Текст книги "Caged Hearts (СИ)"

Автор книги: Человек Страшный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Нет! Ничего подобного! У меня проблемы с сердцем. Аритмия.

Я произнёс это. Скорее, конечно, выпалил, но всё же сказал вслух. То самое слово, которое сам избегал применять едва ли не с того самого момента, как впервые понял, что его относят ко мне.

Девушка скривила губки и сердито на меня посмотрела, будучи явно очень расстроенной.

– Как скучно. Проблема в штанах была бы куда более позорной.

Что это за реакция? Я едва не оскорбился, но был слишком шокирован для этого и не слишком хорошо понимал, чего она от меня хотела.

– Извини, что подвёл, – сказал я, возможно, несколько более ядовито, чем было бы прилично.

– Я тебя прощаю. Просто я коллекционирую людей, и иметь человека с ... ну, знаешь, такой проблемой, было бы очень здорово, – голос девушки приобрёл мечтательные нотки.

– Коллекционируешь людей? – повторил я следом за ней.

– Людей с разными проблемами, – невозмутимо уточнила Рин.

– Так ты что, просто... типа, ходишь и спрашиваешь у них, что с ними не так? – выпалил я самое дикое предположение, которое только могло приди мне на ум в тот момент и, как выяснилось, угадал.

– Именно так, – согласилась Рин.

– Понятно.

Говорить было больше не о чем, и Рин возобновила обед, а я продолжал думать над тем, что она сказала. Я впервые рассказал кому-то о своём недуге. Все остальные либо уже знали, либо слышали об этом от кого-то ещё. Или же им до настоящего момента необязательно было знать об этом, как и всем прочим ученикам этой школы.

Мне следует об этом упоминать при знакомстве? От меня этого ожидают? "Привет, меня зовут Хисао. У меня серьёзные проблемы с сердцем". Так мне теперь представляться людям? Как будто наши болезни характеризуют нас. Что за мерзкая идея? Или, может быть, у этой Тэдзуки просто странный интерес к подобным вещам?

Когда я пошёл в конец кабинета за вещами из Мишиного списка, мне представился шанс понаблюдать за Рин краем глаза. У неё были светло-каштановые, почти рыжие, коротко стриженые волосы. Без рук с длинными волосами было бы, наверно, трудно управиться. Из-за мужской школьной формы и отсутствия рук она выглядела очень худой, почти тощей. Она не отличалась особой привлекательность, выделяясь разве только темно-зелёными глазами, которыми она беспрестанно моргала из-под короткой чёлки даже когда ела. Из-за теней и расстояния создавалось такое впечатление, что они вообще не отражали свет, а, наоборот, поглощали его полностью, как глубокие колодцы. Движения её ног были столь же ловки, как и движения рук обычных людей, однако, когда ты смотришь на это, тебе может стать не по себе, особенно когда ногами едят. Во всяком случае, я себя почувствовал немного неловко. Я старался не думать о слове "неестественный", но уже поздно, да?

Я продолжал шарить по ящикам и полкам, но со временем молчание стало слишком неудобным, поэтому я попробовал разговорить эту странную девушку.

– Ты всегда ешь одна и так поздно? Или сюда заходят случайные посетители?

– Посетители... – Тэдзука задумалась. – Наверное, ты – мой первый случайный посетитель. Но я не всегда ем одна. Иногда я ем с определённым человеком на крыше, если она не носится где-нибудь.

– Носится? – я невольно потёр грудь, вспомнив вчерашнее столкновение. Стоп, это получается. Вчера я столкнулся с её подругой или бегающих по коридорам девушек две и, следовательно, опасность для меня возрастает вдвое?

– Она увлекается спортом, – уточнила Рин.

– Аа. – это всё, что пришло мне в голову в качестве ответа.

Мы снова погрузились в молчание, пока Рин доедала остатки своего обеда. Я посмотрел на свою поклажу, сверяясь с Мишиным списком. Похоже, я достал всё, за исключением фанеры.

– Эм... ну, думаю, я всё нашёл, – пробормотал я.

