355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Тодд » Крылья огня » Текст книги (страница 5)
Крылья огня
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:24

Текст книги "Крылья огня"


Автор книги: Чарльз Тодд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Священник оказался человеком среднего возраста, и, судя по внешности, он куда больше привык работать на земле, чем читать проповеди с кафедры. Увидев Ратлиджа, который шел к нему по тропинке между грядками и клумбами, он выпрямился.

– Здравствуйте, – сказал он не радушно и не холодно, но с видом человека, который сейчас с большим удовольствием занимается своими, а не Господними делами.

– Инспектор Ратлидж из Лондона, – представился Ратлидж. – Мистер Смедли?

– Да, совершенно верно, – со вздохом ответил священник, отставляя тяпку.

– Нет-нет, продолжайте работать, если хотите. Предпочитаю поговорить здесь, а не идти в дом. – Насколько он мог судить, экономка любила подслушивать. – Мне требуется не помощь пастыря, а скорее некоторые сведения о ваших прихожанах.

– Тогда, если не возражаете… – Священник взял тяпку и начал полоть сорняки между рядками астр и ноготков, рядом со сладким горошком.

– Я приехал потому, что в Лондоне возникли вопросы в связи с недавними… происшествиями в Тревельян-Холле.

Священник с улыбкой покосился на него:

– Да, такие слухи ходили сегодня утром, когда вы еще, можно сказать, и приехать толком не успели!

– Да, но вопросы, которые я собираюсь вам задать, не предназначены для ушей местных сплетников, пусть даже у них и самые добрые побуждения. Я хочу узнать кое-что об умерших. О женщине и двоих мужчинах. Какими они были, как жили, зачем им понадобилось умирать до своего срока…

Священник теперь повернулся к Ратлиджу спиной, так как он перешел к следующему ряду.

– Ага! Что ж, рассказ будет долгим. Вам что-нибудь известно об их семье?

– Владельцем дома был дед. У его дочери было три мужа и шестеро детей, из которых сейчас в живых осталась только одна дочь… Есть еще кузина. И приемный сын, который сколотил себе состояние в Сити. Все это я мог бы узнать у лавочников и домохозяек, которые идут на базар. Мне нужно больше. Чтобы начальство убедилось, что все в порядке.

– А почему в Лондоне возникли сомнения?

– Кто-то из начальства… перечитал материалы дела и задался вопросами. Три смерти в одной семье за такой короткий отрезок времени! Невольно начнешь задумываться…

– Уверяю вас, здесь никаких сомнений быть не может! Не знаю, какие и у кого возникли вопросы, когда нашли Оливию и Николаса; во всяком случае, никаких слухов о них потом не ходило. А в такой деревне, как наша, отсутствие слухов – вернейший признак того, что подозревать нечего. Ну а Стивен Фицхью… когда он упал, был в доме один. Все остальные были снаружи, что подтверждено свидетельскими показаниями. Если только вы не верите в привидения, не думаю, что здесь есть что-то подозрительное.

– Странно, что вы заговорили о привидениях, – с беззаботным видом заметил Ратлидж. – Мне говорили, что Тревельян-Холл населен призраками. И не такими, которых можно изгнать с помощью церкви.

Священник снова выпрямился и посмотрел на него в упор:

– Кто рассказал вам эти сказки?

– Один шотландец, – уклончиво ответил Ратлидж.

Священник улыбнулся:

– Шотландцы обладают великолепным чутьем! А он не рассказывал вам, что в Тревельян-Холле произошло убийство?

Туше!

– Убийство? Сейчас… или в далеком прошлом?

– Учтите, доподлинно я ничего не знаю, – ответил священник. – В том числе из исповедей. Никто из моих прихожан не исповедовался мне в убийстве; до моих ушей не доходили никакие слухи. В свое время Тревельян-Холл повидал немало горя. Но покажите мне такой дом, где все гладко! Особенно во время войны и эпидемии инфлюэнцы. Раненых вы наверняка повидали во множестве… Болезнь обошла нас стороной – во всяком случае, в худших ее проявлениях. Эпидемия унесла лишь троих. Но в такой маленькой деревне, как наша, даже три человека – очень много.

– Пожалуйста, объясните, как Оливия Марлоу, отшельница, которая почти ничего не знала об окружающем мире, могла писать такие стихи?

