Цверава, – убежденно сказал Дронго, – я же с ним разговаривал.

– Комиссар прав, – ответил Виммер, – мы не можем верить даже собственным глазам. Как вы считаете, проводники могли выступить в роли сообщников убийцы?

– Ни в коем случае. Одного из проводников просто подкупили, чтобы он помогал в пути своим пассажирам. Только не нужно фиксировать мои слова в ваших протоколах, иначе у несчастного будут большие неприятности после возвращения в Москву. Я тоже думал над этой возможностью. Нет, это исключается. Иначе проводника не оставили бы в живых ни при каких обстоятельствах.

– А пассажиры в вашем вагоне? Согласитесь, что нелогично не иметь своего осведомителя рядом с таким непредсказуемым человеком, как герр Цверава?

– Я знаю их не очень хорошо, – признался Дронго. – С Лакшиной мне еще удалось немного побеседовать, а с господином Гаврилко я даже не разговаривал и понятия не имею, кто он такой.

– Запрос мы, конечно, отправим. Но если согласиться с вашей версией, то получается, что мы упустили убийцу и уже не сможем ее найти.

– Найти можно любого человека, – возразил Дронго. – Что касается моей версии, то ее нужно проверить. И не ждать запроса. Возможно, нам помогут списки пассажиров из соседних вагонов и камеры, которые были установлены на вокзале. Ведь все вышедшие из поезда прошли мимо камер. И пока у нас есть эти видеозаписи, нужно ими воспользоваться. Насколько я помню, поезд уходит на Москву с главного вокзала Берлина в пятнадцать двадцать две.

Виммер взглянул на расписание. Поднял голову.

– Я начинаю вас бояться. Как вы могли так хорошо запомнить время отхода поезда?

– Таблица с расписанием висела как раз между первым и вторым купе, – пояснил Дронго, – кроме того, я несколько раз ездил этим поездом. Очень удобный поезд, если в нем нет бандитов и преступных авторитетов.

Вернулся Реннер. В руках у него были списки пассажиров из соседних вагонов.

– Мы отправили срочный запрос в Москву, – сообщил он, – надеюсь, что уже скоро получим ответ. Копию паспорта госпожи Брустиной мы тоже отправили в Москву. Пусть узнают, кто такая эта особа.

– Давайте посмотрим списки.

– Здесь столько вагонов, и в каждом несколько десятков пассажиров, – пробурчал комиссар.

– Все вагоны, где есть купе на четверых, можете сразу убрать, – напомнил Дронго, – и прицепные вагоны уберите. Киевский или другие. Посмотрите спальные вагоны, где есть купе на двоих.

– Только два соседних вагона, – быстро сказал Виммер, просматривая списки.

– Уже лучше, – сказал Дронго. – Теперь ищите семейные пары. Согласно новым правилам, которые введены на Российской железной дороге, в одно купе нельзя продавать места незнакомым мужчинам и женщинам. Купе должно быть либо женским, либо мужским. А если в купе мужчина и женщина, значит, семейная пара или покупали билеты вместе.

Комиссар буркнул нечто невразумительное. Снова достал сигареты. Но было заметно, что ему нравится, как работает этот эксперт. Дронго поморщился. Он не выносил, когда рядом курили.

Виммер начал просматривать списки.

– Две пары, – сообщил он, – одна пара села в Москве, муж и жена Рыбчинские. Вторая пара в Минске – отец и дочь Габриелян. Других пар нет. Во всяком случае, в этих вагонах.

– Сколько лет Рыбчинским? – уточнил Дронго.

– Не подходят, – сразу сказал Виммер, – ему семьдесят шесть, ей семьдесят четыре. Вряд ли можно было выдать молодую девушку за пожилую старуху, и наоборот.

– Ее можно было загримировать, – возразил комиссар, – эти русские мафиози могут придумать все, что угодно.

– Не нужно так говорить, – попросил Дронго. Бандиты – это не только русское явление. Там полный Интернационал, где есть представители всех народов и конфессий. Давайте посмотрим вторую пару.

– Самвел Габриелян и его дочь, – посмотрел Виммер, – ему сорок шесть лет, дочери пятнадцать. Офелия Габриелян. Тоже не подходит. Ваша Брустина не смогла бы выдать себя за пятнадцатилетнюю девочку. А больше никого нет. Никаких пар, которые находились бы в соседних вагонах. Может, посмотреть и другие вагоны? Возможно, преступников было не двое, а четверо.

