Текст книги "Виртуозы общения. Секрет успешного взаимодействия с людьми"

Автор книги: Чарлз Дахигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Почему важно не бояться эмоций

Когда команда ученых из Стоуни-Брук попыталась определить, какие вопросы самые действенные, их поставила в тупик вроде бы несложная задача: как отличить эмоциональные вопросы от неэмоциональных?

Некоторые вопросы, такие как «Вы хотели бы стать знаменитым?», могли относиться к обеим категориям. Одни люди ответили бы просто да или нет. Другие разразились бы душераздирающими признаниями о несбывшихся мечтах и утраченных надеждах. Станет ли такой вопрос приглашением к эмоциональному самораскрытию или к легкой беседе?

В итоге исследователи поняли, как оценить, вызовет ли вопрос эмоциональный отклик: как правило, вопросы, касавшиеся повседневного опыта или неоспоримых мнений («Как вы отпраздновали прошлый Хеллоуин?» или «Какой самый лучший подарок вы получали в жизни?»), вызывали скорее бесстрастные ответы. Напротив, вопросы, заставлявшие людей описывать свои убеждения, жизненные приоритеты или значимый опыт, как правило, приводили к эмоциональным ответам, даже если сами вопросы вроде бы не выглядели эмоциональными. Такого рода вопросы часто побуждали людей обнаруживать свои уязвимые места. Когда человек спрашивает: «Что вы больше всего цените в дружбе?» (номер шестнадцать), вопрос может показаться не особенно эмоциональным, но часто приводит к неожиданно откровенным ответам о прошлых обидах или предательстве, выражению любви к друзьям или иных радостей и тревог. Такие вопросы облегчают последующее сближение («Что вы сказали после того, как он с вами порвал?»).

Иными словами, разница между поверхностным вопросом и тем, который открывает возможность для эмоциональной связи, заключается в признании своей уязвимости. Именно поэтому разговор «Что мы чувствуем?» вызывает такой сильный резонанс.

Эмоциональная заразительность

В том, что важно не скрывать своих чувств, Ароны видели смысл отчасти потому, что это соответствовало документально подтвержденному психологическому феномену, известному как эмоциональная заразительность. Проведенные в начале 1990-х годов эксперименты показали, что люди обычно «синхронизируют свои эмоции с эмоциями окружающих». Порой синхронизация является преднамеренной, например, когда мы сознательно сопереживаем другому человеку; чаще всего она происходит автоматически, независимо от нашей воли, заставляя нас плакать, злиться или гордиться вместе с другим человеком, хотим мы того или нет.

Именно заразительность лежит в основе разговора «Что мы чувствуем?» и объясняет, почему эмоции влияют на наши диалоги, даже если мы их не осознаем. «Эмоциональная заразительность – довольно примитивный процесс, – отмечается в исследовании, опубликованном в 2010 году. – Мужчины и женщины инстинктивно “улавливают” выражения радости, любви, гнева, страха и печали». Как полагают ученые, эмоциональная заразительность развилась потому, что помогала людям устанавливать межличностные отношения. Это начинается почти с рождения: одно исследование показало, что «десятинедельные младенцы способны и должны имитировать выражения счастья, печали и гнева своих матерей». Данный инстинкт развился в нашем сознании для того, чтобы нам нравилось общаться с другими людьми и возрастали шансы формирования дружеских и деловых союзов, семей и сообществ.

Эмоциональную заразительность должно что-то спровоцировать, и одним из самых надежных триггеров является уязвимость. Мы более подвержены эмоциональному заражению, когда другой человек (или мы сами) откровенно делится своими личными взглядами и убеждениями, важным опытом или иным образом открыто выставляет себя на наш суд. Те же самые признаки использовали Ароны, чтобы отличать глубокие вопросы от поверхностных.

