Текст книги "Истории для детей"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Малютка Тим (из рассказа «Рождественская песнь в прозе. Святочный рассказ с привидениями»)

Ну и скупердяй же был этот мистер Скрудж! Ничто беспокоило его больше, чем деньги. Никто и никогда не слышал от него дружеского приветствия или теплого слова.

В самый лютый мороз этот злой старик сидел в своей конторе, еле согреваясь маленьким огоньком в камине, так жалко ему было угля. Но всё ему было нипочём.

Никакой холод не мог пробрать его, ведь Скрудж и сам был холоднее любой стужи, беспощаднее любого ветра, яростнее самого проливного дождя. А вот помощник его, Боб Крэтчит, который работал в соседней каморке, тот замерзал, грея руки над свечкой. И стоило ему только подойти к камину, чтобы прибавить огня, как Скрудж начинал брюзжать, что, мол, нечего попусту тратить уголь. У Скруджа были родные, которых он не любил. Были и знакомые, которые меж собой говорили, что у него дурной глаз. Но всё это не беспокоило мистера Скруджа, ведь лишний шиллинг был ему дороже всех людей в мире.

На дворе был Рождественский сочельник. Горожане украшали улицы огнями, еловыми ветками и ягодами. Они поздравляли друг друга, и даже в самых бедных семьях старались приготовить что-нибудь повкуснее, чтобы отметить наступление Рождества. Одному только мистеру Скруджу всё это было не по нраву.

– Чтоб он провалился, этот праздник! – дребезжащим голосом говорил он. – Как будто эти люди недостаточно бедны, чтобы истратить столько денег на какой-то вздор! Вот и вы, Крэтчит, – продолжил он, обращаясь к помощнику, – небось собираетесь завтра прогулять работу?

– Если возможно, сэр, – робко ответил ему Боб, – ведь завтра Рождество…

– Я удержу с вас за это полкроны жалованья, – отрезал мистер Скрудж, – я не обязан платить вам за безделье.

Боб ничего не ответил, хотя полкроны было для него очень существенной суммой. Скрудж платил ему мало, а на скудную зарплату Боба жила вся его семья: жена и пятеро детей. Но бедный клерк давно уже привык к жадности хозяина, поэтому он поскорее закончил свою работу, намотал на шею длинный белый шарф (а зимнего пальто у него и не было) и со всех ног помчался домой, где жена и дети ждали его, чтобы отпраздновать наступление Рождества и начало Святок.

А Скрудж закрыл контору и, посылая проклятия каждому, кто попадался на его пути, пошел домой спать. Квартира его был огромной, но такой тёмной, что, пробираясь на ощупь, Скрудж несколько раз споткнулся обо что-то и чуть не упал. Но он экономил на свечах, поэтому зажег маленький огонёк, только когда добрался до спальни.

На столе его ждала кастрюлька холодной овсянки – все, что мистер Скрудж был готов позволить себе в качестве праздничного ужина. В кровати он долго ворочался и только было собрался заснуть, как вдруг неожиданно, совершенно сам собой, маленький колокольчик, который висел над его кроватью, начал тихонько звенеть. Что такое?! От неожиданности Скрудж даже подскочил. А колокольчик звенел всё громче, и теперь к нему присоединились остальные колокольчики в доме! От страха мистер Скрудж оцепенел и вцепился в одеяло. А в доме уже стоял настоящий оглушающий колокольный звон. Вспышка света озарила комнату, и прямо перед кроватью Скруджа появилось странное существо, больше всего похожее на привидение, из макушки которого бил наверх столп света, освещая все вокруг.

– Что это за вздор! Я, наверное, съел что-то несвежее на ужин, и теперь мне мерещится всякая чепуха! – воскликнул Скрудж.

– Я – Дух Святок, – ответило существо, – и я здесь для того, чтобы показать тебе кое-что. Встань и следуй за мной.

Дух подошёл к окну, отодвинул портьеру, и от зрелища, которое открылось в окне, Скрудж совершенно остолбенел. Тёмное небо кишело летающими призраками, и каждый из них был обмотан огромной тяжелой цепью. Цепи гремели, призраки стонали, и было видно, что они очень страдают.