– Нет, – упрямо возразил Дронго, – они не стали бы так рисковать. Кроме того, купейные вагоны находятся далеко от спальных и от вагона премьер-класса. Нет. Мы кого-то пропустили. Можно, я сам просмотрю списки?

Виммер протянул ему бумаги и незаметно переглянулся с Реннером. Возможно, они переоценили этого эксперта, который мог ошибаться, уводя их на неверный путь расследования. Дронго взял списки, внимательно просмотрел их. Он не видел, как переглядываются комиссар и старший следователь, но понимал, что их доверие к нему тает с каждой секундой. Еще раз перечитав списки, он поднял голову.

– Нашел. Вы допустили небольшую ошибку, герр Виммер. Вы просматривали только фамилии пассажиров, которые должны были получить визу в немецком посольстве, чтобы въехать в Шенгенскую зону. Но это преступление требовало больших денег и больших возможностей. Посмотрите, вот здесь. Мариуш и Кристина Скавроньские. Ему тридцать восемь, ей тридцать четыре года. Граждане Польши, имеющие право на въезд в Шенгенскую зону. Они сели в Москве и сошли в Берлине. Мне кажется, это как раз та самая пара, которая может быть нам интересна. И еще одна пара: Марта и Раймонд Лумиетс. Ей тридцать пять, ему сорок один. Они из Вильнюса.

Виммер подвинул к себе списки. Просмотрел данные польской и литовской пары. Прикусил губу.

– Я действительно не обратил внимания на эти фамилии, – признался он, – мне казалось, что нужно искать людей, которые получали визы вместе с погибшими.

– Это было бы слишком рискованно, – возразил Дронго, – нет гарантий, что визы дадут в один день. Их могли задержать, и тогда вся операция бы наверняка сорвалась. Значит, нужна была пара, которая имеет право безвизового въезда в Шенгенскую зону. Это, конечно, поляки и литовцы, которые имеют такое право.

– Придется делать еще два запроса, но уже в Польшу и в Литву, – сказал комиссар, поднимаясь со стула. – Давайте мне эти списки, чтобы точно указать их фамилии. И я надеюсь, что вы больше ничего не придумаете, иначе все мое управление будет работать только на ваши идеи.

– Нам нужно срочно просмотреть пленки с вокзала, – напомнил Дронго, – и пусть ваши сотрудники, владеющие русским языком, прямо сейчас отправятся к поезду, где остались другие проводники. Нужно уточнить у проводников именно этого вагона, как вели себя двое польских и двое литовских граждан. Они ехали как раз в одном вагоне.

– Сейчас отправлю кого-нибудь из ребят, – пообещал Реннер, – и сделаю срочный запрос в Польшу и в Литву. Надеюсь, что Варшава ответит даже быстрее, чем Москва. Вот насчет Вильнюса я не уверен.

– Не загадывайте, – улыбнулся Дронго.

– Ничего, – ответил Реннер, – все равно будем их искать. Так гораздо лучше.

– И все благодаря нашему эксперту, случайно оказавшемуся в поезде, – напомнил Виммер.

– Должен вам сказать, герр эксперт, что мне понравилась ваша работа, – признался комиссар, – вы настоящий профессионал. – В его устах это было высшее признание.

Он вышел из кабинета. Виммер улыбнулся:

– Никогда не слышал от него таких слов. Вы его поразили. Признаюсь, что меня тоже. Итак, вы считаете, что одна из этих двух пар могла принять участие в убийстве пассажира из третьего купе?

– Только эти две пары, – убежденно произнес Дронго, – нужно было, чтобы сошлось очень много различных составляющих – и все совпало. Других подозреваемых у нас просто нет. Только две пары, которые подходят под описание возможных преступников. Женщина должна была быть довольно молодой, чтобы ее можно было выдать за Брустину, а ее спутник – сильным, чтобы все быстро сделать. Я почти убежден, что Альбину Брустину «заменила» либо Марта Лумиете, либо Кристина Скавроньская. А та заняла место кого-то из них. У нас есть еще около трех часов, чтобы успеть допросить проводников соседнего вагона.

– Я поеду сам, – решил Виммер, – вместе с переводчиком.

– Вы можете не успеть, – сказал Дронго, посмотрев на часы, – учтите, что у вас мало времени.

