Текст книги "Зеркало вампиров"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 8

Скрыть покушение на Александра Юрьевича не удалось. Он был слишком известным человеком, и выстрелы снайпера прогремели на всю Москву. Несмотря на все усилия трех центральных газет, которые контролировал Александр Юрьевич, не раздувать особенно эту историю, о покушении написали буквально все газеты и сообщили все телеканалы.

Оживленные комментарии сводились к тому, что в Москве началась настоящая война за информационное пространство, еще не закончившаяся переделом собственности. Каждый из трех центральных каналов, ОРТ, РТВ и НТВ, контролировался мощной финансовой группой. Еще два канала пытались приблизиться к ним по своему значению. Это были каналы ТВ-6 и СТВ, которые мощно теснили конкурентов. Особенно СТВ, контролируемый Александром Юрьевичем и проводивший агрессивную кампанию по вытеснению конкурентов и переманиванию лучших программ других каналов.

В штабе Хозяина работали неплохие специалисты по «раскручиванию». Уже на следующий день все газеты дружно обсуждали переход Павла Капустина с первого канала на канал СТВ и его назначение продюсером этого канала. Александр Юрьевич переманил к себе одного из лучших телеведущих конкурирующего канала, объявив этим настоящую войну другим каналам. После шока, вызванного покушением на столь известного человека, каким был Александр Юрьевич, новость о назначении Капустина быстро стала главной сенсацией недели, вытесняя неудачное покушение на Хозяина акционерной компании «Квант», которая была основой богатства Александра Юрьевича.

На следующее утро Павел приехал в уже знакомый офис. На этот раз охранники пропустили его гораздо быстрее, очевидно, уже зная о его вчерашнем подвиге. У лифта его ждала Женя. Они поднялись на этот раз на второй этаж, и она отвела его в конец коридора.

– Кроме кабинета на студии, у вас будет свой кабинет здесь, в офисе, – деловито сообщила она, открывая дверь.

Павел вошел следом за ней. Девушка-секретарь, сидевшая за столом, испуганно вскочила. Ей было лет двадцать, не больше. Она была совсем девочкой, длинноногой и симпатичной. Павел подумал, что в будущем можно будет «потренировать» девочку. Женя прошла дальше, открывая следующую дверь. Это, собственно, и был кабинет Капустина. Солидно и уютно. Строгие стулья, матовая поверхность больших роскошных столов, стеллажи, все было на месте. Женя показала на кресло.

– Теперь это ваше место. Потом ваш секретарь объяснит вам систему связи. Вот тот телефон – прямой, соединяющий вас с Александром Юрьевичем. А теперь поедем на нашу студию. – Она подошла к микрофону и, нажав кнопку селектора, громко сказала: – Ира, вызови нам, пожалуйста, автомобиль Павла Николаевича.

Потом обернулась и сухо сообщила:

– У вас будет персональный автомобиль с водителем. Машину и водителя оплачивает компания «Квант», в штате которой вы будете числиться советником.

Он понимающе кивнул. Она вышла из кабинета, не сказав больше ни слова. Он тоже молча последовал за ней, на прощание подмигнув своему секретарю. Девушка улыбнулась, и он почувствовал себя гораздо лучше. Женя вызывала у него острые приступы комплекса неполноценности. Они пошли по коридору, возвращаясь к лифтам, навстречу им попался Константин Гаврилович. Очевидно, его кабинет тоже был на этом этаже.

– Привет спасителю, – шутливо сказал он, – осваиваешься? Ну и правильно делаешь. Ты, оказывается, у нас ветеран войны, Афаганистан прошел. Может, плюнешь на это телевидение и пойдешь ко мне заместителем? Ну, шучу, шучу.

Капустин сухо кивнул начальнику службы безопасности. Ему с самого начала не понравился тон Константина Гавриловича, словно приветствующего главного шута при дворе короля. Входя с Женей в лифт, он подумал, что еще успеет поругаться с начальником службы безопасности.

– Мы могли бы спуститься пешком, – сказал он.