– Кто все эти призраки? – дрожащим голосом спросил мистер Скрудж.

– Это те, кто провёл свою жизнь лучше, чем ты, – ответил Дух.

У Скруджа зашумело в голове, потемнело в глазах, и внезапно он очнулся на проселочной дороге, а Дух Святок стоял рядом с ним. Мистер Скрудж не мог поверить своим глазам: он перенёсся в деревню, где родился и провёл детство. Навстречу ему шли мальчишки, и Скрудж узнавал каждого из них, а один – самый весёлый и юркий – кого-то ему напомнил, и внезапно Скрудж понял, что это он сам, но только много лет назад. Почти целый день Дух водил Скруджа по местам его детства. Они были на реке, и в школе, и в лавке. И за этот день Скрудж вспомнил всё то, о чём давным-давно забыл. Вспомнил он, что такое веселье и радость, запах травы и шум реки. И что-то зашевелилось в его холодном сердце, и оно начало оттаивать.

Детство мистера Скруджа

– Мы побывали в твоём прошлом, – сказал Дух.

И снова всё закружилось, потемнело, появились знакомые очертания города. И Скрудж оказался в очень бедном доме. Вместе с Духом Святок он, невидимый, стоял у стены и наблюдал. А в доме в этот момент готовились справлять Рождество.

Приветливая женщина собирала праздничный стол. Стол был очень беден, но все были рады уже тому, что в этот сочельник удалось наскрести денег хотя бы на него. Младшие дети шумно играли, а старшие помогали матери, когда в комнату вошёл отец.

С удивлением Скрудж обнаружил, что находится в доме своего помощника – Боба Крэтчита. Это именно он, раскрасневшийся с мороза, вошёл сейчас в дверь, держа на плечах младшего сына, малыша Тима.

– Папа пришёл! – радостно закричали дети и облепили отца со всех сторон, да так, что он только успевал уворачиваться от них, стараясь не уронить малыша.

– Осторожно, дети! – улыбаясь, воскликнула мать. – Лучше возьмите-ка Тима и дайте отцу отдохнуть. А потом уже пора и ужинать.

Малютка Тим и его отец

Тима осторожно сняли с плеч отца, и только в этот момент мистер Скрудж заметил, что мальчик тяжело болен и совсем не может ходить. И действительно – малыш Тим мог ходить только с помощью маленьких костылей, хотя и делал это очень проворно. Все в семье души не чаяли в малютке Тиме – такой это был добрый и светлый ребёнок! Как только у отца выдавалось свободное время, он сажал Тима на плечи и шел с ним в церковь или на прогулку – показывать малышу новые места и новых людей.

Когда пришло время, то вся семья прочитала молитву и принялась уплетать вкуснейшего праздничного гуся с луковой подливкой и яблоками. Отец с восторгом рассказывал об успехах Тима. Голос Боба дрожал, когда он говорил о сыне, – ведь он так переживал за его здоровье! И бедный клерк очень страдал, что у него совсем нет денег, чтобы избавить Тима от недуга.

Съели и пудинг. Он был совсем маленький для такой огромной семьи, но все домочадцы были рады, и никому не пришло в голову посетовать на величину куска, каждый спешил похвалить такой вкусный рождественский десерт.

Вскоре Боб провозгласил:

– Весёлых Святок! – и вся семья дружно повторила его слова.

Малыш Тим спел красивую песню, а потом он сидел на своей маленькой скамеечке около камина, тесно прижавшись к отцу, и Боб крепко сжимал его почти прозрачную ручонку, как будто боялся, что кто-то может отнять у него сынишку.

– Ты видел сейчас настоящее, – сказа Дух мистеру Скруджу.

Наступила вдруг тишина, и комната преобразилась. Обстановка стала словно ещё беднее. Боб Крэтчит сидел всё на той же скамеечке около камина, закрыв лицо руками. Жена и дети молча стояли рядом с ним. Малыша Тима между ними не было, только его маленький костыль лежал около очага.

Внезапно мистер Скрудж понял, что Дух, показавший ему прошлое и настоящее, сейчас перенёс его прямо в будущее.

