Текст книги "Наш приход (Переводчик неизвестен (1852))"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

III. ЧЕТЫРЕ СЕСТРИЦЫ

Рядъ домиковъ, въ которомъ обитаютъ старушка-лэди и ея безпокойный сосѣдъ, заключаетъ въ тѣсныхъ предѣлахъ своихъ гораздо большее число характеровъ, нежели во всей остальной части вашего прихода. Но такъ какъ мы, согласно съ составленнымъ нами планомъ, не можемъ написать нашихъ приходскихъ очерковъ болѣе семи, то гораздо будетъ лучше, если мы выберемъ самые замѣчательные и представимъ ихъ нашимъ читателямъ безъ дальнѣйшихъ объясненій.

Итакъ, мы приступаемъ. Четыре дѣвицы миссъ Вилльсы поселились въ нашемъ приходѣ лѣтъ тринадцать тому назадъ. Грустно подумать, что старинная пословица: "время и приливъ никогда не ждутъ человѣка", въ одинаковой силѣ примѣняется и къ самой прекраснѣйшей части всего человѣчества. Еслибъ можно было, то мы охотно скрыли бы фактъ, что даже и за тринадцать лѣтъ тому назадъ миссъ Вилльсы далеко уже оставили за собой юный дѣвственный возрастъ. Наша обязанность, какъ вѣрныхъ приходскихъ лѣтописцевъ, состоитъ въ томъ чтобы не упускать изъ виду ни малѣйшихъ обстоятельствъ, которыя могли бы послужить къ поясненію описываемаго нами лица или предмета; на этомъ основаніи, мы обязаны упомянуть, что уже за тринадцать лѣтъ утвердительно говорили, что самая младшая миссъ Вилльсъ находилась въ перезрѣломъ возрастѣ, a что касается до старшей сестрицы, то никакая человѣческая сила не только не могла бы возвратить, но даже и придать ея наружности моложавый видъ. Тринадцать лѣтъ тому назадъ миссъ Вилльсы наняли въ нашемъ приходѣ цѣлый домъ. Домъ этотъ былъ почти заново выкрашенъ и гдѣ слѣдуетъ обклеенъ шпалерами; мраморные камины были вычищены, старинныя печи замѣнились новыми – изъ блестящаго кафеля; старыя чугунныя рѣшотки превратились въ узорчатую бронзу; въ саду посажено было еще четыре дерева, a полисадникъ посыпали крупнымъ пескомъ. Послѣ этого прибыли возы съ отличной мебелью; къ окнамъ придѣлали кружевныя сторы; наконецъ, плотники и столяры, занимавшіеся приготовленіями, измѣненіями и поправками, по секрету сообщили сосѣднимъ горничнымъ всѣ подробности великолѣпія и роскоши, въ кругу которыхъ миссъ Вилльсы намѣрены проживать. Горничныя разсказали своимъ барынямъ, барыни – своимъ искреннимъ друзьямъ, и на другой день уже носился по всему приходу самый достовѣрный слухъ, что домъ подъ № 25, въ улицѣ Гордонъ, нанятъ четырьмя дѣвицами, обладающими несмѣтнымъ богатствомъ.