Она даже не ответила на его предложение. И первой вышла из лифта, когда тот опустился не на первый этаж, как думал Капустин, а сразу на уровень гаража, где находилась служебная машина нового руководителя канала СТВ. Женя села в машину на заднее сиденье, а Капустин, уже решивший было сесть рядом с ней, вдруг изменил свое решение и, обойдя автомобиль, сел на переднее сиденье «Пежо» рядом с водителем. Тот удивленно оглянулся на своего нового хозяина, но ничего не сказал. Сидевшая позади Капустина пресс-секретарь неслышно усмехнулась, но тоже обошлась без комментариев.

В студии канала СТВ царила обычная сутолока и беспорядок, характерные для любой телекомпании в любой точке земного шара. Компания была небольшая, но мобильная и уже имевшая несколько своих студий. Женя провела Капустина в большой кабинет бывшего директора СТВ – Косенко Максима Сергеевича. Он встретил их на пороге. Это был пожилой человек лет пятидесяти пяти, очень известный журналист, работавший раньше на том самом канале, где и Капустин. Он был среднего роста, с заметным выпирающим брюшком. Седые волосы были всегда взлохмачены, а все его костюмы обладали удивительным свойством казаться мятыми и старыми, даже если он надевал их первый раз в жизни. Увидев Павла, он печально улыбнулся.

– Здравствуй, Павел, я всегда верил в твое будущее.

– Добрый день, Максим Сергеевич, – вежливо поздоровался Капустин, первым протягивая руку. Бывший директор крепко пожал ее, украдкой взглянув на Женю.

– Все-таки пришла по мою душу, – сказал он молодой женщине. Та ничего не сказала, усаживаясь за стол. В приемной у Максима Сергеевича сидела пожилая женщина, которая казалась таким же реликтом, как и он сам. Павел подумал, что и сюда нужно взять молодую девочку, чтобы она успевала выполнять все его поручения. Павел не стал садиться за стол директора, а устроился рядом с Женей.

– Сдадите все дела Павлу Николаевичу, – бесцветным голосом сказала Женя.

Она была одета в темно-серый костюм, и ее очень короткая юбка позволяла видеть немного полноватые, но стройные ноги. Павел подумал, что напрасно Александр Юрьевич запрещает ухаживать за своим пресс-секретарем. Ему, провинциалу, всегда нравились именно такие женщины – сильные и уверенные в себе, с подтянутыми фигурами и умными лицами. От девочек-провинциалок он ничего не получал, да и ничего не хотел, быстро пресытившись легкими победами над провинциальными студентками, влюбленными в известного телеведущего. А вот такие женщины попадались редко. И он уже научился ценить и понимать девиз французов, утверждавших, что женщина похожа на вино, чем старше, тем лучше. Теперь ему уже не нравились зеленые девочки, теперь он старался покорять сердца вот таких, какой была Женя. Но это не очень-то удавалось.

– Все-таки добилась своего, – беззлобно сказал Максим Сергеевич. – А меня куда отправляете?

– Вы же знаете, что Александр Юрьевич предложит вам должность заместителя главного редактора в нашей газете «Двадцать первый век», – сказала Женя, – по-моему, вы все уже обговаривали.

– Только без тебя, – кивнул Косенко, – а у нас ведь ты все решаешь. Кого и куда поставить.

– Сколько времени вам нужно, чтобы сдать свои дела Капустину? – спросила Женя, проигнорировав выпад Косенко.

Капустин, сидевший рядом с ней, невольно еще раз посмотрел на ее ноги. Как странно, что у такой умной женщины такие красивые ноги. Обычно подобные сочетания почти не встречаются, подумал он.

– Один день, – мрачно ответил Максим Сергеевич. – Павел профессиональный журналист, оператором работал, на телевидении уже не первый год. Как-нибудь справится.

– Значит, договорились, – она поднялась со стула, – сдадите дела и приедете к нам в офис. Мы будем вас ждать.

– Зайти прямо к тебе или сначала к Якову Абрамовичу? – спросил Косенко.