– Молодец. Можешь идти, я не возражаю, – улыбнулась Рин. -Я всё равно собиралась вздремнуть. Тебе ведь нужно делать с этими вещами то, что собирался? Или, – теперь в её голосе звучало искреннее любопытство, – может быть, тебе нравится наблюдать за спящими девушками?

– Ээ... – Я не был уверен, как это следует понимать, но Рин выглядела серьёзной. – Даже если бы и нравилось, думаю, мне пора. Ещё... Ещё увидимся, Тэдзука.

– Можешь звать меня Рин. Думаю, на данном этапе наших отношений я могу тебе такое позволить, великодушно разрешила девушка.

Я уже собирался уйти, но поддался внезапно нахлынувшему на меня желанию сказать что-то ещё. Хотя бы отплатить ей тем же.

– Хорошо, тогда я – Хисао.

– Тогда да, – согласилась девушка.

Рин смотрела на меня прямо в упор, но угрожающего чувства, которое обычно бывает в таких ситуациях, не возникало. Будто она на меня вовсе и не смотрела. Она пару раз моргнула, и я не смог понять, почему между нами внезапно повисла пауза.

– До встречи, Хисао.

Кажется, на её лице мелькнула тень улыбки.

Я тихо попятился вон из комнаты. Закрыв перед лицом дверь, я прошептал:

– Какая загадочная девушка...

Из класса приглушённо, нараспев послышалось:

– А я слышала!

Блин! Это я громко шептал или у неё слух острый?

– Что она слышала? – раздался у меня за спиной голос Миши

Я вздрогнул от неожиданного появления одноклассницы, чьего приближения я не услышал, несмотря на тишину, царившую в коридоре. Каким-то образом она подобралась ко мне на расстояние прыжка, не издав ни звука. Аж мурашки от неё по коже. На мгновение я вспомнил про сумасбродную теорию Кэндзи о всемирном тайном обществе феминисток, но тут же отбросил эту мысль подальше. Сидзунэ, стоящая чуть поодаль от Миши, выглядела отчуждённо, поскольку не могла услышать замечания, привлёкшего внимания Миши, но Миша явно была возбуждена.

А что они тут делают? Я думал, что они будут ждать меня в кабинете Школьного совета?

– Нет, постой, важнее, кто там? Сегодня в кружке нет занятий, – Миша попыталась с любопытством выглянуть из-за меня, несмотря на то, что закрытая дверь всё равно не дала бы ей ничего увидеть.

– Что вы здесь делаете?

– Тебя так долго не было, что нам пришлось прийти и проверить, что случилось. Нехорошо, Хиттян. – Она погрозила мне пальцем. – Я нашла фанеру, но остального до сих пор не хватает, потому что ты – копуша.

Миша картинно надула губки.

– А, прости. Э... я всё нашёл, как раз собирался принести.

– Думаю, ты нас малость подвёл, Хиттян! – огорчённо сообщила мне розововолосая. – Интересно, кто это там с тобой был...

Миша что-то быстро сказала Сидзунэ, пару раз указав на своё ухо. Сидзунэ тут же протиснулась мимо меня к двери и распахнула её. Я мог только представить тот шок, который она сейчас испытает. С её трудолюбием и жизненными принципами ей не под силу было вынести дерзость, с которой некто осмелился портить школьно имущество, используя его в качестве поверхности для сна.

И действительно, она смотрела на Рин, застыв на месте, и только её плечи едва заметно дрожали, как мне показалось из-за подавляемой ярости. Вместо того чтобы взорваться, Сидзунэ, сделав несколько глубоких вздохов, поправив очки и с шумом захлопнув дверь, принялась неистово жестикулировать Мише. Может быть, она и взорвалась, только я этого не понял. На меня она тоже бросила тяжёлый взгляд, будто я был каким-то образов виноват в том, что Рин спит на одном из столов. Надеюсь, у неё не возникло никаких сомнительных идей насчёт причин моей задержки. А то с этой парочки станется...

– Эй, – Голос Рин донёсся из-за закрытой двери, и через пару мгновений я понял, что для неё может быть проблематично открыть её. Я открыл дверь, Рин стояла прямо за ней и глядела на нас полузаинтересованно-полусонно.

– Привет.

