Текст книги "Идеальная мишень"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Хорошо, что вы приняли наше предложение, подполковник. Я рад, что вы согласились с нами работать. Мы давно искали такого человека.

В эту минуту я еще не знал, на что потратил Кочиевский целую неделю, которую он не звонил мне. Я пока не догадывался, почему им нужен именно такой человек. А если бы и догадался, то и тогда бы не ушел из кабинета. Мне нужны были деньги, любой ценой! Я не имел права уходить из жизни, не оставив им ничего. Я созрел даже для того, чтобы убивать…

«Фольксваген», который шел следом, уже несколько раз просигналил. В чем там дело? Ведь, по «договоренности», они делают вид, что меня не знают. А я делаю вид, что не замечаю их наблюдения. Но они сигналят мне, явно требуя остановиться. И тут позвонил мой мобильный телефон.

– Остановитесь, Вейдеманис, – говорит кто-то из моих преследователей, – у нас к вам важный разговор…

Я отключаю телефон и мягко торможу через пятьдесят метров. Мы стоим в сплошном сером тумане. Темно-зеленый «Фольксваген-Пассат» подъезжает ко мне вплотную.

За несколько дней до начала
Москва. 6 апреля

Утром позвонила Галя Сиренко. Зная, что телефон может прослушиваться, она была немногословна.

– Я все узнала. Его убили, выманив из квартиры, когда он был без охраны. Приеду, расскажу подробности.

Он не любил вставать рано утром. В его «вольной» профессии эксперта самым ценным была возможность читать по ночам любимых авторов, а потом отсыпаться. Он был ярко выраженной «совой» и привык к подобному образу жизни. Обычно он спал до одиннадцати-двенадцати. Но на этот раз поднялся в десять, чтобы побриться, привести себя в порядок и в одиннадцать часов принять женщину. Она приехала в половине двенадцатого. На ней был темный тяжелый плащ. Сняв его, она оказалась в темно-зеленом платье, довольно прилично сидевшем на ее несколько тяжеловатой фигуре. Дронго с удовольствием отметил ее нерабочий наряд, приглашая в комнату. За чашкой кофе Галина рассказала подробности вчерашнего убийства Филиппа Артемьева.

– Кто-то позвонил ему в восемь вечера. Жена утверждала, что разговор был коротким. Очевидно, Артемьеву сообщили, что к нему должен зайти посыльный от его знакомого и передать ему какой-то пакет. Через десять минут после звонка Артемьев предупредил жену, что сейчас вернется, и вышел на лестничную клетку. Его уже ждали. Два выстрела в грудь, третий, контрольный, в голову. Соседи и жена ничего не слышали. Еще минут через десять она забеспокоилась, на улице холодно, а он, как оказалось, не взял с собой шапку. Несчастная женщина выглянула на лестничную клетку, увидела убитого мужа, и ей стало плохо. Потом вызвали милицию. Вот, собственно, и все.

– В его подъезде есть код?

– Есть. Но он, очевидно, сам сообщил комбинацию своему знакомому. Позвонившему он явно полностью доверял, если решился выйти из своей квартиры без охраны и даже в тапочках.

– Вы так думаете? – спросил Дронго.

– Разумеется. Если бы он не верил этому человеку, то не вел бы себя так опрометчиво. А вы думаете как-то иначе?

– Тут есть вопросы, – нахмурился Дронго. – Конечно, это его близкий знакомый. Но смотрите, как странно он себя повел. Во-первых, не сказал жене, кто ему звонил. Во-вторых, решил встретить этого человека на лестничной клетке. Если он ему доверял, почему не впустил в дом? Почему нужно было выходить в домашних тапочках на лестничную клетку, не проще ли впустить знакомого человека в квартиру? Отсюда вывод – он не хотел, чтобы гость входил в его жилище. Значит ли это, что он ему не доверял? Думаю, нет. Скорее не хотел, чтобы жена увидела гостя. Отсюда следует вывод: жена его знала. Итак, убийцу или пособника убийцы нужно искать среди тех знакомых Артемьевых, которых могли знать оба супруга.