– Если ничего не изменится, – сказал Дух, – мальчик умрёт раньше, чем наступят следующие Святки.

У Скруджа потемнело в глазах, голова закружилась, и он погрузился в холодный мрак. Он очнулся утром в своей кровати. В ужасе он вскочил с постели. Но когда понял, что находится дома, вокруг нет ни одного призрака, а из окна светит яркое солнце, ему вдруг стало так спокойно на душе, как не было с самого детства.

– Гоп-гоп-гоп! Ля-ля-ля! – распевал он, выбегая из дома на улицу. Он увидел на улице мальчугана и бросился к нему.

– Скажи мне, дорогой мальчишка, какой же сегодня день? – издалека закричал ему Скрудж.

– Какой сегодня день?! – мальчуган остановился и изумлённо посмотрел на Скруджа. – Да сегодня же Рождество!

– Рождество?! – закричал Скрудж в восторге. – Рождество! Это значит, что я не пропустил Рождество! Спасибо, Дух, что ты вернул меня сюда, это значит, что я могу многое изменить!

Мистер Скрудж ещё поболтал весело с мальчишкой и попросил его сбегать в лавку, купить там самую огромную индейку и отнести её в дом Боба Крэтчита. Мальчишке же он дал в награду полкроны.

Потом Скрудж надел праздничный костюм и впервые в жизни поехал праздновать Рождество к своим родным, которые жили в этом же городе и у которых он никогда раньше не был. Это был самый лучший день в его жизни. Скрудж веселился, как дитя, и играл в жмурки, а окружающие удивлялись такой внезапной перемене, которая с ним случилась.

На следующий день Скрудж прибежал на работу пораньше, а его помощник опоздал на несколько минут.

– Извините, сэр, я опоздал, но вчера был праздник… – начал оправдываться Боб, ожидая брюзгливого выговора.

– Ну что ты, дружище! – весело воскликнул Скрудж и хлопнул помощника по плечу.

От неожиданности Боб отпрянул назад и подумал, не позвать ли ему прохожих, которые помогут надеть на Скруджа смирительную рубашку.

А Скрудж усадил его в кресло и взялся рассказывать о том, как прекрасно справил он Рождество со своими родными. Боб не мог прийти в себя от изумления! Когда же мистер Скрудж схватил совок и насыпал в камин огромную гору угля, поражённый клерк решил, что произошло чудо (а ведь, сказать по правде, именно так оно и было!).

– И вот ещё что, дорогой мой Боб, – Скрудж вдруг стал серьёзным и внимательно посмотрел на своего помощника, – я знаю, что вы еле сводите концы с концами, а должны содержать большую семью. Я увеличу вам жалование, и сегодня вечером, когда мы сядем с вами выпить рождественского глинтвейна, вы расскажете мне, чем я могу ещё помочь вам. Обещаю сделать всё, что в моих силах.

И Скрудж сдержал своё слово. Он сделал даже больше, чем пообещал Бобу. Для Тима нашли лучших докторов, и вскоре малыш совсем поправился, а Скрудж стал для него настоящим дедушкой.

И таким чудесным человеком стал мистер Скрудж, что им мог гордиться любой, даже самый большой, город! А на сердце у него теперь всегда было тепло и весело, и это было для него важнее всех денег в мире.

Дэвид Копперфилд (из романа «Жизнь Дэвида Копперфилда»)

Когда его бабушка, мисс Бетси Тротвуд, узнала, что у Клары родился мальчик, а не девочка, она нахлобучила на себя свою огромную шляпу, вышла из дома Копперфилдов и больше никогда туда не вернулась. Никто не знает, почему это стало для неё таким оскорблением, но в день рождения маленького Дэвида в доме остались только он – новорождённый младенец, его мать Клара, которая сама была ещё совсем девочкой, да служанка Пеготти. Отец Дэвида умер за полгода до его рождения. Бабушка, как уже было сказано, вышла из дома и исчезла в неизвестном направлении.