Появление Тэдзуки нисколько не успокоило председателя Школьного совета.

– Тэдзука-сан, что это вы вытворяете? У вас нет абсолютно никакого права использовать школьное имущество для таких... ээ, постыдных? Занятий! – возмущённо озвучила Миша.

– Как внезапно народу-то прибыло. Не знала, что я так популярна, – Рин смотрела на нас с нескрываемым интересом.

Сложно сказать, была довольна она таким поворотом событий или нет. Во всяком случае, она игнорировала выговор Сидзунэ/Миши чуть более, чем полностью, так что им ничего не оставалось, кроме как оставить эту тему.

Сидзунэ постучала Мишу по плечу, указала ей на Рин и сделала несколько быстрых жестов.

– Неважно, насколько вы популярны, пожалуйста, больше так не делайте, – послушно повторила Миша. – Кстати, как продвигается ваш проект? К фестивалю всё будет готово?

Невзирая на давление, оказываемое ледяным взглядом Сидзунэ, Рин смотрела на них вполне непринуждённо и вообще безучастно.

– Я тоже постоянно над этим размышляю, – протянула Рин.

У меня создалось такое впечатление, что Тэдзука совершенно не помнила о существовании вышеупомянутого проекта, пока ей не напомнили.

– И? – поторопила её Миша

– Задумаюсь над этим серьёзнее.

Когда Сидзунэ получила ответ Рин от Миши, то неудовлетворённо нахмурилась и сделала несколько резких жестов.

– Тэдзука-сан, пожалуйста, попытайтесь подойти к этому ответственнее. Будет катастрофой, если стена будет выглядеть так, будто кто-то швырнул в неё свой обед.

Стена? Какая ещё стена? С этим связан проект Рин?

Рин утвердительно кивнула:.

– Обязательно задумаюсь серьёзнее.

Миша в ответ хихикнула, но Сидзунэ и не подумала этого делать даже после перевода. Она только покачала головой, забрала у меня материалы и ушла в сопровождении Миши. Да, серьёзный человек Хакамити. Иногда даже чересчур серьёзный, как мне кажется.

Рин задумчиво хмурилась, наблюдая за удаляющимся дуэтом Школьного совета.

– Как грубо. Однако это правда. Мне надо закончить проект до выходных. Если не закончу, последствия будут печальными. Конец того мира, который мы знаем. Как конец недели, только ещё печальнее. Гора-аздо печальнее. Наверное, отложу свой сон. На необозримое будущее.

Я уже собрался спросить, над каким проектом она работает и что за апокалипсические последствия грозят не только ей, но и целому миру, но она успела уйти обратно в кабинет. Заинтригованный, я последовал за девушкой.

– Не мог бы ты мне помочь, раз ничем не занят? Банка с краской не влезает в мою сумку, но она мне нужна, – она легонько пнула огромную банку краски, лежащую на полу рядом со столом, на котором она сидела и спала. Та в ответ издала глухой звон.

Будучи джентльменом, я, естественно, поднял её. Тяжёлая. Килограмм пять будет, не меньше, а то и все восемь.

– Да, конечно. Куда её нужно отнести?

– В другое место, – равнодушно сообщила Рин.

С этими словами она вышла в коридор, и мы с банкой последовали за ней, поскольку особого выбора у нас не было. Теперь, когда Сидзунэ и Миша ушли, коридор был тих и пуст, и мы тоже направились к лестнице на другом его конце.

Каждые десять, или пятнадцать, или двадцать шагов мне приходилось перекладывать банку из одной руки в другую, потому что её тонкая дужка больно врезалась мне в ладонь. Ну, хоть руки благодаря этому меньше уставали.

Рин шла передо мной неровной походкой, под которую было трудно подстроиться, или, может быть, это я шёл странно из-за лишнего веса. Казалось, что кто-то из нас постоянно шёл то ли слишком медленно, то ли слишком быстро, и я не мог понять, кто именно.

Через два лестничных пролёта откуда ни возьмись, появилась проблема в виде фельдшера с его лисьей ухмылкой.

– О, Накай, какое совпадение! И Тэдзука, конечно, – приветствовал нас Судзуки-сан.

