Текст книги "На стороне бога"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Я пойду и посмотрю, как они там, – сказал Дронго, надевая куртку.

В этот момент свет моргнул в третий раз, и на целую секунду они остались во тьме. Секунда показалась долгой.

– Хорошо, что мы нашли свечи, – сказал Усманов.

Дронго взял свою куртку и, надев ее, вышел из дома. Ветер несколько стих, но дождь только усилился и теперь лил сплошным потоком. Дронго обошел дом и поспешил в подвал, где, очевидно, должен был находиться движок, рассчитанный на автономное обеспечение светом. Внизу он обнаружил Нуралиева, сидевшего на стуле, и стоявшего рядом Олега Шарая. В подсобке было темно, лампочка едва освещала все пространство, и фигуры людей, казалось, расплывались в полумраке.

– Движок нашли, а бензина нет, – невесело объяснил Нуралиев. – Олег, иди в дом, может быть, на кухне есть бензин. Посмотри как следует.

– Откуда там бензин? – лениво спросил Шарай. – Может быть, спирт там и есть, но его лучше в себя заливать.

– Ступай и посмотри, – недовольно повторил Алтынбай, – давай быстрее. Хочешь, чтобы мы без света сидели?

Когда Шарай вышел, Дронго сел рядом с Нуралиевым.

– Думаете, там будет столько бензина?

– Не знаю. Может, и не будет, – равнодушно ответил Алтынбай. – Все равно нужно посмотреть и успокоить людей немного, чтобы не так волновались. Главное – чтобы не было паники. Это хуже всего.

– А вы опытный человек, – сказал Дронго.

– Конечно, – кивнул Алтынбай. – Мне тридцать четыре, из них половину жизни я воевал. Будешь тут опытным.

– Я думал, вам больше, – признался Дронго. – Вы кажетесь старше.

– Это из-за контузии. Я обрил череп после ранения и настолько привык ходить лысым, что теперь уже регулярно ношу эту прическу, если можно так выразиться.

– Где вы были ранены?

– У нас в Таджикистане во время гражданской войны. Прямо в Душанбе меня и ранило. Я потом несколько месяцев в госпиталях валялся. Странно даже: я две войны прошел, а так глупо подставился.

– Где вы воевали до этого?

– Сначала в Афганистане, – сообщил Алтынбай, – а потом у нас в Таджикистане. Будешь тут опытным человеком.

– Вы ведь говорили, что были борцом? – напомнил Дронго.

– Был, – невесело кивнул Алтынбай, – был и сплыл.

– Не понял.

– Не дали мне завершить мою борцовскую карьеру, – усмехнулся Алтынбай. – Еще в восемьдесят шестом, когда я стал чемпионом Таджикистана по борьбе. Мне тогда двадцать один год был. Казалось, что впереди карьера, удача, награды. Мне говорили, что я легко стану чемпионом Европы. Я ведь не всегда был таким тяжелым. Тогда в моем весе конкурентов у меня не было. Но все получилось по-другому. Все рухнуло в один день…

– Почему? – поинтересовался Дронго. Его собеседник молчал. – Если вам неприятно, то можете не отвечать, – тактично заметил Дронго.

– А чего скрывать? – вздохнул Алтынбай. – Сейчас уже можно говорить. Об этой истории знал весь Душанбе. Мы отмечали мою победу в ресторане. Как раз завершился чемпионат республики, где я стал чемпионом. Потом пришло сообщение, что меня берут в сборную Союза. Представляете, в каком состоянии я был? И вот именно там появились молодые подонки. С нами были женщины, красивые женщины. Жена одного моего друга и сестра другого. Он ее специально пригласил, хотел со мной познакомить. Мы с ее братом близко сошлись на сборах. Ну и пришли эти выскочки.

