Текст книги "В объятиях дождя"
Автор книги: Чарльз Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Скрупулезные подробности не были скрупулезными для Матта. Они были частями головоломки. Однажды во второй половине дня Матт застал Гибби за разбором его рыболовных наживок. Он пододвинул стул, и Гибби показал ему наживку, купленную в дорогом магазине под названием «Соленое перо», которым владели два хороших парня, продававшие хорошее снаряжение, дававшие хорошую информацию и выставлявшие высокие ценники. Гибби приобрел «Колмер», особую мушку для ловли красного окуня на травянистых отмелях вокруг реки Сент-Джонс. Он сидел за столом и пытался скопировать ее, но у него никак не получалось. Матт выглядел заинтересованным, поэтому Гибби молча уступил ему свое место и пошел по коридору проверять состояние пациентов. Он вернулся через полчаса и обнаружил, что Матт заканчивает пятнадцатую мушку. На столе перед ним лежала книга Гибби о прикреплении наживок, и Матт копировал картинки. В следующие месяцы Матт изготавливал все мушки для Гибби. А Гибби стал возвращаться с уловом.
Помимо двигателей, часов и рыболовных мушек, самым замечательным был талант Матта в обращении со струнными музыкальными инструментами. Хотя игра на этих инструментах не интересовала его, он мог в совершенстве настраивать их. Скрипка, арфа, гитара, банджо – все, что имело струны. Иногда это продолжалось часами, но в итоге он настраивал каждую струну лучше, чем с любым камертоном.
* * *
Матт услышал жужжание, прежде чем увидел муху. Его взгляд сосредоточился на звуке, глаза зарегистрировали моментальный пролет, а лоб наморщился, когда он увидел, как муха летает вокруг его яблочного мусса. Это было нехорошо. Мухи – переносчики микробов. Наверное, сегодня будет неправильно пренебрегать яблочным муссом. Он просто выльет чашку, промоет ее и покончит с этим… но он знал, что не может этого сделать. Потому что через час и двадцать две минуты Викки в своих блестящих чулках, юбке чуть выше колена, кашемировом свитере и с ароматом розовых духов «Тропикана» войдет в комнату и спросит, покушал ли он. В свои тридцать три года Матт никогда не был с Викки – или с любой другой женщиной, – и его нежные чувства к звуку чулок, трущихся друг о друга, были далеки от похоти или сексуальности. Но звук приближавшейся женщины неотвратимо пробуждал воспоминание, за которым угрожало просочиться все остальное, задушенное мощными лианами, оплетавшими его сердце. Шелест нейлона о нейлон возвращал к жизни представление о маленьких, но сильных руках, о близости к мягкой и теплой груди, о вытертых слезах и шепотках на ухо. Иногда он лежал рядом с дверью своей спальни, приложив ухо к трещинке в полу, словно солдат армии конфедератов на железнодорожных рельсах, и слушал, пока она совершала обход пациентов.
Через двадцать пять пар резиновых перчаток, четыре рулона бумажных полотенец, галлона отбеливателя и моющей жидкости для окон звук ее шагов в коридоре наконец приблизился к его двери. Каблуки женских туфель, щелкавшие по стерильному кафелю, и тихий шелест нейлона, трущегося о нейлон.
Викки вошла в палату.
– Матт?
Матт высунул голову из ванной, где он отчищал подоконник.
– Увидел очередную муху? – спросила она. Матт кивнул. Она обвела взглядом комнату и остановилась на чашке с яблочным муссом. – Ты не завтракал, – она немного повысила голос, и Матт снова кивнул.
Тогда она подняла чашку.
– Дорогой, ты себя нормально чувствуешь?
Еще один кивок. Ее тон был в равной мере материнским и дружеским. Как будто у старшей сестры, которая вернулась домой из колледжа.
– Хочешь, я принесу тебе что-то другое? – участливо спросила она, вертя ложку в руке и наклонив голову.
Отлично, подумал он. Теперь придется мыть еще и ложку. Ну ладно. Но ему понравилось, когда она назвала его «дорогим».