Он любезно кивнул Рин, которая не ответила на его приветствие, и повернулся ко мне, потому что явно хотел поговорить именно со мной.

– Я кое-что забыл упомянуть в понедельник.

Я кивнул в свою очередь и невозмутимо ждал его слов, потому что мне и в голову не приходило, чего бы он мог там забыть. Однако врезающаяся всё глубже в кожу дужка также не добавляла мне энтузиазма и позитива.

– Насчёт твоих лекарств. Поскольку ты перешёл на них не так давно, могут быть неожиданные побочные эффекты, в зависимости от которых нужно будет подкорректировать дозы или даже сменить лекарство. Я буду регулярно брать у тебя анализы, но я хочу, чтобы ты сообщал мне об отклонениях в твоём состоянии, – если ты понимаешь, о чём я. Тошнота, головная боль – что угодно. Приходи на приём, если что-нибудь случится, – предупредил меня фельдшер. Выглядел в этот момент он серьёзно.

– Хорошо, – согласился я.

– Так как дела? Всё в порядке?

Я сдался и опустил банку на пол, прежде чем ответить. Видимо, это займёт больше времени, чем могли бы выдержать мои бицепсы.

Я собирался ответить общей фразой, но осознал, как часто я делал это в последнее время. Другие люди у меня тоже об этом спрашивали. Учителя и ученики, мои родители, посетители, медсёстры и врачи в больнице – все казались обеспокоенными этим вопросом. Это было совершенно естественно для больницы, но для школы – как-то не очень. Но эта школа являлась исключением. Она была невелика, и отношения между учениками и преподавателями здесь были очень близкими. Во всяком случае, такое у меня возникло чувство. И в такую школу ученики переводились нечасто. От этой мысли у меня по спине побежали мурашки, но я всё равно дал стандартный ответ.

– Это замечательно. И ещё кое-что. Мои источники сообщили, что ты не был ни на школьном стадионе, ни в бассейне, так что я хочу поинтересоваться, выполняешь ли ты упражнения, которые я рекомендовал? – строго уточнил Судзуки-сан.

Конечно, нет, но такая постановка вопроса вызвала у меня ощущение, что я должен был с самого первого дня прямо-таки надрываться на беговых дорожках. Я этого не делал даже будучи... хм... неосведомлённым о своём состоянии, а уж теперь...

– У вас есть шпионы? – подозрительно уточнил я, надеясь увести нашу беседу куда-нибудь в иное русло.

– Не совсем. Просто я со многими знаком, – усмехнулся фельдшер. – Но у нас другая тема разговора, не пытайся от неё увильнуть.

Эх, не прокатило...

– Ну, я вот как раз выполнял импровизированные упражнения – подъём тяжестей, – я несколько раз поднял и опустил банку, изображая жалкую пародию на культуриста, хоть она и врезалась болезненно мне в руку. Глупая ухмылка исчезла на секунду с его лица, а потом, как ни в чём ни бывало, вернулась на место.

– Тэдзука, позволь, мы с ним наедине поговорим?

Фельдшер схватил меня за плечо и, не дожидаясь разрешения Рин, в котором он и не нуждался, потащил меня в сторону.

– Когда я говорил тебе про упражнения, я не шутил. Я понимаю, что это только твоя первая неделя, но, пожалуйста, не умаляй их значимости. Привычки трудно сформировать, поэтому я так настойчиво этого от тебя требую. Чем больше ты будешь увиливать и откладывать, тем труднее потом придётся. И так со всем, например, с диетой. Можешь пообещать мне, впредь относиться к этому серьёзнее?

– Да, я обещаю. Определённо.

Он окинул меня изучающим взглядом, а затем пожал плечами, снова улыбаясь.

– Хорошо. Вот так-то лучше. Если ты завтра с утра пойдёшь на стадион, то встретишься с моим "шпионом", который наверняка не откажет тебе в консультации, если ты захочешь немного побегать, – Судзуки-сан лукаво мне подмигнул.

– Консультации? – осторожно уточнил я.

– Ещё увидимся.

Фельдшер ушёл без ответа, помахав рукой, а я подошёл к Рин, ждущей меня, праздно опёршись о стену коридора и разглядывая тусклые светильники на потолке. Даже когда я подошёл, она не отвела от них взгляда.

