Текст книги "Пещера чудовищ"

Автор книги: Чарльз Робертс

Соавторы: Морис Ренар,Генри де Вер Стэкпул,Н. Павлов,А. Романовский,Б. Сотник,Василий Афанасьев,С. Красновский,Ирвинг Крамп
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Чем же вы объясняете, что они так хорошо сохранились?

– Я думал над этим и, кажется, нашел объяснение. Яйца лежали в сухом песчаном пласту. От зимних морозов их защищало положение пласта, лежавшего на такой глубине, где земля не промерзает. От летнего жара их предохранял снег, который в лесных оврагах лежит круглый год. Таким образом в хранившем яйца пласте держалась постоянная и довольно низкая температура. Когда я выкапывал их, у меня, несмотря на жаркий день, зябли руки.

Температура была что-нибудь около нуля.

– Г-м… Низкая и, главное, ровная температура… Условия хорошие. Что же, давайте сделаем опыт. Может, что-нибудь и выйдет. Принесите. Во всяком случае эти яйца интересно даже посмотреть.

Ископаемые яйца

Ровно через неделю Петр Андреевич явился с большой корзиной, в которой лежали 6 больших яиц с шероховатой скорлупой, необыкновенно толстой и слоистой.

– Ну, как вы думаете – можно рассчитывать на успех?

– Почему же нельзя? Семена растений сохраняют способность прорастания невероятно долго. Можно допустить такую же выживаемость и у зародышей животных. Консервированы яйца хорошо. И я вполне допускаю успех.

– А что может вывестись?

– Этого нельзя сказать. Несомненно, что яйца доисторического происхождения и принадлежат ящерам. Значит, мы можем вывести и кого-нибудь из многочисленных видов динозавров – гигантских ящеров, и телеозавров – предков наших крокодилов, и птерозавров – летающих ящеров… Но, – перебил себя Иван Семенович – вместо того, чтобы гадать, давайте заложим яйца. Когда придет срок, все узнаем.

Он осмотрел инкубатор, проверил все лампочки, термометры, регуляторы, реостаты. Затем, наполнив ящик сухим песком, приятели положили в него яйца. Иван Семенович включил ток и установил рефлекторы.

– Ну, все сделано. Будем ждать.

Необычайный выводок

Дней через 20, перекладывая утром яйца, Иван Семенович заметил в одном из них шорох. Как будто кто-то изнутри сверлил скорлупу.

Не веря себе, он положил яйцо обратно и минуты через две снова послушал. Поскребывание слышалось отчетливо.

Иван Семенович надколол толстую скорлупу снаружи.

Скорлупа раздалась, и из отверстия показался кончик толстого трехгранного клюва. У Ивана Семеновича замерло сердце…

Клюв задвигался, разламывая скорлупу во всех направлениях. Иван Семенович хотел помочь «птенцу», но побоялся вместо помощи повредить, и остался наблюдателем.

Около 5 минут энергичных усилий, и верхняя часть скорлупы была разбита. Новорожденный показался на свет.

Иван Семенович увидел длинную, заполнявшую все яйцо, серую голову с узкой, вытянутой, как у ящерицы, мордой, оканчивавшейся роговым клювовидным наростом. Громадный, растянутый до шеи рот был усажен в задней части крупными, острыми зубами. Большие выпуклые глаза, затянутые какой-то мутноватой пленкой, были окружены желтыми кольцевидными ободками. Из-под закрывавшей всего птенца головы снизу виднелись костистые ноги с длинными цепкими пальцами. А вверху выглядывали с обеих сторон еще по 3 крючковатых костистых пальца.

Птенец был так отвратителен, а его громадные немигающие глаза дышали такой злобой, что Иван Семенович едва не бросил яйцо на пол.

– Вот уж действительно – «гад», – проворчал он.

Новорожденный скоро совсем освободился от скорлупы, начал расправляться. Неожиданно птенец оказался очень большим, он как будто вырос за пять-восемь минут, прошедших с появления его на свет. За спиной у него протянулись темные перепончатые крылья. Между ног вытянулся длинный голый хвост с каким-то расширением на конце.