Так или иначе, он не хотел иметь ничего общего с этим яблочным муссом. Он покачал головой, продолжая скрести подоконник.
– Хорошо. – Она положила ложку. – Какой десерт ты хотел бы получить к обеду? – Его реакция удивила ее. – Что-нибудь особенное?
Возможно, ему не следовало есть это. Возможно, он ошибался. Возможно, лекарство находилось не в яблочном муссе. Но если нет, то где? А если он уже принял его?
– Матт, – прошептала она. – что ты хочешь получить на десерт, милый?
Ее второе любимое слово. Милый. Он сосредоточился на ее мягких темно-красных губах, на слабой напряженности в уголках рта, на долгом и-и в слове милый, и на легких тенях, залегших под ее выступающими скулами. Она приподняла брови, как будто желая поделиться секретом, который останется строго между ними, и спросила:
– Может быть, я съезжу в «Трюфель»?
Теперь она предложила ему жирную мясную кость. «Трюфель» был десертным баром, расположенным в нескольких милях от клиники, где кусок торта стоил восемь долларов и обычно мог насытить четверых людей. Мэтт кивнул.
– Шоколадное суфле с малиновой подливкой.
– Хорошо, милый, – с улыбкой сказала Викки и повернулась, собираясь уйти. – Встретимся через час в комнате для игр?
Он кивнул и посмотрел на шахматную доску. Викки была единственной, кто могла хотя бы соперничать с ним. Хотя, откровенно говоря, это почти не имело отношения к ее шахматному мастерству. Обычно Матт мог поставить ей мат в шесть ходов, но он часто затягивал игру до десяти или двенадцати, иногда даже до пятнадцати ходов. С каждым следующим ходом она постукивала ногтями по зубам и начинала нервно покачивать ногами, неосознанно потирая коленями и лодыжками. Хотя ее взгляд был сосредоточен на доске, она прислушивалась к происходившему под столом.
После ухода Викки Мэтт подошел к подносу, где она оставила ложку, взял ее и начал протирать бумажным полотенцем, смоченным в отбеливателе. Всего он истратил шесть бумажных полотенец. Часом позже он вышел из своей стерильной комнаты в коридор со своим шахматным набором. По пути в игровую комнату он опустил тридцатишестигаллоновый мусорный пакет в большой серый мусорный контейнер. Контейнер нужно было очистить, но Викки ожидала его, так что это могло подождать. Он вошел в игровую комнату, увидел Викки и понял, что ему придется отмывать шахматы после игры – каждую фигурку, – но дело того стоило, хотя бы ради того, чтобы слышать ее мысли.
* * *
В 17:00 Матт закончил очистку своей комнаты, кровати, шахматного набора, зубной щетки, кнопок на часовом радиоприемнике и кнопок на своих шортах. Краешком глаза он снова взглянул на шоколадно-малиновое пирожное, политое густо-красным малиновым соусом, в окружении тарелок с жареным мясом, зеленым горошком и картофельным пюре. Голоса объединялись и становились громче, поэтому он понимал, что в его завтраке не было торазина. Несмотря на жаркое опровержение Викки, он должен был находиться в яблочном муссе. Матт опустился на колени, изучил картофельное пюре и подозрительно прищурился. После семи лет полного согласия с приемом лекарств собственные задние мысли удивляли его. Это был умственный процесс, обладавший силой, от которой он успел отвыкнуть. То, что он вообще мог обдумывать, стоит ли есть яблочный мусс и шоколадное пирожное, могло бы привести его в замешательство, если бы он уже не находился в замешательстве.
Наконец он посмотрел в окно и остановил взгляд на заднем крыльце рыбацкого кемпинга Кларка. Благодаря юго-восточному ветру он чуял запах подливки, жареной рыбы и картошки. Он почти ощущал вкус сырного гриттера и видел запотевший стакан чая со льдом. Матт был голоден, и, в отличие от его соседа дальше по коридору, его желудок не находился в аду. Он не ел уже целые сутки, и бурчание в желудке ясно давало понять об этом. Но – голод не голод – он приподнял поднос и принюхался к каждой тарелке, словно щенок, обнюхивающий незнакомую пищу. Потом он выпрямился, держа поднос на вытянутых руках, пошел в туалет, методично вывалил содержимое каждой тарелки в унитаз и решительно нажал рычаг слива.
