Текст книги "Забытый сон"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 2

В рижском аэропорту их встречал племянник Лилии Краулинь – молодой двадцатипятилетний парень, приехавший за ними на своей старенькой «Ауди». Было очевидно, что это его первая машина, купленная на собственные деньги, и он чрезвычайно гордился таким обстоятельством, весело рассказывая Дронго о ее достоинствах. Но при взгляде на тетку глаза молодого человека каждый раз становились озабоченными. Они переехали на другой берег Даугавы, где в отеле «Радиссон» для Дронго был заказан одноместный номер. Ночной рейс из Москвы прибыл в Ригу очень поздно, и Дронго договорился встретиться со своей спутницей на следующее утро. После чего поднялся в свой номер, выходивший окнами на другую сторону от реки. Положив сумку, он услышал какой-то гул, будто бы доносившийся снизу. Дронго открыл окно и высунулся наружу. Похоже, под ним работала система кондиционирования воздуха, издавая этот громкий, надоедливый шум. Он поморщился, закрыл окно, затем спустился вниз, к портье.

– Извините меня, – сказал Дронго по-русски, – но мне кажется, что в моем номере слишком шумно. Вы не могли бы поменять мне номер? У меня пятьсот сорок шестой номер.

– Сейчас посмотрю, – ответил портье. Набрав код на компьютере, он взглянул на экран и утвердительно кивнул головой. – Пожалуйста, девятьсот двадцать третий. Ваши вещи перенесут.

Через несколько минут Дронго был уже в другом номере, окна которого выходили на реку. На другой ее стороне ярко светились огни старой Риги. Дронго сел на кровать. Как давно он здесь не был! В молодости он очень любил приезжать сюда вместе с родителями. Юрмала и Сигулда, какие давние воспоминания! Прибалтика всегда казалась немного заграницей, здесь был некий европейский шарм, который не мог исчезнуть даже за несколько десятилетий общей страны. Обычно они останавливались в центральной гостинице «Латвия», люксы которой начинались у лестницы. Дронго закрыл глаза. Как давно это было! С тех пор прошло уже двадцать пять лет. Господи, неужели так много? Впервые он приехал сюда с матерью в семьдесят девятом году. Тогда ему было около двадцати. И он упросил ее оставить его в Риге. Мать уехала, оставив его на три дня одного. Одного в чужом городе. Он казался себе таким взрослым! Почувствовав, как от ностальгии разрывается сердце, Дронго достал телефон и набрал номер. Пришлось долго ждать ответа.

Наконец раздался знакомый, родной голос.

– Мама, – прошептал он, – ты извини, что я не звонил последние два дня. Я сейчас в Риге, только что прилетел.

– А мы ждали твоего звонка, – ответила мать. – Между прочим, у нас уже третий час ночи, и мы с отцом очень перепугались из-за твоего звонка.

– Извини, – пробормотал Дронго, – мне просто захотелось услышать твой голос. Ты помнишь, как привезла меня в Ригу в семьдесят девятом? И разрешила остаться одному? Помнишь?

– Конечно, помню, – матери уже перевалило за восемьдесят, но голос у нее был по-прежнему молодой, задорный. Она до сих пор преподавала студентам, помня каждого из своих выпускников в лицо и по имени.

– Если ты в Риге, то навести семью моих знакомых, – попросила мать, – ты ее помнишь. Это Сюзанна Силивесторовна Яковлева. Она была ректором университета. Помнишь, как они приезжали к нам в Баку в восьмидесятые годы? Ты должен их помнить. У нее было трое внуков.

– Обязательно позвоню. У меня есть их телефон.

– Она, наверно, уже умерла, – вздохнула мать, – но ты можешь навестить ее дочь и внуков. Ты меня слышишь? Передай им от меня привет.

– Передам. Я хотел сказать спасибо.

– За что?

– За все. И за то, что тогда оставила меня одного. И за то, что верила в меня. И вообще за все.

