Текст книги "Дар мертвеца"

Автор книги: Чарльз Тодд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 11

Заперев за собой дверь камеры, Ратлидж прошел мимо уборщицы, которая собирала швабры в пустое ведро, и вернулся в приемную, где констебль Прингл перечитывал текущие рапорты. Он поднял голову, когда Ратлидж протянул ему связку ключей.

– Значит, закончили с делом? – спросил он.

– Пока да, – ответил Ратлидж.

Он поблагодарил констебля и вышел на улицу. День был погожий, на улицах городка царило оживление. Местные жители спешили по своим делам. Тележки, повозки и фургоны соперничали с автомобилями за место на дороге. Какой-то торговец поднял крик, когда проходившая мимо лошадь выхватила яблоко из его корзины, стоящей на тележке. Ратлидж почувствовал себя одиноким.

Хэмиш бранился не переставая: он умолял, уговаривал, просил за Фиону. Он боялся за нее, но был бессилен что-либо изменить.

На лице Ратлиджа заиграл солнечный зайчик. Он глубоко вздохнул, пытаясь снять напряжение и заставить Хэмиша наконец замолчать. Он все время думал о женщине, которую оставил в темной, мрачной тюремной камере. Прогулка ему помогла – с каждым шагом он все больше примирялся с голосом Хэмиша, удерживая его на расстоянии вытянутой руки… где-то сзади.

Поиски Элинор Грей вылились в сложное противостояние с прошлым и с молодой женщиной, которой грозит виселица – в зависимости от того, что удастся выяснить ему, Ратлиджу.

На его плечах лежала тяжкая ответственность. Кроме того, в этом деле его профессиональные интересы сталкивались с личными.

Ратлидж повернул к отелю: сам того не сознавая, он искал убежище, мир и покой, место, где можно подумать. Все, что он выяснил до сих пор, изменило его точку зрения на происходящее. Плохо, что он не может отстраниться, думать обо всем холодно и спокойно. Неожиданно его внимание привлекли слова, произнесенные Хэмишем. Ратлидж прислушался.

«Сначала ее обвинили в безнравственности, – сказал Хэмиш. – Ты сам так говорил констеблю. И лучше всего расспросить человека, который ничего не предпринял по этому поводу!»

Расспросить мистера Эллиота. Священника.

Пройдя мимо отеля, Ратлидж повернул к церкви, ее темный силуэт высился в глубине квартала. Лишенная украшений, она, казалось, стремится в небо… Церковь построили люди, находившие в своей вере крепкую и неизменную силу, но очень мало красоты. Не увидев кладбища, Ратлидж решил, что оно, наверное, находится позади храма. Он заметил кусок газона, окруженного низкой стеной, сложенной из того же камня, что и церковь. Участок выдавался на соседнюю улицу. Повернув за угол, он убедился, что его предположения были правильными. Надгробные плиты на кладбище стояли ровными рядами.

Он остановился, чтобы прочесть объявления у дверей, и сразу же заметил домик Викторианской эпохи за церковью. На ее двери была прибита деревянная табличка с надписью готическим шрифтом: «Пастор».

Ратлидж постучал. Ему открыла молодая женщина.

– Да, сэр? – неприветливо спросила она.

– Я бы хотел поговорить с мистером Эллиотом. Он дома?

– Только что вернулся из церкви, – ответила молодая женщина. – Входите, а я спрошу, принимает ли он. Как вас представить?

– Ратлидж.

– Спасибо, сэр. – Ратлиджу показалось, что про себя женщина добавила: «Должно быть, вы и есть тот самый полицейский из Лондона». Она скрылась в темном коридоре. Деревянные панели и в коридоре, и в прихожей, где он стоял, были лишены резьбы и украшений, зато отполировали их на совесть. Они слегка осветляли общий мрак. С единственного в прихожей портрета смотрел сурового вида мужчина с седеющей патриархальной бородой, в одежде священнослужителя двухсотлетней давности, а то и старше. Глаза у него были черные и очень суровые, но губы мягкие, почти добрые. Такое лицо обещало не только осуждение, но и сострадание.