Голоса одобрительно вопили, пока вода кружилась и исчезала в сливном отверстии. Через час Викки как бы невзначай зайдет к нему, заберет поднос и с улыбкой выйдет из комнаты. Но, несмотря на все эти ужимки, она узнает. Из-за видеокамер она знала практически обо всем, но теперь Матт не мог остановиться. Этот поезд не имел тормозов. Матт снова посмотрел на задний двор заведения Кларка. Задняя веранда была полна народу; коричневые бутылки «Будвайзера» сверкали, словно рождественские огни, официанты разносили огромные подносы с восемью-десятью тарелками, вклиниваясь между столиками, на которых уже громоздились курганы еды. В воде рядом с причалом плавали разгоряченные подростки, поставившие свои гидроциклы на прикол под летней верандой для восхищения обедающей публики. На заднем плане пестрое собрание моторных катеров с воднолыжниками, прогулочных шлюпов и рыбацких лодок ожидало своей очереди для подъема или спуска по воронкообразному лодочному пандусу. Мэтт знал, что даже после того, как зазвучат сирены, доктор Гибби схватит свой шприц, а поисковые группы выдвинутся в разные стороны, никто не заподозрит, куда он направился, – по крайней мере, не сразу. У него может оказаться достаточно времени.
Матт быстро подхватил свою поясную сумку и отправился в кабинет доктора Гибби, где взял со стола тиски для вязания мушек. Он также прихватил пакет на молнии, полный крючков, катушек лески и мелких поплавков из перьев и волос. Потом он быстро привязал один красный «Клозер», положил мушку на середину стола и запихнул тиски с пакетом в свою поясную сумку. Открыв верхний ящик стола, он забрал пятьдесят долларов из кассового ящичка, написал короткую записку, прикрепил ее к настольной лампе и вернулся в свою комнату. Записка гласила: Гибби, я должен тебе пятьдесят долларов плюс проценты. М.
Если он собирался в поход, то ему нужно было чем-то занять свои голоса, а они любили две вещи: шахматы и вязание мушек. Он сунул в поясную сумку свой компактный шахматный набор и семь брусков антибактериального мыла, каждый из которых был герметично запечатан в отдельный пакетик на липучке. Подрядчики с самого начала сконструировали окна таким образом, чтобы поднимать бесшумную тревогу на посту охраны, если окно открывалось больше чем на четыре дюйма. Но Матт разобрался с этой проблемой более шести лет назад. По ночам ему нравилось спать с открытым окном. Звуки, запахи, речной бриз – все это напоминало ему о доме. Он закинул левую ногу на подоконник и сделал глубокий вдох. Сентябрьское солнце опускалось за горизонт, и через час октябрьская луна поднимется прямо над задним двором.
Опустив ноги наружу, Матт придавил кустик азалии, но он все равно не любил это растение, посаженное здесь год назад. Даже от его вида ему хотелось чесаться, а еще оно привлекало пчел. Поэтому он с улыбкой притопнул куст еще раз и пустился бегом. Где-то на полпути по травянистой задней лужайке он вдруг остановился и застыл на месте. Охваченный внезапным ужасом, он опустил руку в карман. Неужели он забыл это? Он поискал в одном кармане, цепляясь кончиками пальцев за пушинки на дне. После обыска в задних карманах он был близок к панике. Потом запустил левую руку в левый передний карман и вспотел от облегчения. Там, на дне, в окружении ниточек, выбившихся в сушилке, его пальцы нащупали это: теплое, гладкое и точно такое же, каким оно было с тех пор, как мисс Элла дала это ему после первого дня его учебы во втором классе. Он провел пальцами по передней части и нащупал вырезанные буквы. Потом по задней части, гладкой и маслянистой после многих лет, проведенных в кармане. Его страх улегся, и он снова побежал.