Сейчас даже странным кажется, что такое время было. Эти пижоны не умели ничего делать, нигде не работали. Нынешние подонки хотя бы воровать научились. А те пользовались деньгами и связями своих родителей. Вы можете себе представить, как все было. Сначала кто-то из них сказал обидное слово, но мы попросили молодых людей не увлекаться. Их четверо было, а нас пятеро мужчин и две женщины. Ну, я бы сам легко всех четверых раскидал. Это было нетрудно. Но они не успокоились. Один подошел и пригласил танцевать жену нашего друга. Мы снова попытались объяснить, но он опять ничего не понял. А потом слово за слово, как это обычно бывает, и кончилось тем, что один из мерзавцев толкнул одну из наших женщин. В общем, была драка. Оказалось, что у двоих из этой четверки с собой были ножи. Кто мог подумать, что все так обернется? Они порезали двоих наших ребят, пока мы поняли, в чем дело. Тут, конечно, мы им выдали по полной программе. А когда закончилась драка, выяснилось, что у нас есть один погибший. Представляете, что с нами было?

Приехала милиция, и нас всех арестовали. Три месяца держали в тюрьме, пока шло расследование. Мы доказывали, что он случайно погиб – ударился виском о край стола. Но погибший был сыном заведующего отделом нашего ЦК, и его отец давил на следователей и прокуроров. Потом началось расследование, и прокурор составил обвинение в умышленном убийстве.

Нуралиев замолчал, словно вспоминая, как все было. Дронго терпеливо ждал.

– Три месяца, – невесело подвел итог Алтынбай, – но шел уже конец восемьдесят шестого. Тогда в Алма-Ате были разные события, в Узбекистан приехала целая бригада следователей. В общем, уже нельзя было делать все, что раньше делали. Нельзя было в открытую над людьми издеваться и невиновных в тюрьму сажать. Тогда как раз московские газеты начали про это писать. И тут выяснилось, что погибший накурился анаши. Нас из тюрьмы выпустили, но сразу забрали в армию. И конечно, я загремел в Афганистан.

Самые неприятные годы – это восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой. Это когда нас уже били по-настоящему. У моджахедов тогда было первоклассное вооружение – из Америки, из Европы, из Китая. А нам, таджикам, в это время уже не очень верили. Считали, что мы потенциальные дезертиры.

– Я знаю, – кивнул Дронго. – Сложное было время.

– А разве потом было легче? – спросил его Алтынбай. – Я вернулся в восемьдесят девятом. Тогда и начался наш общий бардак. В Средней Азии уже была заварушка в Ферганской долине. Помните, что там случилось? Узбеки с турками тогда разбирались. Хотя кто сейчас помнит об этом? И никто не понял, что это была первая ласточка, что потом будет еще хуже. Ну а когда распался Советский Союз, первым «взорвался» Таджикистан.

– Я все помню, – тихо произнес Дронго, глядя перед собой. – Вы даже не можете представить себе, как я все помню. И вы снова воевали?

– Конечно, воевал. Разве тогда можно было остаться в стороне? Самая проклятая вещь на свете – это гражданская война, – убежденно сказал Алтынбай. – Тогда весь Таджикистан разделился на «юрчиков» и «вовчиков». Мы безжалостно истребляли друг друга, как дикие звери в какой-то непонятной ярости. Убивали не только мужчин. Иногда мы сами удивлялись своей ярости и ненависти. Тогда погибло сто тысяч человек. Сто тысяч человек, – повторил он, словно вслушиваясь в эту цифру.

– И на чьей стороне вы сражались?

– А как вы думаете? – спросил Алтынбай. Они разговаривали, не глядя друг на друга, словно обращаясь в пустоту. – Многие полагали, что я перейду на сторону оппозиции, – сказал Алтынбай, – ведь мне сломали мою спортивную карьеру, отправили в Афганистан – я был как бы пострадавшим от советской власти. Значит, по логике вещей я должен был эту власть ненавидеть. А я ненавидел других – которые ломали мою прежнюю жизнь, которые принесли ненависть и страх в нашу страну. И тогда я сделал свой выбор…

– Много пришлось убивать?

– Много, – признался Алтынбай. – В рай я точно не попаду. Теперь у меня одна дорога – к дьяволу.

И в этот момент неожиданно погас свет.

– Вот не верь после этого в приметы, – заметил Дронго.

– Куда пропал этот кретин? – разозлился Алтынбай. – Нужно было самому пойти посмотреть. Ему ничего нельзя поручить.