Вдали, в коридоре, тихо постучали, скрипнула открываемая дверь. Вскоре молодая женщина вернулась:

– Сюда, сэр. Пожалуйста. – Она провела его в тыльную сторону дома, и он очутился в большой комнате, настолько заставленной мебелью и книжными стеллажами, что, казалось, все вот-вот рухнет.

За заваленным книгами письменным столом сидел человек среднего роста и сложения. На его лице выделялись крупный нос и фанатично горящие глаза. Судя по всему, их обладатель считал, что знает ответы на любые вопросы, которые могут прийти в голову его пастве. Лицо у него было непроницаемое, зато в глазах светилось убеждение в собственной непогрешимости. Хэмиш, кальвинист до мозга костей, буркнул: «Такой сжигал бы еретиков заживо, если бы мог…» Он не хвалил пастора, а предупреждал: с таким стоит вести себя осторожно.

Эллиот протянул Ратлиджу руку, но с места не встал. Ратлидж пожал сухие негнущиеся пальцы.

– Чем я могу вам помочь, инспектор?

– Меня прислали в Шотландию в связи с делом вашей прихожанки, ранее называвшей себя миссис Маклауд, – непринужденно начал Ратлидж. – Возможно, настоящая мать ребенка – англичанка.

– Ясно. – Эллиот нахмурился. – Вполне возможно. Да.

– Насколько я понимаю, мисс Макдоналд посещала службы в вашей церкви. Вы навещали ее после того, как ее арестовали? Ведь вы ее пастор…

– Только однажды. – Священник окинул комнату взглядом. – Правда, с тех пор она не просила меня ни о совете, ни о наставлении.

– Но ведь и она тоже достойна спасения? – негромко спросил Ратлидж.

Священник устремил на него пламенный взор своих светло-голубых глаз.

– Спасение не дается даром. Его надо заслужить. Она отказывается признаться в своих грехах.

Вот так – во множественном числе.

– В грехах?

– У нее их много. Надменность. Гордыня. Распутство…

Примечательно, что убийство названо не было. Хэмиш сразу же ворчливо указал на это Ратлиджу. С первых же секунд он воспылал к священнику неприязнью. Ратлидж попытался сохранять объективность, но неожиданно для себя вдруг подумал: этот человек воспользовался анонимными письмами, чтобы наказать ту, на кого они были направлены, а не отправителя. Странный выбор для священнослужителя…

– Если ребенок не ее, как ее можно обвинять в распутстве?

– У меня на глазах прихожанин, упав на колени, просил Всевышнего простить его за желание, которое она в нем возбудила. Он страдал из-за того, что его душа подвергалась опасности. Он человек порядочный и не может вынести чувства вины.

– Но в искушение введен ваш прихожанин, ему и искупать грех, а не ей!

Эллиот холодно улыбнулся:

– Женщины всегда были искусительницами. Адам съел яблоко по приказу Евы. Он лишился милости Господа, и наш Спаситель пришел, чтобы искупить тот смертный грех. Искупить на кресте своей плотью. Фиона Макдоналд – сосуд греха. Не дух руководит ею. Таких женщин, как она, можно только пожалеть.

– Судя по тому, что я слышал, никто не обвинял мисс Макдоналд в том, что она – плохая мать. Она любит ребенка, которого называет своим сыном. – Неожиданно для себя Ратлидж понял, что ему трудно называть мальчика по имени.

– Тем больше причин держать ребенка от нее подальше. В богобоязненной семье у него скоро сотрутся все воспоминания о ней, там его воспитают добрым христианином. В конце концов, она не имеет на него никаких прав.

– По-вашему, она виновна в том, в чем ее обвиняют?