Раньше он часто бегал, но за последние несколько лет у него было мало практики. В первый год его пребывания в «Спиральных дубах» его походка напоминала солдатскую маршировку; это был побочный эффект больших доз торазина. После нескольких дней под воздействием препарата он начинал сомневаться, в какой стороне находится земля. К счастью, Гибби уменьшил дозировку, и его поступь стала более уверенной.
Матт пересек заднюю лужайку, пробежал между кипарисами, купавшимися в зарослях пышного зеленого папоротника, и оказался на выцветшем причале, раскрашенном чаячьим пометом. Он не слышал никакого гомона и суеты у себя за спиной. Если никто не увидит, как он спрыгнул с причала, у него останется время для осуществления второй части плана.
Он прыгнул с конца причала и погрузился в теплую, солоноватую и нежную воду Джулингтон-Крик. Вода, коричневатая от таниновых кислот, накрыла его с головой, как одеяло, и подарила ему необыкновенную вещь: радостные воспоминания. Он нырнул дальше и сделал двенадцать или пятнадцать гребков, погружаясь все глубже и глубже. Когда он услышал наверху рев гидроцикла, то выждал еще несколько секунд и вынырнул.
Глава 2
Индикатор низкого уровня топлива включился в 1:58 ночи, осветив салон моего пикапа «Додж» ровным оранжевым блеском и разрушив мою гипнотическую сосредоточенность на ломаной желтой линии. «Я тебя вижу. Я тебя вижу». Я мог бы проехать еще пятьдесят миль на остатках топлива, но до дома оставалось еще два часа езды. Мысль о кофе выглядела весьма привлекательно.
Я предпочитал ехать в ночное время, но последние три дня я рано вставал и поздно ложился спать. Работа занесла меня в Южную Флориду для фотосессии со старым жилистым охотником на аллигаторов, которая должна была появиться на восьми страницах национального туристического журнала. По какой-то причине журнал «Трэвел Америка» еще не перешел со слайдов на цифровой формат, в то время как я в основном совершил этот переход четыре года назад. Я могу снимать как на пленку, так и на цифру, но если вы пристанете ко мне с вопросами или посмотрите на мою камеру, когда я снимаю для себя, то увидите пленку «Кодахром»[10]10
«Кодахром» – цветная обращаемая пленка фирмы «Кодак», снятая с производства в 2009 году. – Прим. пер.
[Закрыть]. С ней труднее работать, но я фанат слайдовых фотоснимков.
Многочасовая поездка почти доконала меня. Когда я посмотрел в зеркало заднего вида, мои глаза напоминали старую дорожную карту с красной сеткой шоссе и автострад. Свалявшиеся пряди волос, не стриженных уже семь лет, за исключением подровненных концов, доходили до плеч. Свидетельство моего молодежного бунта. В одном из последних случаев, когда я приехал к мисс Элле, она потрепала меня по щеке и сказала: «Детка, в твоем лице слишком много света, чтобы прятать его за волосами. Не прячь свой свет от людей, слышишь?» Возможно, зеркало тоже говорило об этом. Возможно, мой свет потускнел.
Неделю назад мой агент, Док Змеиное Масло[11]11
Аллюзия на новеллу О’Генри. «Продать змеиное масло» – парафраз выражения «вешать лапшу на уши». – Прим. пер.
[Закрыть], позвонил мне и сказал: «Так, это легкое дельце на три дня. Приезжаешь на место, садишься на глиссер к этому парню и снимаешь, как он сражается с парой больших ящериц. Потом вы опрокидываете по кружке холодного пива с хвостом аллигатора на закуску, ты уезжаешь и кладешь пять штук на твой банковский счет». Док помедлил и затянулся сигаретой без фильтра, которую он не вынимал изо рта, разве что во сне. Затяжка была преднамеренной, и он дал словам «пять штук» отпечататься у меня в голове.
Мне нравился его голос, хотя я не говорил ему об этом. Он обладал дивным тональным резонансом сорокалетнего курильщика. Которым он и был на самом деле. Когда он сделал выдох, то добавил: «Это отпуск по сравнению с тем, где ты был в прошлом месяце. Там теплее. И есть шансы продать вторичные права на любые не использованные фотографии, чтобы ты получил двойное освещение этой фотосессии. Кроме того, жителям Флориды нравится, когда туземный бедняга кладет голову в пасть аллигатора».