Ему стало тесно в ящике, вмещавшем около 40 штук цыплят, и было странно вспомнить, что он только что вышел из яйца, которое теперь было в несколько раз меньше его. Птенец, помогая себе крыльями, пытался подняться на слабых ногах, но тотчас же снова падал.

Иван Семенович пересадил его в большой ящик и побежал к телефону порадовать Петра Андреевича.

Тот бросил все дела и через час был у инкубатора. Ивана Семеновича он застал за возней уже с четвертым птенцом, которого освобождал от плена.

– Покажите, покажите, что у вас. Что за птички?

Но, увидев чудовищно безобразных «птичек», отшатнулся.

– Это чудовища какие-то… Но кто это? Как они называются?

Иван Семенович5 принял торжественный вид.

– Позвольте представить – единственные в мире живые представители вымерших еще в доисторические времена летающих ящеров – птерозавры Мезозойской Эры.

– Ну, а могут такие древние животные жить в наших условиях?

– Кто знает! Ведь сумели же мы их посредством электричества вызвать к жизни. На долгое существование их, на размножение, конечно, рассчитывать нельзя. Но меня это особенно не огорчает. Я счастлив уже тем, что нам удалось увидеть своими глазами то, чего не видел ни один человек. Пусть они проживут только до завтра… Для науки будет большим торжеством уже одна возможность исследовать их трупы.

– Но вот вопрос: чем их кормить, где найти для них подходящую пищу?

– Это меня не затрудняет. Вы видите их клювы? Они великолепно приспособлены для отыскивания пищи в земле. А наш дождевой червь? Он ведет родословную дальше Юрской эпохи и, несомненно, был знакомой пищей и для предков наших птенчиков. Давайте сейчас накопаем им червей. Берите лопату.

Набрав большую банку червей, приятели взялись за кормление.

Как и предполагал Иван Семенович, дело пошло хорошо. Сначала ящеры сопротивлялись, но после 2–3 порций уже сами стали раскрывать рты.

Новый вид

Окончив кормление, приятели вспомнили, что в инкубаторе осталось 2 выведшихся яйца. Петр Андреевич волновался.

– Отчего это? Неужели эти два яйца погибли?

– Подождите отчаиваться, – успокаивал его Иван Семенович. – Небольшая задержка, и только. Вероятно, оставшиеся яйца или другой носки, или принадлежат другим животным. А вот я сейчас их подгоню, и к вечеру у нас будут еще воспитанники.

Иван Семенович вырыл яйца из наполнявшего инкубатор песку и положил сверху, направив на них рефлекторы электрических ламп.

Весь день «ящероводы» провозились с птерозаврами. Неуклюжие, малоподвижные в первое время ящеры с каждым часом крепли и росли.

Теперь им было тесно и в большой коробке. К тому же они были совершенно не приспособлены для сидения на гладком полу. Пальцы на передних конечностях указывали, что их предки привыкли отдыхать, подвесившись к ветвям деревьев, за отсутствием которых пришлось сделать подвесные жерди под потолком.

Эта работа и беспрестанное кормление ненасытных ящеров заняли время до самого вечера.

Сколько раз они за это время смотрели насиживавшиеся яйца – трудно сосчитать.

Но только под вечер, когда они уже теряли надежду, Иван Семенович заметил на одном из яиц трещину и услышал поскребывание внутри яйца.

Он слегка расколупал яйцо, из которого вылезла голова такого же урода, щелкая громадными широкими челюстями, усаженными до конца острыми трехгранными зубами.

– То же самое… – несколько разочарованно протянул Петр Андреевич.

– Нет, совсем не «то же самое», – возразил Иван Семенович. – Видите – нет клюва, челюсти более плоски, зубы заполняют весь рот, нет хвоста. Дальше – посмотрите на кожу: она не гладкая, как у наших старших, а чешуйчатая. Все это говорит, что перед нами другой вид летающего ящера – птеродактиля.

Не успели как следует устроить птеродактиля, как уже стало наклевываться последнее яйцо, из которого вылупился второй такой птенец.

