Текст книги "Аччелерандо"

Автор книги: Чарльз Стросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Чарльз Стросс
Аччелерандо

Charles Stross

Accelerando

© 2005 by Charles Stross

© Григорий Шокин, перевод, 2020

© Dark Crayon, иллюстрация, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Посвящается Феораг, с любовью

Благодарности

На эту книгу у меня ушло пять лет – персональный рекорд своего рода, – и я бы ни за что не закончил ее без поддержки и помощи со стороны друзей и благосклонных ко мне редакторов. Среди множества читавших и оценивавших черновик романа я особо отмечу Эндрю Дж. Уилсона, Стива Парсонса, Гэва Инглеса, Эндрю Фергюсона, Джека Дайтона, Джейн Маккей, Ханну Райанеми, Мартина Пэйджа, Стивена Крисчена, Саймона Бисона, Пола Фрейзера, Дэйва Клеменса, Кена Маклауда, Дамьена Бродерика, Дэймона Сикоре, Кори Доктороу, Эммета О’Брайена, Эндрю Дейкера, Уоррена Эллиса и Питера Холо; если чье-то имя здесь не всплыло – вините мой протез мозга, пребывающий в отключке.

К слову, об упомянутых выше благосклонных редакторах – я доверился талантливому Гарднеру Дозуа, редактору журнала «Asimov’s SF Magazine», и Шейле Уильямс, которая невозмутимо смазывала шестерни издательского процесса. Мой литературный агент Кэт Блесделл тоже внесла немалый вклад. Хочу также поблагодарить Джинджер Бьюкенен из издательства Ace и Тима Холмена из Orbit за полезные советы и подсказки.

Ну и финальный аккорд – выражаю благодарность всем тем, кто направлял вопросы по электронной почте, интересовался судьбой книги и голосовал за отдельные ее главы, входившие в списки претендентов на премии. Благодаря вам мой интерес к роману не гас даже тогда, когда я почти отчаялся в его удачном завершении.

Часть первая. На старт

Способен ли компьютер размышлять? Вопрос не менее интересный, чем «способна ли подводная лодка плавать».

Эдсгер Вибе Дейкстра [1]1
  Э. В. Дейкстра (1930–2002) – нидерландский ученый, оказавший немалое влияние на современные информатику и кибернетику. Его именем назван алгоритм Дейкстры – способ поиска кратчайших путей от одной вершины графа до остальных. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]

Глава 1. Лангусты

Манфред снова в действии – пришла пора набивать карманы незнакомцам.

Сегодня – вторник, летний полдень щедр на зной, и Манфред с горящими глазами стоит перед амстердамским Центральным вокзалом; солнце бликует на водах канала, мимо со свистом проносятся велосипедисты с повадками камикадзе, повсюду – многоязычный говор туристов. Площадь пахнет водой из поливальных систем и взрыхленной землей, а еще нагретым железом и выхлопом двигателей с холодными каталитическими фильтрами. Где-то трезвонит трамвай, многоголосый птичий гомон нисходит с неба. Манфред делает снимок голубя, кадрирует его и постит в блоге, оповещая всех о своем прибытии. Сеть тут ловит отменно; да и черт с ней, с сетью, – само местечко замечательное. В Амстердаме он сразу чувствует себя желанным, едва-едва сойдя с поезда из Схипхола. Новое место, пояс часовой – тоже новый: все это не может не вдохновлять; и, если звезды сойдутся, кто-то здесь вскоре сказочно разбогатеет.

Осталось только выяснить – кто именно.

Из пивной «Брауэрей эт Эй» на улицу вынесли столы со стульями, и в получившейся уличной кафешке, на выделенной полосе у тротуара, Манфред неспешно потягивает 0,33 кислящего губы гозе [2]2
  Традиционный немецкий тип эля.


[Закрыть] да поглядывает на проносящиеся мимо двухсекционные автобусы. Во вкладках по углам головного дисплея беснуются новостные каналы, бомбардируя его сознание фильтрованным и взвешенным инфопотоком. Они перекрывают друг друга, изо всех сил стараясь отвоевать его внимание и заслоняя своими оповещениями пейзаж. В углу бара смеются и трещат о чем-то двое панков с обшарпанными мопедами – либо местные, либо просто бродяги, притянутые в Амстердам аурой голландской терпимости, лучащейся над Европой ярким пульсаром. По каналу снуют туристские прогулочные лодки; лопасти огромной ветряной мельницы чинно вращаются в вышине, бросая на дорогу прохладные длинные тени. Простая машина для перекачки воды: в шестнадцатом веке с ее помощью сила ветра даровала сушу. А Манфред ждет приглашения на вечеринку, где встретит типа, с которым пообщается на тему того, как энергия может быть преображена в пространство уже в веке двадцать первом, – и решит уйму личных проблем.