– Какой ты стал сентиментальный! – удивилась мать. Но по ее голосу было понятно, что ей приятно слышать такие слова. – Береги себя. Было бы гораздо лучше, если бы ты привез Джил и детей к нам. Мы по ним очень скучаем.

– Привезу. Конечно, привезу. Передай привет папе. Как он себя чувствует?

– Прекрасно. Если ты будешь чаще звонить, то мы будем чувствовать себя еще лучше.

– До свидания, – Дронго улыбнулся и положил трубку. Теперь ему стало гораздо легче.

Утром на такси подъехала Лилия Краулинь. Она была одета в тонкую бордовую водолазку, клетчатую юбку и темную куртку, делавшую ее моложе на несколько лет. Дронго, уже успевший позавтракать, встретил ее в холле отеля. И поцеловал ей руку. Она грустно усмехнулась.

– Я думала, что такие знаки внимания уже не для меня.

– Вы хорошо держитесь, Лилия, – честно признался в своих впечатлениях Дронго. – Может, вам лучше поехать куда-нибудь в известный онкологический центр и попытаться узнать, каковы шансы на операцию?

– Я уже узнавала, – ответила она, – на Каширке в Москве и в Лондоне. В Москве дают десять процентов, но говорят, что это очень сложно. В Лондоне считают, что нет ни одного шанса. Единственное, что утешает – я не буду ничего помнить и чувствовать, когда начнется последняя стадия. Западные врачи вообще всегда говорят открыто и прямо. Я их понимаю. Возможно, так честнее.

– Тогда не будем больше об этом говорить, – предложил Дронго, – давайте пройдем в центр города, и вы покажете мне особняк, где жил отец вашего мужа, и заодно более подробно расскажете мне о вашей жизни с Армандом, если, конечно, вы сможете это сделать.

– Я все смогу, – сказала она, – я уже свое переболела. Иногда мне казалось, что такая боль, которая разрывала меня, была почти физической. Никакая опухоль в мозгу не сравнится с этой пыткой.

Они вышли из отеля и направились к мосту.

– Пройдемте пешком, – предложила Лилия, – здесь недалеко.

– Хорошо, – согласился Дронго. – Итак, давайте начнем по порядку.

– Мы познакомились в семьдесят третьем году, – начала Лилия, – мне было тогда девятнадцать лет. А ему уже двадцать четыре. Вы бы видели его тогда! Молодой, задорный, красивый, с копной рыжих волос. В него влюблялись все наши девушки. Мы встретились с ним на празднике песни, посвященном столетию этого праздника в Латвии. Какими молодыми и наивными мы тогда были! Я сразу обратила на него внимание. Было заметно, каким авторитетом он пользовался среди товарищей. Мы как-то сразу потянулись друг к другу.

Уже потом я узнала, что он был женат и развелся. Но меня тогда это не остановило. Его жена к тому времени во второй раз вышла замуж. Знаете, я ничего не хочу сказать плохого, но есть дамочки, которые умеют находить мужей. Вот Визма и была такой. Ее второй муж оказался сотрудником Министерства торговли, потом даже стал заместителем министра. Он был старше ее на целых восемнадцать лет. Потом она нашла еще одного, тоже ответственного работника, который позже превратился в успешного бизнесмена. Сейчас у нее уже четвертый муж. Но одна-единственная дочь от Арманда. Как-то не очень справедливо.

Дронго не стал комментировать ее высказывание.

– Сейчас его дочери Лайме уже тридцать четыре, – сообщила Лилия. – Мы всегда были больше подругами, у нас с ней разница в возрасте всего шестнадцать лет. И хотя Лайма у нас никогда не жила, мы с ней часто встречались. Сейчас у нее двое очаровательных мальчиков. Старший сын – копия Арманда. Мне бывает так приятно находиться у них в гостях. Ему уже восемь. А младшему пять. Но с матерью у Лаймы всегда были напряженные отношения. Арманд постоянно помогал дочери, заботился о ней.