Священник снова принялся полоть.

– Ответить на ваш вопрос может только Бог. Но кто говорит, что она почти ничего не знала об окружающем мире? Я читал ее стихи. Они свидетельствуют об огромной проницательности. Она замечательно разбиралась во всех тонкостях человеческой натуры. Человеческой души. Кстати, со мной она никогда не говорила о своем творчестве. А я никогда ее не спрашивал. Если уж на то пошло, мы совсем недавно узнали о том, что Оливия Марлоу и О. А. Мэннинг – одно и то же лицо. Она не раскрывала инкогнито даже ближайшим родственникам. По-моему, Николас все знал, а больше никто.

– Но зачем хранить в тайне ото всех такое чутье и такой дар?

– Скажите, инспектор, а у вас нет тайн, мучительных, неприятных, которые вы предпочитаете никому не раскрывать? Речь не идет о чем-то безнравственном и ужасном. Я говорю о том, что задевает вас за живое…

Удар попал в цель. Ратлидж понял, что его первое представление о священнике оказалось неверным. Хэмиш что-то злорадно бурчал, посыпая солью свежую рану. Правда, душевные раны Ратлиджа никогда не затягивались…

– Может быть, все дело в ее параличе?

– Она понимала, что увечье ее ограничивает, – задумчиво проговорил Смедли. – Но никогда не считала его своим крестом. Больше всего она, по-моему, боялась, что ее будут судить по ее увечью, а не по ее творчеству. Наверное, вы читали литературные журналы после того, как распространилась весть о ее гибели? Все пытаются понять автора, но не стихи. Углубляются в ее жизнь, как будто в ее биографии можно найти ответ. И все как один упоминают о ее инвалидности.

– Она была некрасива? Уродлива? Не умела хорошо одеваться, причесываться, разговаривать? Она поэтому бежала в глушь и находила спасение в творчестве?

Мистер Смедли расхохотался еще до того, как Ратлидж договорил.

– Инспектор, если вы так оцениваете слабый пол, я невысокого мнения о ваших знакомых женщинах! Хоть я и священник, а отношусь к женщинам по-другому!

– Пожалуйста, опишите мне мисс Марлоу, – раздраженно попросил Ратлидж.

Смедли оперся о тяпку и поднял взгляд на слуховые окна.

– Начать, наверное, надо с того, что ее мать… Розамунда… была настоящей красавицей. У Оливии красота проявлялась по-другому. Раз увидев, ее невозможно было забыть – трудно сказать почему. У нее были красивые глаза, которые она унаследовала от отца. Наверное, и сила ее тоже происходила от него, хотя и у Розамунды силы хватало. Перенесите Оливию в Лондон, и, если не считать парализованной ноги, она не очень отличалась бы от любой тамошней молодой женщины. Уверяю вас, у нее хватало бы поклонников, если бы у столичных мужчин сохранилась хотя бы половина того здравого смысла, с каким они родились! Нет, Оливия не была ни дурнушкой, ни уродкой. Одевалась, как остальные сельские жительницы. Никаких развевающихся шарфов, никаких блестящих черных платьев или экзотических перьев. И в ней совершенно не было надменности. Держалась приветливо и тепло, но не безмятежно… В безмятежности ей было отказано. – Священник пожал плечами. – Волосы, которыми она гордилась, были темнее, чем у Розамунды, каштановые… они так чудесно золотятся на солнце. Больше похожи на отцовские. Джордж Марлоу был очень красивым мужчиной. Розамунда его обожала и была вне себя от горя, когда он умер в Индии. Она признавалась мне, что после смерти мужа опасалась за свое здоровье и рассудок. Ее поддерживала храбрость. И вера.

Замешательство Ратлиджа росло. Неужели все видели Оливию Марлоу в разном свете? А если так, то которая из них – настоящая?

– Я удивился, когда она покончила с собой, – продолжал Смедли, немного помолчав. – От Оливии я такого не ожидал. Вот Николас вполне мог последовать ее примеру; его поступок показался мне вполне логичным, не знаю почему, просто так показалось, и все. Но я не мог и представить, что Оливия способна на самоубийство. Как будто вдруг рухнули основные принципы, из которых я черпаю силы. Я плакал, – произнес священник таким тоном, словно до сих пор удивлялся своему поведению. – Я плакал не только по себе и по ней, но и по тому, что ушло… было утрачено с ее уходом. Более замечательной женщины, чем она, я не знал. И не надеюсь когда-нибудь узнать.