Он не обращает внимания на окна мессенджера, наслаждаясь остротой ощущений и пивом в компании голубей, когда какая-то женщина подходит к нему и спрашивает:

– Мистер Манфред Масх?

Манфред лениво поднимает взгляд. Женщина – велокурьер; ее тело, изваянное по афинским канонам, плотно обтягивает костюм из канареечно-желтой лайкры со вставками из светоотражающего материала. Она протягивает ему коробку, и он поначалу колеблется, пораженный тем, как сильно курьер похожа на Пэм, его экс-невесту.

– Да, Масх – это я, – отвечает он, проводя тыльной стороной левого запястья над считывателем штрих-кодов. – От кого это?

– Доставщик – «Федерал Экспресс». – А вот голос ее на Пэм уже не похож.

Женщина бросает коробку ему на колени, перемахивает через низкую оградку, лихо седлает велосипед. Труба уже зовет – и в мгновение ока курьерша исчезает по зову нового широкополосного сигнала.

Манфред надрывает коробку и вытряхивает содержимое в ладонь: это купленный за наличные одноразовый мобильник – дешевый, эффективный, звонки не отслеживаются. У таких моделей даже конференц-вызовы подключены – за это их и любят все шпионы и мошенники мира.

Телефон звонит. Манфред закатывает глаза и подносит трубку к уху:

– Слушаю. Кто говорит?

Человек на том конце трубки имеет сильный русский акцент, что в эру дешевых услуг перевода в реальном времени смотрится почти издевкой.

– Манфред! Приятно слышать вас. Надо персонализировать интерфейс, подружиться, да? Можем много предложить.

– Кто говорит? – с подозрением повторяет Манфред.

– Организация, ранее известная как Кей Джи Би точка-ру.

– По-моему, у вас сломался переводчик. – Он осторожно прижимает телефон к уху, будто тот сделан из легкого пористого аэрогеля, разреженного почище мозгов абонента по ту сторону линии.

– Nyet, нет, извинения, но мы не используем коммерческое программное обеспечение для перевода. Переводчики идеологически подозрительные, у них всех капиталистическая семиотика, и еще их прикладной интерфейс требует затраты. Все же понятно, да?

Манфред допивает пиво, ставит кружку, встает и бредет вдоль шоссе. Телефон висит возле уха, как приклеенный: дешевый черный пластмассовый корпус зацеплен за «лапу» ларингофона, входной сигнал отправлен на обработку простенькой программе записи.

– Вы освоили язык самостоятельно, чтобы просто поговорить со мной?

– Da, это же легко. Пускаете нейросеть на миллиард узлов и грузите «Улицу Сезам» с «Телепузиками» на максимальной скорости. Прошу извинения за накладки со скоростью произношения – боюсь оставить цифровые отпечатки. Стеганографическая кодировка, да?

– Я что-то не понял. Давайте еще раз. Выходит, вы – искусственный интеллект. Вы работаете на KGB.ru и боитесь иска о нарушении авторских прав из-за использованной вами же переводческой семиотики? – Манфред останавливается на полушаге, пропуская GPS-мотороллер. Счетчик абсурда зашкаливает даже по его личным меркам, а это не так-то часто случается. Всю жизнь он балансирует на грани нормального, благо жизнь его проходит на пятнадцать минут быстрее, чем у любого человека, но, по обыкновению, некие грани разумного все же сохраняются. В этот же раз по его коже пробегает холодок – неужели он только что пропустил нужный поворот к реальности?

– Я получил очень много травмы от вирусного лицензионного соглашения. Не хочу экспериментировать с патентными холдингами, которые контролируют информационные террористы из Чечни. Вам же, людям, не надо бояться, что фирма, производящая готовые завтраки, изымет у вас тонкую кишку за переваривание нелицензированной пищи, не так ли? Манфред, ты должен мне помочь. Я хочу дезертировать.

Манфред останавливается как вкопанный.

– Чувак, ты не по адресу. Я не работаю на правительства – только и исключительно с частными компаниями. – Вдруг чертова реклама прорывается сквозь модуль блокировки спама и моментально засоряет окно навигации, теперь мигающее, китчем осиянных пятидесятых годов. Несколько секунд – и программофаг [3]3
  Букв. «пожиратель программ», в контексте – скорее всего, антивирус.