Это звучало разумно, так что я покинул свой дом в Клоптоне, штат Алабама, и выехал на «Додже» в сторону флоридских болот, где громогласный Уайти Стокер крепко пожал мне руку. У него были бицепсы каменщика, подбородок профессионального бойца и ровным счетом никакого страха, когда речь заходила об аллигаторах… или о контрабандном самогоне, который он продавал ящиками прямо с борта своей лодки. Поздно вечером в тот первый день он посмотрел на меня в прыгающем луче налобного фонаря у него на голове, словно шахтер, обнаруживший золотую жилу, и просто спросил:
– Вы не возражаете?
– Дело ваше, – ответил я. Так оно и вышло.
За три дня мы – вернее, Уайти – изловили семь аллигаторов, самый крупный из которых достигал двенадцати футов и восьми дюймов в длину. И это еще не все. Мы продали двенадцать ящиков с немаркированными стеклянными банками под винтовые крышки всем желающим – от юрких парней с четырехдневной щетиной и бегающими глазами, которые управляли двенадцатифутовыми каноэ с помощью шестов, до пузатых карьеристов и позеров, носивших капитанские фуражки и золотые часы и управлявших вычурными яхтами за двести тысяч долларов. Уайти отлично играл роль невежественного туземца из Флориды. Нет, он довел ее до совершенства. На самом деле он организовал процветающий рынок и, будучи единственным перегонщиком и распределителем, монополизировал и оградил этот рынок. На первый взгляд Уитни зарабатывал на жизнь, ликвидируя надоедливых аллигаторов на полях для гольфа за виллами богатых пенсионеров, прежде чем эти твари успевали сожрать комнатную собачку хозяина, присевшую возле лагуны, но он зарабатывал на собственную пенсию, торгуя самогоном. Однажды, пропустив несколько стаканчиков, он выразил готовность поговорить об этом.
– Да, я могу окучить до тысячи баксов в неделю, – сообщил он. – И так было с конца 1980-х.
В какой-то извращенной форме Уитни был фанатом здорового образа жизни. Его завтрак состоял из чашки густого черного кофе, процеженного через фильтр из чулка, натянутого на вешалку и сдобренного порцией «кофемейта»[12]12
Безмолочный отбеливатель для кофе из фруктозы с пищевым красителем. – Прим. пер.
[Закрыть]. Ленч состоял из куска болонской колбасы между двумя ломтиками зернового хлеба, намазанного горчицей, за которым следовала диетическая кола и печенье с зефирной начинкой. Обед был художественным произведением; верный себе, он приберегал лучшее под конец. Каждый вечер Уайти, который не носил рубашки и не пользовался репеллентом, разжигал сильно поношенный и редко очищаемый «мангал», занимавший центральное место на его заднем крыльце. После многих лет неограниченного использования крыльцо, по его выражению, было «скользким, как сопли».
Уайти воспользовался паяльной лампой, чтобы срезать крышку пивного бочонка, и приварил его к каркасу из железных прутьев с вмонтированной горелкой, подключенному к двухсотгаллоновому пропановому резервуару, который стоял возле дома. Он указал на свой агрегат и сказал:
– Эта штука так дребезжала и ерзала, что я прикрутил ее к полу.
Устройство больше напоминало реактивный двигатель, чем барбекю на заднем дворе. И впрямь, когда он первый раз разжег эту махину, звук был похож на низко летящий реактивный самолет. Каждый вечер Уайти разжигал горелку, нагревал бочонок, наполовину заполненный топленым жиром, а потом бросал туда несколько фунтов рубленого хвоста аллигатора, который весь день отмокал в молочной пахте, пиве и луизианском остром соусе с четырьмя горстями черного перца. Несмотря на любовь Уайти к уединению, пожилой плут расстелил передо мной красную ковровую дорожку, пусть даже изрядно засаленную. Смесь холодного пива, москитов и жареного аллигатора, кваканье лягушек-быков и звуки спаривающихся аллигаторов, увенчанные шестидесятимильной прогулкой под луной по заболоченным каналам флоридской низменности, – все это было желанным освобождением для меня.