– Как вам угодно. А вы, Павел Николаевич, – посмотрела наконец она на Капустина, – когда закончите все свои дела, позвоните Якову Абрамовичу. Он должен сюда приехать и поговорить с вами.

– Будет давать указания, – хмыкнул Косенко.

– Он объяснит вам политику нашего канала, – спокойно заметила Женя. – До свидания.

Она вышла, даже не взглянув на Косенко. Очевидно, его грубости ее не трогали. Когда дверь за ней закрылась, Косенко покачал головой.

– Вот стерва… Ты ее опасайся. Она у нас главный «шептун». Знаешь, что это такое?

– Нет, – улыбнулся Капустин.

– Еще узнаешь. Здесь везде свои «шептуны». Хозяин хочет знать все и обо всех. В общем, пойдем со мной, я тебе все покажу. А эту дамочку лучше не раздражай. Я несколько раз с ней крупно поспорил, и теперь ты у меня принимаешь дела, а не я у тебя. Это правда, что ты спас Александра Юрьевича от убийцы?

– Неправда, – отрезал Капустин. Он почувствовал, что Хозяину не понравится, если он будет болтать об этом на каждом углу.

– Ну-ну, – кивнул Косенко, – как знаешь. Значит, не ты его спасал?

Он встал и пошел к дверям, уже не оборачиваясь и не ожидая Капустина. На осмотр всего комплекса и объяснения Косенко ушло около двух часов. Затем они снова вернулись в кабинет, где пожилая женщина-секретарь уже приготовила для них крепкий кофе.

– В общем, не маленький и во всем сам разберешься, – сказал Косенко, – а на прощание я тебе дам три совета. Хочешь, прими их, а не хочешь, не принимай. Совет первый – не высовывайся. Ты теперь продюсер канала, его директор. Не обязательно тебе мелькать каждый раз на телеэкране. Ты уж лучше сразу выбери, что тебе больше нравится. Твои выступления или твоя работа. У нас ведь не любят очень популярных. Совет второй – определи, что для тебя главное. Если совесть, то поступай всегда по совести. Если деньги, то по ситуации, чтобы всегда быть в прибыли. Если что-то другое, то по обстоятельствам. В общем, определи приоритеты и не меняй их в ходе игры. Иначе не сможешь продержаться, сразу вылетишь отсюда.

Он замолчал. Потом, отпив кофе, негромко сказал:

– И, наконец, совет третий. Ты теперь не просто Павел Капустин. И не просто популярный ведущий или продюсер канала СТВ. Ты теперь человек команды Александра Юрьевича. Значит, должен играть в команде. Нельзя во время игры симулировать рвение, а самому помогать другой команде забивать гол в собственные ворота. Так не бывает. Симулянта быстро вычислят. Раз вышел на поле в составе команды, должен играть изо всех сил. И только за свою команду. Ты меня понял?

– Кажется, да. Но я и собираюсь играть за команду Александра Юрьевича.

– Ничего ты не понял, – махнул рукой Косенко, – но советы мои все равно запомни. И не спорь с этой Женей. Она у нас главный кадровик. Яков Абрамович только озвучивает ее мысли. Они начинали с Хозяином еще тогда, когда ничего не было. Ни «Кванта», ни СТВ, ни газет и журналов, ничего. Поэтому он ей верит больше всех. Будь с ней очень осторожен. Она все замечает и ничего не забывает.

– Хорошо, – улыбнулся Павел, – вчера я попытался к ней приставать. Надеюсь, это она тоже запомнит.

– У вас в голове только бабы, – улыбнулся Максим Сергеевич. – Впрочем, молодость – это прекрасно. Я сам иногда жалею, что нынешнее время пришлось на мою старость. Если бы я был молодым, какие дикие проекты я мог бы еще осуществить. Но, видно, уж не судьба.

Он тяжело поднялся, пошел к сейфу, открыл ключом железную дверцу, достал несколько документов, рассовал их по карманам. Потом подозвал к себе Капустина. Показал на несколько пачек долларов, лежавших в сейфе:

– Здесь сорок тысяч долларов. Так сказать, НЗ. На всякий случай. Пиши расписку, что ты их у меня принял.