– Простите, что спрашиваю. А почему у вас с Армандом не было детей?

– Не знаю. Мы оба проверялись у врачей. И он, и я. Никаких отклонений. Понятно, что у него они вообще не могли не быть, ведь у него была дочь. Меня тоже находили абсолютно здоровой, но детей у нас не было. Вернее, у меня было два выкидыша. А потом врачи сказали, что я не смогу родить. Вот видите, я вам соврала. Не все в моей жизни было так уж безоблачно.

Они вышли на мост. Поднялся легкий ветер.

– Вы не простудитесь? – машинально спросил Дронго и вдруг понял, как бестактны его слова.

– Надеюсь, что нет. Простуда мне уже не угрожает, – Лилия еще могла шутить в этой ситуации.

– Простите. Я задал глупый вопрос.

– Нет, ничего. Мне даже нравится, что вы относитесь ко мне по-человечески. В общем, мы поженились, а через несколько лет он стал секретарем Центрального Комитета комсомола республики. Между прочим, на нашей свадьбе были все руководители тогдашнего латышского комсомола – Плауде, Медне, Рейхманис. Мы все тогда верили в будущее. Все нам казалось прекрасным. Это были, наверное, лучшие годы не только для нас с Армандом, но и для всего нашего народа. Хотя сейчас говорят совсем иное. В восемьдесят пятом мы уехали в Швецию, он получил назначение по линии «Внешторгимпорта», потом работал в Финляндии. Все время рвался обратно в Латвию, говорил, что здесь его настоящее место, писал письма, чтобы его отозвали обратно. Горячо поддерживал Горбачева, очень верил в перестройку. А потом начал разочаровываться, тяжело разочаровываться. В начале девяносто первого нас наконец перевели обратно в Ригу. Арманду предлагали большие должности в центральном аппарате партии, но он отказывался. Работал секретарем парткома в латышском отделении «Внешторга», а потом наступил август девяносто первого. Вы помните, что тогда творилось? У него были большие неприятности, его чуть не посадили. Арманд всегда был честным и порядочным человеком, говорил обо всем открыто, ничего не боялся.

Спустя некоторое время он создал свою фирму и начал заниматься бизнесом. Сначала было очень трудно, особенно в середине девяносто второго. Потом стало чуть легче. Арманд работал очень много. И нам казалось, что он сумеет все преодолеть. Но тут случилось это дикое самоубийство, в которое я так и не поверила… Лилия закончила рассказ. Они перешли мост и оказались на площади перед памятником латышским стрелкам.

– Это вся наша жизнь, – показала она на памятник. – С одной стороны, это свидетельство их верности прежней стране, а с другой – их бывший музей, названный музеем оккупации. Смешно, правда? Оказывается, мы с Армандом жили в «оккупации». И вся наша совместная жизнь прошла под «оккупантами».

– Мы живем в эпоху перемен, – меланхолично заметил Дронго, – у вашего мужа была большая фирма?

– Нет. Они занимались инвестициями в нашу строительную промышленность. Небольшая фирма, в ней работало человек сорок.

– Как звали его секретаря? Ту помощницу, которая его нашла?

– Ингрида Петерсен. Сейчас она живет в Юрмале. Точнее, в Слоке, недалеко от лютеранской церкви. Ее дом легко найти. Номер восемьдесят восемь на параллельной улице.

– Я обязан задавать вам неприятные вопросы. Вы можете на них не обижаться?

– Конечно. Если это нужно для дела. Какие в моем положении могут быть неприятные вопросы?

– Сколько ей было лет? Ваш муж назначил ей встречу в доме своего отца. Возможно, у них были интимные отношения? Такую вероятность мы можем исключить?

– Безусловно, – Лилия чуть улыбнулась. Было приятно видеть улыбку на ее изможденном лице. – Конечно, нет. Ей уже тогда было далеко за сорок.

– А вы полагаете, что в этом возрасте нельзя иметь интимные отношения? – удивился Дронго.