– Ты принимаешь лекарства от своей сердечной болячки? – спросила меня Тэдзука так, словно самый вопрос её и не интересовал.

– Ты подслушивала? – Мой тон был более обвиняющим, чем я планировал, будто я на неё ругался. Но если и так, я не хотел об этом говорить. Я только что её встретил и совершенно не знаю её. Это не её дело. Фельдшер, похоже, тоже незнаком с понятием врачебной тайны, раз говорит о таких вещах на людях. Но Рин ведь в этом не виновата. Я поглядел на неё, внезапно почувствовав себя виноватым, но Рин лишь смотрела куда-то через моё плечо, а её голова наклонена как у птички.

Эх.

Не знаю, почему для меня это так сложно. Чувство, будто есть какой-то непостижимый замок , не позволяющий мне быть более откровенным в этом вопросе.

– ... да. Они для моего сердца.

– Тебе от них лучше? – уточнила Рин.

– ... нет. Не особо. Просто чуть менее плохо, – признался я.

Рин посмотрела на меня ещё немного, ничего не говоря и без каких-либо различимых эмоций. Я был благодарен ей, что она ничего не сказала. Думаю, я ещё не вполне привык ко всему этому. В больнице с этим было проще, но я ещё не разобрался, как жить "нормальной" жизнью со своим недугом.

Мы вышли из главного здания, и Рин повела меня в сторону общежитий по той странной помеси парка и школьного двора. Мы остановились у небольшого клочка зелени перед зданием общежития.

Общежитие было построено на небольшом возвышении, окружено стеной и несколькими деревьями, которые всем каждый раз приходилось обходить вокруг. Выяснилось, что вся стена, построенная из таких же кирпичей, что и само здание, была покрыта своего рода картиной.

Большая её часть была не более, чем наброском, – быстрые мазки, сделанные чёрной и белой красками по серой штукатурке, покрывающей практически всю длину стены, – но некоторые места выглядели более законченными. Тут можно было различить лица людей, ноги и руки. Однако я не мог с уверенностью сказать, что именно изображала картина в целом.

Стопки чего-то, напоминающего банки с красками, штабелями располагаются на земле вдоль стены.

– Видишь, работа над левой частью едва сдвинулась, – указала мне Рин. – Всё потому, что вчера у меня не было настроения, и я сдалась, а взамен пошла медитировать. И тут внезапно настало утро. Надо бы мне над ней поработать, но ребята из кружка рисования помогают с фонами и основными поверхностями лишь от случая к случаю – вот в чём проблема. Легче рисовать большие участки, когда много народу, с руками. Размах шире и дело идёт быстрее.

Совсем отходя от прежней темы, она взмахнула рукой ... ну, или той её частью, которая у неё была, чтобы наглядно продемонстрировать, хотя я и так уже всё понял. Её белый рукав развевался по ветру, и мне пришла в голову мысль, что зрелище могло выйти печальнее, чем получалось. Но всё же в течение последних нескольких дней это заставляло меня чувствовать себя не в своей тарелке, как и практически любое напоминание об... особенностях учеников "Ямаку".

Девушка, конечно, не могла заметить моих мрачных чувств, как и того, что я перестал её слушать... и продолжала болтать:

–... и поэтому я пытаюсь выяснить, есть ли что-то, что нужно выяснять, и выяснить это прежде, чем будет слишком поздно, и всякая надежда будет потеряна.

– А почему надежда может потеряться? – тупо повторил я, пытаясь не показать ей, что пропустил её речь мимо ушей.

– Потому что краску надо нанести, потом она должна высохнуть, а потом быть закрашена слоем другой краски. На это нужно время, – Рин, наконец остановилась, по-видимому думая, что пришла к какому-то логическому заключению.

Эх, голова моя садовая... Ведь прослушал всё, совершенно. Попробую начать всё с самого начала.

– Так значит, это твой проект? Ты сделала... это? – я указал на разрисованную стену, чувствуя себя идиотом.

– Да. Да, – монотонно ответила Рин.

– Всё целиком? – моё мнение о собственном интеллектуальном уровне не изменилось ни на йоту.