Мать и Пеготти стали первыми, кого запомнил Дэвид. Два этих образа он всегда мог различить, бродя в тумане собственных воспоминаний, и иногда ему казалось, что, кроме них, он и не помнит ничего больше. Они жили в большом и светлом доме с просторной кухней на первом этаже. В центре двора стояла голубятня, в которой никогда не было голубей. В углу двора находилась конура, в которой никогда не жила собака. Зато в достатке было кур, которые разгуливали по двору с хозяйским видом и казались маленькому Дэвиду огромными и страшными. Детство Дэвида протекало приятно и радостно. Чтение книг, походы в церковь, сказки Пеготти – всё это оставило в нём сладкие, если не сказать сказочные воспоминания о детстве.

Чуть позже появился в его воспоминаниях и другой образ. Это был джентльмен с чёрными бакенбардами. Джентльмен этот сначала провожал их из церкви, потом стал появляться чаще, и однажды, когда Дэвид вернулся домой с каникул, оказалось, что этот джентльмен – его новый отец.

Зачем нужны были эти каникулы Дэвиду, который никогда раньше не учился в школе? Мальчиком он не задумывался об этом и был рад уехать вместе с любимой Пеготти на морское побережье. Повзрослев, он понял, зачем его отправили туда, но это уже не имело никакого значения. Пеготти тогда забрала Дэвида к своему брату. Сразу, как только они приехали, всё изменилось в жизни мальчика, он оказался как будто в чудесной сказке. Чего стоил один только необычный дом, в котором они поселились! Это был баркас (настоящий баркас!), бороздивший когда-то морские просторы, теперь же вытащенный на берег и ставший жилищем мистеру Пеготти и его племяннице Эмли.

Мистер Пеготти и его племянница Эмли

А что могло быть романтичнее и привлекательнее для юного джентльмена, каким являлся тогда Дэвид Копперфилд, чем жизнь в доме-баркасе, который казался ему куда более волшебным, чем дворец Алладина или гигантское птичье яйцо. А племянница мистера Пеготти? Малышка поистине достойна того, чтобы уделить ей капельку внимания. Как только маленький Дэвид увидел крошку Эмли, он сразу спросил, нельзя ли ему поцеловать её. Можете себе представить, каким ангелом была она, если вызвала такое умиление у юного джентльмена?

Две короткие недели на берегу моря показались Дэвиду целой жизнью, так много нового увидел и узнал он, гуляя по побережью с маленькой Эмли, болтая со своей родной Пеготти да слушая рассказы её брата, старого моряка. Солёный привкус моря, запах омаров, ракушки, продирающий до костей ветер – все это потом переплелось в голове у Дэвида, и не раз он стремился вернуться туда, на побережье, не раз снилось ему, как он забирается в пещеры в скалах с маленькой Эмли и они сидят там вместе, прижавшись друг к другу, пережидая короткий дождь.

Но вот каникулы прошли, и, как уже было сказано выше, Дэвид вернулся домой и обнаружил, что джентльмен с чёрными бакенбардами теперь живёт в их доме, зовут его мистер Мэрдстон, и теперь он – его новый отец.

С возвращением закончились не только удивительные каникулы Дэвида, но и весь сказочный период его детства. Волшебство больше уже никогда не вернулось в жизнь Дэвида. Позже он найдёт и умиротворение, и счастье, но только не волшебство.

Мать его, прежде весёлая и озорная, стала тихой и сдержанной женщиной. Причиной такой перемены был её новый муж, мистер Мэрдстон, который не уставал повторять: «Ты должна держать себя в руках, Клара, всегда держи себя в руках». А когда в их родном доме поселилась ещё и миссис Мэрдстон, сестра «нового папы», то жизнь стала совершенно невыносимой. Брат и сестра, более всего на свете ценившие в людях твёрдость, и сами были тверды во всём, но твёрдость их граничила с жестокостью. Никто в доме не мог больше выразить своего мнения, не справившись предварительно с мнением мистера или миссис Мэрдстон. Мать Дэвида перестала быть хозяйкой в собственном доме. Её муж взялся как будто воспитать в ней новые, совсем неподходящие ей качества, среди которых твёрдость была наиглавнейшим, но лучше всего мистеру Мэрдстону удавалось расстраивать ее, и она становилась все тише и тише, и скоро она стала совсем незаметна в доме, где когда-то часто слышался её заливистый смех. Маленького Дэвида брат с сестрой совсем не жаловали, он был обузой для них. Они и подали Кларе мысль о том, что правильнее всего отправить мальчика в пансион. Мать, как теперь было заведено, безропотно во всём согласилась с ними, но так как окончательного решения принято не было, то Дэвид продолжал учиться дома.