Другими словами, наша восприимчивость растет, и сами мы становимся более эмоционально заразительными, если делимся чем-нибудь откровенным, способным вызвать порицание. Чужие суждения могут быть нам безразличны, мы можем о них забыть, как только услышим, но сам факт, что мы открываемся перед человеком, порождает чувство близости. Чтобы проникнуть глубже, мы должны показать свою уязвимость. «Чем громче эмоция, тем больше вероятность заразительности, – объяснил мне Амит Голденберг, исследователь психологии из Гарварда. – А уязвимость – одна из наших самых громких эмоций. Мы запрограммированы ее замечать».

Это объясняет, почему процедура «Экспресс-дружба» настолько эффективна, и показывает, какие вопросы наверняка помогут людям установить эмоциональную связь. Существует замкнутый круг: глубокие вопросы о чувствах, жизненных приоритетах, убеждениях и опыте вызывают чувство уязвимости. Та, в свою очередь, запускает эмоциональную заразительность, и в результате мы сближаемся.

По мере того как Ароны продолжали изучать подобные явления, они обнаружили еще одну интересную вещь: процедура «Экспресс-дружба» работала лишь в том случае, если участники задавали вопросы по очереди. В другом эксперименте каждый участник отвечал на все тридцать шесть вопросов подряд, пока партнер слушал, потом они менялись местами. Добровольцы признались, что им было неловко и скучно. Эксперимент ничуть их не сблизил. Напротив, если в ходе сеанса участникам велели «отвечать, а затем выслушивать ответ партнера на тот же вопрос», люди сближались. «Взаимность играет решающую роль, – сообщил мне Артур Арон. – Это одна из самых мощных сил в мире. Если взаимности нет, значит, эмоциональные взлеты и падения собеседников не совпадают».

Именно так работает принцип согласованности: во время общения требуется понять, какой разговор происходит, а затем в него вписаться. Тридцать шесть вопросов эффективны, потому что помогают людям эмоционально настроиться друг на друга; очередность побуждает обоих собеседников раскрываться и отвечать взаимностью. И еще этот принцип наглядно демонстрирует, почему одной мимикрией не обойтись. «Взаимность обладает своими особенностями», – отмечает Маргарет Кларк, профессор психологии Йельского университета. Если человек сообщает нам о чем-нибудь непоправимом, например о страшном диагнозе или смерти родителя, то мы с ним не сблизимся, если используем его откровение как предлог, чтобы поговорить о собственном здоровье или о члене семьи, который давно умер. «Цель вовсе не в том, чтобы перетянуть внимание на себя, – объяснила мне Кларк. Скорее нужно подумать о том, как проявить сочувствие. Иногда для этого требуется всего лишь признать эмоции собеседника и показать, что вам не все равно. – Так мы проявляем отзывчивость».

Более того, в разных условиях проявление чувств может восприниматься по-разному. Среди работодателей ученые обнаружили удручающие двойные стандарты: если эмоции выражают мужчины (например, гнев или нетерпение), это обычно воспринимается как уверенность в себе и даже признак лидерства. Когда мужчина плачет на работе, это свидетельствует о том, как сильно он переживает. Но если гнев или печаль выражают женщины, то «они с большей вероятностью будут страдать от негативных социальных и профессиональных последствий», как показало исследование, проведенное в 2016 году. «За выражение эмоций, типичных для мужчин, женщины подвергаются социальному и экономическому осуждению… В то же время, если женщины выражают эмоции, свойственные своему полу, то их чаще упрекают в чрезмерной эмоциональности и отсутствии контроля над чувствами, что в итоге подрывает компетентность и профессиональную состоятельность женщин». Подобные двойные стандарты ведут к тому, что проявлять свои чувства становится опасным^[4]. Однако, несмотря на эти сложности, аналитические наработки процедуры «Экспресс-дружба» в сочетании с исследованиями Эпли полезны, поскольку закладывают основу для эмоциональной связи: если вы хотите установить с человеком контакт, спросите его, что он думает, и поделитесь своими эмоциями. Если собеседник описывает болезненное или радостное воспоминание, а мы рассказываем о собственных разочарованиях или о том, чем гордимся, то выделяются нейрохимические вещества, которые мозг научился вырабатывать в ходе эволюции, чтобы помочь нам сблизиться. В результате возникает эмоциональная заразительность. Разговор «Что мы чувствуем?» – инструмент, который помогает одним раскрыть свои уязвимые места, а другим – ответить тем же.