Наконецъ пріѣхали и сами миссъ Вилльсы; а вмѣстѣ съ тѣмъ со всѣхъ сторонъ начались подробнѣйшія справки. Домъ былъ образецъ частоты и опрятности; такъ точно были и четыре сестрицы миссъ Вилльсы. Каждый предметъ въ домѣ отзывался формальностью, принужденностью и холодностью; тоже самое замѣчалось и въ сестрицахъ. Никто еще не замѣчалъ, что хотя бы одинъ стулъ всей мебели былъ передвинутъ съ одного мѣста на другое; никому не случилось видѣть и того, что хотя бы одна изъ сестрицъ перемѣнила свое мѣсто. Онѣ всегда сидѣли на тѣхъ же самыхъ мѣстахъ и занимались всегда той же самой работой и въ тѣ же самые часы. Старшая миссъ Вилльсъ любила вязать, вторая – рисовать, a остальныя двѣ – разъигрывать фортепьянные дуэты. По видимому, онѣ не имѣли отдѣльнаго существованія, но какъ будто дали другъ другу клятвенное обѣщаніе провести эту жизнь вмѣстѣ. Это были три нераздѣльныя граціи, съ присоединившейся къ нимъ впослѣдствіи четвертой граціей, – три судьбы, съ придаточной сестрицей, – сіамскіе близнецы, помноженные на два. Становилась ли старшая миссъ Вилльсъ желчна – и въ ту же минуту разливалась жолчь y остальныхъ трехъ сестрицъ. Сердилась ли на что старшая сестрица – и лица прочихъ сестрицъ немедленно выражали гнѣвъ. Короче сказать, все, что бы ни дѣлала старшая сестрица, дѣлали и другія три сестрицы, и все, что бы ни дѣлалось посторонними людьми, подвергалось крайнему ихъ неодобренію. Такимъ-то образомъ прозябали четыре сестрицы. Гармонія полярныхъ странъ ни на минуту не нарушалась между ними; a такъ какъ онѣ удостоивали своимъ посѣщеніемъ ближайшихъ сосѣдей, a иногда и съ своей стороны оказывали гостепріимство, то холодъ помянутыхъ странъ невольнымъ образомъ разливался и между тѣми лицами, на которыхъ падалъ ихъ выборъ. Прошло три года въ этомъ неизмѣнномъ положеніи четырехъ сестрицъ, какъ вдругъ случился феноменъ, вовсе непредвидѣнный и въ своемъ родѣ весьма необыкновенный. Сестрицы Вилльсъ вдругъ начали обнаруживать признаки наступающаго лѣта; полярный холодъ постепенно началъ, отходить, и наконецъ наступила совершенная оттепель. Возможно ли это, чтобъ одна изъ четырехъ сeстрицъ рѣшилась выйти замужъ!

Откуда, когда и какимъ образомъ явился женихъ? что бы именно могло подѣйствовать на бѣднаго человѣка? или какимъ логическимъ способомъ четыре сестрицы успѣли убѣдить себя, что если одному мужчинѣ невозможно жениться на всѣхъ ихъ вмѣстѣ, то ему очень легко жениться на одной? Вотъ вопросы, до того для васъ трудные, что мы, при всемъ нашемъ желаніи разрѣшить ихъ, не рѣшаемся на этотъ подвигъ. Намъ извѣстно только одно, что визиты мистера Робинсона (оффиціяльнаго джентльмена съ хорошимъ жалованьемъ и съ небольшимъ состояніемъ) принимались со стороны сестрицъ съ особеннымъ снисхожденіемъ, что четыре сестрицы пользовались надлежащимъ уваженіемъ со стороны мистера Робинсона, что сосѣди сходили съ ума отъ затрудненія открыть, которая изъ четырехъ сестрицъ была счастливая волшебница и что затрудненіе, которое они испытывали въ разрѣшеніи этой задачи, нисколько не уменьшилось слѣдующимъ чистосердечнымъ признаніемъ старшей сестрицы: "мы выходимъ замужъ за мистера Робинсона."

Согласитесь, что это дѣло весьма необычайное. Четыре сестрицы до такой степени были тѣсно связаны между собою, что любопытство нашего прихода, въ томъ числѣ и старой лэди, было возбуждено до нельзя. Замужство четырехъ сестрицъ сдѣлалось главною темою разговора во всѣхъ гостиныхъ; во всѣхъ столовыхъ и даже за карточными столами. Старый джентльменъ, любитель шелковичныхъ червей, не замедлялъ выразить свое рѣшительное мнѣніе, что мистеръ Робинсонъ принадлежалъ къ азіятскому племени, и потому намѣренъ взять за себя цѣлое семейство; на это замѣчаніе прочіе слушатели весьма серьёзно покачивали головами и называли это дѣло чрезвычайно таинственнымъ. Вообще, въ приходѣ надѣялись, что все это кончится прекрасно. Правда, тутъ очень много страннаго, ни съ чѣмъ несообразнаго; но вѣдь нельзя же безъ всякихъ основаній выражать свое мнѣніе; при томъ же миссъ Вилльсы уже и сами пожилыя лэди и могутъ, кажется, безошибочно располагать своими дѣйствіями, и что за тѣмъ каждый долженъ знать свое дѣло и не мѣшаться въ чужія дѣла и такъ далѣе.