Но вот уж кто совершенно не изменился, так это Пеготти. Сказать, что она не жаловала своих новых хозяев, – значит ничего не сказать. Она их терпеть не могла. Но и Пеготти не перечила им. Она было собиралась найти новую работу и оставить этот дом, ставший неприветливым и гнетущим, но она без памяти любила Клару и Дэвида и уйти не смогла. Пеготти осталась, став для Дэвида единственным напоминанием о тех счастливых днях, когда они жили втроём.

Итак, Дэвид учился дома. Когда-то он считался очень смышлёным мальчиком. Он учился быстро и с большой охотой. Теперь же его называли не иначе как «тупица». Как и раньше, с ним продолжала заниматься мать, но брат и сестра Мэрдстон всегда были строгими надзирателями их занятий и не упускали случая преподать им обоим урок той самой пресловутой твёрдости, которая стала проклятием этого дома. На всех занятиях миссис Мэрдстон не двигаясь стояла у окна, а мистер Мэрдстон замирал прямо за спиной у Дэвида, чтобы иметь возможность ткнуть его в спину тростью, когда тот ошибался. И как только брат и сестра занимали свои обычные места, мысли Дэвида начинали расплываться. Он думал только о змеином взгляде, который сверлил его спину, и даже самый хорошо выученный урок исчезал из его головы. Он путал буквы, терялся в примерах и действительно чувствовал себя совершенным тупицей. Уроки эти тянулись долго и мучительно, наводя страх и на Дэвида и на Клару. В наказание за ошибки Дэвида оставляли без обеда, а так как промахов было предостаточно, то можно догадаться, что обедал он теперь нечасто.

Большим утешением для него стала небольшая отцовская библиотека, которая волей судьбы оказалась в комнате, где он теперь жил. В любую минуту, свободную от надзора Мэрдстонов, он закрывался в своей комнате с книгами и оказывался в совершенно другом мире. Это был мир Робинзона Крузо и Дон Кихота, Синдбада-морехода и Тома Джонса. Все эти герои были его друзьями, и он был счастлив в те минуты, когда мог бывать с ними. И чем больше затягивали его приключения и путешествия, тем тяжелее было ему возвращаться в холодный мир его собственного дома. Что ещё делало его жизнь чуточку счастливее? Воспоминания о доме-баркасе на морском побережье и его маленькой подружке Эмли. Больше, чем когда-либо, он теперь мечтал вернуться туда.

Долго ещё тянулись совершенно одинаковые дни, но однажды судьба решила круто перевернуть жизнь маленького Дэвида. Однажды он, как обычно, спустился из своей комнаты на занятия. Все уже были в сборе. Клара, его мать, выглядела особенно взволнованной и бледной. Миссис Мэрдстон, как всегда, стояла около окна, напоминая устрашающую статую. Мистер Мэрдстон держал в руках тонкую трость, и когда Дэвид входил в комнату, он резко взмахнул ею и рассёк перед собой воздух.

– Вы уверены, что это необходимо? – тихо спросила мать, испуганно посмотрев на мужа.

– Да, Клара, это пойдёт мальчику только на пользу, – ответила за него миссис Мэрдстон.

– Сегодня ты должен быть особенно усердным, Дэвид, – сказал мистер Мэрдстон, метнув на мальчика яростный взгляд и снова взмахнув тростью. После чего он положил палку рядом с книгой, которую Дэвиду предстояло пересказывать.