Полезные идеи, конечно, но им далеко до практических советов. Задавать глубокие вопросы легко, если вы находитесь в лаборатории и ученый вручил вам готовый список. Но как это сделать в реальной жизни?

К глубоким вопросам переходим сразу

Представьте, что вы познакомились с новым человеком. Друг вашего друга, новый коллега, или, может быть, вы пришли на свидание вслепую. Называете свои имена, говорите пару слов о себе. С разговором «О чем идет речь?» вы разделались. Затем наступает пауза, выжидательное молчание.

Что сказать дальше?

Процедура «Экспресс-дружба» предполагает задавание вопросов. Но вы не можете обрушить на собеседника все тридцать шесть сразу. Так что, вероятно, перейдете к третьему номеру: «Прежде чем позвонить по телефону, вы репетируете то, что собираетесь сказать?» Или, учитывая ограничение во времени, зададите вопрос поглубже, восемнадцатый: «Какое ваше самое ужасное воспоминание?» Не нужна докторская степень по психологии, чтобы понять: план никуда не годится. Задавая подобные вопросы незнакомому человеку за пределами лаборатории, вы гарантированно проведете вечер в одиночестве. В реальном мире тридцать шесть вопросов мало чем могут помочь.

Тогда какие же вопросы задавать?

В 2016 году группа ученых из Гарварда задумалась о том же. Они тщательно изучили сотни разговоров, записанных во время различных мероприятий вроде вечера быстрых знакомств, и оценили, какие разговоры имели успех (со слов людей, которые хотели бы пойти на настоящее свидание), а какие нет (люди указали, что не хотят продолжения знакомства). Выяснилось, что во время успешных бесед участники, как правило, задавали друг другу вопросы, в ответ на которые люди выражали свои «ожидания, цели, убеждения [и] эмоции», как позже написали исследователи. В неудачных беседах люди говорили в основном о себе или задавали поверхностные вопросы, которые не позволяли раскрыть чувства их партнеров.

Другими словами, если вы хотите с кем-нибудь успешно побеседовать, вовсе не обязательно спрашивать человека о неприятном воспоминании или о том, как он готовится к телефонным звонкам. Вам нужно узнать его отношение к жизни, а не факты из биографии, и потом уже задать множество дополнительных вопросов.

Вопросы о фактах («Где вы живете?», «В каком колледже вы учились?») часто заводят разговор в тупик. Они не вызывают желания поделиться взглядами на жизнь или опытом. Они не требуют особой открытости.

Однако те же самые вопросы, слегка измененные («Чем вам нравится место, где вы живете?», «Что вам больше всего понравилось в колледже?»), предлагают людям поделиться своими предпочтениями, жизненными приоритетами и взглядами, а также описать опыт, который заставил их расти или меняться. Подобные вопросы облегчают эмоциональные ответы – на них невозможно не ответить взаимностью, не рассказать, почему человек поселился в определенном районе, что ему понравилось в колледже, и в результате все втягиваются в беседу, по очереди задавая вопросы и отвечая.

«На первый взгляд трудно переформулировать вопросы таким образом, чтобы они вызывали на откровенность, – заметил Эпли. – На самом деле это легко, стоит лишь начать. Например, беседуя в электричке с людьми, едущими на работу, я могу спросить: “Чем вы зарабатываете на жизнь?” Потом я могу поинтересоваться: “Вам нравится эта работа?” или “А чем другим вы мечтали бы заниматься?” И вот уже, пару вопросов спустя, вы спрашиваете человека о его мечтах».