Пересадив птеродактилей, оказавшихся и крупнее и крепче птерозавров, в ящик, выдержали их там часа 2, а потом подвесили на жердь, рядом с первым выводком.

Было уже за полночь, когда Иван Семенович со своим гостем могли пойти спать.

Доисторическая картинка

После суматохи дня приятели утром проснулись неожиданно поздно – около 8 часов.

Сейчас же, не умываясь, побежали в инкубаторную.

Еще не входя внутрь, они сквозь окна увидели там необычайную суматоху. Темные полотна крыльев реяли, носясь по комнате, во все стороны.

– Что там такое? Что за переполох? – сказал Петр Андреевич.

– Вероятно проголодались. Пойдемте посмотрим, как они выглядят, и потом покормим.

В домике, действительно, был переполох. Хлопая крыльями, с хриплым шипением, ящеры носились по комнате, то и дело задевая за что-нибудь. Они, как будто что-то отыскивая, метались взад и вперед по комнате, вытянув вперед громадную голову, распустив необъятные крылья и маневрируя напряженным хвостом, как рулем. Но все время они возвращались к одному углу. Присмотревшись, вошедшие немного разобрались в обстановке. Шел бой.

Два птеродактиля, прижавшись к углу, висели на жерди, а птерозавры нападали на них. С раскрытой пастью и горящими глазами, вытянув хвост с растянутой на конце перепонкой, они, хрипло шипя, как змеи, с размаху налетали на птеродактилей. Те не отступали и, освободив одну руку, с ответным шипением встречали нападающих двумя рядами оскаленных зубов и ударами сильного крыла, часто сбивавшего противника на пол. Тесный угол не давал птерозаврам возможности использовать численное превосходство. Они должны были нападать по очереди, а птеродактили неизменно отбивали нападение.

Несмотря на то, что бойцы не издавали кроме шипенья никаких звуков, в комнате «стон стоял» от свиста и хлопанья крыльев, падения задеваемых предметов, щелканья зубов и шума схватывавшихся и падавших ящеров.

Сегодня ящеры имели не тот вид, что вчера.

Из слабых птенцов они за одну ночь превратились в больших страшных драконов.

Темные кожистые крылья, горящие страшной злобой, как будто огненные глаза, скелетообразные ноги и руки, голые крысиные хвосты, оскал бесчисленных зубов… Все это, при громадных размерах ящеров, производило сильное впечатление и вызывало уже не отвращение, а страх.

Чем-то фантастическим веяло от разъяренных в азарте боя птерозавров. Как будто призраки давно погибших доисторических эпох встали в этой комнате, и казалось, что вот-вот, раздвигая стены, поднимется могучий игуанодон или бронтозавр…

Охваченные этим чувством, Иван Семенович и Петр Андреевич остановились, с опаской поглядывая на своих питомцев.

– Как они выросли за ночь! – прошептал Петр Андреевич. – Ведь эти птеродактили будут по развернутым крыльям больше сажени. Что с ними делать, если они и дальше будут так расти?

– Но поглядите, какой бой! – сказал Иван Семенович. – Мы неосторожно сделали, поместив рядом два различных вида…

– Кто мог думать? Ведь им нет суток.

– Я должен был принять во внимание действие освещения.

– Надо сейчас же их разогнать, – сказал Петр Андреевич.

– Ни в каком случае, – остановил его Иван Семенович. – Не трогайте их. Будьте осторожнее. Раздражать их опасно.

– Но старшие убьют молодых – их два против четырех.

– Ну, трудно сказать кто кого. Птерозавры и меньше и слабее. Птеродактили держатся гораздо лучше. Но бой надо как-нибудь прекратить. Попробуем принести им корму, они вероятно голодны.

Опасные питомцы

Они уже подошли к двери, как шум у ящеров вдруг усилился и послышался какой-то хрип.

Иван Семенович оглянулся и не выдержал. Один из птеродактилей зубастой пастью захватил, стараясь перегрызть, клюв птерозавра. Тот хрипел, отбиваясь крыльями и ногами, с клюва капала кровь.