– Да.

– Очень здорово, но... – я запнулся, вдруг почувствовав, что забрёл прямо в центр минного поля неполиткорректности.

– Всё нормально, можешь это произнести. Может быть, я даже не разозлюсь, – подбодрила меня Тэдзука

Я сильно покраснел. Даже не знаю, что тут правильнее было бы сказать, если вообще можно было сказать что-то. Однако кажется, я куда более чувствительный, чем Рин. Действительно, очень неловко.

– Ты не хочешь спросить? – Девушка выглядела разочарованной.

– ... как ты рисуешь без рук? – выдохнул я.

– Видишь, со мной легко говорить, правда? Рисую ногами, – на лице Рин заиграла улыбка. Вот только её интонации я не смог разобрать: то ли, довольная, то ли печальная, то ли вообще что-то третье...

– Я, в общем-то, догадался, но разве это не трудно? – я соврал. Я вообще об этом не думал. До этого момента.

– Ты догадлив, – я не понял. Это она серьёзно или издевается? – Как бы то ни было, думаю, нетрудно. Но, может быть, я просто уже привыкла.

Я и представить себе не мог, что она может быть художницей, но вспомнив, как мастерски она управлялась с вилкой за поеданием карри, решил, что и рисование, возможно, не представляет для неё проблем.

Больше по поводу нам сказать нечего.

– А при свете дня довольно ничего, – придирчиво оглядела Рин своё творчество. – Я боялась, что будет выглядеть слишком плоско, но в конце концов вовсе нет. Думаю, вполне нормально. Я хотела посмотреть, как она выглядит при тусклом свете. Как, по-твоему – плоская?

– Ээ, ну, картины обычно плоские, выразил недоумение я. Искусством я раньше как-то не особо интересовался, поэтому не был уверен, что уловил суть вопроса.

– Не в этом смысле плоская, – поморщилась Рин. – Понимаешь, плоская. Как некоторые люди – без содержимого, без мяса там, где должно было бы быть. Я знаю нескольких девочек, у которых...

– Ладно, я понял. Но я ничем не могу помочь, потому что не слишком хорошо разбираюсь в искусстве. Я знаю немного художников или специальных терминов. Так что мне нечего сказать, – поспешно прервал я её. В принципе тема женских прелестей мне, как и любому нормальному парню была близка и интересна... Но говорить об их отсутствии, да ещё с девушкой, да ещё с такой – нет, к такому я решительно не был готов.

Рин пожала плечами, как бы говоря: "Ну, как знаешь", – и посмотрела в небо, как будто выискивая там что-то.

– Я не думала, что буду сегодня над ней работать, но если ты мне поможешь с красками, то дотемна успею что-нибудь сделать. Я хотела раздобыть галогенную лампу, как на стадионах, но тут нет ни одной.

Рин быстро привлекла меня к работе, как и Сидзунэ. Складывалось ощущение, что фестиваль – действительно серьёзное мероприятие, для которого была дорога каждая пара рук. В весёлое времечко меня угораздило перевестись, ничего не скажешь. Впрочем, я особо не возражал, хоть и был несколько ошеломлён здешней жизнью после больничной рутины.

– Почему бы и нет? Правда, не знаю, смогу ли я тебе чем-то помочь.

– Просто посмешивать краски, ты это сможешь. Наверное. У тебя есть проблемы с моторикой, как у... ну, знаешь, людей с такими проблемами? Может быть, церебральный паралич? – как мне показалось, в последнем вопросе Рин была затаённая надежда. Или тревога?

– Вроде бы нет. – Никогда за собой такого не замечал, и врачи точно об этом не упоминали.

– Ясно. Твоя сердечная болячка на это не влияет. – Ни с того ни с сего она бросила на меня лукавый взгляд.

– Никоим образом.

– Ну, тогда начнём, – и она села на пустой деревянный ящик и очень естественно взяла толстую кисть босой правой ногой.

Я открыл несколько банок и вылил немного их содержимого в пустые чаши для смешивания. Краска густо струилась из банок в чаши, как патока. Я мешал их, создавая забавные, гипнотизирующего вида спиральные узоры, которые быстро таяли друг в друге, образуя новый однородный цвет.