– Какие сорок тысяч? Откуда? Для чего?

– Пиши расписку, – повторил Косенко, – потом тебе расскажут, для чего они нужны. Здесь многие вещи проходят за наличный расчет, минуя кассу и бухгалтеров. Теперь ты сам будешь и кассиром, и бухгалтером.

– Откуда эти деньги? – нахмурился Капустин.

– Не будь дурачком, Павел. Ты ведь давно на телевидении. Или ты думаешь, что за рекламу платят только на счет компании. А кто будет платить тогда налоги? И какие налоги в таком случае нужно платить? Считай деньги и пиши расписку. Теперь ты у нас будешь отвечать за все.

– Я не знаю, откуда эти деньги, и ничего писать не буду, – твердо сказал Капустин.

– Не хочешь и не надо, – вдруг неожиданно легко согласился Максим Сергеевич, – ты только их пересчитай, и все. А я поеду и расскажу, что передал деньги тебе.

– Кому расскажешь?

– Кому надо, тому и расскажу. Теперь у тебя будет двойная бухгалтерия. Одна по документам, другая по твоему сейфу. И совмещать их нельзя ни в коем случае. Это разные статьи дохода. И не смотри на меня такими большими глазами. Ты ведь все прекрасно понимаешь. У нас на первом канале тоже все берут деньги за любую передачу. Иначе не получается.

Павел вздохнул. Он теперь понял наконец, что именно это за деньги. И, не прикасаясь к ним, повернулся к Косенко:

– Какую расписку вам дать?

Когда расписка была написана и он отдал ее Косенко, тот, сунув в карман бумажку, с удовлетворением сказал:

– Я думал, ты не захочешь писать. Ну ничего, все равно расписка не попадет в чужие руки. Спасибо тебе, Павел, и до свидания.

Он крепко пожал руку своему преемнику и, уже выходя из комнаты, добавил, чуть улыбнувшись:

– А насчет спасения я ведь все знаю. Там моя племянница работает у Александра Юрьевича. Зиной зовут. Она мне все и рассказала. Ну, будь здоров.

Он вышел из комнаты, оставив Павла наедине с открытой дверцей сейфа, где виднелись тугие пачки долларов.

Глава 9

Вечером Дронго подъехал к дому, где жил Сергей Монастырев. Дом стоял на Татарской улице. Это был старый московский дом, построенный еще до бума пятидесятых годов. Первое, что бросалось в глаза на улице, так это объявление, протянувшееся через всю улицу, сообщающее о продаже невероятного пентхауса в два этажа. Дронго представил, как должна была раздражать подобная реклама пенсионеров, не получавших месяцами пенсии.

Он вошел в дом и, верный своей привычке, поднялся на восьмой этаж, не вызывая лифта. На нужном ему этаже на дверях не было табличек с номерами квартир, и поэтому он позвонил в находившуюся слева от лестницы дверь. Через минуту там послышался испуганный старческий голос:

– Что вам нужно?

– Я ищу квартиру Монастырева, – громко сказал Дронго, – вы не знаете, где он живет?

– Ничего не знаю и вам дверь не открою, – сказала глуховатая старушка, отходя от двери.

Он понял, что звонить еще раз бесполезно, и позвонил во вторую квартиру. Здесь никто не ответил. Он позвонил еще раз, но за дверью по-прежнему царила тишина. Чувствуя, что его визит срывается, он с досады позвонил в третью квартиру. За дверью послышались шаги, и на пороге возник длинный, словно кривая оглобля, чуть сутулый, с маленьким, абсолютно гладким черепом человек. Он был в красной рубашке и в джинсах. Открыв дверь, он удивленно смотрел на Дронго. У его ног застыла кошка.

– Кто вам нужен? – спросил хозяин квартиры.

– Я ищу квартиру Монастыревых, – объяснил Дронго.

– А почему вы говорите обо мне во множественном числе? – поинтересовался Монастырев. – Я еще не женат. И в квартире живу один, если не считать Мурки.