– Здорово, – усмехнулась Галина, – а я-то хвасталась своей догадливостью, мол, поняла, почему Артемьев вышел на лестничную клетку.

– Ну и правильно делали. Он бы к незнакомцу не стал выходить. Это тоже важный факт. Теперь нужно установить, кто именно ему звонил и почему решили так внезапно убрать его.

– Всеволод Борисович взял дело под личный контроль, – уточнила Галина. – Вы же знаете, что всеми убийствами занимается прокуратура. Он позвонил в городскую прокуратуру и потребовал данные по этому делу.

– Пусть и дальше держит нас в курсе дела, – попросил Дронго. – Вы можете сообщить мне что-нибудь о другом объекте нашего внимания?

– Не очень много, – призналась она. – Руководитель службы безопасности полковник Кочиевский восемнадцать лет работал в военной разведке. В девяносто втором вышел на пенсию. В девяносто шестом стал руководителем службы безопасности. Женат. Двое детей. Есть внук. Вот, собственно, и все.

– Интересно, – пробормотал Дронго, – значит, он работал в ГРУ?

– Да, в аппарате ГРУ. Но нам не удалось установить за такое короткое время, мог ли он общаться с Труфиловым, – пояснила Галина, глядя ему в глаза.

– Я вам ничего не говорил про Труфилова, – нахмурился Дронго.

– Верно. Но все сотрудники его группы знают, что для Романенко главное – это найти Дмитрия Труфилова до того, как берлинский суд вынесет решение по делу Чиряева. Он главный свидетель обвинения. Без него все наши доказательства будут неубедительны. И тогда развалится все дело.

– Вы знаете гораздо больше, чем я предполагал, – пробормотал Дронго, – хотя это действительно был секрет Полишинеля. Значит, вы считаете, что Кочиевский и Труфилов никогда не встречались друг с другом?

– Этого мы не сумели узнать, – смутилась Галина. – У меня было слишком мало времени. Если вы дадите мне хотя бы два дня, я постараюсь все выяснить.

– Каким образом? Проникнете в архивы ГРУ? Они умеют хранить свои секреты. В отличие от разгромленного КГБ, в архивы которого лезли все, кому не лень, и где сменился добрый десяток начальников, военная разведка так просто свои секреты не открывала. Непросто узнать, встречались ли Кочиевский с Труфиловым, а если и встречались, то при каких обстоятельствах.

– Я попробую, – упрямо сказала женщина, глядя ему в глаза.

– Пробуйте, – улыбнулся Дронго, – сегодня шестое число. Я жду вас через два дня. Восьмого апреля в двенадцать. Сорок восемь часов вам хватит?

– Можно мне закурить? – вдруг спросила Галина, оглядываясь в поисках пепельницы.

– Можно, – кивнул он, – сейчас принесу пепельницу. Она, кажется, на кухне.

Вернулся он с пустой коробкой спичек.

– Не нашел пепельницу, – усмехнулся Дронго. – Так вам действительно хватит двух дней?

– Постараюсь успеть, – ответила Галина, – хотя… – она чуть запнулась, – может, вы дадите мне еще один день? – вдруг спросила она улыбаясь.

– Идет, – согласился он, – тогда встретимся девятого в двенадцать. Честно говоря, я могу не вернуться восьмого, и мне будет перед вами неудобно. Пусть будет девятое, мне так даже удобнее.

– Не вернуться? – не поняла женщина.

– Меня не будет два дня в городе, – пояснил Дронго, – я прилечу только восьмого числа вечером.

– У вас важные дела? – спросила она.

– Не очень, – улыбнулся Дронго, – скорее личные.

Она удивленно взглянула на него. Стряхнула пепел в коробок.

– Вся Москва знает, что вы женоненавистник и холостяк, – с явным вызовом сказала Галина. – Или вы решили изменить свои принципы?

– Решил, – подтвердил Дронго, все еще улыбаясь, – по-моему, я тоже имею право на личную жизнь. Тем более что вы сами просите у меня три дня.