Наконецъ, въ одно прекрасное утро, около осьми часовъ, къ дверямъ дома четырехъ сестрицъ подъѣхали двѣ наемныя кареты. Мистеръ Робинсонъ прибылъ туда десятью минутами раньше. На немъ былъ фракъ свѣтло-голубого цвѣта и толстые каразейвые панталоны, бѣлый галстухъ, бальные башмаки, лайковыя перчатки. Его пріемы и его обращеніе, судя по показанію горничной изъ 23 нумера, которая подметала въ это время лѣстницу, обнаруживали сильное душевное волненіе. Основываясь на томъ же показаніи, намъ извѣстно и то, что на кухаркѣ, отворявшей дверь мистеру Робинсону, пришпиленъ былъ огромный бѣлый бантъ къ бѣлому же чепчику, совсѣмъ не похожему на повседневный головной уборъ, которымъ сестрицы Вилльсы безъ всякаго состраданія старались обуздывать непостоянство вкуса въ женской прислугѣ вообще.

Извѣстіе о прибытіи жениха быстро разнеслось по всей улицѣ. Очевидно было, что торжественное утро наконецъ наступило; всѣ сосѣди размѣстились за оконными ширмочками и съ замираніемъ сердца ожидали, чѣмъ это все кончится.

Но вотъ дверь дома сестрицъ Вилльсъ отворилась, и въ то же время отворилась дверь первой наемной кареты. Два джентльмена и двѣ лэди – вѣроятно, домашніе друзья – одинъ за другимъ попрятались въ карету, свернули ступеньки, хлопнули дверцы, – и первая карета тронулась; на ея мѣсто подъѣхала вторая карета.

Уличная дверь снова отворилась; нетерпѣніе и душевное волненіе сосѣдей выходило изъ предѣловъ. На улицѣ показались мистеръ Робинсонъ и старшая миссъ Вилльсъ.

– Ну, я такъ и думала! сказала лэди изъ 19 нумера. – Я всегда и всѣмъ говорила, что старшая выходитъ замужъ: такъ оно и есть.

– Вотъ ужь я никакъ не ожидала этого! воскликнула молоденькая барышня изъ No 18, обращаясь къ подругѣ своей изъ No 17.

– Неужели, душа моя! возразила барышня изъ No 17 барышнѣ изъ No 18.

– Фи! какъ это забавно! воскликнула старая дѣва, неопредѣленнаго возраста, присоединяясь къ общему разговору, изъ No 16.

Но кто можетъ изобразить удивленіе улицы Гордонъ, когда мистеръ Робинсонъ съ одинаковою вѣжливостью пересажалъ въ карету всѣхъ дѣвицъ Вилльсъ, одну за другою, и наконецъ самъ, согнувшись подъ острымъ угломъ, скрылся къ сестрицамъ. Дверцы хлопнули, и вторая карета рысцей покатилась за первой каретой, a первая карета рысцей же катилась къ приходской церкви. Кто можетъ изобразить замѣшательство присутствующихъ, когда всѣ сестрицы Вилльсъ преклонились передъ алтаремъ на колѣни? или кто можетъ описать наступившее всеобщее смущеніе, когда при окончаніи брачнаго обряда со всѣми миссъ Вилльсъ сдѣлалась истерика и когда священное зданіе огласилось ихъ соединенными воплями?