Поверхностные вопросы…

…могут стать глубокими

Где вы живете?

Что вам нравится в вашем районе?

Где вы работаете?

Какая ваша любимая работа?

Где вы учились в колледже?

Что вам больше всего понравилось в колледже?

Вы женаты?

Расскажите о вашей семье.

Вы давно здесь живете?

Где вам лучше всего жилось?

Есть ли у вас хобби?

Будь у вас возможность научиться чему-нибудь новому, чем бы вы хотели заняться?

Где вы учились в старшей школе?

Какой совет вы дали бы старшекласснику?

Откуда вы родом?

Чем вам нравится место, где вы выросли?

Кстати, более глубокие вопросы помогают бороться с несправедливыми различиями в том, как позволено выражать эмоции мужчинам и женщинам, а также другим группам. Отчасти подобные вопросы удачны потому, что допускают откровенные ответы, ни на чем особо не настаивая. Они не кажутся назойливыми и вполне уместны даже в офисе. При этом они подрывают двойные стандарты, поощряя людей чуть больше задумываться над тем, как реагировать. «Одна из причин, по которой женщин осуждают за разговоры об эмоциях, заключается в том, что так срабатывают стереотипы», – замечает Мэдлин Хейлман, профессор психологии Нью-Йоркского университета, изучающая гендерные предрассудки. Как правило, людям свойственна когнитивная лень: мы полагаемся на стереотипы и допущения, потому что те позволяют выносить суждения, не особо задумываясь. «Женщине говорить о своих эмоциях опасно, ведь это дает слушателям основание предположить, будто стереотип – женщины чрезмерно эмоциональны – верен». Но, как показывают исследования, когда женщины или другие недопредставленные группы задают глубокие вопросы, «это иной раз заставляет людей пересмотреть свои взгляды», – утверждает Хейлман. Если мы задаем содержательный вопрос, например: «Что самое приятное в вашей работе?», слушателю приходится подумать, прежде чем ответить, и «иногда этого достаточно, чтобы заставить его усомниться в своих предположениях и начать больше слушать», – заключила Хейлман.

В ходе гарвардского исследования быстрых свиданий ученые сделали главный вывод: уточняющие вопросы особенно эффективны. «Уточнение – сигнал о том, что вы слушаете, что вам хочется узнать больше», – сообщил мне Майкл Йоманс, один из исследователей. Дополнительные вопросы облегчают установление взаимности («В колледже вы любили алтимат фрисби? Я тоже! Все еще играете?»). «Они позволяют раскрыться и не воспринимаются как зацикленность на себе, – отметил Йоманс. – Это помогает поддерживать разговор».

Вот как нужно задавать эмоциональные вопросы в реальной жизни: спросите человека, как он относится к чему-нибудь, и потом задавайте вопросы, которые раскрывают ваши чувства. По сути, это тот же самый алгоритм эмоциональной связи, описанный ранее, но в несколько ином обличье: если мы задаем вопросы, заставляющие людей думать и говорить о своих жизненных приоритетах, убеждениях и опыте, а затем отвечаем взаимностью, раскрывая собственные эмоции, мы не можем друг друга не слушать. «Лучшие слушатели не просто слушают, – подчеркивает Маргарет Кларк, психолог из Йельского университета. – Они вызывают эмоции, задавая вопросы, и выражают собственные эмоции, побуждая другого человека сказать что-нибудь значимое».

Радость взаимности

– Как я уже упоминал, – повторил Эпли в аудитории, полной финансистов, – вас поставили в пару с тем, кого вы не знаете, для десятиминутного разговора.

Многие из присутствующих прилетели на мероприятие из других городов и никогда раньше не встречались. Эпли объяснил, что проводит эксперимент, и каждому человеку нужно задать партнеру несколько конкретных вопросов и на них ответить: «Если бы хрустальный шар мог предсказать ваше будущее, вы хотели бы его узнать?», «За что в своей жизни вы благодарны больше всего?» и «Можете ли вы вспомнить случай, когда плакали в присутствии другого человека?»