– Извините, я вас не узнал. Вы Сергей Монастырев?

– Кажется, да. А кто вы такой, позвольте узнать?

– Я приехал от Киры Леонидовны.

– От Кирочки, – встрепенулся Монастырев, ногой отодвигая кошку, – заходите, пожалуйста.

Дронго зашел в квартиру. В нос ударил довольно сильный и неприятный запах. Монастырев извиняясь пробормотал:

– Я пытаюсь что-то приготовить. Вы не пробовали мясо по-бургундски?

– Кажется, вы жарите голландский сыр, – засмеялся Дронго. – Я очень люблю мясо по-бургундски, но, по-моему, вы его готовите не совсем правильно. Или продукты не совсем свежие.

– Скорее второе, – смутился Монастырев, – сыр был старый и засохший, а мясо, по-моему, пыталась стащить Мурка. У меня не работает холодильник, и мясо лежало на балконе. Вы думаете, оно испортилось? Вообще-то сейчас довольно теплая погода. Вы проходите в комнату, а я сейчас выключу газ, чтобы мясо не подгорело.

Дронго прошел в комнату. Квартира Монастырева состояла из двух комнат и длинного коридора с небольшой кухней и совмещенным санузлом. Одного взгляда на кавардак, творившийся в квартире Монастырева, хватало, чтобы понять: здесь живет убежденный холостяк, не обремененный присутствием женщин. На полу стояли картины, подаренные художниками, среди которых встречались достаточно известные имена. Неплохая мебель, купленная, очевидно, несколько лет назад, была покрыта пылью, а журнальный столик поцарапан и прожжен сразу в нескольких местах.

Монастырев появился в комнате вместе с кошкой, которая по-прежнему вертелась у его ног. Он довольно бесцеремонно оттолкнул ее и сел в кресло, приглашая в другое своего гостя.

– У меня нет ничего выпить, – развел руками Монастырев, – хотя нет, осталось пиво. Вы хотите пива? Я держу его в ванной, чтобы оно немного остудилось.

– Нет, спасибо, не хочу.

– Так зачем вас прислала Кирочка? Наверно, из-за картины Гладилина? Ну я же обещал ей, что продам эту картину, пусть она не беспокоится.

– Нет, нет, совсем не из-за картины. Она просто представила вас как одного из самых близких друзей покойного Алексея Миронова.

– Лешки… Конечно, он был моим другом, – кивнул Монастырев, поправляя очки. Потом вдруг испытующе посмотрел на грузную фигуру Дронго, на его широкие плечи, развитый торс и уточнил: – Вы, очевидно, из милиции?

– Почему – очевидно?

– Бедным Лешкой интересуются только представители нашей доблестной милиции и журналисты. Но для вторых он уже не интересен. Прошло два года после его смерти, и они забыли о нем, как это бывает обычно. А вот милиция и прокуратура не забывают. Иногда даже делают вид, что все еще ищут убийц Алексея.

– Вы не очень любите милицию, – усмехнулся Дронго.

– А за что вас любить? У моей соседки и ее мужа был старенький «жигуль» пятой модели. Он такой старый, что на него даже мухи садиться не решаются, боятся, что он развалится под ними. Несколько дней назад они поехали в аэропорт «Шереметьево», провожали сына. И что вы думаете? Когда вернулись на стоянку, то увидели, что кто-то успел похозяйничать в машине, украв единственную ценность – магнитофон с вложенной в него кассетой. Вырвали с корнем. Им не магнитофона было жалко, а кассеты. Там были записаны голоса их внуков, которые теперь вместе с сыном живут в другом государстве, в Средней Азии. А они остались здесь. И сын со своей семьей не может к ним приехать погостить. Он и на эту поездку собирал деньги три года. И подарил родителям на память кассету с записью голосов их внуков. Вор, конечно, кассету выбросит, зачем она ему. А милиция нахально заявила, что найти воров в Москве сейчас невозможно. Еще сказали, чтобы мои соседи радовались тому, что у них такая старая машина. Говорят, в Москве сейчас нельзя ездить на новом автомобиле. Воруют в первую же ночь покупки. Уводят даже с охраняемых стоянок и из гаражей. А вы хотите, чтобы вас еще любили?