Такъ какъ послѣ этого достопамятнаго событія четыре сестрицы и мистеръ Робинсонъ продолжали обитать въ томъ же самомъ домѣ, и такъ какъ замужняя сестрица никогда не являлась въ общество безъ прочихъ сестрицъ, то мы не ручаемся, чтобы сосѣди когда нибудь открыли между сестрицами настоящую мистриссъ Робинсонъ. Но одно весьма интересное обстоятельство, которое время отъ времени случается въ самыхъ лучшихъ семействахъ, помогло имъ сдѣлать окончательное открытіе. Прошло девять мѣсяцовъ, и жители улицы Гордонъ, смотрѣвшіе на это дѣло съ недавняго времени совсѣмъ съ другой точки, начали съ таинственнымъ видомъ поговаривать между собою и выражать свое сожалѣніе насчетъ здоровья мистриссъ Робинсонъ, то есть самой младшей изъ сестрицъ. Около девяти и десяти часовъ каждаго утра y дверей сестрицъ Вилльсъ безпрестанно показывались слуги съ посланіями слѣдующаго рода: "мистриссъ такая-то свидѣтельствуетъ свое почтеніе и желаетъ знать, какъ чувствуетъ себя мистриссъ Робинсонъ!" Эти вопросы обыкновенно сопровождались такимъ отвѣтомъ: "поклонитесь вашей госпожѣ и скажите, что мистриссъ Робинсовъ чувствуетъ себя не хуже вчерашняго." Фортепьяно въ домѣ ceстрицъ Вилльсъ давно уже замолкло, вязальныя иголки отложены въ сторону, рисовка остается въ страшномъ небреженіи; вмѣсто всего этого любимымъ занятіемъ всего семейства сдѣлалось шитье бѣлья такихъ крошечныхъ размѣровъ, какіе только можно представить себѣ. Прежній порядокъ въ гостиной совершенно нарушился, и еслибъ вы вздумали зайти туда утромъ, вы непремѣнно увидѣли бы на столѣ, подъ небрежно накинутымъ листомъ старой газеты, два или три миніатюрные чепчика, едва не больше тѣхъ, которые дѣлаются для куколъ средняго роста; увидѣли бы, можетъ быть бѣлую рубашечку, не слишкомъ широкую, но зато непропорціонально длинную, съ крошечной манишкой вверху и широкимъ кружевомъ внизу; a однажды мы видѣли на томъ же столѣ длинный и широкій бантъ, съ синими каймами, употребленіе котораго мы ни за что на свѣтѣ не могли отгадать. Спустя немного, мы узнали, что къ мистеру Даусону, медику-хирургу и аптекарю, который живетъ на ближайшемъ углу, и y котораго въ одномъ окнѣ красуется нѣсколько разноцвѣтныхъ фіяловъ, стали стучаться по ночамъ чаще обыкновеннаго; a однажды ночью мы не на шутку испугались, услышавъ, въ два часа ночи, что y дверей мистера Робинсона остановилась наемная коляска, изъ которой вышла толстая пожилая женщина, въ салопѣ и ночномъ чепцѣ, съ узелкомъ въ одной рукѣ и калошами въ другой; по всему видно было, что ея подняли съ постели во какому нибудь чрезвычайно экстренному случаю.

Проснувшись на другое утро, мы увидѣли, что бронзовая скобка на дверяхъ мистера Робинсона была обтянута старой замшевой перчаткой, и мы, въ невинности своей (мы тогда еще находились въ счастливомъ одиночествѣ) рѣшительно не могли понять, что бы все это значило, и оставались въ этомъ невѣденіи до тѣхъ поръ, пока не услышали, какъ старшая миссъ Вилльсъ, inpropriа persona, приказывала сказать внимательной сосѣдкѣ: «засвидѣтельствуйте вашей госпожѣ почтеніе и скажите, что мистриссъ Робинсовъ и ея новорожденная дочь находятся въ вожделенномъ здоровьѣ.» Только тогда любопытство наше, а также и нашихъ сосѣдей, было вполнѣ удовлетворено, и мы начали удивляться, почему прежде не могли предвидѣть всего этого.

IV. ИЗБРАНІЕ ПРИХОДСКАГО СТАРОСТЫ

Въ нашемъ приходѣ совершилось весьма важное событіе. Сильное приходское волненіе увѣнчалось блистательнымъ торжествомъ, которое надолго останется въ памяти нашего прихода. У насъ состоялось избраніе, – избраніе приходскаго старосты. Защитники системы прежняго старосты потерпѣли сильное пораженіе, поборники же правилъ новаго старосты одержали блестящую побѣду.

Нашъ приходъ, представляющій изъ себя, подобно всѣмъ другимъ приходамъ, маленькій міръ, съ давнихъ временъ раздѣлялся на двѣ партіи, раздоръ которыхъ хотя и усыплялся на время, но при первой возможности вспыхивалъ съ удвоенной силой. Сторожевыя деньги, деньги на освѣщеніе, на мостовую, на сточныя трубы, церковныя деньги, вспомогательныя деньги, – словомъ сказать, всѣ роды денегъ одинъ за другимъ служили прелметомъ страшной борьбы, жестокость и упорство которой для человѣка, не посвященнаго въ эти тайны, покажутся невѣроятными.