– Вы его давно знаете?

– Несколько лет. Он работает с Рахманом-ака уже не первый год.

– Он местный?

– Нет. Кажется, переехал из Украины. Рахман-ака был назначен заместителем начальника нашей налоговой службы в рамках межправительственного соглашения о перемирии.

– Вы хотите сказать, что он представлял другую сторону?

– Конечно. Но он оказался толковым человеком и совсем неплохим специалистом. Во всяком случае, дело свое он знает весьма неплохо.

– А Олег работает его помощником?

– Вообще-то он сотрудник отдела, который курирует Усманов. Но все считают Шарая его помощником. Давайте пойдем в дом, кажется, нам не дождаться Олега. Или он не нашел бензин.

Нуралиев тяжело поднялся. Дронго встал следом.

– У меня к вам еще один вопрос, – вспомнил Дронго. – Какую книгу вы читали?

– Омара Хайяма, – буркнул Алтынбай. – В молодости дураком был, не читал. А сейчас читаю. У него встречаются поразительные четверостишия. Просто поразительные! Как будто о сегодняшнем дне.

– Да, – улыбнулся Дронго, – гениальный поэт всегда современен. Вы окончили русскую школу?

– Хорошо говорю по-русски?

– Нет. Просто вы используете некоторые слова… Вы сказали, что «раскидали» своих противников и «выдали им по полной программе». Если бы вы учились на фарси, вы бы так не сказали. Кроме того, в местных школах проходили Омара Хайяма, а в русских классиков восточной литературы изучали факультативно. Верно?

– Вы жили в Таджикистане? – удивился Алтынбай.

Они вышли под непрерывный шум дождя.

– Нет! – крикнул Дронго. – Я просто предположил!

Пока они дошли до дверей, оба промокли насквозь. Когда они открывали дверь, входя в дом, молния осветила все вокруг.

– Закройте двери, – раздался чей-то голос.

Дронго вошел следом за Алтынбаем и закрыл дверь на ключ. В гостиной горели свечи, и это создавало иллюзию некой отстраненности. Словно жизнь на планете уже кончилась и здесь находились последние представители рода человеческого.

– Где Олег? – громко спросил Алтынбай. – Куда он пропал?

– Я здесь, – отозвался Олег, который сидел где-то в углу. – Нету там никакого бензина. И спирта нет. Водка есть, виски, коньяк, джин, но не много.

– Садитесь с нами, – раздалось из темноты. Дронго узнал голос Погорельского. Очевидно, одна из бутылок спиртного уже попала в руки режиссера.

– Давайте к нам, – позвал Мамука. Он сидел рядом с Погорельским, очевидно составив ему компанию. Горели только три свечи.

– А почему не зажгли остальные? – поинтересовался Дронго.

– Еще три отдали женщинам, а остальные припрятали на всякий случай, – прозвучал голос Усманова, но его самого не было видно.

Дронго вошел в бильярдную. Усманов сидел у камина. При свете огня камина был виден только его профиль.

– Я думал, что такой погоды здесь не бывает, – сказал он, поворачивая голову. – Хорошо, что Мехти успел разжечь камин.

– А где Сергей и Отари? – спросил Дронго.

– Наверху, – ответил Вейдеманис. Он сидел в кресле рядом с диваном, и его тоже не было видно в темноте.

– Эдгар, – спросил его Дронго, – кто отнес свечи женщинам?

– Я, – отозвался Вейдеманис. – Они в подавленном настроении. Ты представляешь, что они чувствуют? Буянов поднялся наверх, чтобы быть рядом с ними.

– Я тоже пойду туда, – сказал Дронго. – Нам для полного счастья не хватало только этой аварии. И движок нельзя включить.

– Мне пойти с вами? – спросил Алтынбай.

– Нет, – ответил Дронго. И в этот момент сверху раздался женский крик.

– Господи! – воскликнул Погорельский. – Неужели еще кого-то убили? – И он вдруг пьяно расхохотался. Это было так неожиданно, что его смех подействовал на всех гораздо сильнее, чем женский крик. Первыми к лестнице бросились Дронго и Вейдеманис. За ними уже спешили Алтынбай и Олег.