– Я не из милиции, – улыбнулся Дронго.

– Пардон. Все сказанное относится и к прокуратуре. Чиновников я не люблю еще больше. С милиции взять нечего. Там все дуболомы, а у вас в прокуратуре хотя бы университеты и институты кончают. И для чего? Чтобы потом людей мучить.

– Это ко мне тоже не относится. Я не из прокуратуры.

– Неужели вы из ФСБ?

– Нет, я просто частный эксперт, который собирает некоторые материалы о покойном Алексее Миронове, вашем друге.

– И Кира дала вам мой адрес? – с удивлением спросил Монастырев.

– Она сказала, что вы и Аркадий были самыми близкими друзьями покойного. А адрес я нашел сам.

– Вообще-то правильно. Мы очень дружили. Странно, что она так сказала.

– Почему странно?

– Посмотрите вокруг, – засмеялся Монастырев, обводя рукой окружающее пространство и царивший в нем хаос, – как вы считаете – может приличная женщина пустить обладателя такой квартиры к себе в дом? Мы редко ходили к Миронову. Кирочка изумительная женщина, но она слишком хорошая хозяйка и достаточно известный дизайнер, чтобы долго терпеть в своей квартире такие грязные пятна, как мы с Аркадием.

– Она вас не любила?

– Упаси Господь, просто она считала, что мы не совсем соответствуем тому имиджу, который она пыталась «напялить» на Алексея. Он ведь был очень хорошим журналистом, настоящим мастером своего дела. Мы вместе начинали несколько лет назад. Но ей всегда казалось, что наша дружба – это нечто неосязаемое. Мы не были ни дипломатами, ни министрами, ни советниками, ни даже миллионерами. Нас нельзя было пригласить на великосветский коктейль или в какое-нибудь иностранное посольство на прием. Мы были людьми без определенных занятий. Поэтому она не очень нас жаловала, но, как умный человек, понимала, что Алексею нужно иногда пообщаться с нами для души, а не для показухи. Вы не обращали внимания, что очень часто друзей выбирают для показухи? И чем выше человек, тем выше у него должны быть друзья. Хотя на самом деле это такая глупость. Если ты президент, то у тебя должен быть друг не король соседней страны или премьер другого государства, а слесарь с соседней улицы, с которым ты вместе учился в школе. Вот тогда ты действительно Человек, независимый человек. Но президенты предпочитают королей, премьеры любят канцлеров, министры – послов, а журналисты – всю эту великосветскую свору, без которой они уже не могут. Но Алексей был не такой. Он мог надеть смокинг и поехать к послу на прием. А мог напялить куртку и отправиться с нами на пикник, чтобы нализаться до такой степени, когда мы уже не знали, куда делись его куртка или мои очки.

– Вы были близкими друзьями?

– В этом смысле да. Мы были его настоящими друзьями. Знаете, ведь Аркаша так плакал на его похоронах, как будто потерял брата. Да и я тоже всплакнул. Все-таки Леша был потрясающим человеком. А зачем вам все это нужно? Хотите выпустить книгу с громким названием «Кто убил Алексея Миронова»? И покопаться в его грязном белье? Или будете рассказывать о его большом жизненном пути, множа ту слащавую мерзость, которая так часто встречается на наших книжных прилавках?

– Нет, мне просто хочется понять – какой он был человек. А понять человека – это постичь сокровенный смысл его поступков. Так говорили древние.

– Это верно. Но для чего вам все это нужно?

Кошка попыталась влезть на колени Монастырева, и тот не стал ее прогонять. Она улеглась в привычно блаженной позе, замерев от восторга, когда рука хозяина начала поглаживать ей спину.

– А разве вам не интересно знать, кто именно его убил?