Предводитель оффиціяльной партіи, твердый защитникъ церковныхъ старостъ и вѣрный покровитель попечителей, это – старый джентльменъ, который живетъ на нашей улицѣ. Онъ имѣетъ съ полдюжины своихъ собственныхъ домовъ, расположенныхъ на одной сторонѣ. и привычку гулять по противоположноіі сторонѣ той же улицы, чтобы удобнѣе можно было любоваться своею собственностію. Онъ высокъ, худощавъ, костлявъ, съ вопросительнымъ носомъ и маленькими сверкающими глазками, которые, вмѣстѣ съ носомъ, какъ будто для того только и даны ему, чтобъ соваться въ чужія дѣла. Онъ принимаетъ сильное участіе въ дѣлахь нашего прихода и немало гордится своимъ краснорѣчивымъ слогомъ, которымъ щеголяетъ на мірскихъ сходкахъ. Его виды скорѣе ограниченные, нежели обширные; его правила скорѣе строги, нежели либеральны. Наши прихожане не разъ слышали его громогласное ораторство въ защиту свободы книгопечатанія и объ отмѣнѣ штемпельной пошлины на газеты, потому что ежедневныя газеты, обратившись въ монополію публики, никогда не даютъ подробныхъ отчетовъ о приходскихъ митингахъ. Онъ не хотѣлъ бы показаться эгоистомъ передъ свѣтомъ, но въ тоже время необходимость заставляла его говорить, что бываютъ иногда спичи, – какъ, напримѣръ, его собственный спичъ о необходимости имѣть могильщика и объ обязанностяхъ кистера, – которые непремѣнно бы нужно, было передавать публикѣ для пользы ея и блага.

Отставной морской капитанъ Пурдэй, котораго мы имѣли уже удовольствіе отрекомендовать нашимъ читателямъ, былъ его величайшимъ соперникомъ въ публичной жизни. При постоянной наклонности капитана къ сопротивленію и при искреннемъ желаніи стараго джентльмена поддерживать миръ и тишину, легко можно вообразить, что стычки между ними были нерѣдки и часто угрожали дурными послѣдствіями. По ихъ милости, мірская сходка четырнадцать разъ раздѣлялась на партіи по поводу согрѣванія церкви горячей водой вмѣсто угольнаго отопленія; кромѣ того краснорѣчивые ихъ спичи касательно расточительности, невоздержности и пользы горячей воды произвели во всемъ приходѣ сильную суматоху. Короче сказать, приходскія дѣла, отъ несогласія и упорной вражды этихъ двухъ особъ, становились съ каждымъ днемъ серьезнѣе, и Богъ знаетъ чѣмъ бы они кончились, какъ вдругъ неожиданная смерть приходскаго старосты Симмонса дала имъ совсѣмъ другое направленіе. Причиною горестной потери было чрезмѣрное усердіе самого старосты. Дня за два до своей кончины, Симмонсъ, какъ говорится, надорвался, поднимая и потомъ перетаскивая какую-то женщину въ отдѣльную комнатку рабочаго дома. Это обстоятельство, а также жестокая простуда, которую этотъ неутомимый человѣкъ схватилъ, управляя пожарной трубой, но такъ неосторожно, что вода, вмѣсто того, чтобы тушить огонь, заливала его самого, произвели весьма неблагопріятное дѣйствіе на весь организмъ, уже ослабленный старостью.

Едва только Симмонсъ испустилъ послѣдній вздохъ, какъ на мѣсто его явилось множество претендентовъ, изъ которыхъ каждый основывалъ свои права исключительно на величинѣ своего семейства какъ будто мѣсто приходскаго старосты учреждено было собственно для того, чтобъ поощрять распространеніе человѣческаго рода. "Бонга приходскимъ старостой. У него пять маленькихъ дѣтей!" – "Хопкинса приходскимъ старостой. У него семь маленькихъ дѣтей!!" – "Тимкинса приходскимъ старостой. Девять маленькихъ дѣтей!!!" Таковы были билеты, въ которыхъ желаніе прихожанъ выражалось крупными буквами на бѣломъ полѣ, и которые съ изобиліемъ покрывали стѣны каждаго дома или выставлялись изъ оконъ главныхъ магазиновъ. Успѣхъ Тимкинса считался вѣрнымъ: нѣкоторыя матери семействъ обѣщали подать голоса въ его пользу, и девять маленькихъ дѣтей были бы пристроены; но вдругъ неожиданное появленіе новаго билета возвѣстило о болѣе достойномъ кандидатѣ. "Спруггинса приходскимъ старостой. Десять маленькихъ дѣтей (изъ нихъ двое близнецы) и жена!!!!" Кажется, чти при этомъ извѣстіи всякое сопротивленіе невозможно: довольно было бы сказать въ билетѣ о десяткѣ маленькихъ дѣтей, не упоминая о близнецахъ, но эти трогательныя скобки, включающія въ себя такое интересное произведеніе природы, и еще трогательнѣе намекъ на мистриссъ Спруггинсъ, краснорѣчивѣе всего говорили въ пользу Спруггинса и заранѣе увѣряли, что мѣсто приходскаго старосты останется за нимъ. Спруггинсъ сразу сдѣлался фаворитомъ всего прихода, а появленіе его супруги между лицами, голоса которыхъ нужно было обезпечить, увеличивало общее расположеніе въ его пользу. Прочіе кандидаты, за исключеніемъ одного только Бонга, предались отчаянію. Дань выбора былъ назначенъ, и обѣ стороны приступили къ собранію голосовъ съ одинаковымъ одушевленіемъ и быстротой.