– О да. Вне всяких сомнений! – Эллиот почесал подбородок. – Я видел, как мои прихожане, один за другим, отворачивались от нее. Они все вынесли ей приговор!

– Значит, ее повесят.

Эллиот оглядел его с головы до ног:

– Вполне возможно. А вы-то почему убеждены в ее невиновности?

Пораженный, Ратлидж ответил вопросом на вопрос:

– Разве я убежден?

– Да, конечно! – Эллиот сложил пальцы домиком. – Прослужив пастором в здешнем приходе тридцать два года, я научился читать в душах людей, которые приходят ко мне. Вы одержимы чувством вины, война до сих пор не дает вам покоя. Вам кажется, что на поле боя вы столкнулись с воплощением зла и научились его распознавать. Но так ли это? Во Франции вы видели покалеченные тела и поврежденный рассудок. А я наблюдаю, как погибают души.

Ратлидж неожиданно вспомнил Корнуолл и Оливию Марлоу.

– Должно быть, гибель души гораздо страшнее, – ровным тоном согласился он. – Но поскольку я не Господь Бог, я не сужу моих собратьев. Мне важно выяснить истину о Фионе Макдоналд. Это мой долг полицейского. Перед ней. Перед вами. Перед обществом.

– Инспектор, подумайте сначала, что движет вами, и истина станет ясна. Принятие желаемого за действительное – еще не правда. Берегитесь! Одиночество – плохой советчик.

Ратлидж слышал Хэмиша, тот что-то враждебно ворчал. Трудно сказать, против кого были направлены его речи – против него или против Эллиота. Он про себя ответил Хэмишу: «Я смотрю на нее твоими глазами…»

Вслух же он произнес, осторожно подбирая слова:

– Мы отклонились от темы разговора. Я пришел спросить: можете ли вы сообщить мне нечто, связанное с обвиняемой, что помогло бы мне отыскать родную мать мальчика?

– Его родная мать умерла. Иначе она непременно приехала бы и забрала его. Всей округе известно о том, что у нас произошло. Пора ей и объявиться!

– А если она… по весьма веским причинам… не может объявиться?

Эллиот взял книгу, потом отложил ее, подавая знак, что беседа окончена.

– Значит, она – ненастоящая мать. Тигрица готова, защищая своего детеныша, драться не на жизнь, а на смерть. Нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что бедняжка погибла от рук Фионы Макдоналд после того, как дала жизнь сыну. Упокой Господь ее душу!

Та же молодая женщина – экономка, как решил Ратлидж, – проводила его до двери. На пороге Ратлидж обернулся и спросил:

– Вы знакомы с Фионой Макдоналд?

Женщина замялась, нерешительно оглядываясь через плечо. Покосившись в коридор, она сказала:

– Да. Она и мисс Маккаллум… ее тетка… очень заботились обо мне, когда я болела. Тогда… я едва не умерла. Фиона сидела со мной и всю ночь держала меня за руку до тех пор, пока к утру опасность не миновала.

Ратлиджу очень хотелось спросить, чем болела девушка. Но его остановил ее умоляющий взгляд. Ей и так пришлось набраться храбрости, чтобы замолвить словечко за обвиняемую. И все же она ответила добром на добро.

– Вы знаете ее… ребенка?

– Да, конечно. Такой славный мальчик! И хорошо воспитан. Я волнуюсь за Иена – что с ним будет? Но мне никто не говорит.

– Я позабочусь о том, чтобы за ним хорошо смотрели. – Слова вылетели словно сами собой. Ратлидж вовсе не собирался их произносить.

Хэмиш проворчал что-то непонятное для Ратлиджа. Он сделал вид, что не слышал.

– Хотелось бы верить. Очень жаль, что мисс Маккаллум уже нет в живых. Уж она бы наверняка все уладила. Она умела убеждать людей… Мисс Маккаллум и устроила меня сюда после того, как прежняя экономка мистера Элиота умерла от плеврита.