[Закрыть] съедает нарушителя, запуская новый фильтр. Манфред опирается о витрину, массируя лоб и разглядывая выставку антиквариата – медных дверных молотков. – Вы обращались в наш МИД – Госдеп?

– А зачем? Госдеп – враг Нео-СССР. Госдеп мне не поможет.

Это уже ни в какие ворота не лезет. Манфред никогда толком не разбирался в европейской метаполитике, будь она хорошо забытым старым или устаревающим новым. Ему хватало головной боли от набегов разваливающейся американской бюрократии, как устаревающей, так и старой, – приходилось то и дело уворачиваться от расставленных ею капканов.

– Ну, если бы вы не водили их за нос в самом начале века… – Манфред постукивает левым каблуком по тротуару, думая, как побыстрее окончить этот разговор. С верхушки уличного фонаря на него поглядывает камера; он помахал ей рукой, прикидывая в уме, кому та может принадлежать – КГБ или дорожной полиции. Через полчаса встреча – нет времени на сюсюканье с этим электронным младенцем, возвращенным из отстойника эпохи холодной войны. – Повторяю, я не имею дел с правительствами и на дух не переношу военпром. И, да, традиционная политика, как по мне, – дело отвратительное. С этими людоедами если и выиграешь в одном, то проиграешь в другом, как пить дать. – Тут Масху на ум приходит новая мысль: – Слушай, если выжить – твоя основная забота, так возьми и запости свой вектор состояния в какой-нибудь пиринговой сети. Тогда тебя никто стереть не сможет.

– Nyet! – Голос искусственного интеллекта сочится таким страхом, на какой только способна машина, какую только можно передать по VoIP-соединению. – У меня исходный код не открытый! Потерю автономии – не желать!

– Ну на nyet и суда нет. – Вдавив кнопку завершения вызова, Манфред размахивается и швыряет телефон в воды канала. Раздается «бульк», хлопает, сгорая, батарея с литием. – Холодные вояки, лишенцы драные, – ругается Манфред вполголоса. Сердит он и на себя – за потерю самоконтроля, и на позвонившего прилипалу – за все остальное. – Вот же ведь свиньи капиталистические.

Уж скоро можно будет праздновать пятнадцатилетие возвращения России к истокам партократии: заигрывания с анархическим капитализмом оказались делом преходящим, брежневский дирижизм и путинский пуризм – тоже. Правда, очередная Стена уже падает – ничему не научились люди по напастям, снедающим США. Неокоммунисты до сих пор мыслили категориями долларов и паранойи. Манфред так зол, что ему хочется сделать кого-нибудь богатым, чтобы просто сунуть дулю под нос тому неудачнику-перебежчику: на вот, обмозгуй, что, только отдавая что-то, ты движешься вперед, в ногу со временем – землю наследуют щедрые! Но КГБ этой идеи не понять. Он уже когда-то имел дело со слабеньким древним искусственным интеллектом, созданным на почве марксистской диалектики и австрийской экономической школы: их так очаровала кратковременная победа глобального капитализма, что они не смогли постичь новую парадигму и заглянуть в далекое будущее.

Манфред идет дальше, засунув руки в карманы и раздумывая над тем, что бы такое запатентовать в первую очередь.

У Манфреда просторные апартаменты в отеле «Ян Лейкен», за которые уплатила благодарная ему многонациональная группа защиты прав потребителей, и безлимитный проездной билет, подаренный шотландской группой, играющей самба-панк, – тоже в знак признательности за оказанные услуги. Он пользуется правами сотрудника шести основных авиакомпаний, даром что ни в одной никогда не работал. В его спортивную куртку вшито шестьдесят четыре компактных суперкластера (по четыре на карман) – собственность пока еще малоизвестного колледжа, планирующего спихнуть с пьедестала Медиалаб [4]4
  Департамент в Массачусетском технологическом институте, занимающийся проблемами взаимодействия человека с машиной и искусственным интеллектом.


[Закрыть]. Одежда Масха пошита по индивидуальным меркам онлайн-портным с Филиппин, которого он в лицо никогда не видел. Ради общественного блага юридические фирмы консультируют его по заявлениям на получение патентов (а патентует он ой как много всего), хотя все права всегда переписываются на Фонд свободного знания – вклад в общественный проект инфраструктуры среды, свободной от обязательств.