– Да они действительно перебьют друг друга! – закричал он и с лопатой бросился к дерущимся ящерам.

Ударами лопаты он заставил птеродактиля выпустить противника. Выпустив противника, ящер раскрыл окровавленную пасть, секунды две горящими глазами смотрел кругом и вдруг, сорвавшись с жерди, камнем бросился на Ивана Семеновича. За ним соскочил другой птеродактиль.

Прежде, чем Иван Семенович успел сообразить в чем дело, на него посыпались удары жестких крыльев, и острые зубы рвали в клочья пиджак.

– Петр Андреевич, дверь, дверь! – закричал он, отбиваясь лопатой.

Но Петру Андреевичу некогда было слушать: на него напали птерозавры.

Отыскивая, чем защититься от ободравших его в кровь ящеров, Иван Семенович набросил на себя крышку стоявшего рядом инкубатора и попытался пробраться к двери. Но ящеры, словно понимая его намерения, перенесли фронт в другую сторону и заставили его отступить.

– Под стол, Иван Семенович. Под стол!

Он взглянул: Петр Андреевич, забившись под стол, защищался лопатой и советовал ему то же. Но другого стола рядом не было.

«Убьют, – мелькнуло в голове. – Выбьешься из сил и загрызут, как вампиры. Что делать? Кричать – не услышат». И только теперь пришло в голову: – Огонь – одно спасенье.

Прекратив на секунду защиту, он вытащил из кармана спички.

На полу были разбросаны обрывки газет. Сдвинув свой щит назад, чтобы закрыть спину, Иван Семенович бросился на пол и, подобрав несколько кусков бумаги, зажег.

Пылающая бумага заставила ящеров отступить. Увеличив свой факел, Иван Семенович кинулся на помощь к Петру Андреевичу.

Размахивая импровизированным факелом, друзья добрались до двери и выскочили вон.

Гибель птенцов

– Сказать правду, я перепугался, Петр Андреевич. У этих чертенят был такой вид, что я думал – они нас не выпустят. Если бы вы не догадались зажечь бумагу, могло кончиться очень плохо.

– Ну, и сейчас кончилось не очень хорошо.

– Но что мы будем делать с ними дальше? Как их кормить и где держать? Их необходимо разделить.

– Придется от них избавиться. Как ни интересно иметь допотопных животных, но делать у себя из дома зверинец и постоянно рисковать быть искалеченным… На это я не пойду.

– Но что же делать? Не убивать же их?

– Кто про это говорит! Их нужно сдать в Зоопарк.

– Ну, если передавать – давайте скорее, а то они или перегрызутся, или подохнут с голоду.

Не успели друзья дойти до решетки, как со двора донесся неистовый крик.

– Пожар… Горим…

Иван Семенович схватился за голову.

– Это я поджег… Что же с птерозаврами…

Он бросился во двор.

Инкубаторная была вся в дыму. С одной только мыслью о ящерах, Иван Семенович подскочил к двери, но навстречу ему выбросило такой сноп пламени, что он должен был отступить.

Сухое строение запылало сразу со всех сторон. Ничего нельзя было сделать.

Прискакавшие пожарные нашли только догоравшие головешки.

Все было кончено.

С. Красновский

Катастрофа пространства

Фантастический рассказ

Иллюстрации Н. Кочергина

Конец XIX и начало XX века ознаменовались целым рядом новых открытий, произведших так называемую «революцию в науке». Успели астрономии, расширившие мир до множества гигантских скоплений, галактических систем, с радиусом, вычисляемым от 14 000 – 60 000 световых лет, содержащими каждая 100 000 000 солнц, разбросанных на сотни тысяч и миллионы световых лет друг от друга каждая, успехи химии, открывшей в атоме микро-космос, мир электронов и протонов; радиоактивный распад вещества, опрокинувший прочность и постоянство химических элементов, и дополнивший эволюционную теорию развития вселенной; наконец, теория относительности Эйнштейна, с се выводами о кривизне пространства и его замкнутости; «неэвклидова геометрия» величайших математиков Лобачевского и Римана, поставившая вопрос о многомерности пространства, и расширившая горизонты в бесконечные дали новых возможностей и грядущих открытий.