Ратлиджу хотелось бы подробнее расспросить Хэмиша об Эласадж Маккаллум. Но капрал не упоминал о ней в ту долгую ночь, когда они долго беседовали при мерцающем пламени свечи. Вместо этого Ратлидж с интересом спросил:

– Мистер Эллиот – хороший хозяин?

Лицо молодой женщины пошло пятнами.

– Он служитель Господа. Я стараюсь, как могу, не мешать ему в его трудах… Но иногда я бываю неуклюжей и путаюсь под ногами.

Уклончивый ответ можно было истолковать единственным образом. Эллиот требователен, деспотичен и сделал жизнь несчастной девушки невыносимой. Ратлидж понял, что Хэмиш с ним согласен. Судя по всему, Хэмиш не находил в священнике ничего положительного.

– Вы здесь же и живете? – озабоченно спросил Ратлидж.

– Что вы, сэр, как можно! Это неприлично! Мистер Эллиот – вдовец. Я снимаю комнату через несколько домов отсюда… в мансарде над шляпной лавкой. Мисс Тейт сдала мне ее. – Она указала в ту сторону тонким мизинцем.

– Вы удивились, когда в городе пошли слухи о мисс Макдоналд?

– Мне их не передавали, – наивно ответила экономка. – Только потом я что-то услышала… Со мной не откровенничают… во всяком случае, нечасто.

Видимо, автор анонимных писем выбирал адресатов, способных причинить репутации Фионы Макдоналд наибольший вред. Худенькая, напуганная экономка священника едва ли могла повлиять на мнение жителей Данкаррика по какому бы то ни было поводу.

– Спасибо… К сожалению, не знаю, как вас зовут… – Он не договорил.

– Доротея Макинтайр, – застенчиво ответила девушка. – У вас все, сэр?

– Да. Если… м-м-м… мистер Эллиот спросит… я интересовался, приходили ли и вам анонимные письма.

– Я вам очень признательна, сэр! – Доротея тихо закрыла за ним дверь, и Ратлидж вышел на улицу. «Жертвенный агнец», – подумал он. Она слишком бедна, чтобы занимать видное положение, вынуждена зависеть от чужой милости, боится собственной тени и прекрасно понимает, в чем состоит ее долг: угождать сильным мира сего.

Ратлидж вернулся той же дорогой, что пришел. «Баллантайн» он снова миновал, не останавливаясь до самой шляпной лавки, которую приметил еще накануне. До лавки, над которой жила Доротея Макинтайр.

Когда он толкнул дверь, в лавке мелодично звякнул серебряный колокольчик. Хозяйка, которая раскладывала шляпы на витрине, подняла голову и шагнула ему навстречу:

– Чем могу вам помочь, сэр? – Она быстро оглядела свой товар и, скрестив руки на груди, стала ждать, что он ответит.

Здесь продавали товары для женщин. Торговый зал оказался маленьким, но Ратлидж отметил смелый декор, едва ли не с парижским шиком. Такая лавка совсем не вязалась с общей атмосферой Данкаррика. В интерьере преобладали оранжевые, персиковые тона и оттенки лаванды.

Хэмиш заметил: «Вряд ли мистер Эллиот одобряет хозяйку». Сам Хэмиш, похоже, отнесся к оформлению лавки с некоторым сомнением.

Помимо шляп, здесь продавались кружевные воротнички, перчатки из замши и хлопка, чулки. На прилавке лежало около двадцати шляпок разных фасонов, от простых скромных до элегантных, кружевные носовые платки, английские блузки и дамское нижнее белье, скромно уложенное в ярко расписанные коробки, стоящие вдоль одной из стен.

Сама хозяйка, высокая, отличающаяся своеобразной, дерзкой красотой, казалась полной противоположностью Доротее Макинтайр. Ратлидж задумался. Может быть, Эласадж Маккаллум нашла здесь для девушки тихую гавань – защитницу, которая не даст ее в обиду?