– Вы, наверное, шутите?

– Нет. Все объясняется довольно просто. У меня завтра день рождения. Я улечу из Москвы в свой родной город, чтобы встретить его с родителями. И если все будет нормально, ночью перелечу в другой город, чтобы встретиться на следующий день еще с одним человеком. А восьмого вечером я вернусь в Москву.

– Этот человек женщина? – спросила Галина, потушив сигарету. Он обратил внимание, что вместо вчерашней обуви на ней были довольно дорогие итальянские сапожки. Дронго едва заметно улыбнулся.

– Надеюсь, вы не ревнуете?

– Ревную, – неожиданно произнесла Галина, вставая. – О вас так много говорят. Достаточно раз побеседовать с вами, чтобы подпасть под ваше обаяние. Честно говоря, не думала, что со мной может такое произойти. Но мне нравится в вас многое – как вы держитесь, как разговариваете со мной, как ведете себя под пулями. Вы как-то серьезны и бесшабашны одновременно. Это редкое качество.

Она повернулась и пошла к двери. Потом остановилась.

– У вас будут еще какие-нибудь задания? – спросила бесстрастным голосом.

– Будьте осторожны, – мягко попросил Дронго.

– Хорошо, – сказала она, кивая ему на прощание и снимая с вешалки свой тяжелый кожаный плащ, – но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Какой? – Он помнил ее вопрос, но почему-то медлил с ответом.

– Вы летите на встречу с женщиной? – Очевидно, профессия выработала в ней умение задавать прямые вопросы. И получать прямые ответы.

– Да, – ответил Дронго. – Да, на встречу с любимой женщиной.

Она хотела что-то сказать еще, но передумала. Только тихо произнесла:

– Я бы хотела на нее посмотреть, если, конечно, вы говорите серьезно.

– В таких вопросах я не люблю врать, – уже менее уверенно добавил он.

– Спасибо, – грустно улыбнулась она, выходя на лестничную площадку, – я думаю, что она красивая…

Дверь мягко закрылась за Галиной. Он постоял минуту у двери, затем пошел к телефону, который в этот момент снова зазвонил. Это был Захар Лукин.

– Я все узнал, – сообщил он, – квартиру она купила несколько месяцев назад. И телефон тогда перевела на свое имя. Очевидно, ей помогли с покупкой, она заплатила за свою трехкомнатную квартиру девяносто тысяч долларов. Я сумел подключиться к компьютерной сети фирмы по торговле недвижимостью, которая занималась сделками с квартирой Жучковой. У нее все чисто, но деньги поступали частично из агентства Артемьева. Видимо, она у него на содержании.

– Понятно, – пробормотал Дронго, – необходимо сегодня же навестить эту Алевтину Жучкову. Когда ты можешь за мной заехать?

– Когда скажете, – бодро отрапортовал молодой человек.

– Тогда давай прямо сейчас. У подобных дамочек еще раннее утро, они пока еще нежатся в постели.

Одеваясь, он взглянул на себя в зеркало. Выпуклый большой лоб, темные глаза, упрямые тонкие губы. «Что они во мне находят?» – с некоторым недоумением подумал Дронго. Может, действительно самое сексуальное у мужчины – это голова, как говорила одна его знакомая. Просто их привлекают его аналитические фокусы. Хотя, судя по Алевтине Жучковой и ей подобным, женщин весьма прельщает и содержимое кошелька выбранного ими мужчины. И это куда существеннее и его внешности, и всех вместе взятых внутренних качеств.

Надев плащ, он вышел из квартиры. Часы показывали уже половину первого. Еще через несколько минут он сел в автомобиль Захара, чтобы навестить бывшую пассию убитого Артемьева.

Начало
Амстердам. 13 апреля

Я не стал выходить из машины. Следил, как из «Фольксвагена», затормозившего следом за моим автомобилем, движется в мою сторону Широкомордый. Мертвец сидит за рулем, похоже, полностью безучастный. Может, он действительно мертвец и его оживили как зомби, чтобы он принял участие в погоне за мной? Вот какая чушь лезет в голову. Я усмехаюсь, глядя на подходящего Широкомордого.