– Постараюсь успеть. А вы пока разберитесь с проводниками из своего вагона и с этими двумя пассажирами. Надеюсь, что Реннер предоставит вам полную свободу действий.

– Посмотрим, – ответил Дронго.

Глава 9

Виммер почти сразу уехал. Вернувшийся комиссар сообщил, что оба запроса в Варшаву и Вильнюс уже отправлены. Но придется подождать, хотя на обоих запросах была пометка, что это очень срочно. В Москву отправили отпечатки пальцев, взятых в купе, чтобы по базе данных найти возможного преступника – правда, шансов на такой вариант было совсем мало.

– Нам придется отпускать проводников из вашего вагона, – сообщил комиссар, – через несколько часов поезд выйдет в обратный путь. А с пассажирами мы пока не решили. Но мы не можем ничего предъявить им.

– У вас должен быть проводник по имени Сергей, – вспомнил Дронго, – можно я с ним переговорю?

– По закону категорически нельзя, – усмехнулся Реннер, – но вам можно. Тем более что мы с ними закончили и теперь они уже не наши свидетели. Пройдите в четырнадцатый кабинет. Он находится там.

Дронго поспешил пройти по коридору. Он понимал, что комнаты для допрашиваемых свидетелей или подозреваемых могут быть оборудованы видеокамерами и микрофонами, но сейчас это волновало его меньше всего. Он вошел в кабинет. Проводник поднял голову. Он был весь в испарине, очевидно от волнения. Рубашка была расстегнута, пиджак висел на спинке стула.

– А, это вы, – успокоился Сергей. – Вас тоже задержали? А я думал, что вам удастся выкрутиться.

– Не удалось, – кивнул Дронго, усаживаясь на стул напротив проводника.

– Они, наверное, узнали, что вы тоже входили в купе к убитому, – кивнул проводник, – но только я им не говорил об этом. Честное слово. Я рассказал, как двое мужчин пришли к ним и мы вместе открыли дверь. А потом эти мужчины сбежали от страха. Вы не поверите, но один из них, кажется, сломал ногу, когда прыгал с поезда.

– Поверю, – кивнул Дронго, – мне об этом уже рассказали.

Сергей нахмурился. Он только сейчас понял, что его гость не совсем обычный посетитель. Иначе его бы не пустили к нему в комнату для допросов.

– Почему они вас пропустили? – спросил проводник. – Кто вы такой?

– Эксперт по вопросам преступности, – сообщил Дронго. – Не пугайтесь, я случайно оказался именно в вашем вагоне.

– Вы за ними следили? – упавшим голосом уточнил слишком сообразительный проводник. – И за мной тоже?

– Успокойтесь, – посоветовал Дронго, – не нужно так нервничать. Никто за вами не следил. Произошло несчастье, к которому лично вы не имеете никакого отношения, за ислючением того несправедливого обстоятельства, что произошло оно именно в вашем вагоне и во время вашего дежурства. Кстати, где был ваш напарник?

Сергей молчал.

– Я не следователь, – напомнил Дронго, – и пришел сюда только для того, чтобы узнать истину и помочь вам быстрее вернуться в свою бригаду. Поезд отходит из Берлина уже через три с половиной часа.

– Его не было в вагоне, – сокрушенно выдохнул Сергей.

– А где он был?

– К Зое ходил, через два вагона. Там проводница есть одна. В общем, у них давно роман. У нее сменщик дежурил, вот они в купе и прошли. Теперь поняли?

– Вполне. Значит, вы были один на весь вагон. И вполне вероятно, что даже задремали.

– Я не спал, – встрепенулся Сергей.

– Если вы не услышали, то повторю для вас: возможно, вы задремали. Не заснули, а просто легли на полку. И ничего не слышали.

– Так я действительно ничего не слышал, пока эти двое придурков не пришли и не стали стучаться.

– И вы открыли им дверь в купе.

– Верно. Но вы же все сами знаете.

– А двери в вагон разве не были закрыты?

– Были. У Паши, моего напарника, есть ключ. Но двери были открыты, когда эти двое появились у нас в вагоне. Я подумал, что Пашка забыл закрыть.

– Ваш любвеобильный напарник невольно помог убийцам бесшумно расправиться с пассажиром. Но благодаря тому, что вы заснули, а он ушел в соседний вагон, вам удалось остаться в живых сегодня ночью. Вот такая забавная арифметика. Два минус два остается два, а не ноль, как могло бы быть при иных обстоятельствах.