– Нет, – вдруг сказал Монастырев, – совсем не интересно. В первые месяцы после его смерти я, как и все, горел праведным гневом, считая, что прокуроры и следователи довольно быстро найдут организаторов и исполнителей убийства. По телевидению несколько раз передавали, что дело поручено лучшим специалистам и находится под контролем самого Президента. И чем все это кончилось? Пшик, и ничего. Просто выпустили пар, исписали тонны бумаги, поплакали на могиле Миронова и все. Все. Никаких результатов за два года. Мы просто все перегорели за это время. Сейчас нам уже ничего не надо. Леша давно лежит в земле, он успокоился, его оттуда не вернешь. А мы остались здесь, и нам нужно здесь жить. Жить со всеми мерзостями, которые нас окружают, со всеми нашими недостатками. Какая разница, какой именно подлец отдал приказ о смерти Леши? Миронову мы не поможем, на подлеца все равно не выйдем. А если даже и выйдем на него каким-нибудь чудом, то дотронуться до этого подлеца и пальцем не посмеем. Ведь ясно, что приказ об убийстве отдавался на очень высоком уровне. На таком уровне, где могут контролировать и ход следствия, и показания свидетелей. А раз так, то не нужно себя обманывать. Мы никогда и ничего не узнаем.

– Вы пессимист, – заметил Дронго.

– Я как раз оптимист. Я надеюсь, что организатор убийства рано или поздно все равно захмелеет от собственной безнаказанности. Я надеюсь, что этот человек будет наглеть еще больше. Раз ему удалось убийство такого журналиста, то он на этом не остановится. А это и будет началом его конца. За Лешу Миронова ему все равно ничего не сделают. Но когда он снова захочет нарушить правила игры и заденет чьи-то интересы, вот тогда ему оторвут яйца, и мы ничего все равно не узнаем. Но оторвут обязательно, и в этом смысле я оптимист. Может, вы все-таки хотите пива?

– А кто, по-вашему, мог хотеть его смерти?

– Вы хотите знать мою точку зрения? Тысячи людей. Те, кому он перешел дорогу. Те, кого он раздражал своим талантом. Те, кто не мог простить ему удачи. Он был удачлив во всем. В делах, в работе, с женщинами. А этого обычно не прощают. Но убили его, конечно, не завистники. Завистники бывают обычно людьми мелкими и пакостными. В этом смысле я с Пушкиным вполне согласен. Если бы Сальери был только завистником, он бы никогда не смог убить Моцарта. Просто не хватило бы духу. Он бы воровал его ноты, пакостил на репетициях, рассказывал бы о нем всевозможные сплетни и гадости. Но у Пушкина Сальери убивает Моцарта. И он показывает нам такого Сальери. Талантливого музыканта, осознающего гений Моцарта и оттого еще более страшного. Сальери не просто завистник. Он воплощение зла. Только сильный человек может замахнуться на гения. Я не знаю, какими были Дантес или Мартынов, но, судя по всему, не совсем теми дурачками, которыми их потом сделала наша либеральная пресса. Наверняка это были сильные люди.

– Я читал о Сальери, что он не совершал никакого убийства, – заметил Дронго, – все это выдумки писателей и поэтов.

– В каждом вымысле есть доля правды, – резонно заметил Монастырев, – поэтому в завистника я не верю. И в женщину не верю. У него было много женщин, это правда. Но сейчас из-за бабы не убивают, просто времена не те. Власти у него особенной не было. Значит, только одна причина – деньги. Убивают всегда из-за больших денег. Это знают и прокуроры, и следователи, и журналисты, и мы с вами. Остается только прикинуть, кому мог перейти дорогу Миронов со своими планами реорганизации телевизионного канала. И фамилий будет не так много. Три-четыре, может, пять, не больше. Разве трудно вычислить после этого убийцу? Но если такую элементарную вещь понимает даже такой дилетант, как я, почему это не делают те, кто обязан искать убийц? Значит, они этого просто не хотят. Или не могут. Или могут, но им не дают. В любом случае ответ будет неприятным.

– И вы можете назвать эти фамилии?