Она еще раз улыбнулась.

– Вы знаете, я действительно дура, если так говорю. Простите. Конечно, можно. Но не с ней. Это явно не тот случай.

– После смерти вашего супруга его дочери достались какие-нибудь деньги?

– Нет. Насколько я знаю, ей ничего не отходило. Она была уже совершеннолетняя, а все имущество было на его имя. И все перешло ко мне. Даже квартира ее деда. Я, конечно, выделила им деньги. И отдала им две машины Арманда. А сейчас перевела половину денег за квартиру. Почему вы спрашиваете?

– Нужно понять, кому было выгодно убийство вашего мужа, если оно было на самом деле, – хмуро пояснил Дронго.

– Только не его дочери, – решительно заявила Лилия. – Лайма очень любила отца. Очень.

– А ее мать?

Она помолчала, затем продолжила:

– Я думала об этом. Конечно, Визма взбалмошная и истеричная особа. Но на убийство никогда не решилась бы. Тем более что она ничего от этого не получала. И не могла получить.

– Вы сказали, что его заместитель успешно решил все проблемы. Где он сейчас и как его зовут?

– Он прекрасный человек. И честно перевел мне все деньги. Его зовут Инт Пиесис. Он и сейчас возглавляет небольшую фирму. Правда, они переехали в другое место.

– С ним можно увидеться?

– Конечно.

– Дайте мне его адрес. И адреса всех остальных. Ингриды Петерсен и Николая Рябова. И еще телефон бывшей супруги Арманда.

– Не нужно, – неожиданно попросила она, – я не хотела бы, чтобы вы с ней встречались.

Дронго остановился и с удивлением посмотрел на свою собеседницу.

– Почему?

– Сама не знаю. Мне будет неприятно, если она узнает, как я провела последние дни моей жизни. Мне будет очень неприятно. И она может рассказать обо всем Лайме, а мне будет больно, если она снова узнает о моих расспросах.

– Лайма знает, что все эти годы вы искали убийцу?

– Да. И сначала со мной соглашалась. Но после эксгумации… Видите ли, она была уверена, что мне не стоит этого делать. Тогда она на меня немного обиделась. И, по-моему, с тех пор считает меня немного сумасшедшей. Хотя позволяет мне видеть ее детей. Может, я действительно безумна, как по-вашему?

– Не знаю, – угрюмо буркнул Дронго. – Часто мне бывает трудно понять, кого в нашем мире можно считать безумцем. Но у меня еще один вопрос. Кто проводил расследование? Может, вы дадите мне имя этого следователя?

– Айварс Брейкш, – сразу ответила Лилия. – Только с ним вам лучше тоже не встречаться.

– Господи, – воскликнул Дронго, – что происходит? У меня такое ощущение, что мне лучше вообще никого не расспрашивать.

– Брейкш сейчас депутат парламента от правящей партии, – пояснила Лилия. – В девяностые годы он был сначала следователем, затем прокурором, а сейчас депутат парламента. Говорят, что он будет баллотироваться в Европарламент. Брейкш даже слышать не может моего имени. Я столько жалоб на него написала, что когда он слышит о деле Арманда, то начинает злиться.

– Ясно, – уныло произнес Дронго. – И все-таки мне понадобится этот депутат. А для начала давайте пойдем к тому дому и посмотрим на него. Или, может, вам тяжело там снова появляться?

– Я там бывала тысячи раз, – возразила она. – Конечно, идемте.

Глава 3

Дом стоял в небольшом переулке. Обычный трехэтажный дом, каких много в этой стороне города. Протянувшаяся по всему старому городу улица Вально проходила перпендикулярно этому переулку. Они открыли старую массивную дверь и оказались в подъезде, где в небольшой будке сидел консьерж. Увидев чужих, он вышел из нее и приветствовал гостей по-латышски:

– Свейки.

Дронго, зная это приветствие, кивнул и ответил по-русски.