Нельзя полагать что бы члены приходской общины избѣгнули заразительнаго волненія, неразлучнаго съ подобнымъ происшествіемъ. Бо льшая часть дамъ нашего прихода приняли сторону Спруггинса. Бывшій попечитель принялъ ту же сторону, на томъ основаніи, что въ прежнія времена на мѣсто приходскаго старосты всегда выбирались люди съ огромными семействами; хотя онъ и долженъ допустить, что изъ всѣхъ кандидатовъ Спруггинсъ менѣе другихъ заслуживалъ выбора, но если дѣло начинаетъ касаться стариннаго обыкновенія, то онъ не видѣлъ причины, чтобы отступать отъ этого обыкновенія. Отставной капитанъ только того и ожидалъ. Онъ въ ту же минуту принялъ сторону Бонга, лично собиралъ для него голоса со всѣхъ сторонъ, написалъ на Спруггинса нѣсколько пасквилей и отдалъ ихъ своему мяснику, съ тѣмъ, чтобы тотъ прикололъ ихъ къ лучшимъ частямъ говядины; перепугалъ свою сосѣдку, почтенную старушку-лэди, произнеся въ ея присутствіи страшную брань на всю партію Спруггинса, и наконецъ до того суетился и хлопоталъ, бѣгалъ изъ одного дома въ другой, отъ одного конца улицы въ другому, что многіе изъ прихожанъ начали полагать, что дѣятельный членъ ихъ общины непремѣнно умретъ отъ воспаленія мозговъ, и умретъ за долго до начала выбора.

Но вотъ наступилъ и день выбора. Вражда между отдѣльными лицами прекратилась; но вмѣсто ея началась страшная борьба между партіями, по началу которой весьма трудно было бы опредѣлить, на чьей сторонѣ будетъ перевѣсъ. Въ этой борьбѣ между прочимъ предназначалось разрѣшить слѣдующій вопросъ: должны ли ничтожное вліяніе попечителей, власть церковныхъ старость и своевольство приходскаго письмоводителя назначать форму для выбора приходскаго старосты? должны ли эти люди возложить означенный выборъ на приходъ, для того только, чтобъ исполнили ихъ приказаніе, и чтобы удовлетворить своимъ видамъ? или прихожане сами независимо отъ общины должны выбрать себѣ старосту?

Опредѣленіе избраннаго кандидата должно было состояться въ церковномъ домѣ, но число нетерпѣливыхъ зрителей до того увеличилось, что необходимо нужно было перейти къ церкви, гдѣ и началась церемонія, съ надлежащимъ торжествомъ. Видъ церковныхъ старостъ и попечителей, бывшихъ церковныхъ старостъ и бывшихъ попечителей, съ Спруггинсомъ въ арріергардѣ, возбуждалъ всеобщее вниманіе. Спруггинсъ былъ небольшого роста худощавый человѣкъ, въ изношенномъ черномъ платьѣ, съ длиннымъ блѣднымъ лицомъ, выражавшимъ заботу и утомленіе, которыя можно приписать или многочисленности его семейства, или волненію его чувствъ. Его противникъ показался въ форменномъ фракѣ отставного моряка, то есть въ синемъ мундирѣ съ золотыми пуговицами, въ бѣлыхъ панталонахъ и въ деревянныхъ башмакахъ. На открытомъ лицѣ Бонга отражалось то необыкновенное спокойствіе въ его увѣренномъ видѣ, то нравственное достоинство въ его глазахъ, то нѣмое, но понятное выраженіе: "посмотримъ, чья возьметъ!", которое невольнымъ образомъ вселяло одушевленіе въ его защитниковъ и очевидно обезкураживало его противниковъ.