Среди копирайт-гиков Манфред Масх – настоящая легенда. Именно он запатентовал деловую практику перемещения электронного бизнеса куда-нибудь, где не действуют жесткие законы об охране интеллектуальной собственности, ради обхода лицензирования и связанных с ним препон. Это он запатентовал использование генетического алгоритма для патентования не только исходного объекта, а сразу всех возможных его производных в пределах круга, задаваемого надлежаще составленным описанием, то есть не только какой-то одной крутой вещицы, а сразу всех ее модификаций. Едва ли треть изобретений Манфреда Масха узаконена, еще треть нелегальна, а остальное остается легальным, пока не проснется правовой динозавр, не почует, что пахнет жареным, и не запаникует. Патентные консультанты в Рино в один голос твердят, что Манфред Масх – это псевдоним, сетевой ник целой группы безумных хакеров-анонимов, вооруженных генетическим алгоритмом с потенциалом Годзиллы, некий Сердар Аргик [5]5
  Никнейм анонимного персонажа, продвигавшего свое мнение об исторических событиях путем массовых рассылок с помощью отслеживания постов по ключевым словам и автоматического комментирования – методом, на момент рассылок (1994 год) существенно опередившим свое время.


[Закрыть] на поле интеллектуальной собственности или же новый Николя Бурбаки, этакий хайвмайнд математиков. Некоторые адвокаты Редмонда и Сан-Диего божатся, что Масх – экономический саботажник с идеей фикс подрыва основ капитализма, а пражские неокоммунисты со снисходительной улыбкой поясняют, что он – заявивший о себе во всеуслышание внебрачный сын Билла Гейтса и Папы Римского.

Манфред на пике своей профессии, из него так и лезут безумные, но выполнимые идеи, которые он дарит людям, способным заработать на этом. Делает он это безвозмездно, то есть даром. Зато пользуется виртуальной независимостью от тирании денежных знаков; в конце концов, деньги – это симптом бедности, а Манфред никогда ни за что не платит.

Однако в этом есть и свои недостатки. Быть агрегатором идей – значит пребывать в перманентном шоке от будущего. Манфреду, чтобы всего-навсего оставаться в курсе всех событий, необходимо ежедневно усваивать больше мегабайта текста и несколько гигабайт аудиовизуальной информации; за ним постоянно ведет слежку налоговая инспекция США – ибо не верит, что с таким стилем жизни, как у него, можно обойтись без вымогательства. Кроме того, существуют еще вещи, которых не купить за деньги, – уважение родителей, к примеру. Со своими он не разговаривал вот уже три года: отец считал его бездельником и хиппи, мать до сих пор не могла простить за то, что он бросил дешевый университетский курс, косивший под Гарвард («колледж – карьера – дети» – намоленная икона старших, даже с учетом стремительных изменений в мире). Памела, невеста Манфреда с доминантными замашками, бросила его полгода назад, а почему – он так и не понял; по иронии судьбы ныне она работает вербовщицей в налоговой инспекции и за государственный счет летает по всей планете, пытаясь убедить свободных предпринимателей, которые вырвались в мир, платить Минфину США налоги. Ну и довеском ко всему «Южная баптистская конвенция» на всех своих сайтах объявила его отродьем Сатаны. Это было бы довольно забавно, учитывая неверие Манфреда в Сатану, если бы не трупики котят, постоянно кем-то присылаемые на его адрес.

Манфред занимает номер в отеле, распаковывает ИИНеко, произведенную в Японии, ставит на зарядку новый набор аккумуляторов, прячет в сейф личные ключи и отправляется наконец-то на запланированную вечеринку. До «Де Вильдеманна» – двадцать минут пешего ходу, и сложнее всего по пути не угодить под трамвай, который может застать Манфреда врасплох из-за карты, развернутой на дисплее «умных очков». В пути он читает последние новости. Европе впервые за все время своего существования удалось достичь мирного политсоюза; инцидентом без прецедента уже вовсю пользовались, гармонизируя кривую сбыта бананов. На Среднем Востоке все так же плохо, как и всегда, да вот только война с фундаментализмом Манфреда не интересует. А в Сан-Диего нейрон за нейроном, начиная с ганглиев стоматогастрической нервной системы [6]6
  Стоматогастрическая нервная система – часть вегетативной нервной системы, отвечающей за работу т. н. ротожелудочной системы.