Глава шестая

Спотыкаясь, они поднимались по лестнице и уже спешили по коридору, когда едва не столкнулись с Буяновым.

– Все в порядке! – крикнул Сергей. – Все нормально. Только у Наташи Толдиной сдают нервы. Ей почудилось, что Катя шевельнулась. Это просто молния осветила тело, а Толдина закричала. Я говорил ей, чтобы она там не сидела. Но она настаивала.

– Пусть крестится, когда ей кажется, – недовольно заметил Олег.

– Не нужно, – попросил Дронго, – ей и так плохо.

– Нам всем плохо, – сказал Шарай, – но мы же не кричим по пустякам. И все держат себя в руках.

– Особенно ваш руководитель, – заметил Дронго. – Он всегда такой уравновешенный?

– Всегда. Я его знаю шесть или семь лет. Он всегда спокойный, при любой ситуации. Я ему иногда даже завидую.

Дронго вошел в комнату, где горела свеча. Толдина взглянула на него и отвернулась. Вейдеманис, тяжело дыша, последовал за Дронго.

– Может, вам лучше здесь не оставаться? – спросил Эдгар.

– Я буду сидеть тут до утра, – упрямо сказала Толдина. – Это мой долг.

– А почему у вас горит только одна свеча? – спросил Дронго. – Мне сказали, что вам дали три свечи.

– Одна на кухне у Нани, – пояснил Буянов. – Все голодные, и Нани с Людмилой пошли туда, чтобы подогреть ужин. Хорошо, что газ еще есть. А третью свечу мы отдали Отари. Он снова решил рисовать. Считает, что в такой обстановке и в такую погоду лучше рисовать. Заодно он дежурит у постели Гасана. Повар может прийти в себя, и поэтому нужен человек, который постоянно находился бы около него.

– Это, наверное, придумал Мамука, – усмехнулся Дронго. – Он считает, что несчастный повар может всех нас обманывать. Создать себе ложное алиби, чтобы безнаказанно убивать. Очевидно, он начитался детективных романов.

– Что случилось? – спросил подоспевший Алтынбай.

– Ничего, – ответил Дронго. – Просто одной женщине померещилась нечто неприятное. В такую погоду рядом с убитой может померещиться все, что угодно.

– Эта ночь никогда не кончится, – прошептал Буянов.

– В этом доме есть еда? – крикнул Алтынбай в коридор. – Хоть какая-нибудь?

– Мы сейчас принесем вам еду! – закричала Нани, услышавшая его восклицание.

– Может, нам пойти и помочь им? – предложил Шарай.

– Я останусь с Наташей, – твердо сказал Буянов, – мне не хочется есть.

– Если разрешите, я посижу с вами, – попросил Дронго и, обернувшись к Вейдеманису, сказал ему: – Эдгар, спустись вниз и побудь с остальными. В такой обстановке у любого могут сдать нервы.

Мужчины повернули обратно, а Дронго вместе с Буяновым сели на стулья рядом с Толдиной. Она взглянула наконец на Дронго.

– Что вам нужно? – раздраженно спросила она. – Ну, я испугалась как последняя дура. Нервы совсем сдают. А вы пришли еще и издеваться.

– Нет, – ответил Дронго, – иначе я бы не поднялся. Я понимаю ваше состояние.

– Что вообще вы можете понять! – крикнула она. – О чем тут говорить?! Сережа, дай мне сигареты…

– У меня кончились, – виновато сказал Буянов. – У вас есть сигареты? – спросил он, обращаясь к Дронго.

– Я не курю.

– Извините. Наташа, сейчас я принесу сигареты, – сказал Буянов, поднимаясь со стула и выбегая в коридор.

– Осторожнее! – крикнул Дронго. – Там темно!

Когда они остались одни, Дронго вдруг сказал, обращаясь к Толдиной:

– Не нужно так нервничать. Если вы соберетесь и поможете мне, может, мы и найдем убийцу.