Эпли мог бы начать постепенно, с вопроса вроде «Куда вы ездили в отпуск?», прежде чем углубляться дальше. Разрабатывая процедуру «Экспресс-дружба», Ароны предполагали, что начинать нужно с поверхностных вопросов.

Но Эпли подозревал, что это предположение неверное. Вероятно, глубокие, откровенные вопросы задавать легче и отвечать на них приятнее, чем представляется большинству из нас. Теперь у него появился шанс проверить свою теорию на практике.

Перед началом Эпли попросил всех достать телефоны и пройти небольшой опрос, который позволил бы оценить, насколько неприятной, по их мнению, будет беседа. Поступавшие данные дали четкий ответ: люди боялись предстоящей процедуры. Они думали, что «им не очень понравится партнер, не очень понравится этот эксперимент и станет неловко», – поделился со мной Эпли.

Все разделились на пары и начали беседовать. Эпли не расслышал большую часть того, что говорилось, зато через пару минут увидел, как кто-то утирает слезы. После этого мужчина и женщина обнялись. Через десять минут он попросил всех остановиться. Финансисты его проигнорировали. Эпли попробовал еще раз. «Прошу меня извинить, – объявил он, уже громче. – Но разговоры пора заканчивать!» Наконец, через двадцать минут Эпли удалось добиться в аудитории тишины.

Участники достали свои телефоны и прошли еще один опрос о том, насколько неприятным был разговор на самом деле. Когда данные собрали, Эпли предложил присутствующим поделиться впечатлениями.

– Это было потрясающе! – воскликнул один из участников. Сначала он отнесся к упражнению без энтузиазма, но все изменилось, едва прозвучал тяжелый вопрос: он ответил честно, насколько мог, описав похороны двоюродного брата, с которым был близок. И вдруг его партнер подался вперед, положил руку ему на плечо и начал утешать, говоря, что все в порядке, и в глазах его стояли слезы. Затем он принялся рассказывать о себе – личные, сокровенные вещи, – причем без подсказки. – Лучший разговор, который у меня был за последние несколько месяцев, – признался мужчина.

Позже Эпли описал эту и другие итерации эксперимента в статье для Journal of Personality and Social Psychology в 2021 году, отметив, что участники «неизменно ожидали, что разговоры окажутся более неприятными, приведут к меньшей близости и удовольствию, чем вышло на самом деле». Аналогичные эксперименты он провел со студентами, случайными прохожими в парках, политиками, юристами, компьютерщиками и людьми, найденными через интернет. Каждый раз результаты были одни и те же: люди ощущали «значительно большую связь с собеседником» после того, как задали всего несколько вопросов и на них ответили. Чувство уязвимости, возникающее из-за «обмена личной информацией о своем опыте, предпочтениях или убеждениях» и проговаривания вещей, которые «заставляют людей чувствовать себя более уязвимыми к чужим оценкам и мнениям», помогают участникам «сближаться», делают их «более заботливыми» и готовыми «прислушиваться к собеседнику». Сравнив результаты мужчин и женщин, Эпли не обнаружил значимых гендерных различий. Всем нам, начиная от успешных финансистов и кончая незнакомцами в интернете, «хочется подлинных отношений», – заметил Эпли. Все мы хотим вести содержательные беседы.

Десятки исследований, проведенных в Университете Юты, Пенсильванском университете, Эмори и других местах, показали, что люди, которые во время беседы задают много вопросов – особенно предполагающих откровенные ответы, – более популярны среди своих сверстников и чаще воспринимаются как лидеры. Они обладают бо́льшим социальным влиянием, с ними чаще хотят дружить и советоваться. Любой из нас может действовать так же практически в любой обстановке или в разговоре, будь то с соседом по комнате, коллегой или новым знакомым. Нужно всего лишь спросить человека, что он чувствует, и на его откровенность ответить взаимностью.