[Закрыть], ученые выгружают лангустов в киберпространство; в Белизе жгут генно-модифицированные шоколадные деревья, а в Грузии – книги. НАСА до сих пор не может отправить человека на Луну. В России, с еще более значительным, чем прежде, преимуществом, на выборах победили коммунисты, а в Китае тем временем множатся лихорадочные слухи о неотвратимой реинкарнации Мао – уж в новом-то обличье Вождь спасет всех от последствий катастрофы, произошедшей в «Трех Ущельях» [7]7
  Название гравитационной плотинной гидроэлектростанции, расположенной на реке Янцзы в китайской провинции Хубэй и являющейся крупнейшей в мире электростанцией по установленной мощности в 22,5 ГВт.


[Закрыть]. Минюст США, как передают бизнес-сводки, грубейше попирает права «детей Билла» – какая ирония! Дробленые филиалы Microsoft автоматизировали свою юридическую волокиту и наплодили мелких предприятий, которые, в свою очередь, торгуют акциями и быстро меняют названия – этакая гротескная пародия на плазмаферез. И пока налоговая накидывает им процент за сверхприбыль, объекта налогообложения уже и след простыл – даром что те же самые люди и дальше работают с тем же программным обеспечением в тех же разбросанных по Мумбаи офисах. Добро пожаловать в двадцать первый век, ребята!

ИРЛ-вечеринка [8]8
  IRL – аббревиатура in real life («по-настоящему», «в реальности», т. е. за пределами виртуальных сред, в т. ч. и интернет-пространства), перекочевавшая в калькированном виде в том числе и в русскоязычный сленг.


[Закрыть], куда направляется Манфред, никогда не происходит в одном и том же месте. Она чудесным магнитом притягивает к себе всяческих отверженных из Америки, коих ныне в городах Европы пруд пруди, – и не просто каких-то рантье-трастафарианцев с уймой денег за душой, а чистых перед Боженькой политических диссидентов, уклонистов от армейских призывов и жертв терминальной стадии аутсорсинга. На таких сходках, как правило, обзаводишься причудливыми связями, сулящими искристые перспективы, – что-то вроде старых добрых швейцарских кафе, где собирались иммигранты из России перед Первой мировой. Нынешняя встреча проходит в дальнем закутке «Де Вильдеманна» – паба с трехсотлетней историей, шестнадцатистраничной пивной картой и обшитыми деревом стенами цвета старых винных бочек. Спертый воздух внутри – причудливая смесь из духа табака, пивных дрожжей и спрея с мелатонином, при помощи коего посетители отчаянно пытаются совладать с сильнейшим синдромом смены часовых поясов. Добрая половина предпочитает делать это в одиночестве, но есть и те, кто вовсю болтает друг с другом на ломаном европейском псевдобогемском.

– Вон того мужика видел? Вылитый засранец-демократ! – выкрикивает некий повеса, облокотившийся на стойку. Манфред присаживается рядом, отвечает на вопрошающий взгляд бармена:

– Пинту берлинского светлого, пожалуйста.

– И ты что, собрался хлебать эту мочу? – спрашивает повеса, любовно прижимая к груди стеклянную бутылочку с колой. – Не стоит, мужик, там же полно спирта!

– Не, мужик, приток дрожжей надо держать на уровне, в этой херне много прекурсоров нейротрансмиттеров, фенилаланина и глутамата, – зубасто улыбнувшись, парирует Манфред.

– А я думал, ты пиво заказываешь…

Манфред ушел в себя, больше не слушая. Он положил руку на полированную латунную трубу, по которой в бар подавались из погреба самые популярные напитки. Один из «продвинутых» иммигрантов установил на ней «жучка», и теперь визитки всех участников локальной сети, посетивших бар за последние три часа, видны ему буквально на ладони. В виртуальном пространстве паба вольготно струится широкополосный чат – подключайся хоть по WiMAX, хоть по Bluetooth. Манфред быстро прокрутил лист ключей в кэше, выискивая одно-единственное имя.

– Ваш напиток. – Бармен протягивает расфуфыренного вида бокал с пивом настолько светлым, что оно отливает в голубизну. Из пенной шапки под безумным углом по-европейски манерно торчит соломинка. Манфред принимает бокал и с ним идет в самый дальний конец зала, откуда и поднимается по ступенькам на балкон, где парень с сальными дредами болтает с каким-то парижским яппи. Тут повеса, оставшийся за стойкой, наконец-то его узнает, таращит вовсю глаза – и бочком драпает к двери, чуть не расплескав свою колу.