– Что вам нужно? – испуганно спросил Сергей.

– Ничего. Когда они на вас вышли?

– Примерно три или четыре дня назад. Позвонили и предложили спуститься вниз. Я как раз был дома. Я спустился, подошел какой-то мужчина и с кавказским акцентом сказал мне, что во вторник в нашем вагоне поедет очень важный человек со своей женщиной. Мне нужно помогать им и не мешать. А еще помогать людям, которые будут их охранять. Я согласился и получил тысячу долларов. Двадцать купюр по пятьдесят долларов, будь они прокляты. Вот, собственно, и все.

– Понятно. Я думаю, что вас и вашего напарника Пашу скоро отпустят. Я просил следователя не фиксировать факт вашего, так сказать, морального падения, поэтому в Москве не узнают о том, как быстро вас подкупили. Хотя с юридической стороны это не взятка. Вам ведь давали деньги не как должностному лицу за возможные нарушения, а в знак благодарности, как человеку, который будет опекать их друга. Если вас будут судить, можете выстраивать именно такую линию защиты.

– Не нужно так говорить, – судорожно вздохнул Сергей.

– До свидания, – поднялся Дронго, – и не беспокойтесь. Скоро вас отпустят.

Он вернулся в кабинет комиссара.

– Все слышали? – спросил он Реннера.

– Я не понимаю по-русски, – отрезал тот.

– Я не спросил, поняли вы или нет. Я спросил – слышали вы или нет? А возможно, и видели.

– Да, мне перевели ваш содержательный разговор.

– Прекрасно. В таком случае можете отпускать обоих проводников. Оформляйте их показания и отпускайте обоих. Я думаю, что они вам больше не понадобятся.

– Еще неизвестно, где был его напарник, – возразил комиссар, – нам нужно все проверить.

– Я уже вам сказал, что мы имеем дело с очень серьезными преступниками. Если бы его напарник хоть каким-то боком был причастен к этим убийствам, его бы сегодня ночью обязательно убрали бы. Это не тот случай, когда убийцы могут проявить милосердие или сострадание. Неужели вы так ничего и не поняли?

– Что вам еще от меня нужно? – устало спросил комиссар. – Я и так сделал все, о чем вы меня просили.

– Можно я поговорю с пассажирами из нашего вагона? С Гаврилко и с Лакшиной.

– Их мы тоже скоро отпустим, – сообщил комиссар, – они уже закончили писать свои показания.

– А вот здесь я бы не торопился, – возразил Дронго. – Дело в том, что свой билет в этот вагон я купил неделю назад. И тогда это было последнее пустое купе. Значит, все остальные места были куплены заранее. За несколько дней до отправления этого рейса люди Георгия Цверавы нашли проводника и заплатили ему деньги, чтобы тот присматривал за их боссом. Значит, они уже знали, каким поездом и с кем поедет их шеф. Отсюда следует вывод, что и соперники, готовившие убийство, могли об этом узнать. А значит, два других пассажира, которые сейчас находятся в вашем управлении, тоже могли узнать об этом заранее, тем более что они взяли билеты еще раньше меня.

– За вашей логикой трудно уследить, – признался комиссар Реннер, – но здесь я с вами соглашусь. Будем считать, что они понадобятся нам еще хотя бы на сутки. Но я не могу их арестовать или задержать без весомых причин.

– Среди них может оказаться координатор двойного убийства, – заметил Дронго.

– И даже в этом случае я ничего не могу сделать. У меня нет никаких оснований для их задержания. А рассуждения, пусть даже и высокопрофессионального эксперта, я не могу предъявить в качестве доказательств.

– В таком случае нужно сделать так, чтобы они сами согласились задержаться в Берлине еще на сутки, – предложил Дронго.

– Попытайтесь, – согласился комиссар, – но в этом случае наша полиция не имеет никакого отношения к вашей авантюре. Договорились?

– Вполне. Где сейчас находится герр Гаврилко?

– Одиннадцатый кабинет, с правой стороны. Лакшина в девятнадцатом, чуть дальше.

– Прекрасно. Сейчас что-нибудь придумаю.