– Как это найдем? – спросила она, взглянув на Дронго. – Он уже давно убежал.

– Убийца в доме, – возразил Дронго, и она вздрогнула.

– Что? Что вы сказали?

– Убийца в доме, – повторил Дронго, – и мы должны его найти.

– Господи! – выдохнула она. – Как вы можете так спокойно говорить?

– Вашу подругу убили, и мы должны понять мотивы убийства. Скажите мне, почему она вдруг так плохо почувствовала себя, попав сюда. Почему?

– Не знаю, – очень тихо ответила Толдина, – я ничего не знаю. Почему вы думаете, что сможете найти убийцу?

– Я его все равно найду, – твердо сказал Дронго, – и очень нужно, чтобы вы мне помогли. Мы должны наказать убийцу вашей подруги.

– Наказать, – иронически произнесла она. – Почему вы считаете, что можете казнить и миловать по своему желанию? У вас есть права Бога? Кто вы такой, чтобы судить других людей?

– Нет, – ответил Дронго, – я, конечно, не Бог. Но иногда мне кажется, что я сражаюсь на его стороне.

В комнату вошел Буянов. Он протянул Толдиной одну сигарету и спички.

– Больше не нашел, – чуть виновато сказал он. – Все экономят – боятся, что нам придется здесь долго сидеть. Женщины принесли еду. Может, ты хочешь поесть?

– Нет, – ответила она. – Спасибо, мне ничего не нужно.

Буянов вопросительно взглянул на Дронго.

– Мне нужно знать, почему Катя внезапно почувствовала себя плохо, попав в этот дом, – настойчиво сказал Дронго. – Поймите, я должен это знать! Вы можете мне помочь. Почему?

– Я не знаю, – растерянно произнес Буянов. – Когда я приехал сюда, она уже была в таком состоянии.

Толдина молча курила сигарету.

– Вы говорили, что у нее были неприятности, когда погибли двое людей. Это было не в Душанбе? – спросил Дронго у Буянова.

– Почему в Душанбе? – вдруг уточнила вздрогнувшая Толдина.

– Я не у вас спрашиваю, – строго оборвал ее Дронго, – вы ведь не хотите мне помогать.

– Трагедия случилась во время съемок в Киргизии, – сказала Толдина. – Тогда и погибли двое людей. Она все видела… Это было ужасно… Просто ужасно. Люди иногда бывают как звери.

– В каком году?

– Не знаю. Кажется, в девяносто втором. Господи, ну о чем мы сейчас говорим?! Разве все это так важно? Разве все это интересно? Кати уже нет на свете, а вы говорите о каких-то глупостях. Вам мало ее смерти, вам еще нужно ее опозорить. Как все это гадко! Господи, как гадко и страшно! – Она разрыдалась.

– Уйдите, – попросил Буянов. – Вы же видите, в каком она состоянии!

Дронго вышел из комнаты. Приблизился к лестнице и заглянул в комнату, где лежал Гасан. Повар беспокойно спал, ворочаясь во сне. В углу комнаты сидел художник, который что-то рисовал. Рядом стояла его жена. Дронго невольно залюбовался Людмилой. Она была высокого роста, стройная и красивая, ее длинная тень падала на стену, вырастая до потолка. При одной горевшей свече в этой картине было нечто библейское. Он подумал, что Отари прав, рисуя именно при подобном свете и в такую ночь.

– Как наш больной? – спросил Дронго.

– Спит, – ответил художник. – Мне кажется, что ему плохо. Он может прийти в себя, и тогда боль снова напомнит о себе. Нани иногда заходит к нам, но у нее нет никаких лекарств.

Из соседней комнаты донеслись сдавленные рыдания Толдиной.

– Что там случилось? – спросил Отари.

– Это, кажется, я довел ее своими расспросами, – мрачно сознался Дронго. – Мне пришлось задать ей некоторые вопросы.

– Я понимаю, – сказал Отари. – Вы хотите найти истину.

– Кстати, насчет истины, – вспомнил Дронго, подвигая к себе стул. – Я случайно слышал, как вы разговаривали со своим другом. Он советовал вам ничего не рассказывать. Говорил, что это совсем не обязательно, а вы убеждали его, что не можете молчать.