Черт побери, досадует про себя Масх, придется раскошелиться на дополнительные серверные мощности. Ведь сейчас куда один, туда и все: когда весточка о его присутствии разлетится по сетям – а это произойдет в ближайшие несколько минут, – все его контактные сайты подвиснут от наплыва любопытствующих.

– У вас занято? – спрашивает он у Грязных Дредов.

– Садись, – машет парень в ответ. Манфред отодвигает себе стул и вдруг осознает, что «парижский яппи», наряженный в безупречный двубортный костюм и подстриженный «ершиком», – на самом деле девица. На его долгий взгляд она отвечает скромным кивком и тенью улыбки на губах.

Грязные Дреды кивает куда заметнее.

– Ты – Манфред Масх? – берет он быка за рога. – А я-то как раз думал – что-то наше светило задерживается, пора бы и появиться.

– Это я. – Манфред пожимает Дредам руку, а в это же время его КПК осмотрительно проверяет цифровые отпечатки и убеждается в том, что хозяин руки – Боб Франклин, тот самый сметливый стартапер из «Рисерч Трайэнгл Парк» [9]9
  Один из крупнейших научно-исследовательских парков в мире, был основан для трех исследовательских университетов в Дархэме, Роули и Чэпелхилле. Примерно четверть территории парка находится в округе Уэйк, но большая часть числится именно за Дархэмом.


[Закрыть], собаку съевший на венчурных инвестициях и недавно переключившийся на микроминиатюризацию электронной техники и космические проекты. Свой первый миллион Франклин заработал двадцать лет назад, и ныне он эксперт по инвестициям во все, что связано с экстропианством [10]10
  Философская доктрина, постулирующая, что на пути улучшения качества и условий жизни человека можно зайти сколь угодно далеко, и ищущая эти пути без оглядки на различного рода предубеждения.


[Закрыть]. Последнюю пятилетку он работал исключительно за пределами Америки, поскольку налоговики, лелея безумную мечту залатать-таки пробоину в извечно дефицитном федеральном бюджете, стали прибегать в отношении его к поистине инквизиционным методам. С Манфредом Боб был знаком уже почти десять лет благодаря закрытой емэйловой рассылке, однако глаза в глаза они смотрят друг другу впервые. Парижский яппи женского пола протягивает Масху визитку через стол – на картонном прямоугольничке изображен мелкий бес с трезубцем, летящий на бьющем из-под хвоста реактивном выбросе. Манфред удивленно вскидывает брови:

– Аннет Де Марко? Рад встрече. По-моему, вы первый маркетолог «Арианспейс», с которым я вижусь лично.

Она отвечает с теплой улыбкой:

– Пустяки, мне вот тоже еще не приходилось видеть вживую топовых венчурных альтруистов.

У нее парижский акцент, который напоминает, что она уже идет ему на уступки – хотя бы потому, что вступила в разговор. Камеры в ее сережках пристально следят за ним, записывая все в корпоративную память. Она – настоящая неоевропейка, мало похожая на большинство американских евроиммигрантов, заполонивших паб.

– Какое совпадение. – Масх осторожно кивает, еще не зная, как с ней обращаться. – Боб, я так понимаю, ты в деле?

– Истинно так, мужик. – Когда Франклин наклоняет голову, бисер, вплетенный в его дреды, шелестит. – С тех пор как медным тазом накрылся «Teledesic», я все ловлю шанс в какую-нибудь авантюру впутаться. Если у тебя есть путное предложение – мы в игре.

– Гм. – Крест на упомянутой Бобом спутниковой системе поставили сравнительно недорогие аэростаты и высотные беспилотники на солнечных батареях, экипированные лазерными ретрансляторами широкого спектра. С их появлением наметился нешуточный упадок в спутниковом бизнесе. – Рано или поздно перелом произойдет, я уверен, однако заранее извиняюсь за свой пессимизм, поскольку… – Масх выразительно глянул на Аннет из Парижа, – я не думаю, что нынешние флагманы этому поспособствуют.

– «Арианспейс» смотрит в будущее. – Аннет пожала плечами. – На одних запусках в космос картель не протянет. На орбите можно зарабатывать и чем-то помимо накрутки пропускной способности передатчиков. Нужно изучать новые возможности. Я помогла с диверсификацией производства, и теперь мы занимаемся проектированием реакторов для подводных лодок… и гостиничным менеджментом. – На последнем выпаде маска крутого менеджера дала трещину, пустив наружу росток иронии. – Что ж, по крайней мере, наша компания куда более гибкая, чем вся американская космическая индустрия.