Во вселенной совершаются великие перемены. Геология знает величайшие изменения нашей планеты в прошлом и, надо полагать, в будущем. Астрономы наблюдали гибель целых миров при возгорании новых звезд и образование новых.

Фабула настоящего рассказа затрагивает совершившуюся грандиозную катастрофу самого пространства, в результате которой временная протяженность прошлого пересекает протяженность настоящего, вследствие чего живые существа четверичной формации Земли появляются в наши дни.

АВТОР

1. Причина плохого настроения профессора Брукса

Мисс Джеральдс, высокая, сухопарая дева лет 36, ведущая хозяйство мистера Брукса, профессора физико-математического отделения О-го университета, подавая ему, по обыкновению, ровно в 9 часов вечера стакан крепкого, черного кофе и свежий помер вечерней газеты, могла заметить, что мистер Брукс находится в весьма плохом настроении. Профессор нервно ходил взад и вперед по своему кабинету, бурча себе что-то под нос. Листки чистой бумаги лежали неисписанными па письменном столе. Заметив ее с подносом в руках, резко сказал: «поставьте», и когда мисс Джеральдс, пожелав «спокойной ночи», немного задержалась, чтобы перемолвиться парою-другою фраз, профессор совсем грубо указал eй рукой на дверь, пробормотав что-то вроде: «идите вы ко всем чертям», на что мисс Джеральдс, как благовоспитанной девице и уважающей себя особе, оставалось лишь молча повернуться и уйти.

В глазах мисс Джеральдс мистер Брукс всегда был грубым, невоспитанным человеком, но в последнее время он совсем по ее мнению «спятил с ума». Впрочем шедший непрерывно уже вторую неделю дождь и холодный северный ветер также могли играть в этом некоторую роль.

Мнение же самого профессора было на этот счет совершенно иное. Дело в том, что мистер Брукс был уязвлен, ущемлен, оскорблен. То, что происходило теперь в университете, могло бы быть названо скандалом, шокирующим как университет, так и его неотъемлемую часть, самого профессора Брукса.

Но еще хуже было то, что его коллеги, собратья по науке, вместо того, чтобы вынести суровый приговор и исключить виновника всего случившегося – немца профессора Шнейдерса, – вместо того увлеклись его теориями, гипотезами, т. е. вернее глупыми фантазиями, как на это смотрел сам мистер Брукс.

35 лет он мог гордиться тем, что, занимая кафедру математики и физики, вел преподавание так, что вечные, незыблемые постулаты, непоколебимые, установленные раз навсегда фундаменты науки оставались неизменными. Вместо этого какой-то молокосос, выскочка из молодых ученых, даже не англичанин, имел смелость дерзать кощунственно посягать на святое святых всего здания науки. Теория Эйнштейна следовала за математикой Лобачевского, Римана и Минковского, в явления физики, химии, электричества и магнетизма вторгалось 4-х мерное пространство, 4-е измерение6.

Вместо неизменяемой материи, лежащей в мире трех измерении, т. е. в пространстве, и течения ее по времени или «становления», проповедовалось о «бытии» вещей во времени и пространстве. Какая чепуха!.. И профессор нервным глотком выпил кофе, взял газету, перешел в спальню, разделся и лег в постель.

Профессор всегда перед сном читал. Развернув печатный лист и ознакомившись с новостями дня, мистер Брукс хотел уже выключить свет, как вдруг его внимание привлекла следующая, напечатанная жирным курсивом —

2. Заметка в вечернем выпуске «Нашей Газеты». – Необычайные происшествия на ферме мистрис Хоу