– Вы слышали наш разговор, – понял художник.

– Извините, но я случайно услышал. Вы можете сказать, о чем шла речь?

– Могу, конечно, – взглянул на супругу Отари. Она сжала ему руку. – Я ведь не всегда был художником. Я служил в наших пограничных частях. Но когда в Грузии началась гражданская война и мне предложили сделать выбор, я отказался. Я не мог стрелять в других грузин только потому, что одни из них любят Гамсахурдиа, а другие хотят сражаться за Шеварднадзе. Я считал диким выбор, при котором я должен стрелять в своих братьев. Я тогда отказался выполнить приказ своего руководства и ушел из отряда. Но у нас погибли двое молодых парней. Сейчас прокуратура проверяет, как они погибли, и Мамука советовал мне молчать, не вспоминать, что я служил в этом отряде. А я не хочу молчать и не могу.

– Ясно, – вздохнул Дронго, – все как всегда. Везде идут войны, везде свои трагедии. Я все время думаю, как спят люди, которые в Беловежской Пуще устроили миллионам людей такую жизнь? Или они об этом даже не вспоминают?

– Не знаю, – признался художник. – Мне иногда кажется, что политики вообще не думают о людях. Мы для них – абстрактная категория.

Дронго тяжело вздохнул. Он не знал, как ответить на подобные вопросы. Вот уже столько лет не знал.

– Вы ничего не слышали? – спросил он, меняя тему разговора.

– А вы сами верите в неизвестного маньяка, который ходит вокруг дома? – ответил Отари вопросом на вопрос.

– Нет, – мрачно сказал Дронго. – Теоретически я могу допустить, что подобное возможно. Но только теоретически. В такую погоду маньяки не бегают вокруг дома, чтобы убивать людей. Здесь должны быть другие причины, более глубокие, если хотите. А если это вообще не маньяк? Или, еще хуже и еще вернее, если это кто-то из нас?

– Не говорите так, – попросил художник. – Мне страшно даже подумать об этом. Мамука считает, что мы сойдем с ума к утру, если к нам не приедут люди.

– Может, он и прав, – равнодушно заметил Дронго. – В конце концов, ничего не бывает просто так. Возможно, что начавшийся ураган был предопределен, как и убийство, которое здесь произошло.

При этих словах сидевшая рядом с художником Людмила вздрогнула и прижалась к мужу. Тот обнял ее покрепче, притягивая к себе.

– Я все время думаю, чем можно оправдать такие преступления с точки зрения Бога, – вдруг сказал Отари. – Ведь любое убийство – это не просто насилие, а вызов Богу.

– Не всегда, – возразил Дронго. – Когда солдаты защищают свою родину или когда отец убивает насильников своей дочери – это не совсем убийство. Это библейская мера, которой нужно отвечать на насилие.

– Убийство не может быть воздаянием, – возразил художник. – Любое убийство отвратительно. Я – верующий человек. И мы с Людмилой венчались в церкви. Посмотрите, какие у нас кольца, – поднял руку Отари. – Это старинные кольца нашего рода, передаваемые уже в двенадцатом поколении. Говорят, что они немного оплавились в огне, когда одного из моих предков заперли в горящем доме. Тогда его супруга шагнула к нему в костер. И потрясенные ее мужеством враги решили оставить жизнь обоим.

Мы с Людмилой много обсуждали тему насилия. Разве можно решиться на такое? Убить несчастную молодую женщину. Задушить ее во сне! Нет, на такое нормальный человек не способен.

– Я встречал столько всякой дряни в своей жизни, что вполне верю в способности мерзавца осуществить нечто подобное. Причем мерзавца, хорошо маскирующегося, – пояснил Дронго.

– Но ведь еще есть Бог, – сказал Отари, – и значит, любое убийство – вызов небесам.

– Не обязательно. Я в последнее время немного пересмотрел свою точку зрения на вмешательство Бога в наши дела.

– Вы атеист? – спросил художник.