– Что у вас произошло? – в лоб спрашивает этот тип. Он не здоровается, не спрашивает, знакомы ли мы. Все эти ненужные формальности кажутся ему излишними. Ему важно знать лишь одно – что случилось?

– Я думал, это вы мне расскажете, – ответил я, также не здороваясь. Он обошел мой автомобиль спереди, жестом показал, чтобы я открыл ему переднюю дверь, – плюхнулся рядом на сиденье. В салоне сразу запахло его дешевым одеколоном. В сочетании с запахом его грузного тела это просто невыносимо. Я невольно закашлялся.

– Что у вас случилось в Хайзене? – спросил снова Широкомордый.

– А вы разве не видели?

Мне все еще не хотелось верить, что рядом с нами присутствует еще и некто третий. Во всяком случае, на дороге его нет, это очевидно. Наши два автомобиля одиноко стоят в сером тумане, опустившемся на автобан. В такую погоду трудно следить за автомобилем.

– Мы видели, как вы пригнулись, потом нагнулись. Мы поняли, что там что-то произошло. Я даже подумал, что вы собираетесь драться. Он не захотел с вами разговаривать?

– Боюсь, что он уже ни с кем не будет разговаривать, – пробормотал я, глядя перед собой. Мне не хотелось даже смотреть на Широкомордого.

– Почему?

– Его убили.

Широкомордый дернулся. Нет, он не испугался. Для него человеческая жизнь, кроме его собственной, ничего не стоит. Он удивился:

– Вы его убили?

– У меня нет оружия, и я не убийца. Его застрелили у меня на глазах.

– Вы видели его убийцу? – Я просто чувствую, как шевелятся мозги у этого типа, словно тяжелые камни перекатываются по невспаханному полю.

– Нет. Стреляли из соседнего дома. Мне кажется, убийца знал о нашей встрече. Когда я приехал на место, он не успел выстрелить. А когда я выходил, Кребберс неосторожно подставился. И тогда его застрелили.

– Почему вы не вошли в дом?

– Он упал на пол и непроизвольно захлопнул дверь. А вы хотели бы, чтобы я взломал дверь и привлек всех соседей к убитому Кребберсу? Учитывая, что все знали о его прошлом, а мое прошлое тоже нетрудно установить, мне могли присудить пожизненное заключение за убийство бывшего агента советской разведки. Кстати, заодно со мной могли арестовать и вас обоих. Вас прельщает такая перспектива? – спросил я у Широкомордого ледяным голосом, глядя прямо в его глаза, почти лишенные ресниц.

Он долго соображал. Затем изрек:

– Так вы думаете, это случайность? Стреляли в вас, а попали в него?..

– Я стоял почти на пороге дома. В тот момент, когда я повернулся и шел к машине, убийца дважды выстрелил. Буквально за секунду он успел сделать два выстрела. Два точных выстрела – в сердце и в легкое. Кребберс умер через несколько секунд. Вы думаете, что убийца случайно попал два раза в Кребберса? Я стоял у его дома секунд двадцать. За это время нормальный стрелок мог сделать из меня ситечко. Похоже, у него был однозначный приказ – убрать Кребберса и не трогать меня. Значит, я им зачем-то нужен, – сказал я, по-прежнему отвернувшись от Широкомордого. Помолчав, добавил: – Как, кстати, и вам тоже.

Мой собеседник снова умолк. Но, так и не придумав ответа, кивнул мне головой и вышел из автомобиля. Уже хлопнув дверцей, он наклонился ко мне и решился на вопрос:

– И что думаете делать?

– Уеду сегодня вечером в Антверпен, – сказал я. Потом, словно бы передумал на ходу, уточнил: – Нет, завтра утром. Да, я уеду в Антверпен завтра утром. Но, по-моему, вы не должны меня об этом спрашивать. И вообще, насколько я понял, нам не стоит общаться впрямую.