«Наш собственный корреспондент из округа графства В. сообщает о следующих необычайных событиях, происшедших с 13-го но 29-oe с/м и имевших место на ферме мистрис Хоу. Мистрис Хоу, – вдова небезызвестного подполковника Хоу, служившего в колониальных войсках в Африке, участвовавшего в воине с бурами и убитого и стычке с туземцами при местечке Т. По смерти мужа мистрис Хоу помимо пенсии получила, согласно оставленному и заверенному в нотариальном порядке завещанию, около тысячи фунтов стерлингов. На эти деньги она приобрела у отъезжающих в Австралию бывших владельцев Г. ферму, на которой и поселилась, занявшись разведением домашней птицы и свиньи. Дела ее шли хорошо, как вдруг необычайное событие, происходящее на ее ферме, всполошило весь округ, лишив ее духовного спокойствия. В воскресенье 13-го числа, мистрис Хоу возвращалась из церкви в некотором раздумье, вполне понятном после проповеди пастора Л., известного своим красноречием, и приближалась к своему дому, устремив свой взгляд на небо. Сначала она ничего не видела, кроме неземного, навеянного словами Л., но постепенно ее внимание начали привлекать какие-то точки, линии, очертания, появляющиеся на голубом небе. Мистрис Хоу протерла неоднократно свои глаза, – как она потом рассказывала, – но явление не пропадало. В религиозном экстазе не видит ли она перед собою предвозвещенных пастором ангелов? Она в умилении хотела опуститься на колени, как внезапно сверху посыпался целый град птиц. Породу птиц мистрис Хоу назвать затрудняется, но говорит, что это были весьма крупные, большие экземпляры. Птицы имели вид откормленный и сильный, но вместе с тем казались как бы чем-то чрезвычайно испуганными и ошеломленными, так что без труда дали собрать себя. Вместе с работником мистрис Хоу притащила их на ферму; всего оказалось девятнадцать штук, но водворить их вместе с другой птицей не удалось потому, что, опомнившись, они оказались весьма злобными и чуть было не причинили убытка ферме, перебив часть индюшек и гусей.

В следующие дни ничего особенного не происходило, за исключением, как мистрис Хоу казалось, появляющихся на небе весьма странных очертаний. Впрочем, небо было не совсем ясно и рассмотреть что-либо было невозможно. Никому о происшедшем мистрис Хоу ничего не рассказала, боясь недоверия, а с другой стороны, – вздорных слухов; к тому же новоявленной птице пришлось все-таки свернуть шею за ее чрезвычайно дикий и злобный нрав и, следовательно, доказательств никаких не было. О падении же птицы с неба мистрис Хоу читала неоднократно в отделе «Смесь» воскресных журналов, как о действии особых смерчей и ураганов, захватывающих ее из других мест. Но в следующее воскресение явление повторилось опять, причем выпало около шестидесяти штук, и затем начало повторяться ежедневно с определенной последовательностью: с часа дня приблизительно в небе показывались смутные очертания чего-то весьма странного, и дело оканчивалось выпадением птиц. Их выпадало от 5-17 штук. На какой высоте виднелись фигуры, мистрис Хоу не могла рассказать, так как казалось, что это было и чрезвычайно далеко, и в то же время близко. Но в четверг, 24-го, явление приняло иной характер. В тот день стоял сильный туман. Мистрис Хоу приходилось неоднократно выходить из дому, и ей казалось, что вокруг происходит что-то странное. Туман принимал удивительные формы и порой ей казалось, что она видит не то целый иной мир, не то обломки хаотически перемешанных скал, чудовищ, живых существ и неодушевленных предметов. Последние, казалось, готовы были принять материальную форму и появиться реальными перед мистрис Хоу. Но в час дня неожиданно перед ней из тумана выпрыгнул не то кабан, не то вепрь огромных размеров, и со сверкающими глазами и с ревом, пошатываясь, промчался мимо ошеломленной, присевшей от ужаса мистрис Хоу.

Еле живая от страха, она добралась до фермы, где заперлась и просидела вместе с работником, дрожа от страха. По словам мистрис Хоу, ее форму осаждали тысячи ужасных зверей, и лишь следующее утро и ветер, разогнавший туман, позволили отправиться в местечко. Ее вид достаточно свидетельствовал о перенесенном ею, но все же только с большим трудом ей удалось убедить нескольких, в том числе пастора и местного судью, отправиться к ней на ферму. Туман рассеялся, выпадения птицы также не происходило, но, по словам отправившихся, действительно на фоне неба вырисовывались чрезвычайно удивительные очертания. В рассказе же мистрис Хоу, как женщины солидной и всеми уважаемой, сомневаться не приходилось, тем более, что в двух фермах были найдены растерзанными овца и корова с распоротым животом. Диких животных в округе графства В не водилось.