Бывшій церковный староста всталъ съ мѣста и предложилъ въ приходскіе старосты Томаса Соруггинса. Онъ зналъ Спруггинса давно. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ не спускалъ съ него глазъ, послѣдніе же мѣсяцы онъ наблюдалъ за нимъ съ удвоеннымъ бдѣніемъ. (Кто-то изъ прихожанъ вздумалъ замѣтить, что послѣднее выраженіе было бы гораздо сильнѣе, еслибъ сказать, "что я видѣлъ Спруггинса вдвойнѣ", но замѣчаніе это замерло среди оглушительныхъ криковъ: "порядокъ! тишина!") онъ готовъ повторить, что нѣсколько лѣтъ сряду не спускалъ съ него глазъ, и передъ всѣми скажетъ, что благонравнѣе, добропорядочнѣе, скромнѣе, трезвѣе, смирнѣе и благочестивѣе Спруггинса не встрѣчалъ во всю свою жизнь. Онъ не знавалъ еще ни одного человѣка съ такимъ огромнѣйшимъ семействомъ. (Крики одобренія.) Приходъ требовалъ человѣка, на котораго бы можно было положиться. (Со стороны Спруггинса раздаются одобрительные крики, со стороны Бонга – насмѣшки.) И такой человѣкъ предлагается теперь приходу ("Прекрасно!" "Не нужно!") онъ, то есть бывшій церковный староста, не дѣлаетъ этого предложенія исключительно нѣкоторымъ лицамъ. (И бывшій староста началъ продолжать свои адресъ блестящимъ отрицательнымъ слогомъ, такъ часто употребляемымъ великими ораторами.) Онъ не обращаетъ вниманія на джентльмена, который нѣкогда занималъ высокую степень въ службѣ Его Величества; онъ не хочетъ сказать, что этотъ джентльменъ никогда не былъ джентльменомъ; не скажетъ и того, что этотъ человѣкъ не былъ человѣкомъ; онъ не станетъ утверждать, что этотъ джентльменъ всегда былъ безпокойнымъ членомъ нашего прихода; не станетъ доказывать, что онъ велъ себя крайне неприлично не только при этомъ, но и при многихъ прежнихъ случаяхъ; не хочетъ выставлять на видъ, что этотъ человѣкъ принадлежитъ къ числу тѣхъ недовольныхъ и вредныхъ людей, которые всюду приносятъ съ собой смуты и безпорядокъ; не хочетъ утверждать, что онъ питаетъ въ своемъ сердцѣ зависть, ненависть, злобу и вообще всѣ порочныя и преступныя чувства! Нѣтъ! онъ желаетъ для всѣхъ одного лишь спокойствія и удовольстнія, а потому готовъ сказать…. готовъ не говоритъ объ немъ ни слова. (Громкія восклицаніи.)

Капитанъ отвѣчалъ на это точно такимъ же парламентскимъ слогомъ. Онъ не хочетъ говорить, что его изумила рѣчь, которую всѣ слышали; онъ не станетъ доказывать, что мало найдется охотниковъ слушать, а еще того менѣе говорить – подобную рѣчь. (Восклицанія.) Онъ не станетъ повторять тѣхъ эпитетовъ, которые были направлены противъ него (громкія восклицанія); онъ не хочетъ обращаться къ человѣку, который нѣкогда былъ въ службѣ, а теперь, къ счастію, находится внѣ оной, который довелъ до упадка рабочій домъ, посадилъ на мель нищихъ, разводилъ пиво, не допекалъ хлѣба, принималъ жилистую говядину, усиливалъ работу, ослаблялъ супъ. (Оглушительныя восклицанія.) Онъ, т. е. капитанъ, не хочетъ говоритъ, чего заслуживаютъ подобные люди, не хочетъ утверждать, что одинъ взрывъ всеобщаго негодованія изгонитъ ихъ изъ прихода, который они загрязнили своимъ присутствіемъ. Онъ не станетъ обращаться къ человѣку, котораго представили приходу не какъ приходскаго старосту, но какъ игрушку общины, онъ не станетъ обращать вниманія на многочисленность семейства представленнаго человѣка, онъ вовсе не намѣренъ говорить, что девятеро дѣтей, близнецы и жена оказались бы весьма дурнымъ примѣромъ, еслибъ бѣдные вздумали подражать ему. Онъ не станетъ входить въ подробныя исчисленія прекрасныхъ качествъ Бонга. Бонгъ стоитъ передъ нимъ, и потому не должно говорить въ его присутствіи того, что можно бы высказать въ его отсутствіи. (При этомъ мистеръ Бонгъ, подъ прикрытіемъ шляпы, послалъ телеграфическую депешу къ ближаншему другу, которая состояла въ щуреньи лѣваго глаза и въ прикосновеніи большого пальца на правой рукѣ къ кончику носа.) Бонгу поставляютъ въ препятствіе то, что у него только пятеро дѣтей. (Громкіе крики со стороны Спруггинса). Изъ этого еще ничего не слѣдуетъ: сначала нужно узнать, опредѣлено ли какими нибудь законными постановленіями точное число дѣтей для занятія должности приходскаго старосты; но если и принять за правило, что обширное семейство даетъ исключительное право на занятіе означенной должности, то не угодно ли будетъ обратиться къ самымъ достовѣрнымъ фактамъ, сличить эти факты, и тогда исчезнетъ всякое недоразумѣніе. Бонгъ имѣетъ отъ роду тридцать пять лѣтъ. Спруггинсъ, о которомъ мы желаемъ говорить со всевозможнымъ уваженіемъ – пятьдесятъ. Не вѣроятно ли, не очевидно ли, что когда Бонгъ достигнетъ послѣдняго возраста, то число дѣтей его легко и далеко можетъ превзойти число дѣтей Спруггинса. (Оглушительные крики, среди которыхъ развѣваются пестрые носовые платки.) Капитанъ заключилъ свою рѣчь совѣтомъ ударить въ набатъ и какъ можно скорѣе составить избирательный списокъ.