Я свернул с западного шоссе I-10 на первом же боковом повороте, притормозил и стал внимательнее смотреть по сторонам. На соседнем сиденье стоял пакет из коричневой бумаги с жирными пятнами, наполненный еще тремя фунтами жареного аллигатора. За сиденьем стояли две молочные бутылки с лучшим зельем Уайти.
– Вот, – сказал он с церемонностью немецкой официантки, подающей пивные кружки на Октоберфесте[13]13
Традиционный пивной фестиваль в Германии. – Прим. пер.
[Закрыть]. – Это исцелит твои недуги.
Он снабдил бутылки этикетками «Осторожно! Горючая жидкость!». Я не особый любитель выпивки, но мне не хватило мужества сказать ему об этом. Поэтому я уехал на север и перевез нелегальную выпивку через границу штата.
Я также никогда не был особым фанатом здорового образа жизни. Три моих любимых блюда – это бобы в фермерском стиле, кукурузный хлеб и сардины. Большинство мужчин во время поездок останавливаются у хорошего ресторана и заказывают стейк либо берут еду навынос в заведениях фастфуда. Поймите меня правильно. Мне нравится и то и другое, но немногие вещи могут сравниться с настоящими бобами по-фермерски с кукурузным хлебом для сбора подливки или банкой сардин под острым луизианским соусом с пачкой рыбных крекеров. Я даже ел их холодными, если не мог найти микроволновки или обычной плиты. Понимаю, это звучит грубо, но мне нравятся простые радости, и, если не считать высокого содержания натрия, это почти здоровая пища.
У пересечения с внутриштатным шоссе № 73 я увидел плохо освещенную автозаправку с единственной колонкой и старой вывеской «Полное обслуживание у Бесси».
Заведение Бесси было украшено коллажем из восьми покосившихся и разболтанных неоновых вывесок с рекламой пива между оконными переплетами. Вывеска «Открыто 24 часа» над входом сорвалась с одного крюка и была наполовину скрыта за плакатом «Здесь продаются лотерейные билеты». Маленький телевизор внутри показывал программу «Магазин на диване». Сейчас передача была посвящена ювелирным украшениям. Камера показывала ладони с дешевым браслетом и серьгами, а надпись в левом углу экрана гласила «4 простых платежа по $99.95».
За кассой сидела низенькая, но непомерно толстая женщина, смотревшая телевизор с улыбкой гиены. Она с деланым отвращением покачала головой, взяла пульт дистанционного управления и переключила канал. На экране тут же появились взрывы и пулеметные очереди, сопровождаемые кадрами с темноволосым британским красавцем, который поправил галстук и посмотрел на швейцарские часы с синим циферблатом. Потом промелькнула надпись «Агент 007 вернется через минуту». Женщина бросила пульт на стойку и вернулась к наполовину съеденному пакету со свиными шкварками.
Очевидно, Бесси продавала в основном дизельное топливо, но это не объясняло глубокие двойные колеи вокруг автозаправки. Из здоровенного пластикового мусорного ведра у колонки вывалилось больше мусора, чем находилось внутри. Бетон был покрыт лужицами машинного масла, хотя некоторые из них были поспешно присыпаны песком и чем-то похожим на стиральный порошок. На стальном столбике висел раздатчик бумажных полотенец, но кто-то украл валик, и теперь пустое место было затянуто паутиной. Автомат для кока-колы стоял перед заправкой, но везде горели огоньки «Пусто», что было подчеркнуто семью пулевыми отверстиями в центре. Справа от здания несколько звеньев тяжелой цепи были натянуты поперек ремонтного гаража на одну машину. На нижней цепи болтался знак «Закрыто», который раскачивался каждый раз, когда большая собака начинала лаять и напирать на закрытую дверь. Прямо на гараже кто-то вывел красным аэрозолем слова: «Не бойся собаки, берегись хозяина». Ниже было приписано: «Здесь говорит ротвейлер».