Вскинув голову, он пошагал к своему автомобилю. Через несколько секунд дверца «Фольксвагена» хлопнула, машина сорвалась с места и исчезла в тумане. Глядя вдаль, я думал, что моя будущая жизнь столь же непредсказуема, как этот туман. Сколько мне осталось жить? Три месяца, четыре, пять? Может быть, лучше всего сейчас закрыть глаза и направить машину к обрыву, за которым – пустота забвения? И я не буду мучиться, кричать от боли, сходить с ума от страха. Но что тогда будет с мамой, с Илзе? Как они выживут, кто позаботится о них? Каждый день моего пребывания в этом «путешествии» дает лишние деньги для моей семьи. Значит, я обязан держаться до последнего. До тех пор, пока убийца, третий из компании, не получит приказ убрать меня. Или такой приказ получат мои знакомые – Широкомордый и его напарник. Значит, я могу ждать выстрела с любой стороны. «Идеальная мишень» для любого из них. Остановка за приказом. Но до этого часа мои близкие будут получать деньги. Такая договоренность была у нас с Кочиевским.

Я останавливаю машину у телефона и выхожу, чтобы позвонить. Своим мобильником я принципиально не пользуюсь. А подслушать все телефоны на бельгийских дорогах не сможет даже Интерпол. Я набираю наш московский номер. Трубку сразу берет мама. Я узнаю ее голос.

– Здравствуй, мама, – радостно говорю я, сдерживая кашель, – как у вас дела?

– Все хорошо. У нас все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Где Илзе?

– Уже ушла в школу. Она все время о тебе спрашивает.

– Скажи, что я ее люблю. Очень люблю. До свидания.

– Ты еще позвонишь? – спрашивает меня мать.

– Конечно. – Я кладу трубку и возвращаюсь к машине.

И долго кашляю перед тем, как сесть за руль. Тогда, в Москве, полковник Кочиевский принял меня в своем огромном кабинете. Я был выше его на целую голову, но сразу почувствовал его внутреннюю силу. Даже превосходство. Есть такие люди, чья энергетика сразу чувствуется. Он пригласил меня сесть за стол. Затем сел напротив меня, поднял темную кожаную папку, открыл ее и начал ровным голосом читать:

– Эдгар Вейдеманис, бывший подполковник бывшего ПГУ КГБ СССР. Родился в сорок девятом году в сибирском селе Старые Галки. Учился… Женился… Развелся… Родители… Дочь… Мне читать про ваши служебные операции, – спросил он, – или вы мне поверите, что я получил ваше полное досье?

У этого типа было действительно почти полное досье на меня. Мне говорили, что в КГБ после девяносто первого года многие ценные документы оказывались в руках мафии или зарубежных спецслужб, но я не думал, что утечка столь впечатляюща.

– Не нужно, – прервал я полковника, – вы достаточно меня удивили своим знанием. Зачем вы меня вызвали, полковник?

– Мне кажется, это вы настаивали на встрече, – напомнил Кочиевский. – Вы ведь сейчас остались без работы. И сдается, не так давно даже продали свой автомобиль?

Он знал обо мне все. И даже больше, чем я мог себе представить. Я смотрел на него и молчал. В таких случаях лучше молчать, чтобы не совершить ошибку.

– Мне сдается, – повторил полковник, – вы точно знали, на что идете. Кажется, вы обо всем договорились с Кузьминым.

– Не обо всем. Он советовал мне обратиться к вам.

– Но вы ведь не отказывались применить свои прошлые знания на пользу некоторых людей. За крупный гонорар, разумеется.

– Не отказывался. – Он знал, что ситуация загнала меня в угол. Он знал, что я не могу отказаться ни от чего, и этим пользовался. Но я все еще не догадывался, что именно они мне готовят.

– Нам нужен именно такой человек, как вы, – повторил полковник, – вы тот самый идеальный случай, который мы давно искали.