– Кто вам нужен? – спросил уже по-русски консьерж. У него был сильный латышский акцент, но русский язык он понимал.

Дронго оглянулся на Лилию. Она шагнула вперед и начала говорить по-латышски. Старик-дежурный ее узнал. Похоже, он даже этому обрадовался и закивал головой, показывая на лестницу.

Они поднялись на второй этаж по красивой мраморной лестнице.

– В тридцатые годы этот дом принадлежал каким-то немецким баронам, – пояснила Лилия. – Нам еще повезло, что теперь не объявились потомки этих баронов. У моей соседки, известной актрисы, отняли дом, в котором она прожила почти сорок лет, потому что до сорокового года этот дом принадлежал другой семье. Но она ведь не виновата, что ей дали именно это жилье.

На втором этаже находились три квартиры. Лилия остановилась и показала на закрытую дверь справа.

– Вот здесь.

Из-за двери слышались громкие голоса строителей.

– Как тогда, – задумчиво произнесла Лилия. – Как будто все возвращается. Только это уже другие строители.

Внезапно дверь в левую квартиру открылась, и оттуда вышел высокий мужчина лет сорока с собакой на поводке. Увидев незнакомцев, он вежливо поздоровался и начал спускаться вниз. Затем вдруг обернулся.

– Лилия, это вы? – спросил он изумленно.

– Да, – ответила она, – здравствуйте, Эмиль.

– Что вы здесь делаете? – Он с трудом сдерживал собаку на поводке. У него было чуть продолговатое лицо, хорошо выбритые розовые щеки, голубые глаза, тонкие губы. Было заметно, с каким хорошим вкусом он одет – в светло-коричневый макинтош и бежевые брюки. На вид ему было лет сорок пять. – Мне говорили, – продолжил Эмиль, – что вы уже давно продали эту квартиру.

– Верно. Три месяца назад. Как у вас дела?

– Спасибо, все нормально. Вы не знаете, кто здесь будет жить?

– Нет. Я продавала квартиру через агентство.

– Жаль. А я подумал, что это новый хозяин, – показал Эмиль на Дронго рукой, держащей поводок.

– Нет, – ответила Лилия, – он приехал ко мне в гости.

– Понятно. Извините. – Собака спешила вниз и тянула хозяина. Эмиль побежал по лестнице вслед за ней.

– Хороший человек, – сказала Лилия, глядя ему вслед. – Его отец и отец Арманда были друзьями. И оба врачи. – Она громко постучала в дверь. Звонок не работал.

Почти сразу, словно их ждали, дверь открылась. На пороге стоял высокий рабочий в фирменной голубой спецовке. Лилия сказала ему несколько слов по-латышски, и он посторонился, пропуская гостей в квартиру.

Дронго вошел следом за Лилией. Он видел, что она волнуется, и уже жалел, что привел ее именно сюда. Они прошли в комнату, где Дронго обратил внимание на большой, красиво выложенный облицовочной плиткой камин в углу.

– Мы его не трогали, – почему-то сообщил им один из рабочих по-русски, словно догадываясь, что пришли прежние хозяева.

Вместе с Лилией Дронго прошел в большую угловую комнату, на которую выходила задняя стена камина.

– Вот тут был крюк для люстры. Он был тогда пустым, – пояснила Лилия, поднимая руку. Она чуть пошатнулась, но Дронго успел ее поддержать. – А вот это окно, – показала она в сторону раскрытого окна.

Дронго подошел к окну, посмотрел вниз. Второй этаж находился на высоте метров семи. Влезть сюда со двора было практически невозможно. К тому же во двор выходили балконы двух соседних домов – соседи могли увидеть постороннего человека.

Дронго отвернулся, заметив, как побледнела Лилия. Ей явно было плохо. Но он не мог уйти, не взглянув на место, куда попала эта злосчастная запонка. Дронго снова наклонился. Здесь уже поставили новый мраморный подоконник и новое окно. Он еще раз обернулся и подозвал к себе Лилию. Он видел, что ей плохо, но обязан был довести свой визит до логического конца.