– А Николас?

– Он был для меня загадкой, – медленно ответил Смедли. – Хотя я знал его много лет, не могу сказать, что знал его по-настоящему. В нем чувствовались большие глубины, большая страсть. Замечательный интеллект. Мы играли в шахматы, спорили о войне, говорили о политике. Но он никогда не пускал меня к себе в душу…

Видя, что Ратлидж молчит, Смедли добавил тихо, словно говорил сам с собой:

– Возможно, Николас стал самым большим моим поражением…

Глава 6

Когда Ратлидж вошел в темную, узкую прихожую «Трех колоколов», хозяин вручил ему небольшой пакет, который доставили раньше.

Ратлидж отнес пакет в бар, где заказал пинту пива; когда ему принесли пиво, он еще несколько минут сидел, глядя на пакет. Только потом его вскрыл. Лица каким-то образом придают событиям достоверности…

Внутри, как он и ожидал, оказались фотографии. И записка: «Прошу вас вернуть их, когда они не будут уже вам нужны».

Подписи не было, но Ратлидж и так знал, что снимки прислала Рейчел Ашфорд. Он пытался представить себе Рейчел и Питера рядом, вообразить, как Питер женится на ней, но у него ничего не получилось. И не потому, что Рейчел казалась ему не во вкусе Питера. Просто Питер, каким он его запомнил по школе, должен был очень отличаться от человека, погибшего на Килиманджаро. Совсем как он, Ратлидж, изменился до неузнаваемости по сравнению с тем мальчиком, который лелеял столько грез и замыслов на будущее.

Достав фотографии из конверта и разложив их на столе, он посмотрел на них, точно не зная, чего ожидать. Более того, он совсем не был уверен в том, что ему так уж хочется видеть их лица.

Каждая фотография была подписана с обратной стороны. Ратлидж начал с более старых. Розамунда Тревельян в двадцать лет сияла юностью, красотой и каким-то умиротворением. Он вгляделся внимательнее. Да, сила в ней тоже чувствовалась, а в глазах плясали смешинки. Анна и Оливия стояли среди роз в саду – такие похожие, что на обороте, против имен, стояли вопросительные знаки. Две девочки в белых платьях с кружевными оборками, длинными кушаками и лентами в кудрявых волосах, застенчиво улыбались в камеру. Очень хорошенькие. Овал лица у них был такой же, как у Розамунды, хотя им не передалась ее красота. Снова те же девочки, немного старше, с маленьким мальчиком и еще одним ребенком в длинном платьице. Николас и Ричард. Николас выглядел довольно высоким для своего возраста; взъерошенный, темноволосый, темноглазый. Правда, на снимке не видно было, какого цвета у него глаза – карие или темно-синие. Еще одна фотография, где Ричарду пять лет, а Николасу – семь или восемь. Вся семья на вересковой пустоши. Ричард стал очаровательным мальчиком с широкой, лукавой улыбкой и веселыми глазами. Некоторые сказали бы: прирожденный смутьян, всегда готовый к проказам. Может быть, тем легче было убийце заманить его на болото…

Николас, который без улыбки смотрел в объектив, казался сосредоточенным. Вскинул подбородок, в глазах – вызов. Но на другой фотографии, с Оливией, он улыбался – должно быть, Анна уже несколько лет как умерла. На том же снимке с ними Розамунда; на руках у нее близнецы Сюзанна и Стивен, почти невидимые в облаках кружев их крестильных рубашек. Но Розамунда по-прежнему казалась лишь на несколько месяцев старше той девушки, какой она была в двадцать лет; она стояла, склонив голову, с улыбкой в глазах, на которую готов был откликнуться любой мужчина. Красивая, оживленная, одухотворенная. Зато Оливия держалась в тени матери; худощавая девочка с длинными вьющимися волосами. Рядом с Оливией – Николас; он положил сестре руку на плечо, словно защищая. Ратлидж снова посмотрел на Оливию. Из нее получится поэт! Так вот она – женщина, которая оставила свой след в вечности! И все же он заметил в ней что-то еще и пожалел, что фотография не слишком крупная. Священник сказал, что ее невозможно было забыть. Но что именно в ней незабываемо?