Интересно, почему я идеальный случай? Если учесть, что я хорошо стреляю, то это не редкость. Подобных стрелков в Москве сотни. Можно даже отыскать чемпионов по стрельбе. Если он намекает на мое прошлое, то тоже непонятно. Отставных офицеров КГБ, МВД и армии сейчас по всей стране даже не десятки, а сотни тысяч. Среди них есть люди, имеющие боевой опыт. Есть тысячи офицеров, прошедших не только уже полузабытый Афганистан, но и Приднестровье, Карабах, Чечню, Абхазию. Но полковник сказал, что именно я «идеальный случай», который они давно искали. И это меня заинтриговало.

– Чем и кому я могу быть полезен?

– Сначала я должен быть уверен, что вы согласитесь. Скажите, на какой гонорар вы рассчитывали, придя ко мне?

– Не знаю, – я действительно этого не знал, – думаю, что тысяч десять или пятнадцать, – тогда для меня это были огромные деньги.

Он нехорошо усмехнулся. Щеточка усов у него под носом при этом хищно изогнулась, и он стал похож на злобного тролля.

– И на сколько «операций» вы рассчитывали?

Уже в этот момент я обязан был догадаться, что он знает все. И понять, почему я «идеальный объект». Но я был слишком занят своими мыслями. И своей болезнью. В таком состоянии трудно требовать от человека особой проницательности.

– Вы хотели сказать: на сколько меня хватит? – пробормотал я, совершая ошибку. И в этот момент он вдруг сказал:

– А если действительно не хватит?

– Что вы хотите сказать? – спросил я и закашлялся. Проклятая болезнь дала о себе знать. Именно в эту секунду. Он с интересом следил за мной. Да, да, именно с интересом. Не с жалостью, не с любопытством. В его глазах был неподдельный интерес. Так смотрят на вертящуюся юлу, считая обороты и ожидая, когда наконец она свалится.

– Вы больны, Вейдеманис, – безжалостно произнес Кочиевский, – вы серьезно больны, подполковник.

Отпираться не имело смысла. Я подумал, что он откажется со мной работать. В конце концов, если он сумел достать мое досье, то узнать о моей болезни легче легкого. Мои посещения онкологического центра не великий секрет. Да и мой кашель говорит о многом.

– Я болен, но это не имеет значения, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я могу выполнить любое ваше задание.

– Не сомневаюсь. – Если бы он в этот момент улыбнулся, я бы встал и вышел из кабинета. Но он смотрел на меня очень серьезно. И вновь повторил: – Не нужно скрывать очевидного, Вейдеманис. Вы больны. – Я сделал резкое движение, чтобы встать, и именно в этот момент услышал: – Но поэтому я и захотел с вами встретиться. У меня есть к вам весьма перспективное предложение.

Я остался как пригвожденный сидеть на своем стуле. Вспоминая потом наш разговор, я понял, что мою волю подточили не столько его слова, сколько самочувствие и моя неустроенная жизнь.

– Нам нужны именно вы, – продолжал тем временем Кочиевский, глядя мне в глаза, – вы и только вы, Эдгар Вейдеманис.

– Что же вы от меня хотите? – Если этот тип, думал я, знает о моей болезни, то почему так настойчиво стремится меня заполучить? Или он думает, что обреченный на смерть киллер будет более ловким убийцей, чем его здоровый «коллега»? Или же он поручит мне дело, на которое и годится только смертник. В таком случае я попрошу у него гораздо большую сумму. За мою жизнь он заплатит большие деньги. Даже если мне осталось жить на этом свете всего несколько месяцев. Полковник терпеливо ждет, пока я откашляюсь.

– Не скрою, нам нужен специалист, профессионал, который мог бы обеспечить нормальное развитие операции, и вместе с тем мы должны иметь гарантию нашей безопасности. Чтобы подобная операция никогда и нигде не могла быть разглашена. Ваша болезнь – лучшая гарантия нашей безопасности. Даже если вам удастся уйти от наших людей, вы не… одним словом, вы не дождетесь суда. Уже во время следствия, которое могут провести по вашим свидетельствам, ваше здоровье не позволит вам участвовать в процессе. Мы говорили с вашим лечащим врачом. У вас нет шансов, – безжалостно закончил полковник.