Если раньше от вида Мэрдстонов у Дэвида из памяти улетучивались отдельные слова, то сейчас он мгновенно позабыл сразу всё, что выучил со вчерашнего дня. А ведь он спускался по лестнице, рассчитывая сегодня поразить всех идеально выученным уроком. Комната поплыла у него перед глазами, он старался собраться, но всё было бесполезно: Дэвид отвечал настолько плохо, что, как только дело дошло до последней задачи, мать его залилась горькими слезами.

– Клара, ты должна быть твёрдой, – проговорил мистер Мэрдстон. – Дэвид, пойдём со мной, нам есть о чем поговорить наедине.

– Нет, нет, мистер Мэрдстон, – заговорил Дэвид, – я очень старался, я превосходно знал урок, но я не могу отвечать в присутствии вас и миссис Мэрдстон!

Миссис Мэрдстон улыбнулась так, как будто только что услышала самую большую ерунду в своей жизни, а мистер Мэрдстон взял мальчика за плечо и молча увел его наверх по лестнице. Он вёл Дэвида очень медленно и важно, словно это доставляло ему удовольствие. Как только они зашли в комнату, мистер Мэрдстон неожиданно схватил Дэвида и зажал его голову под мышкой.

– Нет! Нет! Мистер Мэрдстон, пожалуйста, не бейте меня! – закричал Дэвид, с которым раньше никогда так не обращались. Но Мэрдстон не слушал и, крепко держа его, начал наносить ему удары тростью по спине. Это было совершенно невыносимо. Дэвид собрался с силами, вывернул голову и пребольно, до крови, укусил своего истязателя. Тот завизжал, отскочил от мальчика, но долго ещё продолжал сечь его тростью. Затем он вышел, ключ в замке повернулся снаружи, а Дэвид остался лежать на полу в закрытой комнате.

Несколько дней мальчик провёл в заточении. Его навещала только любимая Пеготти, которая приносила поесть, но и она быстренько убегала, боясь навлечь на себя гнев хозяев. Мать не заходила к нему. Через несколько дней Пеготти шепнула мальчику, что его решили отправить в пансион недалеко от Лондона.

– А я увижу перед этим маму? – спросил маленький Дэвид.

– Думаю, да, малыш, – Пеготти через силу улыбнулась, погладила Дэвида по голове и выскользнула из комнаты.

Проводы были быстрыми. Мать попрощалась с Дэвидом уже около повозки, где лежал сундучок с его вещами. В её глазах стояли слёзы, но она не позволила себе даже обнять сына. Мэрдстоны в молчании наблюдали за тем, как мальчик усаживается в повозку. Дэвид же, хоть и расстроенный тем, что ему приходится покидать любимых мать и Пеготти, не без удовлетворения заметил, что у Мэрдстона перевязана рука и он морщится, когда ему приходится двигать ею.

Дэвид Копперфилд в придорожной гостинице

Дэвид Копперфилд едет в пансион

Несколько дней Дэвид трясся на перекладных, развлекаясь только болтовнёй с извозчиками, которые в большинстве своём были людьми разговорчивыми и с удовольствием болтали с маленьким джентльменом. Пару раз ему пришлось останавливаться в придорожных гостиницах, где для него обычно уже были заказаны еда и комната. Он чувствовал себя настоящим взрослым – ведь впервые в жизни он путешествовал совершенно один, хозяева гостиниц говорили ему «мистер», а официанты безропотно приносили заказанное для него пиво. Это было похоже на игру, которая нравилась ему, но нельзя не заметить, что рано или поздно всё хорошее имеет неприятное свойство заканчиваться.

Наконец он прибыл туда, где ему предстояло учиться: к кирпичному зданию с флигелем, обнесённому высокой стеной. Пансион производил очень мрачное впечатление. Нет никакого смысла долго рассказывать о том, как Дэвид проводил здесь своё время. Наставники были полностью согласны с методикой мистера Мэрдстона (а было бы странным думать, что он мог выбрать для маленького Дэвида учебное заведение с какими-то иными принципами преподавания) и пробуждали в учениках тягу к знаниям с помощью палки и окрика. Но, несмотря на это, Дэвид хорошо учился и за несколько месяцев перегнал многих своих товарищей, радуясь уже тому, что за его спиной не стоит тень мистера Мэрдстона. Здесь, правда, можно заметить, что тот на прощанье успел оказать Дэвиду ещё одну неоценимую «услугу».