Монастырев перестал гладить кошку, осторожно поставил ее на пол. Потом выпрямился и сказал:

– Конечно, нет. Кому надо, тот знает. А кто не знает, тот и не должен знать. Я ведь понимаю, что мне просто отрежут язык, если я начну болтать о подобном у нас на телевидении. Только в отличие от Леши Миронова мне не устроят пышных похорон. И Президент не возьмет под личный контроль расследование моего убийства. И похоронят меня где-нибудь за городом. И никто про меня даже не вспомнит. Вот разве что Мурка, – он наклонился и снова почесал кошку, потом продолжал: – Хотя все равно ничего не меняется, берет он его под свой контроль или не берет. Главное, что все знают, кто убийца. Все понимают. И все молчат. Это правила игры. Раньше играли в партию, когда все знали, что все решает секретарь райкома, но предпочитали играть в голосование, выборность, отчетность и тому подобную дребедень. А сейчас все знают, кто убийца и кому было выгодно убийство Миронова, но все предпочитают молчать. Это новые правила игры. Раньше ты рисковал партийным билетом, сейчас собственной жизнью. Подумайте, что страшнее.

– Вы ничего не хотите мне рассказать?

– Не хочу. Я не верю.

– Мне?

– И вам тоже. После смерти Алексея я не верю никому и ничему в этом государстве. Мы живем в бандитском государстве, у которого свои законы и свои правила. А наше телевидение всего лишь зеркало этого государства. Помните пословицу «на зеркало нече пенять, коли…»? А у нас не просто кривая рожа. У нас отвратительная ухмылка вампиров, кровососов, вурдалаков. Которых вы никогда не увидите на нашем телевидении. Зеркало не показывает вампиров, оно отражает все, не показывая оборотней. Это старая легенда, согласно которой в зеркале вампиры не отражаются. Поэтому мы видим каждый день по нашему телевидению только несчастные жертвы, только укушенных ими людей, только их кровь. А сами вампиры в зеркале не отражаются. Это невозможно. Иначе придется разбить зеркало и заказать новое.

– Я подумаю над вашими словами, – строго сказал Дронго.

– Подумайте. И примите мой совет, бросьте вы заниматься этим делом. Я был другом Миронова, я любил его. Но сегодня я вам говорю – бросьте вы все это дело. Не нужно геройствовать. Вы все равно ничего не добьетесь. В лучшем случае вы просто будете биться головой о стенку, в худшем – вашего трупа никогда и нигде не найдут. Какой из вариантов вас устраивает больше?

– Ни один. Я найду убийцу, – твердо пообещал Дронго.

– В таком случае желаю вам удачи, – иронически хмыкнул Монастырев, – оказывается, в нашей стране есть еще люди, желающие поиграть в героев. В любом случае желаю вам успеха и прошу на меня не рассчитывать.

– Это я уже понял, – кивнул Дронго. – Мне кажется, что вы не совсем правы. Если каждый будет вести себя как страус, пряча голову в песок, то рано или поздно нас всех просто перестреляют. По-моему, гораздо рациональнее все-таки сражаться, даже не имея шансов на успех. Сто даже проигранных сражений – это уже сто затраченных усилий ваших врагов. Значит, они становятся в сто раз слабее, каждый раз преодолевая известное сопротивление. Вам не кажется, что так будет правильнее?

Монастырев молчал. Дронго поднялся, кивнул хозяину квартиры и показал на невключенный телевизор.

– Своей позицией вы только помогаете вампирам оставаться невидимыми. Я вспомнил интересную историю, которую услышал в Дании. Во время второй мировой войны фашистская Германия оккупировала маленькую Данию, и обосновавшиеся в Копенгагене оккупанты издали приказ, согласно которому все евреи должны были с определенного числа нашить на одежду звезды Давида, чтобы отличаться от обычных граждан. Так вот, в назначенный день первым с такой звездой появился король Дании. А за ним все остальные горожане. И фашисты вынуждены были отступить. Вам не кажется, что иногда следует поступать по-королевски?

И не дожидаясь ответа на свой вопрос, он пошел к двери. Когда за ним захлопнулась дверь, Монастырев вздрогнул. Кошка жалобно мяукнула, и он задумчиво посмотрел на нее.