– Инспектор Ратлидж, – представился он, – Скотленд-Ярд. Я вас не задержу. Мне поручили разыскать мать ребенка, которого Фиона Макдоналд называет… – он замялся, – Иеном Маклаудом. Я расспрашиваю здешних жительниц, кто мог бы знать ее, если бы она когда-нибудь им доверилась.

– Вот как, в самом деле? – В глазах хозяйки внезапно вспыхнул гнев. – Ну если Фиона сочла необходимым откровенничать со мной, с какой стати я стану передавать вам то, что было сказано между нами? Нелепо ожидать чего-то в этом роде. Вы полицейский. Вам следует выполнять свой долг без моей помощи!

Хэмиш сказал: «Да, но ведь она тебя не знает, верно? Она не знает, хорошо или плохо ты исполняешь свой долг!»

Ратлидж терпеливо продолжил:

– Я не ищу доказательств ее виновности. Мне нужно разыскать любые свидетельства, которые могут пролить свет на происхождение ребенка. Тогда его удастся вернуть к родственникам матери… или отца, если у матери не окажется родных.

Хозяйка отвернулась:

– У меня хватает дел, и некогда тратить на вас время, пересказывая местные сплетни. Фиона Макдоналд мне никогда особенно не нравилась, спросите кого хотите, вам подтвердят. Но с ней сейчас ужасно обошлись, просто ужасно, и я не хочу примыкать к тем, кто забрасывает ее камнями.

– Почему она вам не нравится?

– Вначале мне казалось, что мы с ней могли бы стать союзницами. Мы с ней похожи в одном… по меньшей мере. Мы обе не вписываемся в стереотипы Данкаррика. Как оказалось, я питала глупые надежды. Она держалась замкнуто. Если вспомнить, что случилось потом, все становится понятно, но тогда мне казалось… что меня предали. Как будто она отвернулась от меня, предпочитая обхаживать знакомых своей тетки. Очевидно, ей так и не удалось втереться к ним в доверие… В конце концов все они повернулись к ней спиной!

– Вы тоже получали анонимные письма?

Хозяйка шляпной лавки расхохоталась, в тишине ее хохот казался особенно громким и грубым.

– Я скорее стала бы темой, чем получателем таких писем! Более того, иногда я гадаю, почему жертвой выбрали Фиону, а не меня. В Данкаррике немало найдется людей, которые с радостью прогнали бы меня из города… – Она обвела рукой стены и вешалки в подсобном помещении, видные в дверном проеме, их яркость казалась почти вызывающей. – К сожалению, приехав сюда, я очутилась в ловушке. Лавка досталась мне по наследству, и у меня нет денег на то, чтобы уехать из Данкаррика и начать жизнь заново в другом месте. Одно время я жила в Лондоне… работала там до войны и первые два военных года. Я выучилась своему ремеслу у одной француженки, которая приехала из Парижа и открыла в Лондоне шляпную лавку. Ей пришлось закрыться, потому что экстравагантные шляпки вышли из моды и их перестали носить. И все из-за войны! Женщины старались обходиться тем, что у них было, а если нужно, переделывали свои головные уборы сами. Я приехала сюда. Лавка пустовала почти три года… Раньше здесь был галантерейный магазин… – Сердито тряхнув головой, она добавила: – И почему я вам все это рассказываю?

Хэмиш заметил: «По-моему, все дело в том, что ты умеешь слушать. Люди забывают, что ты полицейский, – я и сам частенько об этом забывал!»

Ратлидж вдруг спросил, скорее наугад, чем в ожидании ответа:

– Вы, случайно, не были знакомы в Лондоне с Элинор Грей?

Хозяйка лавки пожала плечами:

– Я знаю, кто она такая. Но мы с ней вращались в разных кругах. Мне совсем не хотелось становиться суфражисткой. И не хотелось садиться в тюрьму, где надо мной издевались бы дюжие надзирательницы с садистскими наклонностями.