Рин приступила к работе, то и дело, прося у меня той или иной помощи. Находить разные кисти было сравнительно легко, а вот смешивать краски для получения определённого тона, который эта девушка, вероятно, видела у себя в голове – это показалось сущим адом. Она хотела точности до последнего миллиметра, прежде чем удовлетворялась результатом, но её инструкции были, по меньшей мере, туманны.

– Добавь пол-ливка зелёного, – велела Рин.

Я присел подобрать банку ярко-зелёной краски. Надеюсь, что не ошибся.

(Рин): – Другого зелёного. Этого зелёного.

Вот ведь. Я огляделся по сторонам. Какой же цвет она имела в виду? А, наверное, этот. Я аккуратно налил "другого зелёного" в чашу.

– Нет, это почти целый ливок. Больше белого. А зелёный сюда вообще подойдёт? – задумалась художница.

– Без понятия. Это же ты у нас художник, – отозвался я. Кто я такой, чтобы подсказывать автору в процессе творчества? Вот если бы это был, скажем, закон Гей-Люссака или число Авогадро...

В уголках её губ появилась тень улыбки.

– У тебя нет своего мнения?

– Нет, просто не знаю, как будет лучше. Совершенно не мой профиль.

(Рин): – Это ничего, потому что я только что поняла, как будет лучше. Добавь ещё белого.

После этого восклицания, я налил немного белого в чашу и перемешиваю. Цвет стал чуть-чуть... белее.

– Так не пойдёт, – Рин явно была недовольна и старалась донести до меня ясные ей одной критерии. – Он должен быть как... как цвет, когда ты просыпаешься и знаешь, что ты видел во сне смысл жизни, но не можешь его вспомнить. Может быть, это жёлтый...

Несмотря на неспособность намешать цвет "смены времён года" или ещё какой-нибудь вздор, который от меня требовался, я наслаждался творческим процессом больше, чем мог ожидать.

Рождение картины на оштукатуренной стене было похоже на чудо.

Я проводил время между смешиванием красок сидя на корточках на тротуаре, и просто созерцая её работу. Поначалу у меня возникло неопределённое чувство, будто я стоял у неё над душой, вторгался в интимность акта творчества, но Рин, кажется, не было до этого никакого дела. Может быть, это всё моё воображение? Само её присутствие излучало совсем иную атмосферу, когда она терпеливо работала над деталями, покрывая слои краски новыми слоями и уверенно двигала ногой вдоль стены, добавляя новые формы. Когда мне удавалось добиться приемлемого цвета смеси красок, улыбка, которая при этом возникала у неё на лице, становилась, как ни странно, наградой для меня.

Не считая редких реплик во время обсуждения смесей, никто из нас подолгу не произносил ни слова. И даже эти короткие дискуссии вскоре превратились в кодовый язык: мы оба придумывали и использовали странные импровизированные слова для обозначения разных красок и оттенков, как если бы была какая-то необходимость беречь слова, дыхание и звуки.

А может, она и правда была? Никогда ещё я не находился в подобной обстановке, да ещё и рядом с таким эксцентричным человеком, поэтому не был уверен ни в своих чувствах, ни в мыслях. Тогда я был совершенно очарован.

Мы остались там до позднего вечера, пока не стало слишком темно, чтобы рисовать.

***

Назойливый звонок будильника вырвал меня из объятий сладкого утреннего сна.

Я лежал, пытаясь найти в себе силы выбраться из-под одеяла и выдумывая оправдания, почему же я всё ещё этого не сделал. Я был бы не прочь поваляться так весь день: после почти полугода в больнице школьные будни слишком выматывали меня, да и освоиться в столь необычном месте было чрезвычайно трудно. Но, хоть и казалось, что пропустить тут пару уроков проще простого, начинать новую школьную жизнь с прогулов – это определённо не лучшая идея. И фельдшер снова станет докучать нотациями о необходимости зарядки.