Дронго быстро вышел из кабинета комиссара в коридор, где находились комнаты для допросов свидетелей и подозреваемых. В одиннадцатом кабинете за столом, наклонив голову, что-то писал Гаврилко. У него был мелкий почерк, с наклоном налево, что свидетельствовало об упрямстве и мстительности, заложенных в его характере. Услышав звук открываемой двери, он поднял голову, тут же опустил ее и автоматически пробормотал:

– Добрый день.

– Здравствуйте. – Дронго присел напротив.

Гаврилко закончил писать.

– Что вам нужно? – спросил он. – Кажется, вы тоже пассажир из нашего вагона. Вас тоже арестовали?

– Нет. Меня никто не арестовывал. Но и вас никто не арестовывал. Вы можете даже ничего не писать. Просто выбросить ручку, убрать бумагу и, поднявшись, уйти отсюда.

– А на выходе меня сцапают и посадят за попытку бегства… Сколько там дают? У нас плюс три года. А здесь, наверно, гораздо строже.

– Откуда вы так хорошо знаете Уголовно-процессуальный кодекс? – поинтересовался Дронго. – Вы юрист по образованию?

– Нет. Я бизнесмен. Но моя работа связана с добычей камня в карьерах. А там работают в основном заключенные из соседних колоний. Поэтому я прекрасно знаю, сколько дают за попытку побега.

– Как интересно получается, – громко сказал Дронго. – В нашем вагоне убили известного преступного авторитета; и среди трех пассажиров, которые, конечно, случайно находились в вагоне, один является экспертом по вопросам преступности, вторая – главный психиатр и занимается особенностями психики осужденных, а третий – контролирует карьеры, где работают заключенные. Такие совпадения возможны?

– Это меня не интересует, – заявил Гаврилко, – и вы мне мешаете. Я уже заканчивал писать свое объяснение.

– Все, больше не буду мешать. Но хочу сказать вам, что вы напрасно так бурно на все реагируете. Погибший был слишком известным человеком. И боюсь, что теперь вас будут искать не сотрудники немецкой полиции, а люди гораздо менее терпимые и приятные.

– Зачем вы мне это говорите? – насторожился Гаврилко. – Хотите напугать меня еще больше?

– Нет. Просто предлагаю выход. Нужно спокойно отдохнуть и переждать, пока полиция найдет преступников или хотя бы постарается вас обезопасить. Будет лучше, если вы сегодня останетесь в Берлине. Но, разумеется, не один. Будет лучше, если мы, все трое, останемся в городе хотя бы на сутки.

– В этой комнате под надзором полиции? – нервно спросил Гаврилко.

– Нет, не в этой комнате, – терпеливо пояснил Дронго, – я полагаю, что мы можем снять номера в каком-нибудь отеле, где будем под присмотром немецкой полиции. А завтра утром мы спокойно отправимся по своим делам…

Гаврилко хотел возразить и даже открыл рот, чтобы начать излагать свое категорическое несогласие с подобным предложением, когда Дронго, не давая ему возразить, добавил:

– Если кто-то из нас уедет, то это будет не просто подозрительно и вызовет соответствующую реакцию со стороны здешней полиции, которая наверняка установит за нами наблюдение, но и привлечет ненужное внимание бандитов. И самое главное, – он импровизировал на ходу, – у погибшего нашли какие-то важные документы. Впрочем, решать все равно вам.

– Если вы так думаете… – нахмурился Гаврилко. – Когда я вспоминаю об этой трагедии, у меня кровь стынет в жилах. Такой глупый литературный оборот, но это правда. И особенно жалко женщину. Она была такой красивой дамой и очень молодой. Ее так безжалостно убили.

– Да, – ровным голосом согласился Дронго, – хотя насильственная смерть и в пожилом возрасте штука неприятная.

– Но мужчине было хотя бы за шестьдесят, и он уже пожил на свете. А этой молодой женщине было не больше тридцати пяти. Такое несчастье…

– Как вы решили? – Дронго не хотелось комментировать слова Гаврилко. Если бизнесмен имеет какое-то отношение к смерти пассажиров, то он лицемер и подлец. А подыгрывать такому человеку было неприятно. Если же не имеет, то может действительно испугаться и отказаться вообще оставаться в Берлине. Следовало проявить некоторую сдержанность.

– Я еще ничего не решил, – признался Гаврилко. Немного помолчал, а затем неожиданно спросил: – А какой отель, вы думаете, нам предложат?

– Не знаю, – улыбнулся Дронго, – но полагаю, что приличный. И платить нам придется самим. Но я думаю, что две сотни евро не слишком большая плата за личную безопасность. А вы как считаете?