Составленіе списка началось на другой же день, и, признаюсь, съ тѣхъ поръ, какъ наше прошеніе противъ уничтоженія торговли неграми удостоено было Парламентомъ напечатать для всеобщаго свѣдѣнія, мы не слыхали въ нашемъ приходѣ такого оглушительнаго шума, такой страшной суматохи. Капитанъ нанялъ на свой счетъ двѣ коляски и кэбъ для Бонга и его провожатыхъ, кэбъ для полу-пьяныхъ выборныхъ, и двѣ кареты для старыхъ дамъ, бо льшую часть которыхъ, благодаря неистовой дѣятельности капитана, увозили къ мѣсту составленія списка и привозили назадъ съ такой быстротой, что онѣ рѣшительно не могли сообразить, для чего это дѣлалось, и что сами онѣ дѣлали. Оппозиціонная партія пренебрегла подобными мѣрами; а слѣдствіемъ этого пренебреженія было то, что многія лэди, тихохонько отправлявшіяся въ церковь (день былъ тогда знойный), чтобы подать голосъ въ пользу Спруггинса, весьма искусно заманивались въ наемныя кареты капитана и, разумѣется, подавали голосъ въ пользу Бонга. Убѣжденія капитана произвели значительный успѣхъ; вліяніе гласныхъ членовъ общины произвело гораздо болѣе. Но, чтобъ поправить дѣло, защитники Бонга рѣшились употребить неслыханную хитрость. Въ приходѣ всѣмъ было извѣстно, что приходскій письмоводитель еженедѣльно съѣдалъ на полъ-шиллинга сдобныхъ лепешекъ и покупалъ ихъ отъ старухи, которая нанимаетъ небольшой домикъ и ведетъ свою торговлю между многими замѣчательными лицами. При послѣднемъ доставленіи лепешекъ приходскому письмоводителю, она получила записку, въ которой, хотя и таинственно, но довольно ясно выражалось, что аппетитъ письмоводителя на сдобныя лепешки будетъ зависѣть единственно отъ числа голосовъ, которыя она успѣетъ собрать въ пользу избираемаго въ приходскіе старосты мистера Бонга. Этого было совершенно достаточно. Потоку уже заранѣе дано было надлежащее направленіе, а при этомъ толчкѣ быстрота его, по данному направленію, сдѣлалась неимовѣрна. Въ благодарность за это, партія Бонга опредѣлила брать у старухи сдобныя лепешки еженедѣльно на шиллингъ. Восклицанія прихожанъ были громогласны. Надежды Спруггинса исчезли навсегда.

Напрасно Спруггинсъ выставлялъ напоказъ своихъ близнецовъ, въ платьицахъ изъ одной и той же матеріи и въ одинаковыхъ шапочкахъ: ничто не помогло! Даже сама мистриссъ Спруггвисъ перестала быть предметомъ всеобщей симпатичности. Большинство голосовъ на сторону Бонга простиралось до четырехъ-сотъ-двадцати-осьми, и торжество прихожанъ было безпредѣльно.