После совещания решено было сообщить в Лондон для затребования специальной комиссии по расследованию, прибытие которой ожидается со дня на день.

Примечание от редакции.

Ферма мистрис Хоу находится в вышеупомянутом округе графства В., в 25 милях расстояния от нашего города.

Примечание от редакции.

Несмотря на всю необычайность событий, сообщаемых нашим корреспондентом, мы вполне отвечаем за всю правдивость сообщаемого. Остается допустить, что мы имеем дело с каким-то чрезвычайно загадочным феноменом природы. Со своей стороны питаем надежду, что разгадка не заставит себя ждать и последует в ближайшее время».

Профессор Брукс дочитал до конца, скептически сложил газету и, пробормотав «что за чепуха», зевнул несколько раз, выключил электричество, повернулся на бок и заснул.

3. Небывалый каталог цен на битую птицу

Мистер Брукс хорошо выспался. Ему снился посрамленный и уничтоженный немец Шнейдерс. В 9 часов, покончив с завтраком и обдумывая разгром в сегодняшней лекции своего противника, профессор собирался уже уходить, как перед ним предстала мисс Джеральдс с взволнованным видом, который несколько озадачил профессора.

– Послушайте только, мистер Брукс, на один шиллинг – дюжина, только по одному шиллингу дюжина! – и лицо ее выражало красноречиво предел всякому недоумению и негодованию. – Да где же это видано, чтобы битую птицу продавали дюжинами, да еще но одному шиллингу… Иду я это с рынка, где купила, что надо, как вдруг, подходя к дому, вижу: стоит наш поставщик овощей. Я спрашиваю, что есть у него хорошего из зелени? А он мне: «из зелени ничего, мисс Джеральдс, нет, а вот гусей, индюшек, уток у меня целый воз, да еще воз стоит у гостиницы». «Как, говорю, вы вздумали торговать теперь птицей?». А он в смущении отвечает: «Приходится». «То есть, как это приходится?». «Да, так, говорит, досталась случайно дешево большая партия». «А ну-ка, посмотрим!» Вижу птица крупная, откормленная, только вид какой-то у нее странный, индейка не индейка, гусь не гусь. – «Видно привозное, здесь такую не разводят». «Да, так оно и есть». «Почем?» «Собственно – и немного уже опоздал, приехал-то поздновато, базар кончился, да теперь думаю, куда бы все продать, а то бы я дешево продал». «А ну, как?». «Да 10 пенни7 штука». Вижу, что совсем задаром, в такое время особенно, когда птица начинает нестись, наши ее не бьют и на базаре ее мало. Однако, из-за принципа, стала еще торговаться. А парень сразу и спустил цену до 5 пенни. Мне-то, собственно говоря, птица не была нужна, все что надо я уже купила, да вижу, что очень дешево, можно и про запас взять пару-другую… а он и отвечает: «Так возьмите дюжинки две, тогда я за дюжину возьму по два шиллинга»8. Совсем что – то несуразное, ведь этакую птицу не то что перепродавать, а и купить-то партии не найдешь. Думаю: пьян он. Опомнится после, придет назад требовать, а я до скандалов не охоча. Да и у пьяного покупать не буду. Ну, и изругала его, как следовало; говорю – «пойди, проспись сначала, а потом продавай. Знаю, женатый человек, вот тебе жена задаст, как все деньги проторгуешь». А он взбеленился совсем: «Не хотите и не надо, вовсе я и не пьян», тронул воз, «не хотите за два шиллинга покупать, так за эту цену и две дюжины другому отдам».

И мисс Джеральдс, проговорив все это без передышки и закатив глаза в потолок, демонстративно развела руками.

– Мисс Джеральдс, хотя все это и странно, но я вам неоднократно уже замечал, чтобы вы с вашим хозяйством и всеми вопросами, к нему относящимися, ко мне не обращались! И не мешайте мне… И профессор, нахлобучив цилиндр на глаза, вышел из дому, оставив экономку одну.