Гаврилко судорожно вздохнул и, схватив ручку, снова начал лихорадочно писать. Дронго подумал, что таким способом этот маленький человечек отгоняет большой страх.

Сыщик поднялся и прошел к девятнадцатому кабинету, где находилась Лакшина. Стоявший недалеко от дверей сотрудник полиции слегка кивнул, разрешая ему войти.

Дронго вошел в комнату. Лакшина сидела на стуле и складывала из чистого листа бумаги небольшой кораблик. Он даже улыбнулся, увидев, как она поставила творение своих рук на стол.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила Лакшина.

– Красивый кораблик, – пояснил он, – так и хочется уплыть на нем куда-нибудь далеко-далеко. С точки зрения психиатра, вы невольно себя выдаете.

– А может, я делаю это намеренно, чтобы наблюдающие за мной немецкие специалисты пришли к однозначному выводу насчет меня? Депрессия, одиночество и масса комплексов – вот идеальный портрет женщины, которой далеко за «двадцать».

Дронго улыбнулся. Ей было далеко за тридцать, но она иронизировала над собой. Ему понравилось, как она держится.

– Никогда не поверю, что у вас нет поклонников и ухажеров, – осторожно заметил он, – с такой внешностью да еще на должности главного врача.

– Это опаснее всего. Должность и внешность. Когда мужчинам нужно то и другое, они забывают о самом важном. О душе.

– Вы не замужем? – понял Дронго, проходя и усаживаясь за стол.

– Это так заметно? – подняла она голову.

– Судя по одинокому кораблику, да. Неужели никогда не были? Трудно поверить.

– Была. Конечно, была. Даже дважды. Первый раз вышла замуж еще студенткой. Его отец был нашим профессором. Можете себе представить. На втором курсе – и с профессорским сыночком… Инфантильный, самовлюбленный, ничего не умеющий и ничего не понимающий. Из всех достоинств – только отдельная двухкомнатная квартира в центре города и обеспеченные родители. Я честно прожила с ним полгода, а потом просто сбежала. Мужчинам нельзя разрешать жениться в восемнадцать лет, они для этого еще не совсем готовы. Ведь у женщин есть нижний предел. В некоторых республиках можно выходить замуж с семнадцати, а в некоторых – с шестнадцати. Так вот, у мужчин тоже должен быть такой «порог». Только с двадцати, не раньше. А еще лучше – позже.

– А второй супруг?

– Я уже училась в аспирантуре. Он был актер. Красивый, статный, играющий роли благородных людей, с бархатным голосом и манерами лондонского аристократа. Я влюбилась без памяти. А потом оказалось, что это просто картинка без всякого содержания. Абсолютно пустая картинка. Есть такое выражение, что женщина-актриса – это всегда больше, чем просто женщина, а мужчина-актер – это всегда меньше, чем просто мужчина. В этом случае я терпела два года. А потом мы с ним поехали на охоту, и там был мой дядя. Он работает в леспромхозе уже целую вечность. Утром мужчины отправились на охоту. Мой дядя вернулся очень расстроенным. Отозвал меня в сторону. Сказал, что долго думал – стоит ли ему мне рассказывать или нет. Но решил, что стоит. И рассказал мне страшную правду, какую может выдать только профессиональный охотник. Оказывается, мой муж стрелял в дичь, которую нельзя достать.

Она невесело усмехнулась.

– Понимаете, у охотников свои понятия чести. Нельзя стрелять в дичь, которую ты не сможешь достать. А он стрелял… И этим возмутил моего дядю и остальных охотников. Это был такой глубоко не мужской поступок. Дядя всегда говорил, что в каждом из нас есть два человека, и хороший должен подавлять плохого. Но в экстремальных случаях, например на охоте, проявляются черты обоих, и часто плохой подавляет хорошего. Через месяц мы с ним развелись.

– И детей у вас не было?

– Нет. Ни в первом, ни во втором браке. Наверно, я была не готова рожать от этих мужчин. Или не хотела. Так будет честнее. Я вижу, что вы делаете карьеру в Германии, уже вошли в доверие к немецким властям и вас присылают на душеспасительные беседы с пассажирами поезда…

– Нет, – возразил он, улыбнувшись, – не для этого. Дело в том, что они серьезно опасаются за нас. Слишком необычным и дерзким было это двойное убийство. А мы невольные свидетели случившегося.