Я сидел и слушал, будто речь шла о постороннем человеке. А что еще можно делать в такой ситуации? Только сидеть и слушать.

– Мы хотим с вами работать, – продолжал Кочиевский. – Вы уже знаете, что я бывший полковник военной разведки и умею просчитывать некоторые варианты. Если вы согласитесь на операцию, которую мы вам предложим, ваша семья получит деньги. Большие деньги. И за каждый день операции, которую вы будете проводить, ваша семья будет получать дополнительные суммы. Все зависит от того, насколько долго вы продержитесь и как далеко сможете продвинуться.

– Сколько денег я получу? – это единственное, что меня интересовало.

– Если согласитесь с нами сотрудничать, то сразу пятьдесят тысяч долларов, – сказал он, глядя мне в глаза. Я дрогнул. Мне показалось, что я ослышался. Такая сумма – пятьдесят тысяч долларов!

– За каждый день операции будете получать еще по тысяче долларов, – продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. – Если все пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы планируем, то вы получите еще пятьдесят тысяч по завершении, – добил он меня окончательно.

Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаю для него все, что он прикажет. Я отдам свою кровь до последней капли, разрешу разрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал для опытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние – на его лице появилась удовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.

– А теперь я расскажу вам о ходе операции, – сказал Кочиевский как о деле решенном.

И действительно, я сдался ему с потрохами, готовый выполнить все. Все, даже не задумываясь о своих принципах. Правильно говорят, что у голодных нет принципов.

Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему я так легко сдался? Мог ли я отказаться от денег и остаться честным и порядочным человеком? Но тогда бы я, кичась своей неподкупностью, обрек на нищету собственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за счет своих близких, которым некому помочь в этой жизни? И не является ли грех гордыни самым тяжким из грехов?

С другой стороны, может, это и есть искушение дьявола. Ведь так легко оправдать собственную слабость заботой о близких. И где та золотая середина, найдя которую можно жить в полном ладу со своей совестью и не обделять людей, зависящих от тебя? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я вообще, кажется, ничего теперь не понимаю в жизни. Дожив почти до пятидесяти лет, я все еще не могу для себя решить подобные дилеммы. Что более нравственно: умереть честным человеком и оставить голодными своих беспомощных родных или пойти на сделку с подонками, понимая, что обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какой выбор сделали бы вы? Были герои, отрекавшиеся от себя и своих семей, были титаны, возносившиеся к богам силой своего духа и мужества. Но я не титан и не герой. Я всего лишь конформист, заурядный приспособленец.

Когда нужно было делать карьеру, я вступил в комсомол. Когда нужно было выбирать место работы, я пошел в КГБ. Даже когда нужно было жениться, я выбрал Вилму, хотя уже тогда понимал, что легкой семейной жизни у меня не будет. Я всегда шел по пути наименьшего сопротивления, плыл по течению. И в конце своей жизни снова получил право выбора – нелегкого выбора. Улыбчивые взяточники, наживающиеся на человеческом горе, милые расхитители, торгующие своей Родиной, добродушные подлецы, устраивающие свою карьеру на костях друзей, очаровательные мерзавцы, готовые пролить чужую кровь ради собственного благополучия, респектабельные негодяи, готовые отречься от своего Бога, родины, любимых, от собственных идеалов ради достижения своих целей, я всех вас понимал в этот момент. Всех, без исключения. Понимал ваши трудности, хотя и презирал вас. Отныне и до самого своего последнего вздоха я так же буду презирать и самого себя. Согласившись на сделку с дьяволом, коим предстал передо мной полковник Кочиевский, я присоединился ко всем вам, мерзавцы и подлецы. И теперь уж никакие оправдания не смогут изменить этого факта. Жить с ощущением собственной подлости, возможно, самое худшее из наказаний, когда-либо придуманных для человека.

– Итак, – еще раз повторил Кочиевский, уверенный в моем согласии и преданности, – я изложу детали нашего плана.

Я впервые за время нашего разговора облегченно вздохнул. Мне теперь было все равно, что он скажет. Я гарантировал своей девочке хотя бы безбедное будущее.