В одном эксперименте исследователи проинструктировали участников задавать незнакомым людям и друзьям вопросы вроде: «Доводилось ли вам нарушать закон?» Как выяснилось, «те, кто задавал щекотливые вопросы, предполагали, что собеседнику станет не по себе и это повредит их отношениям. Но на самом деле мы неизменно обнаруживали, что оба предположения ошибочны». Задавать глубокие вопросы проще, чем думают многие, и гораздо более продуктивно, чем мы ожидаем.

Наладить эмоциональный диалог труднее всего

Когда я созвонился с Эпли, чтобы договориться насчет интервью для этой книги, у меня был длинный список тем, которые я хотел обсудить, начиная с его исследований и заканчивая последним разом, когда он плакал в присутствии другого человека. (Накануне, ответил он. За обедом, когда говорил о своих детях.)

Буквально через пару минут Эпли перенаправил наш разговор, задавая один вопрос за другим. Он спросил меня, почему я решил стать журналистом, почему заинтересовался этой темой, как жил в Калифорнии во время пандемии. Я тщетно пытался вернуться к своему списку вопросов, простых и практических, касающихся его работы. Но он продолжал расспрашивать, задавал все более и более глубокие вопросы, пока я не поймал себя на том, что рассказываю о своей семье, о брате, у которого возникли проблемы с законом, о надеждах, что моя книга поможет людям лучше понять друг друга. Я безостановочно говорил о себе, хотя журналисту полагается поступать наоборот.

– Простите, что задаю столько вопросов! – спохватился Эпли. – Наверное, я зря отнимаю у вас время.

Но наш разговор вовсе не казался мне пустой тратой времени. Он был значимым!

Мы знаем, что очень важно понимать, какого вида разговор мы ведем, и что вначале необходимо установить основные правила и определить, какую логику мы будем использовать для совместного принятия решений.

И все же этого недостаточно, чтобы создать настоящий, прочный контакт. Нам нужна эмоциональная связь. Эмоциональные диалоги жизненно важны, потому что помогают понять, с кем мы на самом деле беседуем, что происходит у человека в голове, что он ценит больше всего. Разговор «Что мы чувствуем?» может оказаться неприятным. Иногда создается впечатление, что проще притвориться, будто мы не слышим эмоций в голосе собеседника, или проигнорировать откровенность, чем признать ее и раскрыться в ответ. Но эмоции играют важную роль в том, как мы общаемся с другими людьми.

Когда пару лет назад умер мой отец, я рассказал людям, как присутствовал на его похоронах, и некоторые выразили соболезнования. И почти никто не задавал мне никаких вопросов. Вместо этого они быстро переходили к другим темам. Проблема в том, что мне отчаянно хотелось обсудить, через что я прошел, поговорить об отце, о надгробных речах, которые заставили меня гордиться им и грустить, о том, каково это – знать, что я не смогу позвонить ему и поделиться хорошими новостями. Его смерть стала одним из самых важных – самых эмоциональных и глубоких – событий в моей жизни. Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь спросил: «Каким был твой отец?» Увы, кроме близких друзей и членов семьи, никто ни о чем не спрашивал. То ли потому, что не знали как, то ли считали это невежливым, то ли не догадывались, что я хочу поговорить, то ли боялись, что, если я отвечу, они не будут знать, о чем говорить дальше.

«Судить о человеке легче по его вопросам, чем по ответам», – писал мыслитель девятнадцатого века Пьер Марк Гастон де Леви-Леран, и все же он умолчал о том, какие именно вопросы следует задавать. Рекомендации дала наука: спрашивайте других об их убеждениях и жизненных приоритетах. Спрашивайте их о жизненном опыте. Спрашивайте о том, что они чувствуют, а не о фактах. Сформулируйте вопросы так, чтобы они были более глубокими. Задавайте дополнительные вопросы. И по мере того как люди раскрывают свои уязвимые места, расскажите что-нибудь о себе. Это гораздо менее неловко, чем вы себе представляете. Это гораздо увлекательнее, чем вы думаете. И это может привести к подлинному единению.