В первый же день, когда Дэвид переступил порог класса, где ему предстояло заниматься, он увидел картонную табличку на одной из парт. На табличке было написано: «Осторожно! Кусается!»

– Неужели в классе есть собака? – удивлённо спросил он у наставника.

– Нет, – усмехнулся наставник, – это для мальчика, которого зовут Дэвид Копперфилд. Мне жаль, что уже с первого дня вам придётся носить эту табличку, но таково распоряжение начальства.

Сказав это, он надел табличку на спину Дэвида, и с той минуты, куда бы ни пошёл мальчик и чем бы ни был занят, он должен был носить на спине позорную надпись.

Не счесть, сколько насмешек учителей он вытерпел из-за неё!

А сколько тычков он получил от наставников и надзирателей, которые, только заметив, что он собирается спиной прислониться к стене или к дереву, подскакивали к нему с криком:

– Нет, мистер Копперфилд! Стойте так, чтобы все видели, что написано у вас на спине!

Больше всего маленький Дэвид боялся, что из-за этой таблички он станет посмешищем для своих соратников по учению.

Но хотя поначалу мальчишки отнеслись к табличке с насмешливым любопытством, потом они забыли про неё. Их совершенно не беспокоил приклеенный взрослыми ярлык, который они были бы не прочь навесить сами, но только после того, как узнали бы человека получше. А Дэвид был хорошим приятелем, он умел помогать и не предавать, поэтому в школе он быстро нашёл для себя настоящих друзей, с которыми ему стало совсем просто не обращать внимания на тычки учителей. Только по ночам, когда все уже спали, он позволял себе иногда поплакать, потому что скучал по матери, по Пеготти, по дому. Но только не по тому дому, который он покинул, уезжая учиться, а по другому: милому и тёплому, который он видел в последний раз, когда с Пеготти уезжал на каникулы к морю. И тут же вспоминал он дом-баркас, малютку Эмли, ракушки и шум морского прибоя… потом он проваливался в сон, всё это снилось ему всю ночь, и он просыпался вполне счастливым.

Так пролетело полгода. Однажды Дэвид ездил домой на несколько дней, но не нашёл там изменений к лучшему. Мэрдстоны продолжали быть тверды и жестоки. Мать была добра, но всё так же тиха, она болела и казалась теперь совсем прозрачной. Только Пеготти оставалась всё той же душевной Пеготти.

Через два месяца после возвращения в школу Дэвид получил письмо о том, что его мать умерла. Страшный крик вырвался из груди маленького Дэвида Копперфилда, когда он получил это ужасное известие. Как страшно стало ему, как жалел он свою бедную мать! Он остался один-одинёшенек на белом свете. Дэвид рыдал несколько часов подряд, и даже суровые наставники школы на время оставили его в покое и позволили находиться на площадке для игр в то время, как все ученики сидели за партами на уроках. На следующий день он должен был отправиться домой. Школу он покинул под вечер, не подозревая тогда, что покидает её навсегда.

Дома его встретила залитая слезами Пеготти и невозмутимые мистер и миссис Мэрдстон. Клару похоронили, и со дня похорон в доме воцарилась мёртвая тишина, жители дома почти не разговаривали друг с другом. Казалось, что о Дэвиде вообще забыли, а он был только рад этому, если в его положении вообще можно было чему-то радоваться. Брат и сестра морщились каждый раз, когда встречали его. Как-то Дэвид спросил у них, не пора ли ему вернуться в школу, но они ответили, что у них нет больше денег на его учебу. Будущее его стало совсем расплывчато, было совершенно непонятно, чего ждать от жизни дальше. Судьба же, в последнее время преподносившая мальчику только неприятные сюрпризы, и сейчас осталась верна себе.

Мистер и миссис Мэрдстон так пеклись о будущем маленького Дэвида, что решили устроить его на работу в Лондон. Возможно, вы подумаете, что они подыскали ему работу, которая соответствовала его образованию и знаниям (которых было у него не так мало!). Вовсе нет. Они устроили его мойщиком бутылок в компанию по производству вина, которой управлял один их знакомый.