– Я ничего не видела, – легко отмахнулась Лакшина, – значит, мне нечего бояться.

– Но те, кто убил пассажиров в третьем купе, не знают об этом. Возможно, сейчас они ждут рядом с полицейским управлением, когда вы отсюда выйдете. И тогда будет принято соответствующее решение.

– Я должна испугаться? Вы пришли, чтобы меня напугать?

– Только сказать правду.

– Считайте, что сказали. Как правильно я должна реагировать?

– Немцы предлагают задержаться на сутки в Берлине, пока не пройдена первая, самая острая фаза расследования. Они должны убедиться, что нам ничего не грозит.

– Понятно. Они посадят нас в тюрьму и назовут это охраной?

– Нет. Они предложат нам места в отеле. С расчетом, что сегодня ночью нас будут охранять. А завтра утром мы уедем по своим делам. По-моему, вполне разумное предложение.

– Не знаю. По-моему, глупое. А вы лично как считаете?

– Полагаю, что нужно остаться. Я остаюсь, наш сосед из четвертого купе – тоже. Дело в том, что у погибшего в купе нашли какие-то важные документы. Полиция просто не рекомендует нам покидать сегодня Берлин. Теперь выбор за вами. Но самое главное, что мы ничего не выбираем. Даже если вы решите уехать прямо сейчас, полиция все равно прикрепит к вам своего наблюдателя. Или несколько наблюдателей, как их еще называют иначе – «топтунов». И это будет гораздо хуже, так как привлечет к вам внимание возможных убийц. Речь идет не о вашей личной храбрости, а о вашей жизни. Сообщники убийц могут решить, что вам стало что-то известно, если вас так охраняют. Понимаете?

– Нужно остаться, – взглянула она ему в глаза.

– Желательно, – почти искренне ответил он, не отводя глаз. Хотя ему было и нелегко.

– Тогда передайте, что я согласна остаться. Только предупрежу своего брата – он будет волноваться.

– Я скажу, чтобы вам вернули ваш телефон. – Дронго поднялся со стула.

– Еще одну минуту, – неожиданно попросила она. И когда он остановился, взглянув на нее, спросила: – Эту сказку вы рассказали мне, чтобы задержать нас в Берлине, или нам может действительно угрожать какая-то опасность? Только честно. Я все равно остаюсь.

– Боюсь, что может, – признался Дронго, – и это правда.

Он посмотрел ей в глаза. Она смутилась, первой отвела взгляд. И он вышел из комнаты, направляясь к комиссару Реннеру. Он еще не знал, что именно находилось у того на столе. Когда он вошел, комиссар поднял голову.

– Вот и вы, – негромко сказал он. – Поздравляю. Кажется, ваша версия убийства блестяще подтвердилась.

– Что случилось? – спросил Дронго.

Вместо ответа комиссар протянул срочное сообщение из Москвы. Это был ответ на высланные в Россию отпечатки пальцев, обнаруженные в купе. Отпечатки пальцев Захара Чечулина имелись в картотеке Министерства внутренних дел, о чем сразу же сообщалось. Остальные отпечатки идентифицировать не удалось, за исключением одних женских. Первые принадлежали женщине, отпечатки пальцев которой не были зафиксированы в информационном центре. А вот вторые принадлежали Анастасии Асамовой, бывшей вице-чемпионке Европы по биатлону. В настоящее время она находится в международном розыске по обвинению в убийстве. Ей было тридцать шесть лет, и свою спортивную биографию она закончила десять лет назад, попавшись на валютных преступлениях. Тогда ее освободили по амнистии. Через два года снова арестовали по обвинению в убийстве. Но вскоре опять освободили, не сумев доказать ее причастность к убийству директора спортивного общества. Через четыре года ее снова обвинили в убийстве известного спортсмена, чемпиона мира по греко-римской борьбе Сулеймана Магомедова, который, по слухам, принадлежал к группировке Жоры Бакинского. В сообщении указывалось, что, по агентурным данным, Асамова сделала себе пластическую операцию и изменила внешность, заодно перекрасилась в блондинку. Особо подчеркивалось, что она очень опасна и хорошо владеет огнестрельным оружием.

Дронго дочитал сообщение до конца и положил бумагу на стол.

– Впечатляет, – сказал он только одно слово по-русски, и Реннер даже сумел понять, что именно он сказал.