Мужчина. По одну его сторону стоит Кормак, по другую – близнецы, которые уже ходят сами. Они держатся за ноги отца и застенчиво улыбаются фотографу. Брайан Фицхью, его старший сын и дети от Розамунды. Хотя Брайана трудно было назвать красивым, в нем чувствовалось определенное обаяние. Зато Кормак уже тогда выглядел красавцем: стройный мальчик с изящной посадкой головы и умными глазами. Он с детства понимал, что добьется многого, и не сомневался в своей силе. Близнецы были светловолосыми и хорошенькими, как херувимы; они унаследовали красоту Розамунды, а отцовские черты проявились лишь в крепости их сложения. Обоим передалась живость матери.

На последних двух фотографиях были мужчины. Пожилой мужчина с бородой, прямой, широкоплечий, рядом с более молодым человеком в форме. Капитан Марлоу, первый муж Розамунды, с ее отцом, Эйдрианом Тревельяном. Тревельян не улыбался – у людей его поколения не принято было улыбаться в камеру. Зато Марлоу весело смеялся, глядя на фотографа. В его глазах плясали веселые огоньки, придававшие его лицу обаяние. Ратлидж понимал, почему Розамунда его полюбила. Должно быть, они были красивой парой. На следующем снимке он увидел еще одного мужчину, снятого рядом с конем. Джеймс Чейни, отец Николаса. Ратлиджу не нужно было переворачивать снимок, чтобы понять, кто он такой. Сын был его копией, по-своему привлекательным тихоней, интровертом.

Ратлидж еще раз по очереди всмотрелся в фотографии. Все они умерли; из большой семьи осталось всего двое – Кормак и Сюзанна. И только Сюзанна потомок Розамунды Тревельян…

К нему подошел пожилой бармен и спросил, не принести ли ему еще пива. Он сразу заметил фотографии.

– Тревельяны, – задумчиво проговорил он. – Да, благородная была семья. Помню старого хозяина, с ним были шутки плохи. И все же я в жизни не встречал такого благородного человека, как он. Обожал свою дочку – ну, она, конечно, была красавица, тут никаких вопросов, и при этом настоящая леди. Рядом с ней все невольно подтягивались и вели себя прилично. И она всегда говорила «спасибо» и «пожалуйста», как будто ей не служили, а любезность оказывали. Ее первый муж… – искривленный палец ткнул в капитана Марлоу, – умер в Индии от холеры, и мистер Тревельян так горевал, словно потерял сына. А мисс Розамунда была сама не своя от горя; доктор боялся за ее жизнь. Поговаривали, будто она вышла за мистера Чейни, надеясь забыть капитана, но и мистера Чейни она тоже любила. Я частенько видел их вдвоем. Сразу было видно, что они любили друг друга! Мы все очень удивились, когда мисс Розамунда вышла за мистера Фицхью. Он… не был таким благородным, как она. Уверял, что он из ирландских мелкопоместных дворян, а как там на самом деле – кто знает? Но она и с ним была счастлива. И обожала близнецов. Хорошая мать.

– Двое из ее детей умерли совсем маленькими.

– Да, малыша так и не нашли. Несколько лет назад явился в наши края один бродяга; он чем-то напоминал Ричарда Чейни. Такой же лукавый взгляд. Ричард никого не боялся; своими выходками, как говорится, искушал и Бога, и черта. Дважды убегал из дому, а как-то в ночь Гая Фокса чуть не поджег Тревельян-Холл: развел костер в детской. Я тогда служил в Холле конюхом, они ведь держали много лошадей, и мальчик вечно крутился возле конюшни и просил покатать на лошадке!

В бар вошел еще один клиент, неуклюже опиравшийся на костыли. У него не было ноги. Услышав характерный стук, бармен обернулся и сказал: – Сейчас подойду, Уилл! – Повернувшись к Ратлиджу, он продолжал: – Говорят, мисс Оливия стихи писала. Прямо и не знаю, что сказать. Не очень-то это по-женски, верно? Откуда ей было знать о войне и о страданиях? Кто-то все не так понял.