Кроме нашего Дэвида мойщиками работали ещё три мальчика, его рабочее место находилось в углу склада, в темноте. Велико же было его разочарование, когда он понял, насколько далеко он сейчас находится от всего того, что окружало его раньше: от отцовских книг, от школы, от Пеготти. Вокруг него теперь находились совершенно другие люди. Вместо образованных школьных приятелей он видел вокруг работяг и бедняков, многие из которых, конечно, были куда более добрыми людьми, чем мистер и миссис Мэрдстон, но это служило слабым утешением для маленького Дэвида. Больше всего на свете он боялся, как бы сюда не заглянул кто-то из его прошлой жизни. Он бы тогда от стыда провалился под землю.

Был и ещё один страх, преследовавший его, пока, обливаясь слезами, он мыл бесконечные винные бутылки. Он страшился потерять всё то, чему научился раньше. Ведь когда-то он мечтал стать образованным человеком, достичь больших высот на поприще изучения наук, а теперь находился здесь, в этом унизительном месте, и чувствовал, как с каждым днём из его памяти стираются знания, полученные дома и в школе.

Нет-нет! Не подумайте, что Дэвид кичился своим происхождением или образованием! Он мыл бесконечные бутылки наравне со всеми, был приветлив и дружелюбен с мальчиками, своими соратниками в этом нелёгком деле. Страдания Дэвида были тайной, которую знал он один. Никому и никогда он не рассказывал, как и почему оказался мойщиком бутылок. Но его манера говорить и вежливость всё же немного выдавали его, и многие называли его не иначе как «юный джентльмен». Дэвиду также достало ума не завести дружбы и не разговаривать с оборванцами, которые бегали по улицам, шныряя по карманам прохожих. Он жил в бедной, но очень приличной семье и был исключительно добропорядочен. Но такое существование тяготило его, и однажды он решился бежать.

Куда же мог бежать маленький Дэвид, у которого не осталось никаких родственников, кроме Мэрдстонов? Пеготти была бы рада приютить мальчика, но она жила слишком близко от его официальных попечителей и не могла стать надежным защитником.

Но ведь жил на свете ещё один человек… Бабушка! Та самая, что ушла из дома, узнав, что у Клары родился мальчик, а не девочка.

Именно сейчас, когда жизнь его была так странно и неумолимо разрушена, Дэвид вдруг вспомнил, что мать рассказывала ему о бабушке, которая живёт не так чтобы очень далеко, но почему-то никогда их не навещает. Несколько недель мальчик засыпал и просыпался с этой мыслью, мечтая о том, как он найдёт бабушку, расскажет ей о своих злоключениях, а она, конечно же, укроет его от гнева Мэрдстонов и других жизненных тягот. Дэвид совершенно не представлял себе, как её искать, и решил написать письмо своей любимой Пеготти. В этом письме он аккуратно, чтобы Пеготти ничего не заподозрила и не стала бояться за него, спросил, не помнит ли она, где живет его родная бабушка. Пеготти и правда знала это, хотя и не так точно, как хотел бы этого Дэвид. «Где-то около Дувра, – писала она в своём ответном письме, – но точно я не помню. То ли в Сандгете, то ли в Фолкстоуне». Но Дэвиду и этого было достаточно. Скопив немного денег и разузнав, куда примерно ему нужно идти, как-то раз после окончания рабочего дня он не пошёл домой, а направился прямиком к выходу из города.

Десять долгих дней шёл маленький Дэвид Копперфилд по направлению к месту, которое указала Пеготти в своём письме. Не успел он покинуть Лондон, как его ограбили, и он остался без копейки денег и своего сундучка с вещами. Но неудача не остановила мальчика: так велико было его желание добраться до бабушки, пусть и вообще без одежды. А такое вполне могло произойти: оказавшись без денег, Дэвид был вынужден продать свои жилетку и курточку. Но вырученных денег хватило ненадолго, и уже пятую ночь своего путешествия, голодный и уставший, он провёл в поле под открытым небом.