– Как по-вашему, она до сих пор в Лондоне или переехала оттуда?

– Достопочтенная мисс Грей едва ли стала бы откровенничать со мной – как и Фиона Макдоналд. Почему вы спрашиваете о ней? Вы с ней знакомы? Вы поэтому ее разыскиваете? – Хозяйка с любопытством посмотрела на него, заметив, что, несмотря на худобу и затравленный взгляд, он очень привлекателен. – По-моему, мужчины занимали ее гораздо больше, чем женщины. Странно, она могла бы менять поклонников как перчатки, если бы ей хотелось. В женском обществе она скучала. Элинор Грей была из тех, о ком охотно сплетничали. Обсуждали, чем она занимается, что носит, куда ходит. Вряд ли даже четверть сплетен о ней была правдой, но многие с огромным интересом перемывали ей косточки… Кстати, вы не ответили на мой вопрос.

Ратлидж улыбнулся:

– Нет, я ни разу не видел ее. Вы когда-нибудь слышали о том, что она собиралась стать врачом?

– Нет, но, если бы услышала нечто подобное, я бы не удивилась. Элинор Грей, насколько я помню, отличалась красотой, денег у нее было столько, что она не знала, на что их тратить, а ее род восходит к самому Вильгельму Завоевателю… или, может быть, Альфреду Великому. И вместе с тем… она как-то растрачивала себя впустую. Прожигала жизнь. Львиную долю сил она тратила на какие-то мелкие увлечения… вроде суфражизма. А потом началась война. Она устраивала столовые для солдат, вечно ездила по госпиталям, писала письма за раненых, требовала, чтобы с ними лучше обращались, содержали в достойных условиях. Я слышала, что она превосходная наездница и устроила целую кампанию за то, чтобы на фронте не мучили лошадей…

– Вы довольно много знаете о женщине, которую никогда не видели.

Хозяйка лавки снова пожала плечами:

– Если хотите знать, я ей завидовала. Поэтому охотно слушала, что о ней говорят. Будь у меня ее деньги и ее происхождение, я бы сделала хорошую партию, удачно вышла замуж и не переступала порога этой лавки… Извините, мне нужно закончить шляпку к вечеру. Вы хотите еще что-то узнать?

– Насколько я понимаю, у вас снимает комнату некая Доротея Макинтайр…

– Да, верно, но оставьте ее в покое, слышите? Она смертельно боится половины здешних жителей, и ей не станет лучше, если ее начнет преследовать полиция. Фиону и ее тетку Эласадж она просто боготворит… Точнее, боготворила. По моему скромному мнению, Эласадж следовало бы расстрелять за то, что она толкнула девушку в злобные когти мистера Эллиота!

– В каком смысле – злобные?

– Доротея – глупышка, которая никогда никому не делала ничего дурного, а он только и допытывается, нет ли у нее на душе грехов, в которых она не исповедовалась. Когда речь заходит о грехах, он хуже инквизиции! А она прямо до отчаяния дошла: думает, все, что она делает, недостойно его. Вот почему я сдала ей комнату. Я решила, будет уж совсем жестоко, если ей еще и жить придется под одной крышей с Эллиотом. Хотя мне не очень хотелось селить сюда постороннего человека, я получаю огромное удовлетворение, когда думаю, что Доротее у меня не приходится без конца мыть полы, таскать уголь, готовить, приносить от миссис Тернбулл выстиранное белье… Я уже не говорю о других делах, которые он на нее взваливает. А все потому, что священник из скупости не хочет нанимать еще одну служанку. Видите ли, он принял ее, когда у нее не было работы, и он не дает ей забыть, как она обязана ему за его… доброту! – Глаза мисс Тейт сверкнули.

Ратлидж уже собирался спросить, не Доротея ли Макинтайр – мать ребенка Фионы Макдоналд, но вовремя спохватился. Экономка мистера Эллиота не умела хранить тайны, ни свои, ни чужие.