Однако для эмоций порой трудно подобрать слова, и поэтому мы выражаем чувства не вербально, а телом, голосом, вздохами и смехом. Как стать эмоционально грамотными слушателями, если люди не выражаются ясно и четко? Как распознать уязвимые места, если мы говорим обо всем, кроме того, что чувствуем?

Глава 4

Как услышать эмоции, которые никто не озвучивает?

«Теория Большого взрыва»

Первоначальный замысел «Теории Большого взрыва», в конечном итоге ставшей одним из самых успешных ситкомов в истории, был довольно прост: давайте снимем шоу о группе нелепых гениев, которым трудно общаться с другими людьми, если те не говорят по-клингонски или им не заходят шутки о квантовой механике.

Идея пришла в голову создателям ситкома Биллу Прэди и Чаку Лорри в 2005 году во время мозгового штурма. Прэди попал в Голливуд кружным путем – прежде чем объединиться с Лорри, ветераном телевидения, знаменитым «королем ситкомов», он работал инженером-программистом. Они засели за концепцию для нового шоу, и Прэди вспомнились чудаковатые и очень интересные персонажи, с которыми он пересекался в бытность программистом. Один парень блестяще писал программы, но совершенно не разбирался в том, как общаться с людьми. Всякий раз, идя в кафе обедать, он тратил целую вечность, прикидывая, сколько дать на чай официантке. «Он рассуждал примерно так: “Ну, она мне улыбнулась, так что, полагаю, я должен увеличить чаевые на два процента, впрочем, она долила нам воды лишь один раз, и значит, следует вычесть три процента, только я не знаю, как объяснить тот факт, что она немного флиртовала, хотя и забыла мое имя”, – рассказывал Прэди. – На оплату счета уходило минут двадцать. У него в голове не укладывалось, как включить в свои расчеты человеческий фактор».

– Никогда не видел ничего подобного по телевизору, – заметил Лорри. – Может, и получится!

Они принялись придумывать сюжеты и прописывать персонажей. Программистов забраковали сразу как слишком скучных (те только и делают, что пялятся в мониторы) и решили собрать группу молодых физиков. Такие люди прекрасно разбираются в приближении Борна – Оппенгеймера и коте Шредингера, зато теряются в общении с девушками или совершенно утрачивают самообладание, если кто-нибудь займет их любимое кресло во время просмотра «Звездного крейсера “Галактика”».

Каждый физик был нелеп по-своему. Главный герой, Шелдон – чопорный, с аналитическим складом ума и эмоционально невежественный, практически невосприимчивый к чувствам других и не способный выражать свои собственные. Сосед Шелдона по комнате, Леонард, мечтает завести подружку, но настолько социально неприспособленный, что пригласил девушку поесть с ним блюда индийской кухни, объяснив, что «карри – натуральное слабительное». Другой персонаж, Радж, всякий раз в присутствии женщины теряет дар речи. Четвертый, Говард, скорее инженер, чем физик (за что остальные его презирают), зато говорит по-клингонски и немного по-эльфийски и может похвастаться богатым репертуаром пошлых фраз для съема. Самое главное, персонажей объединяла бы полная социальная некомпетентность, склонность неверно истолковывать эмоции других и неумение выражать свои собственные чувства. Это был бы сериал о том, как даже самые умные люди испытывают огромные трудности в общении с другими людьми.

Лорри и Прэди представили идею руководству студии еще до того, как написали первый сценарий. Всем понравилось. Такие оригинальные персонажи! Заказали пилотную серию. Однако, едва сценаристы взялись за первый эпизод, возникла проблема: «Ситком успешен лишь в том случае, если знаешь, что чувствуют персонажи», – пояснил Прэди.