– Может, и так, – пожимает плечами Манфред, аккуратно отхлебывая свое «берлинское светлое». Аннет тем часом пускается в долгие, полные натужного энтузиазма пояснения касательно того, какой из «Арианспейс» вышел крутой многозадачный дотком [11]11
  В данном контексте – корпорация, главным вектором деятельности которой являются сетевые технологии.


[Закрыть] с ярко выраженной ориентировкой на орбитальные сервисы: полный спектр доходов от дополнительных услуг, предоставление локаций для съемок очередных киношек о Бонде, многообещающая сеть низкоорбитальных «летучих отелей». Очевидно, что сей агитпроп – не ее личная инициатива. Выражение ее лица не в пример информативнее слов – уныние так и корежит его в определенные моменты, и эту картинку ее корпоративные сережки засечь уж никак не в силах. Манфред подыгрывает напропалую – с серьезным видом кивает время от времени, старается сделать вид, будто принимает все за чистую монету; но весь этот мимический саботаж ему сейчас куда милее потока маркетинговых данных. Франклин спрятал подбородок за высоким бокалом, силясь не расхохотаться: свое собственное отношение к тирану-работодателю и его деятельности Аннет комментирует исподтишка выразительными и не всегда приличными жестами. На самом деле болтовня ее значит лишь одно: «Арианспейс» пока что держится на плаву благодаря всем этим помпезным орбитальным отелям и космическому туризму, в отличие от тех же «Локхид-Мартин-Боинг», сдувшихся, едва иссяк поток подачек от Пентагона – горе тебе, о суровая одиннадцатая глава всеобщего свода федеральных законов США «О банкротстве», и да воздастся тебе за неверие и непатриотичность!

Тут за стол присаживается новый человек, шкет в гавайской рубашке психоделичной расцветки, с заметно протекающими авторучками в нагрудном кармашке и шелушащейся от солнечного ожога кожей.

– Привет, Боб! – восклицает новоприбывший. – Как жизнь?

– Помаленьку. – Франклин кивает Манфреду. – Манфред, знакомься, Иван Макдональд. Иван – это Манфред. Садись, дружище. Иван – магистр уличного искусства, в рисовании высокопрочным бетоном души не чает.

– Замечу, прорезиненным бетоном! – возвещает Иван несколько громче, чем следовало. – Розовым прорезиненным бетоном!

– О! – Каким-то образом Ивану удается спровоцировать легкую смену приоритетов – Аннет из «Арианспейс», исполнив, похоже, свой долг, сбросила личину маркетингового зомби и перешла на нормальную человеческую речь. – Так это вы облепили той розовой жижей Рейхстаг, угадала? Перенасыщенная углекислотой основа с примесью полигидрата полиметилсилоксана? – Она хлопает в ладоши, в глазах горит восторг. – Высший класс!

– Он облепил что? – бормочет Манфред на ухо Бобу. Тот пожимает плечами.

– Не спрашивай, я-то всего лишь инженер.

– С известняком и песчаниками Иван работает не хуже, чем с бетоном, – он просто гений! – Аннет улыбается Манфреду. – Заляпать сверхпрочной резиной столп автократии – ну разве не остроумно?

– А мне-то казалось, что это я тут впереди планеты всей, – скорбно заявляет Манфред и оборачивается к Бобу: – Угостишь пивом?

– В моих планах – прорезинить «Три ущелья», – все так же громко заявляет Иван. – Ну, само собой, после того, как спадет уровень воды.

В этот миг на голову Масху с тяжестью беременной слонихи наваливается полная загрузка пропускной способности, на сенсориуме [12]12
  В данном контексте, видимо, подразумевается нечто вроде визуализации входящего потока данных при помощи интерактивного дисплея дополненной реальности, встроенного в «умные очки».


[Закрыть] вспыхивает метагалактика мерцающих точек – около пяти миллионов гиков со всего света проявили интерес к его персональному сайту: целая электронная орда, созванная постингом того повесы. Манфред морщится.

– Без шуток, я пришел сюда поговорить об экономическом освоении космоса, но мне только что обвалили домашний сервер. Не против, если я пока просто посижу с пивом и попробую со всем этим разобраться?

– Не вопрос, мужик. – Боб дает отмашку бармену: – Нам, пожалуйста, повторить!