С этой мыслью я, наконец, поднялся с кровати и, проглотив утреннюю горсть таблеток, принялся натягивать свой старый спортивный костюм. Я был освобождён от физкультуры по состоянию здоровья, так что новую форму брать не стал. Ничто не мешало попросить её выдать, но одежда, в которой я раньше пинал мячик с друзьями, навевала приятные воспоминания. Играть в футбол я в ней уже не мог, но, может, так она получит второй шанс. Почти как я.

Раз я решил всерьёз взяться за своё здоровье, то не время прохлаждаться. Начну с самых основ. В эти основы входило поддержание формы и укрепление сердца теми немногими способами, что были мне доступны. Может, так я смогу вернуть себе некое подобие обычной школьной жизни или хотя бы увеличу шанс не упасть замертво в любую минуту. Хотя, он и так не слишком высок, но всё-таки заметно выше, чем у любого другого человека, не имеющего проблем с сердцем.

Удивительно, что даже в такую рань на стадионе кто-то был. Более того – знакомое лицо. Девочка с ногами-протезами, которая вчера налетела на меня в коридоре, бежала по дорожке с необычной грацией механической газели.

У неё ещё какое-то короткое имя... не могу вспомнить.

Она бежала слегка вприпрыжку, металлические протезы ритмично звякали о землю. И что она тут забыла в такую рань? Неужели фельдшер и эту бедняжку заставил носиться тут с самого утра? Если б не его настырность, ну и моё здоровье, конечно, ноги бы моей здесь не было. Ну, во всяком случае, в такое время я бы точно на стадион не явился по доброй воле.

Я пришёл сюда пораньше только чтобы побыстрее разделаться с новой обязанностью. Было бы лучше, если бы никто не увидел мои жалкие потуги. Я бы ушёл от греха подальше, но на очередном повороте девушка, кажется, заметила меня. Не сбавляя темпа, она побежала в мою сторону, радостно махая ручкой.

– Доброе утро! Ты ведь Хисао, да? – Она улыбнулась, видимо довольная тем, что запомнила моё имя. – Ты, наверное, меня не помнишь? Эми! Мы столкнулись вчера в коридоре.

– Как я мог забыть столь, ээ... резкое знакомство? – изобразил я на лице радушную улыбку. А может, и не изобразил. Я на самом деле был рад её увидеть.

Эми виновато посмотрела на меня исподлобья, но лишь для виду, и, не сдержавшись, начала хихикать.

– Угу, извини за тот случай. Ещё раз.

– Ничего страшного, лишь бы такое приветствие не вошло у тебя в привычку, – хмыкнул я, мысленно добавив: "...потому что в таком случае наше приятное знакомство очень быстро кончится похоронами, что было бы весьма некстати".

– Вот и здорово! – обрадовалась Эми.

Не уверен, что она поняла юмор. И, надеюсь, не поняла и того, насколько он чёрный.

– Значит, "шпион", о котором говорил фельдшер – это ты? – уточнил я свою догадку.

– Верно! – энтузиазм Эми бил через край. Рядом с ней даже Миша сошла бы за образец спокойствия. Хотя как можно вообще сравнивать Мишу и этот великолепный образец кавая?

– О... Честно говоря, я ожидал, что это будет кто-то из медперсонала. – Действительно, такую вероятность я не исключал. Доверить одного инвалида другому – со стороны это смотрелось бы странно.

– Хочешь сказать, я не подхожу на роль шпиона? – Эми сделала вид, что обиделась, но я прекрасно видел в её глазах искорки смеха и сам готов был рассмеяться.

– Нет, просто я рад, что это именно ты. Я боялся, что он отправит кого-нибудь следить за каждым моим шагом. Ты ведь здесь не за этим?

– Не-а, я тут сама по себе. – фыркнула Эми. – Фельдшер просто спрашивал, не встречала ли я на стадионе "взъерошенного парня, шатающегося повсюду с потерянным видом".

–Так что же тебя сюда привело? – спросил я.

Эми приняла театральную позу, что при её росте смотрелось несколько комично:

– Тренировка!

– Какая? – я снова проявил себя "интеллектуалом". Блин, Хисао, ты что, всё ещё спишь, или при виде симпатичной девушки у тебя резко мозги отказали, а?

– Бег! – торжественно возвестила Эми, жмурясь от удовольствия.