– Покажите, куда попала эта запонка, – попросил Дронго.

Она подошла к окну и, чуть наклонившись, показала на место у стены. Дронго заметил, что Лилия продолжает наклоняться, словно решила покончить с жизнью, выбросившись именно из этого окна, и поспешно перехватил ее за талию.

– Осторожно, – торопливо сказал он, бережно отводя ее в глубь комнаты. – Вы испачкаетесь.

Потом взглянул на стену. Под таким углом запонка не могла попасть в это углубление. Она должна была вылететь снизу, с пола, чтобы полететь в эту сторону. Но никак не сверху, иначе просто упала бы вниз, во двор.

– Пойдемте, – позвал Дронго, крепко взяв женщину за руку, – я уже увидел все, что мне нужно.

Он почти тащил ее на себе. На улице Лилия немного пришла в себя.

– Я не думала, что это будет так тяжело, – призналась она.

– Поезжайте домой, – посоветовал Дронго, – и отдохните. А я поеду в Юрмалу. Хочу увидеть Ингриду Петерсен и поговорить с ней.

– Вы ее не найдете без меня, – устало возразила Лилия. Было заметно, что она выдохлась.

– Сейчас мы поймаем такси и я отвезу вас домой, – упрямо заявил Дронго. – А если вы не будете меня слушаться, то я уеду прямо сегодня. Это не угроза. Я приехал сюда для того, чтобы помочь вам, а не гробить ваши последние дни. Вы меня понимаете?

– Да, – тихо откликнулась она, – пойдемте. Мне действительно нужно отдохнуть и принять лекарство.

Дронго отвез ее к дому на Бривибас, где она жила. И помог подняться в квартиру. У входа в дом Лилия остановилась, упрямо тряхнула головой.

– Не хочу вас обманывать. Это будет нечестно. Но за день до своей смерти он был каким-то подавленным. На все мои вопросы отвечал как-то односложно. Я должна была догадаться, что происходит что-то странное. Должна была понять, что он, возможно, решился на какой-то поступок, – Лилия вздохнула. – Но я по-прежнему не верю в его самоубийство. И еще… – Она остановилась на лестничной площадке и взглянула на Дронго. – Возможно, это самое важное. Хотя я не уверена. Инт Пиесис говорил мне потом, что за день до самоубийства Арманд на кого-то кричал. Это было вечером, перед тем как он уехал с работы. Кто-то ему позвонил, и Арманд начал кричать. При этом говорил о каких-то карточках, возможно, кредитных. Пиесис считал, что речь могла идти о задолженности банку. Я рассказала об этом следователю Брейкшу, и он проверил, кто звонил Арманду вечером, накануне того рокового дня. Оказалось, что звонили из телефона-автомата. Тогда еще ни у кого не было собственных телефонов. Брейкш тоже считал, что речь шла о кредитных карточках, линию которых разрабатывал банк. Но мне Арманд ничего такого не говорил.

А на следующее утро он поехал на квартиру отца. Я не знаю, что именно там произошло. Но он при мне позвонил Ингриде и довольно спокойно попросил ее привезти ему туда письмо. Если ему там угрожала опасность, то зачем он позвал своего секретаря? Может, Арманд решил встретиться в это утро со своим убийцей? Но куда тогда пропал этот негодяй? Как он мог войти в дом и исчезнуть? Испариться? Говорят, через окна невозможно было убежать. Его бы увидели соседи, живущие во дворе. К тому же там слишком высоко. Потом я вспоминала наш последний день. Арманд был непривычно тихим, не похожим на себя. Я никому об этом не говорила, чтобы не подтверждать версию следователя. Иначе они просто сочли бы меня сумасшедшей. Ведь такое состояние моего мужа тоже работало на их версию. Но я точно знаю, что он не самоубийца. И никогда в это не поверю. Даже… Даже если он сам скажет мне об этом на том свете.