Действие в ситкоме развивается быстро, шутка за шуткой, сюжетный поворот за поворотом, и для успеха зрителям необходимо понимать эмоциональное состояние каждого персонажа, едва он появляется на экране. Более того, «зрители должны сразу считывать эмоциональные отношения между персонажами, – сказал мне Прэди. – Они должны знать, ссорятся ли два человека потому, что ненавидят друг друга, или потому, что любят, или же притворяются, что ненавидят друг друга, а на самом деле влюблены». На телевидении эмоции – все. «Эмоции должны быть очевидны», – подчеркнул Прэди. Иными словами, для аудитории крайне важно «услышать» чувства персонажа, даже если эмоции не высказываются вслух. В связи с этим возникла сложная проблема, потому что персонажи «Теории Большого взрыва» были прописаны таким образом, чтобы плохо выражать свои чувства. Шелдон, например, рассматривал эмоции как досадную помеху и верил, что лучший способ успокоить друга – указать на то, что «у тебя впереди целая жизнь, полная неверных решений». Леонард мог объяснить E=mc, однако не понимал, почему человек расстроится, если другой прочтет его личный дневник. Подобные недоразумения и составляли основу шуток в сериале. Но как написать убедительный сценарий, если персонажи не способны показать, что чувствуют?

Можно было просто заставить их говорить о своих чувствах – рассказывать, а не показывать. Однако такой подход трудно воплотить. «Можно, конечно, написать диалог типа: “Я злюсь, что ты опаздываешь на ужин!” – поделился со мной Прэди. – Только в реальной жизни никто так не разговаривает». Люди об эмоциях не объявляют – они их проявляют. «Кто-нибудь кричит: “Я приготовил тебе ужин, можешь не благодарить!”, и именно так ты понимаешь, что он сердится», – объяснил Прэди. Психологи называют подобные вещи невербальными эмоциональными проявлениями, и именно они передают значительную долю наших чувств в повседневной жизни. «Людские эмоции редко облекаются в слова, – пишет психолог Дэниел Гоулман. – Ключ к интуитивному пониманию чувств другого человека заключается в способности считывать невербальные сигналы: модуляции голоса, жесты, мимику и тому подобное».

Лорри и Прэди столкнулись с неразрешимой задачей: нельзя заставить персонажей озвучивать то, что они чувствуют, ведь это выглядит нереалистично и годится лишь для низкопробных сериалов, и нельзя показать, что персонажи чувствуют, потому что по замыслу они плохо умеют проявлять свои эмоции. Поэтому для контраста сценаристы решили разбавить группу физиков другими, более эмоционально-подвижными персонажами. Они создали Кэти, потрепанную жизнью соседку, которая только что рассталась с парнем и чей горький пессимизм подчеркивает жизнерадостность главных героев. Чтобы акцентировать стремление персонажей к общению, сценаристы придумали женщину-физика по имени Джильда, чья откровенность – однажды она занималась сексом на слете фанатов «Звездного пути», причем не снимая костюма, как она объявляет в пилотном эпизоде, – выдает невинность мужских персонажей.

Авторы закончили свой сценарий, прослушали актеров, сняли пилотный эпизод и передали его руководству студии, которое пригласило тестовую аудиторию для получения обратной связи. Однако по большей части это была лишь формальность. Все думали, что зрителям сериал понравится.

Так вот, зрителям не понравилось! Им не понравились персонажи, особенно Джильда и Кэти, которые показались им токсичными и угрожающими. Но самое главное то, что зрители пришли в полное замешательство. Как они должны относиться к этим персонажам? Считать ли физиков невинными детьми или сексуально озабоченными взрослыми? Кто они – милые вундеркинды или доверчивые дураки? По словам зрителей, ни один из персонажей, казалось, не сочетался друг с другом. В эмоциональном плане сериал поставил зрителей в тупик.