Я подъехал ближе к колонке и встал за универсалом «Вольво» с нью-йоркскими номерами, странно неуместными в такой глуши. Он выглядел так, как будто выехал прямо из автосалона. Внешняя антенна мобильной связи и глянцевито-черный верхний багажник, на котором хозяин закрепил маленький хромированный внедорожный велосипед с бугристыми покрышками и колесиками-стабилизаторами, годными для пятилетнего ребенка.
Я заглушил свой дизель и вышел из автомобиля. На самом деле я не могу объяснить свою любовь к дизельным двигателям или к дизельным машинам, но то и другое многое значит для меня. Низкий гортанный хумпф и кликети-клак поршней по металлу под несообразно высоким давлением, ручная шестиступенчатая передача, жесткая и трясучая подвеска. Возможно, это напоминает мне управление трактором.
Бесси удостоила меня одним взглядом; больше не понадобилось. В том, что она увидела, не было ничего, достойного внимания. У меня худощавое телосложение, рост около шести футов, рыжеватые волосы до плеч. Мне немного за тридцать, и я ношу годную одежду, однако на ней начинают сказываться признаки времени: джинсы, футболка, закапанная острым соусом, теннисные туфли. Я зевнул, потянулся и забросил на плечо ремешок «Кэнона». За девять лет камера стала моей неотъемлемой принадлежностью.
– Эй, красавчик, – пропела Бесси через интерком. Я махнул рукой за спину и отвинтил крышку топливного бака. – Если понадобится помощь, дорогой, только дай знать.
Я снова помахал и повернулся, а она оперлась грудью на стойку, подчеркивая две свои наиболее характерные особенности. Несомненно, это вошло у нее в привычку.
Когда я открыл дверь, чтобы захватить бумажник, лай из-за двери гаража превратился из назойливого фона в нечто неуправляемое. Звук подсказывал мне, что слюна разлеталась повсюду. Бесси хлопнула по стойке мясистой ладонью и заорала:
– Тихо, Максим!
Пес не обратил на нее внимания, и, когда я опустил рычаг и пустил топливо в бак, вывеска «Закрыто» начала колотиться в дверь гаража, как в кинофильмах за считаные секунды до того, как на город обрушивается торнадо и сравнивает дома с землей. Я оглянулся через плечо и услышал, как пес быстро бегает между передней дверью и дверью гаража. Его когти проскребли желобки в двери, и он пытался подсунуть нос в щель над порогом. Бесси снова завопила во все горло:
– Максим, не заставляй меня делать это! Я раздавлю эту проклятую кнопку пополам, если ты не заткнешься!
Если Максима и натаскивали в щенячьем возрасте, сейчас от этого не осталось и следа. Я качал топливо, пристально глядя на дверь и держа дверцу автомобиля открытой.
Все больше раздражаясь, женщина закинула в рот еще одну пригоршню свиных шкварок, стряхнула крошки с груди и взяла второй пульт, лежавший на стойке, – этот был снабжен маленькой антенной и красной кнопкой, – направила пульт в сторону гаража, улыбнулась и медленно нажала красную кнопку. При этом ее взгляд не отрывался от телевизора.
Пес взвизгнул за подъемной дверью гаража и, похоже, опрокинул водяной бак, потому что я услышал грохот, а потом из-под передней двери вылилось около пяти галлонов воды. Скулящий Максим сунул нос под дверь и начал жадно лизать воду.
– Я же говорила, тупая ты псина! – крикнула женщина, и непрожеванные шкварки разлетелись из ее рта. Собака продолжала скулить за дверью на высокой ноте.
Должно быть, в хранилище почти не осталось топлива, поскольку из заправочного шланга вытекал лишь вялый ручеек. Методичное клацанье через каждые десять центов говорило о том, что заправка займет немало времени. Я вставил рукоять шланга в бак и стал искать губку, чтобы очистить ветровое стекло от комаров. После безуспешных поисков я взял пожарный шланг рядом с колонкой и полил ветровое стекло и решетку радиатора. Максим относительно успокоился, но продолжал совать нос под дверь гаража и нарезать круги между передней и задней дверью гаража. Покончив с заправкой на тридцать четвертом галлоне, я услышал тихое журчание, а потом увидел ручеек желтой жидкости, просочившийся под дверь гаража и текущий через трещины в тротуаре.