Дронго мрачно кивнул. Следовало уважать Лилию за ее истовую веру в покойного супруга. Они поднялись на следующий этаж. И он подождал, пока она открывала дверь своим ключом.

– Извините, – обернулась к нему Лилия, – у меня дома страшный беспорядок. – Она оставалась женщиной до последнего вздоха.

– Вечером я вам позвоню, – пообещал Дронго на прощание.

Выйдя на улицу, он снова поймал такси и поехал на вокзал, чтобы отправиться в Юрмалу. Название станций электрички он еще помнил. У каждой станции была своя легенда, свои санатории, свои места отдыха. Взяв билет, Дронго прошел на перрон. Там царило привычное оживление. Дронго обратил внимание, что среди пассажиров в основном люди среднего и пожилого возраста. Молодежи было гораздо меньше обычного. После присоединения Латвии к Евросоюзу уровень жизни несколько упал и молодежь потянулась в страны Европы, куда они и раньше могли ездить уже без обычных шенгенских виз.

В электричке было тихо. Пассажиры разговаривали вполголоса. Дронго сел у окна, глядя на мелькающие за стеклом домики. Он вспоминал то углубление в стене и попавшую туда запонку. Она могла влететь туда только под очень острым углом, и тогда выходит, что погибший Арманд Краулинь лег на пол, перед тем как повеситься. Зачем? Объяснений может быть много. Возможно, у него упала запонка и он решил ее поискать. А потом она вылетела у него из рук. Нет, не получается. Руку должны были дернуть, чтобы эта запонка так полетела. Или он сам дернул рукав… Черт возьми, прошло уже столько лет! Если бы следователь и офицеры полиции осмотрели тогда место происшествия более внимательно… Нет, это глупо. Окно было закрыто, и никто не мог предположить, что в стене рядом с ним можно найти запонку.

Дронго обернулся. По прежней привычке, оставшейся у него с ранней молодости, когда он работал экспертом ООН, Дронго всегда проверял всех следующих за ним людей. И на этот раз ему показалось, что на перроне вокзала он видел невзрачного мужчину лет пятидесяти, теперь сидящего в углу и смотрящего в окно. Нет, мужчина не смотрел в окно. Он был явно напряжен и посматривал в сторону Дронго. Так, это становилось уже интересным. Если это обычный грабитель, то в электричке слишком много людей. А если «хвост», то откуда он появился и почему решил за ним следить? Или кто-то увидел, как они приехали к дому Лилии Краулинь? Тогда выходит, что и ее квартира под наблюдением? «Только неприятностей с латышскими спецслужбами мне не хватало для полного счастья», – с нарастающим раздражением подумал Дронго.

Он решил выйти раньше, чтобы проверить свои подозрения. Поднявшись, прошел в соседний вагон. Мужчины рядом не было. Дронго подумал, что он стал слишком подозрительным, но уселся так, чтобы видеть, кто войдет следом за ним. Неизвестный появился ровно через полминуты. Для сотрудника спецслужбы это было слишком быстро, но для обычного наблюдателя – в самый раз. Дронго нахмурился. Увидев его, мужчина засуетился и, вместо того чтобы пройти мимо, как сделал бы обычный «топтун», начал устраиваться у входа в вагон, выбрав для себя именно это место. Значит, он не профессионал, понял Дронго. Нужно выйти раньше и попытаться от него оторваться. «Может, я недооценил погибшего Арманда? – подумал Дронго. – Он был секретарем ЦК комсомола, работал за рубежом. Может, кто-то решил его убрать таким образом в связи с этим? Нет. Не похоже. Какие секреты в семидесятых годах могли быть в латышском комсомоле? И какие секреты мог знать Краулинь, работая в Швеции, из-за которых его могли убить? Впрочем, нужно будет более внимательно проверить деятельность их фирмы в Латвии».