– Один из моих друзей гениально сказал: «В Бога я еще могу поверить, но я не верю в его подсобное хозяйство – в рай и в ад». Вот и мне трудно поверить в то, что мы увидим убийцу в аду, а с вами встретимся в раю, если, конечно, мы его заслужили. Боюсь, что в другой жизни нам не увидеться, да ее и не будет. Я скорее скептик-агностик.

– Легче жить, когда веришь в Бога, – сурово заметил Отари.

– Согласен. Одна мысль о том, что ты будешь миллиарды лет спать в могиле на радость земляным червям, может отравить твое существование. Но в этом и состоит смысл жизни, чтобы бросить вызов невероятной Вселенной одним фактом своего появления и собственного разума. Много лет назад в Нью-Йорке один священник сказал мне, что Бог должен быть в душе каждого человека. Но я думаю, что душа любого из нас представляет собой арену борьбы между Богом и дьяволом. Каждый день, каждый час, каждую минуту дьявол искушает нас, толкая на низменные поступки. Бог в таком случае справедлив: он не решает за человека, он предоставляет ему право выбора.

– Встать на чью-либо сторону? – усмехнулся Отари. – А вам не кажется, что вы кощунствуете?

– Нет. Ведь с точки зрения верующего человека борьба идет не между Богом и дьяволом. Такой борьбы просто не может быть. Ведь дьявол – тоже создание всемогущего Бога. Значит, допуская вероятность подобного вселенского зла, Бог предоставляет нам право выбора. И с этой точки зрения я вполне согласен принять Бога. Ибо каждый человек должен сам для себя решить, на чьей стороне он хочет сражаться. На стороне Бога или на стороне дьявола.

За окном сверкнула молния и осветила их комнату.

– У вас страшная логика, – прошептал Отари, – я об этом не думал. Мне казалось естественным соблюдать нормы, установленные Богом.

– Большинство людей об этом не думают, – согласился Дронго. – Ведь право выбора – это самое страшное право, которым Бог наградил каждого из нас. Соблазны велики, жизнь человеческая так коротка. Мы все еще не знаем своей конечной цели: почему мы появились на свет и в чем состоит смысл нашего существования, нашего разума? Может, поэтому большинство людей и попадают в могилы, наполненные червями и навозом, так как предпочитают жить, не задумываясь о смысле своего существования. Может, поэтому большинство людей не хотят использовать своего права выбора. Ведь каждый человек в чем-то грешен, хотя бы своими мыслями. Абсолютных праведников не бывает, или бывают, но очень редко. Но как оправдать подлость? Воровство? Как оправдать предательство? Я знаю столько людей, которые спокойно присваивают миллионы долларов, пока от болезней и голода умирают дети их народа. Где оправдание? И почему Бог не хочет наказывать подобных людей? Или он предоставляет им право выбора?

– «Я Господь, Бог твой, Бог-ревнитель, наказывающий детей за вину отцов их до третьего и четвертого рода, ненавидящих меня», – процитировал строчку из Библии Отари. Во внезапно наступившей тишине слова прозвучали особенно грозно и страшно. – Бог наказывает человека за его грехи, – убежденно заявил художник.

– Я вспоминаю известную поговорку о том, что Бога нельзя ни о чем просить. Ибо если он справедлив, он обязан наказать любого просителя, – улыбнулся Дронго. – Я все-таки думаю, что мы должны сами определять собственное поведение, стараясь остаться хотя бы порядочными людьми.

– Странно, – сказал Отари, – я много слышал про вас от своего брата. Он работает в Тбилиси и встречался с вами в прошлом году, когда вы к нам приезжали. Я знаю про вашу славу. Говорят, что вы помогли многим людям и сумели найти немало мерзавцев, нарушающих законы человека и Бога. А сами вы немного скептик. Или агностик, как вам больше нравится. Но я все равно думаю, что здесь нет противоречия. Вы, сами того не подозревая, сделали свой выбор. Вы сражаетесь на стороне Бога.

– Может быть, – вздохнул Дронго, – но сегодня ночью, кажется, я проигрываю в этой борьбе.

– Не говорите так, – вдруг попросила Людмила, прижимаясь к мужу. – Бог все равно накажет виноватых.