Бармен пошел обслуживать инвалида, а затем заговорил с двумя рыбаками, которые сидели в углу и вяло спорили о том, что стало с косяками сардин, которые когда-то составляли рыболовное богатство Корнуолла. Всех заботили и чужаки, которые приплывали на больших баркасах из самого Ярмута и ловили рыбу в здешних водах. Ратлидж снова принялся разглядывать лица, которые смотрели на него с фотографий. Слова бармена не выходили у него из головы.

Может быть, вот она – разгадка? Может быть, автор стихов – вовсе не Оливия, а Николас? Он настоящий О. А. Мэннинг? И потому Николасу тоже пришлось умереть…

Ратлидж покачал головой. Верить в последнее очень не хотелось.

На следующее утро Ратлидж сдержал слово, данное Рейчел Ашфорд, и вместе с ней отправился в Тревельян-Холл. Солнце светило ярко, у моря просто ослепительно, от ярких красок рябило в глазах.

Они снова прошли через рощу и, выйдя на опушку, ненадолго остановились, чтобы издали полюбоваться домом. Он переливался, как сказочный замок на сказочном холме.

– Странно, правда? – сказала Рейчел. – Отсюда кажется, что красивее вы ничего в жизни не видели… Хотя, если судить с архитектурной точки зрения, в Корнуолле найдется не меньше сотни таких же красивых домов. И даже еще красивее. Тревельян-Холл уже старый, не слишком большой и начал разрушаться. Но я люблю его всем сердцем. Питер говорил… – Она замолчала, кашлянула и продолжала: – Питер говорил, что все дело в камне. Сразу видно, что камень, из которого построен дом, очень хороший, дорогой… качественный. Кроме того, иногда солнечные лучи падают на дом под определенным углом.

– Да, наверное, – кивнул Ратлидж.

Когда Рейчел зашла за ним в гостиницу, он поблагодарил ее за снимки и пообещал вернуть их до своего отъезда из Корнуолла. Однако он не стал делиться с ней мыслями, которые почти всю ночь не давали ему заснуть. В конце концов не выдержал даже Хэмиш; он попросил пощады. Под утро Ратлидж немного поспал, правда, урывками. Ему снилось, будто из его номера слышен шум прибоя. Удары волн о камни совпадали с ударами его сердца.

Рейчел посмотрела на него:

– По-моему, вы собрались уезжать… Но на мои вопросы вы пока так и не ответили.

– Пока не могу найти ни одной зацепки, которая удержала бы меня здесь, – признался Ратлидж. – Послушайте, Рейчел… – обращаясь к ней по имени, он допустил фамильярность, но ему казалось, что называть ее «миссис Ашфорд» неуместно, – нет ни доказательств, ни улик, которые говорили бы о том, что смерть ваших родственников произошла при подозрительных обстоятельствах. Я напрасно потрачу драгоценное время Скотленд-Ярда, если притворюсь, что такие доказательства есть.

– Да, я понимаю, – со вздохом ответила Рейчел.

– Вы бы обрадовались, если бы я в самом деле что-то нашел? Например, выяснил, что убийца – Оливия? Или Николас? Ну а Стивен… не понимаю, как его могли убить. Если, конечно, все говорят правду и остальные находились снаружи, когда он свалился с лестницы.

– Вот вы намекнули, что готовы подозревать Николаса и Оливию, – отрывисто ответила она на ходу, – а как же мы, живые? А вдруг убийца – я? Или Сюзанна, или Даньел? Или Кормак?

– Вы сами сказали, что не можете свыкнуться с мыслью, будто кто-то из ваших близких убийца. Неужели вы хотите признаться мне в убийстве?

– Нет, конечно! Я… ну ладно, если хотите знать, вчера ко мне приходил Кормак. Он хочет купить Тревельян-Холл. Уверяет, что чувствует себя виноватым, потому что он не может сделать того, что хотел Стивен, – превратить Тревельян-Холл в музей Оливии. А так дом в каком-то смысле останется в семье. Компромисс. Мы получим деньги, у Кормака появится загородный дом, и Стивен как-то успокоится.

– Успокоится? – Его насторожил странный выбор слова.