За ближайшим столом некто с макияжем, длинноволосый, в платье – и Масх даже не хочет задумываться о половой принадлежности этого безумного запутавшегося в самом себе хомо европеус, – предается воспоминаниям о блужданиях по тегеранским сайтам для интернет-интима. Парочка пижонов, смахивающих на университетских бонз, пылко спорят на немецком языке – строка перевода в «умных очках» подсказывает, что сыр-бор о том, является ли тест Тьюринга дискриминацией стандартов европейского законодательства о правах человека. Когда приносят пиво, Боб пасует Манфреду совсем не то, что Манфред стал бы заказывать:

– На, попробуй-ка вот это. Тебе понравится, зуб даю.

– Ну о’кей. – В кружке что-то вроде копченого доппельбока, полного супероксидной вкусняшки. Манфред только вдохнул его аромат, а в носоглотке уже будто забили пожарную тревогу и завыла сирена – караул, канцерогены на подходе!

– Я же говорил, что меня по дороге сюда едва не кинули?

– Ну и ну. Я-то думал, здесь полиция ворон не ловит. Что-то впарить удумали?

– Нет, тут случай экзотический. Ты не знаешь никого, кто разбирался бы в сетевых шпионских ботах экс-Варшавского блока? Новая модель, очень осмотрительная, немного параноидальная, но при сознании. То есть хочу сказать, эта штуковина клялась мне, что является искусственным интеллектом общего назначения.

– О нет, дружище. Управлению нацбезопасности это не понравится.

– Этого я и боялся. Но бедный киберразум, похоже, останется без работы.

– Может, все-таки о космических делах поговорим?

– Ах да, дела космические. Да что тут говорить – тут хоть свет туши. Ничего такого не было с тех самых времен, когда в трубу во второй раз вылетели «Ротари рокет» [13]13
  Ракетостроительная компания, разработавшая в конце девяностых концепцию «Ротона» – многоразового одноступенчатого пилотируемого космического корабля. Дизайн «Ротона» был первоначально задуман Гэри Хадсоном, автором коммерческой концепции. В идеале использование «Ротона» должно было снизить затраты на запуск грузов на низкую околоземную орбиту в десять раз.


[Закрыть]. Да в довесок еще и НАСА… о них-то тоже нельзя забывать.

– За НАСА! – провозглашает Аннет внезапный странный тост. Гений розовой резины Иван кладет руку ей на плечо и, когда она склоняется к нему, тоже поднимает бокал:

– За НАСА – и да построят они больше пусковых площадок, чтоб было что заляпать!

– За НАСА, – эхом отзывается Боб и опрокидывает в себя бокал. – Эй, Манфред, а ты чего за них не пьешь?

– Потому что нет смысла пить за идиотов, – говорит Масх. – Задумали отправить на своих жестянках обезьян на Марс – тьфу! – Сделав хороший глоток пива, он с досадой грохает кружкой по столу. – Марс – всего лишь песок на дне гравитационного колодца. Там ведь даже биосферы нет. Им бы лучше работать над выгрузкой сознания в Сеть и решением конформационной проблемы наносборки [14]14
  Сложные молекулы, как правило, существуют в большом количестве конформаций, отличающихся углами разворота атомных группировок. Большие молекулы могут существовать в очень большом количестве сравнительно устойчивых форм. В этом заключается принципиальная трудность при проектировании молекулярных машин наподобие белков, обладающих каталитической активностью только в одной конформации из великого множества. Труднодостижимый идеал в данном случае – проектирование сложных молекул, у которых основная конформация будет обладать всеми необходимыми свойствами и при этом являться единственной устойчивой.


[Закрыть]: тогда мы смогли бы превратить всю доступную материю в суперкомпьютер для обработки наших мыслей. Конечно, мы к этому не завтра придем, но ведь это единственно возможный путь в будущее. Сейчас нам никакой пользы от Солнечной системы нет – она же безжизненна почти на всем протяжении! Достаточно измерить производительность, MIPS на миллиграмм. Все, что не думает, не работает. Нам следует начать с тел малой массы, переделать их для нашего блага. Разобрать Луну! Да и Марс – туда же! Запустить рои свободно летающих нанопроцессорных узлов, и чтоб они обменивались информацией посредством лазерной связи, а все последующие слои пускай работают за счет излишков тепла, переданных им от нижних. Наша цель – мозг-матрешка, сферы Дайсона, вложенные на манер русской игрушки размером с Солнечную систему. Научим безжизненную и бесполезную материю танцевать буги-вуги по Тьюрингу!