– Тогда нужно следовать логике вашего мужа и сознательно выбрать сторону Бога, – заметил Дронго, – а это значит, что именно мы должны найти и покарать убийцу.

– Надеюсь, что так оно и случится, – сказал Отари. – Если убийца среди нас, вы его обязательно найдете.

В комнату вошла Нани. Она держала в руках свечу.

– Как наш больной? – спросила она.

– Сама посмотри, – предложил Отари. – По-моему, не очень хорошо. Он все время стонет.

– Сейчас посмотрю. Вы пойдите вниз и поужинайте вместе с Людмилой, а я посижу за вас. Я приготовила ужин на двадцать человек, всем хватит.

– Спасибо, – поблагодарил Отари. – Мы сейчас спустимся. Вы идете с нами? – спросил он у Дронго.

– Пока нет, – ответил тот. – Я лучше подожду, пока успокоится Толдина. Мне еще нужно с ней поговорить.

Он вышел из комнаты и снова направился в ту, находившуюся рядом, где убили Екатерину Шевчук. Когда он вошел, то сразу заметил, что стул, на котором сидела Толдина, пуст. В комнате находился только Сергей Буянов.

– А где Толдина? – спросил Дронго.

– Она вышла на кухню выпить воды, – сообщил Буянов. – В такой темноте ничего не видно. Я просил ее взять свечу, но она отказалась. А на кухне темно.

– Я подожду, – сказал Дронго, усаживаясь на стул.

– Вы опять хотите ее мучить? – спросил Сергей. – Не нужно. Она и так сильно переживает смерть Кати. Может, вы отложите свои расспросы до утра?

– Нет, не отложу. Я боюсь, что нельзя откладывать на утро расследование этого убийства. Если убийца поймет, что Толдина знала об истинных причинах смены настроения своей подруги, если поймет, что актрисы делились сокровенным, то вполне возможно, что следующей жертвой будет вторая женщина из вашей группы. Вам этого хочется?

И не успел Дронго договорить последних слов, как раздался какой-то шум. Они прислушались. Вдруг на пол что-то упало. Никаких сомнений не было. Это был шум падающего человеческого тела.

– Быстрее! – крикнул Дронго. – Быстрее за мной! Я боюсь, что уже поздно.

Он выбежал в коридор и, ощупывая стену, направился на кухню. Уже при входе он внезапно споткнулся о чье-то тело и едва не упал, наклоняясь вниз.

– Что случилось?! – крикнул Буянов.

– Несите свечи, свет, быстрее! – ответил Дронго, ощупывая лежавшее тело. Рука, плечо, грудь! Убитой была женщина. Господи, убитой была опять женщина! Он сжал зубы от волнения. – Быстрее сюда! – закричал он на весь дом, впервые теряя самообладание.

Снизу уже спешили люди. Из коридора бежал Буянов со свечой в руках.

– Ее убили, – сказал Дронго, когда слабое мерцание свечи осветило его лицо. – Я же вам говорил, что ее могут убить.

По лестнице спешили люди. Еще две или три свечи осветили коридор и вход в кухню. Все толпились вокруг.

– Это Наташа, – прохрипел сдавленным голосом Буянов, – ее убили. Господи, он убил и ее!

– Не шумите, – обернулся к нему Дронго. – Кажется, убийца нанес удар только что. По-моему, она еще жива. Подождите, нужно посмотреть, дышит она или нет.

– Может, сделать ей искусственное дыхание? – робко предложил Сергей.

– Оно не помогает при ударе ножом, – возразил Дронго, наклоняясь к умирающей. – Дайте свет! – раздраженно крикнул он. – Я не вижу ее лица. Несчастная дергалась у него в руках, очевидно, в последних конвульсиях.

– Наташа! – с отчаянием в голосе закричал Сергей.

– Я здесь! – вдруг крикнула из темноты Толдина. – Меня никто не убивал. Я здесь!

Она сделала шаг вперед, и Буянов увидел актрису. Дронго повернул умирающую на спину. И услышал, как застонал Мамука. Это была Нани Сахвадзе.