– Да. Судя по всему, Стивен вбил себе в голову, что именно ему посвящены стихи из сборника «Крылья огня» – любовные стихи. А Сюзанна упрекнула его в том, что он хочет увековечить самого себя, а вовсе не Оливию. Жестокие слова, но Сюзанна злилась на Стивена за то, что он так упорствовал с музеем. Ведь все остальные согласились с тем, что Тревельян-Холл нужно продать. Видите ли, в том-то и дело, мы всегда знали, что после смерти Оливии и Николаса дом продадут. Когда Эйдриан Тревельян составлял завещание, он очень волновался, что Кормак будет претендовать на долю наследства. Именно поэтому он и завещал дом Оливии, а не Розамунде!

– Вы точно знаете?

– Инспектор, в то время, о котором я говорю, я была еще маленькой, но и дети много слышат. Иногда ребенок тихонько сидит в уголке, а взрослые просто забывают о нем… И разговаривают о делах. А ребенок слушает. Иногда разговоры взрослых ничего не значат, а иногда ребенок понимает все. Я точно помню, как Эйдриан успокаивал Розамунду после смерти Джеймса Чейни. Незадолго до того к нему приезжал адвокат; что такое завещание, я знала. Эйдриан сказал: «На твоей следующей свадьбе меня не будет». А она ответила: «Вряд ли я еще раз выйду замуж – я не найду другого такого человека, как Джордж Марлоу, и мне не повезет так, как с Джеймсом». И Эйдриан ответил: «Ты молода. У тебя есть вкус к жизни. Ты найдешь себе еще одного мужа, а меня рядом не будет. Поэтому, милая, я изменю свое завещание и отберу у тебя дом. Ты не возражаешь, если я оставлю его Оливии? Я всегда любил ее, а в ней – ее отца. Я первым взял ее на руки, когда она родилась. Мне нравится думать, что она будет здесь жить, ходить по моему дому, любить его после того, как меня не станет. У тебя есть дом, который оставил тебе Джордж, а у Николаса будет дом Джеймса. У Оливии другого дома нет и, возможно, никогда не будет». К моему разочарованию, Розамунда попросила несколько дней подумать, и чем все кончилось, я так и не слышала, пока Эйдриан не умер и не огласили его завещание. Только тогда я до конца поняла, о чем отец и дочь договорились. Вот почему предложение Кормака… меня как-то смущает. С другой стороны, я не могу передать ему слова Эйдриана, понимаете? В Тревельян-Холле всегда было тепло и уютно, а теперь мы все перессорились из-за того, что с ним делать… Тем самым мы портим все! Всякий раз, как мне напоминают о смерти Стивена, я вспоминаю, что умер он, еще злясь на нас за то, что мы не хотели выполнить его просьбу.

– Значит, у Розамунды имелся и другой дом?

– Да, в Винчестере, точнее, в Клоузе. Дом принадлежал моему дяде Джорджу Марлоу – он сам его купил. После смерти дедушки родительский дом, в котором выросли мой отец и Джордж, достался моему отцу. Джордж был младшим сыном и пошел в армию.

– И у Николаса тоже было свое жилье?

– Да, в Норфолке. Я ездила туда; очень славное место.

– Значит, если бы ему было плохо в Тревельян-Холле, он вполне мог бы отсюда уехать и не остался бы без крыши над головой… А если бы, скажем, он женился, но не захотел приводить свою жену в Тревельян-Холл, он мог поселиться и у себя?

Они дошли до аллеи, ведущей к дому. Рейчел отвернулась и посмотрела на мыс.

– Не думаю, что Николас женился бы и уехал отсюда.

– Но если бы захотел, то мог бы.

– Да, – не сразу тихо ответила она.

Значит ли это, что у Оливии имелся мотив к убийству Николаса?

Ратлидж посмотрел на Рейчел, внезапно поняв нечто такое, чего раньше он в ней не замечал.

– Вы были влюблены в Николаса, да? Почти всю жизнь.

– Нет! Я была привязана к нему, но любовь… – Голос ее пресекся, а вместе с ним – и ложь.

– Вы любили Питера? – отрывисто спросил Ратлидж, чувствуя, как боль человека, которого он знал, смешивается с его собственной болью. Питер заслуживал лучшей участи!