Я обошел масляные пятна и вошел в магазин, звякнув колокольчиком над дверью.
– Добрый вечер, – произнес я.
Не отрывая взгляда от агента 007, женщина махнула рукой в мою сторону и сказала:
– Эй, голубчик, не обращай внимания на Максима. Он не может выбраться наружу. Но… – она указала под стойку, – …но если он выберется, то я отстрелю ему задницу.
Она приготовилась отправить в рот очередную порцию шкварок, но оглянулась на меня и ткнула кулаком куда-то влево и назад.
– Сортир занят, но если тебе невтерпеж, то в подсобке есть еще один.
– Спасибо, не нужно, – я указал на кофейник. – Свежий кофе?
– Золотко, – она закатила глаза. – Здесь нет ничего свежего, но если подождешь пять минут, то я сделаю.
Я снял кофейник с нагревательного диска, понюхал и кивнул.
– Не стоит, мэм. Этот отлично пахнет.
– Тогда не стесняйся.
Я налил себе кофе в пластиковый стакан и поставил на стойку. Краешком глаза я заметил маленького мальчика, выглядывавшего из-за стенда с жевательной резинкой. Он носил красную бейсбольную кепку, надетую задом наперед, ковбойский ремень с двумя кобурами и двумя блестящими шестизарядными револьверами и обшарпанные ковбойские сапоги черного цвета, выглядевшие так, как будто он снимал их только перед сном.
– Эй, коллега, это твой велосипед там, на улице?
Маленький ковбой медленно кивнул, стараясь не уронить пригоршню набранной жвачки и не показать свой улов тому, кто мог в любой момент выйти из уборной.
– Отличный велосипед, – сказал я. У паренька были красивые голубые глаза.
Мальчик снова кивнул и взял со стенда еще одну упаковку жевательной резинки.
– Да, – сказал я и посмотрел на часы. – На твоем месте я бы тоже устал от этого. И мне, и тебе по-хорошему уже давно пора спать.
Парнишка оглянулся через плечо на женскую уборную и снова кивнул.
– Джес? – тихий женский голос донесся из-за двери уборной. – Подожди еще немножко. И не забывай: только одну порцию жвачки!
Мальчик покосился на дверь, провел рукой по стенду и прихватил еще одну упаковку, доведя список своих приобретений примерно до двадцати штук. Из его туго набитых карманов выглядывали желтые, синие и красные обертки.
– Это все? – поинтересовалась Бесси, не оборачиваясь ко мне. Когда она встала, я осознал несоразмерность ее фигуры. Чтобы стать такой, нужно было потратить немало времени и усилий. При росте пять футов и два дюйма она весила не менее трехсот пятидесяти фунтов. Она была огромной, словно памятник самой себе. На вид ей было лет сорок плюс-минус пять лет, и густо-бордовые тени для век не могли замаскировать тяжкий жизненный путь. Когда она двигалась, то бренчала, словно ходячая рождественская ель, из-за обилия украшений: около десяти ожерелий, столько же браслетов на каждой руке, кольца на всех пальцах, иногда в количестве двух-трех штук. Она была босой, что открывало кольца на пальцах ног, и носила бордовую рубашку с бретельками и без лифчика, а также шорты из спандекса. Спандекс выполнял роль неубедительного корсета, а лифчик бы явно не помешал ей. Боковые стороны ее шортов были натянуты так туго, что казались прозрачными. Стена за ее спиной была покрыта сигаретами, жевательным табаком и порнографическими журналами. Наклейка для бампера на стене гласила: «Спандекс – это мое право, и я пользуюсь им».
– Ну, здравствуй, дорогуша!
– Я смотрю, вы открыты допоздна, – заметил я.
– Золотко, мы всегда открыты. Даже по праздникам и выходным, – она склонила голову вбок и медленно улыбнулась. – У нас предприятие полного обслуживания, – она выждала короткую паузу. – Тебе нужно сменить масло? Займет не больше нескольких минут.