Он проехал свою станцию и вышел на следующей, легко оторвавшись от своего «наблюдателя». Затем позвонил Лилии. Она ответила не сразу, словно считала звонки. И лишь на восьмой наконец сняла трубку:

– Я вас слушаю.

– Скажите, Лилия, вы никому не говорили, что хотите меня пригласить? Может, с кем-то советовались?

– Ну, конечно, с моими родственниками. И моя сестра об этом знала. И мой племянник…

– Нет, я не о них. Может, вы говорили об этом с кем-нибудь еще?

– С вашим другом Эдгаром Вейдеманисом. Сестра его матери…

– Я знаю. Но я имею в виду местных жителей.

– Не помню. Но это не был секрет. Я всегда говорила, что не верю в самоубийство Арманда. Говорила и писала об этом. А почему вы спрашиваете?

– Просто хотел уточнить. Спасибо. Я вам еще позвоню.

Он убрал телефон и вошел в электричку, следующую в обратном направлении. На следующей станции вышел и довольно быстро нашел нужную ему лютеранскую церковь, направляясь к дому, где жила семья Петерсен. Это был обычный для этих мест небольшой двухэтажный дом. Дронго убедился, что номер дома совпадает с номером, указанным ему Лилией, и позвонил. Дверь открыла полная женщина лет семидесяти. У нее было румяное полное улыбающееся лицо, почти невидимые брови, полные губы и крупный нос.

«Это явно не Ингрида Петерсен», – подумал Дронго и вежливо поздоровался. Она ответила ему по-латышски.

– Извините, – пробормотал Дронго, – я не знаю латышского языка.

– Кто вы хотите? – спросила хозяйка.

– Мне нужна Ингрида, – объяснил Дронго, – госпожа Ингрида Петерсен.

Хозяйка закивала и позвала Ингриду, обращаясь куда-то в глубь дома. Из комнаты вышла молодая женщина. Дронго чуть не ахнул от удивления. Эта женщина была абсолютной копией своей матери. Только ей было лет сорок пять или пятьдесят. Такое же полное румяное лицо, невидимые брови, полные губы. Женщина подошла к нему ближе.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Дронго.

– Здравствуйте, – она говорила по-русски гораздо лучше матери.

– Вы Ингрида Петерсен?

– Да, – кивнула она, – а кто вы такой?

– Меня прислала Лилия Краулинь…

– Понятно, – женщина посторонилась, пропуская гостя. В комнате было тепло и уютно. Они сели за стол. – Что вы хотите? – спросила она. – Зачем вы приехали?

– Вы работали с ее погибшим мужем, – напомнил Дронго.

– Да, – мрачно подтвердила Ингрида, – одиннадцать лет назад. Я тогда была совсем молодой женщиной.

– И вы нашли его мертвым?

– Верно. Он позвонил мне из дома и попросил, чтобы я принесла ему письмо в квартиру его отца. Мы жили на соседней улице – я и мой муж. И я понесла ему письмо. У дома стояла его машина. Я вошла в дом, консьерж меня знал в лицо. Я поднялась на второй этаж, позвонила. Затем постучала. Потом снова позвонила и снова постучала. Тогда не было мобильных телефонов, поэтому я спустилась вниз и от консьержа позвонила по городскому телефону в квартиру. Он опять не ответил. Мы с консьержем звонили несколько раз. А потом поднялись вместе и консьерж открыл дверь. Сначала мы ничего не увидели, но вскоре нашли Арманда в угловой комнате. Это было ужасно. Только мы ничего не трогали. Сразу вызвали полицию.

– Понятно, – Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.

– Было ужасно, – повторила Ингрида. – Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.

– Вы долго работали с Армандом Краулинем?

– Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.

– Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?

– Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.

– Он знал о письме?

– Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой, а завтра передала ему. Мне казалось, что он хотел сразу поехать в банк.

– Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?

– Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.

– Нет, не полиция, как вы считаете?

– Не знаю, – растерялась Ингрида, – у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.

– И вы ничего подозрительного не заметили?

– Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.

– Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?

– Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.

– Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?

– Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.