Рейчел круто развернулась к нему:

– Что вы понимаете в любви! Да, я любила Питера, он был чудесный, мягкий, добрый… Не было дня после его отплытия в Африку, чтобы я не скучала по нему!

– Но любовь к нему – совсем не то, что любовь к Николасу, верно?

– Прекратите! – воскликнула она, смахивая слезы. Она поспешно взбежала на крыльцо и отперла дверь. – Не желаю вас слушать! Уходите! Я сама заберу корабли. Мне не нужны ни вы, ни кто-либо другой!

Ратлидж тихо подошел к ней сзади и взял у нее ключ.

– Простите, – негромко сказал он. – Я был не прав.

– Но ведь я сама привела вас сюда, – возразила она, когда дверь распахнулась. Казалось, дом ждет их. – Теперь я понимаю, что ошиблась. Возвращайтесь в Лондон, а меня оставьте в покое!

* * *

Если Кормак и ночевал в Тревельян-Холле, он не оставил никаких следов своего пребывания здесь.

Ратлидж заварил на кухне чай и отнес его в малую гостиную окнами на море. Он сам привел туда Рейчел и сразу раздвинул шторы, чтобы избавиться от тягостной атмосферы, сгустившейся в затемненных комнатах. Рейчел перестала плакать, но была бледна, и он почувствовал себя виноватым. Она взяла у него чашку, кивнула и отпила большой глоток. Ратлидж подошел к окну и залюбовался морем. Он не знал, но именно в такой позе всегда стоял Николас. Он с самого детства каждый день смотрел на море. Зато Рейчел все прекрасно помнила. Она сосредоточенно пила чай и косилась на высокую мужскую фигуру у окна. Силуэт Ратлиджа словно вонзал нож в ее сердце.

Потом они поднялись на второй этаж. В одной из спален Рейчел заранее приготовила коробки. Ратлидж направился в кабинет и стал доставать из витрины модели кораблей. Они были вырезаны очень искусно: Николас Чейни воспроизвел оригиналы до мельчайших подробностей. Ратлидж невольно подивился его терпению и мастерству. Потом он вспомнил, что и приходской священник упомянул о терпеливости Николаса.

Подойдя к порогу, Ратлидж передал Рейчел первый корабль, «Морскую королеву». Она взяла модель благоговейно, как священник берет облатку. Ратлидж заметил, что пальцы у нее дрожат. Он нарочно старался не смотреть ей в глаза. Рейчел опустилась на колени и начала тщательно оборачивать модель ватой, затем так же осторожно уложила ее в коробку, набитую обрывками газет. Ратлидж сходил за следующим кораблем и передал его Рейчел. Это была модель «Олимпика». Он помнил, когда лайнер спускали на воду – в 1910 году. «Олимпик» был копией злосчастного «Титаника». Были еще немецкие «Германия» и ее двойник, «Кайзер Вильгельм Великий».

А самый первый из больших лайнеров, «Сириус», стоял среди изящно вырезанных волн и дельфинов. Потом Ратлидж принес модель «Аквитании», ставшей в дальнейшем плавучим госпиталем в Дарданеллах. Интересно, подумал он, сколько призраков сопровождали этот корабль домой, в Англию? «Мавритания» служила в Галлиполи; она была близнецом «Лузитании», потопленной немецкой торпедой в 1915 году.

– Что больше привлекало Николаса Чейни – корабли или море? – спросил он после того, как последний лайнер, упакованный в вату и бумагу, благополучно очутился в коробке. Он благоразумно умолчал о том, что без кораблей кабинет сразу стал пустым, как будто из него вынули душу.

– По-моему, и то и другое. Когда-то… в детстве… он мечтал стать капитаном. Один из его предков по материнской линии был адмиралом; он принимал участие в Трафальгарской битве. Наверное, именно поэтому Николас вбил себе в голову, что его будущее связано с морем. У него была парусная лодка; время от времени он ходил на ней вокруг мыса. Иногда он брал с собой Оливию, иногда меня. На воде он становился другим человеком. Я… не знаю, как это получалось, но было.