4. Мнение зоолога Римма о породе птиц из «Лавки свежей дичи»

Профессору сегодня положительно везло. Прежде пустовавшая аудитория теперь была полна. Студенты, привлеченные выпадами профессора против его врага, немца Шнейдерса, с хохотом и хлопками одобрения встречали каждое ядовитое замечание. В 12 часов мистер Брукс покинул университет для доклада в «Обществе изучения физических и естественных наук», где, пользуясь отсутствием противника, с успехом провел свои доклад «о незыблемости физических принципов». Потом, в превосходном настроении возвращаясь домой с одним из немногих коллег, с которым он был дружен, зоологом Риммом, для которого были безразличны как старые, так и новые течения в физике, благосклонно выслушивал воззрения Римма на фауну ледникового периода. Его гордостью был его научный труд – исследование о птицах четверичной эпохи.

По дороге зоолог вспомнил наказ жены купить гуся для следующего дня. Это заставило его погрузиться в целую сеть глубокомысленных рассуждений об отличии анатомического строения, оперения и т. п. Anseridae, или гусей времени оледенения земли, от современного нам вида. Поравнявшись с витриной лавки свежей дичи, профессора зашли в нее.

Хозяин, знавший хорошо покупателей, предложил любезно «на выбор». Но едва зоолог взял первого висевшего гуся, как с видом необычайного изумления застыл на месте. Профессор побледнел, затем покраснел. Лицо у него выражало полнейшее недоумение и растерянность. Наконец, он вынул платок, вытер пот, выступивший каплями на лбу, поправил съехавшие очки и, прищурив глаза, неестественно сдавленным голосом произнес, обращаясь к хозяину: «Мистер, послушайте, будьте добры сказать, сколько лет этой птице, т. е. извините, – конечно, – это чучело из перьев… к чему вы держите эту древность… позвольте узнать, из какого музея вы приобрели этот удивительный экземпляр».

По мере того, как он это произносил, хозяин постепенно приходил в величайшее негодование, принимая все за насмешку: «Мистер Римм, я думаю, вы меня очень хорошо знаете, и полагаю, с хорошей стороны, как добросовестного продавца; я думаю, что это может подтвердить и мистер Брукс, как и все мои остальные покупатели. К чему же такие слова?.. Если вам не нравится, то можете не брать, лучше ни у кого не найдете. А таких слов я еще ни от кого не слышал. Этакая крупная, жирная, упитанная птица, да «чучело из музея!». Вы понюхайте только, совершенно свежий товар, а вы: «сколько тысяч лет, как убита?» Ну, мистер Римм, и обидели вы меня, выбор большой, смотрите любую».

Зоолог снял очки, тщательно протер их и глаза отвел в сторону, вновь посмотрел со вниманием на гуся, лежащего перед ним, потрогал нерешительно его кончиком пальца, как будто он сомневался, что перед ним нечто реальное, затем проговорил: «я очень извиняюсь перед вами, я не так выразился, вы меня не поняли, я хочу знать, не можете ли вы мне сказать, откуда у вас эта птица, где вы купили или достали эту партию?.. Это прямо удивительно, – прибавил он затем вполголоса, – но не может же быть, не может же быть!».

– Если вы хотите знать, где я ее достал, то домашнюю птицу я покупаю у здешних фермеров, ну, а другая идет из Лондона, привозная. Что же касается именно этой, ее мне продал сегодня один крестьянин-фермер. По правде сказать, чудак большой он, раньше овощами торговал, теперь взялся не за свое дело. Привез целых два воза, когда базар кончился, хранить негде… он пьян немного был, навеселе, ну, и уступил цену… – на этом месте хозяин вежливо замолк. – Ну, раз деньги получил, все остальное меня не касается. И что птица, но виду, не здешняя, действительно. Здесь такой не разводят, надо полагать, привозная издалека… но за свежесть только я ручаюсь. Сегодня у меня все берут нарасхват, да хвалят!..