Рейчел закрыла последнюю коробку; они вместе перевязали их и снесли вниз, в холл. У подножия лестницы она остановилась и затравленно оглянулась. Ратлидж невольно обернулся и притворился, будто перекладывает коробки поудобнее. У него в подсознании ожил Хэмиш. Он всегда очень чутко откликался на утраченную любовь – ведь его тоже не дождалась с войны любимая…

Рейчел ушла, не дожидаясь Ратлиджа; выйдя на крыльцо и закрыв за собой дверь, он очутился лицом к лицу с той самой старухой, которая в первый день послала его к Тревельян-Холлу длинной дорогой. Она посмотрела на него снизу вверх и ухмыльнулась. Рейчел говорила, как ее зовут, но Ратлидж никак не мог вспомнить.

– Значит, нашли дорогу?

– И даже две.

Старуха хрипло закудахтала.

– Мисс Рейчел еще там?

– Нет, недавно ушла.

– Вы, случайно, не знаете, где старые вещи, которые оставила для меня мисс Оливия? Может быть, они в коробках, что стоят в холле?

– Нет, те коробки при мне укладывала миссис Ашфорд. Позже она пришлет за ними экипаж.

– А в кухне, у задней двери, тоже ничего нет?

– Во всяком случае, я ничего такого не помню.

Старуха вздохнула:

– Дьявола я видела вчера; таких, как он, я о тряпье не спрашиваю. Но мисс Рейчел – леди; она меня не прогонит.

Ратлидж улыбнулся. Пусть старуха кажется проницательной, но мысли у нее в голове путаются.

– Когда я ее увижу, обязательно спрошу.

Старуха откинула голову назад и посмотрела на дом:

– Я ведь была здесь в тот день, когда упал мистер Стивен.

– Вы… что?!

– Была здесь, – раздраженно повторила старуха. – Помогала миссис Трепол разбирать одежду, которую она собиралась унести на церковный благотворительный базар. Старья осталось много, и мисс Сюзанна предложила мне взять кое-что на лоскутки. Для моих ковриков.

Ратлидж невольно покосился на искривленные пальцы:

– Вы делаете коврики?

– Вы еще молодой, но, как видно, глухой! – язвительно заметила старуха.

– Расскажите о мистере Стивене, – поспешно предложил Ратлидж.

– Он все возился в доме – что-то искал. Перевернул все вверх дном. Что он искал, не знаю, но он очень волновался. Говорил, мол, или найдет, или поймет, в чем дело. Даже на миссис Трепол накричал; спросил, не перекладывала ли она вещи в другое место. Чуть не до слез ее довел. Она уверяла, что к его вещам не прикасалась. Потом она вышла черным ходом, и я услышала, что мистер Стивен выбежал на галерею второго этажа. Потом грохот, и он закричал: «Проклятая нога!» И я поняла, что гончие псы Гавриила снова здесь, они неслись вниз по лестнице… Я испугалась и отвернулась; не хотела на них смотреть…

– Значит, вы слышали, как упал Стивен? Он тогда был один?

– Если не считать гончих. Они лаяли на него злобно, громко и пронзительно.

– Вы что-нибудь говорили миссис Трепол или другим?

– Да и говорить-то было нечего! Миссис Трепол ушла обиженная, а родственники вбежали в дом и окружили мистера Стивена… Там только меня не хватало! Скоро меня обогнал мистер Кормак – он бежал за доктором, но так и не сказал, что случилось. Но я видела его лицо, и оно мне не понравилось – холодное и мрачное…

– Но ведь вы местная целительница, – вдруг вспомнил Ратлидж. – Во всяком случае, так вас называют в деревне. Вы не вернулись, чтобы помочь Стивену Фицхью?

Старуха глянула на него в досаде и сказала:

– Я исцеляю по воле Божьей, но не пробуждаю мертвецов ото сна!

– Но вы ведь не знали…

– Говорю вам, приезжий из Лондона, что я услышала, как лают и воют гончие псы Гавриила. Больше мне ни чего не нужно было знать. Они никогда не ошибаются. Я слыхала их прежде, когда смерть бродила по земле… Ко гда она приходила в Тревельян-Холл… и в лес. Они повсюду, где бродит зло!

Она отвернулась и зашагала прочь, опираясь на палку, а Ратлиджа предоставила Хэмишу. Тот пытался что-то ему внушить. Что еще там за гончие Гавриила, о которых она твердит, какое-нибудь фамильное привидение?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю