Текст книги "Голливуд"

Автор книги: Чарльз Буковски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Он крутанул ручку рулетки.

Картина вырисовывалась безрадостная. Система явно отказывала.

– Слыхали, во Франции ставят на одно зеро? А в Америке – зеро и еще двойное зеро. Просто берут тебя с потрохами! Пошли, покажу вам кур.

Мы вышли во двор, там стоял курятник, вокруг разгуливали куры. Курятник Франсуа сварганил своими руками. Вместо проволоки для пола он использовал деревянные рейки. Двери запирались на замок. Руки у Франсуа были золотые.

– Каждый вечер – проверка: «Сесиль, ты здесь?» «Куд-куда», – отвечает. «Бернадетта, ты здесь?» «Куд-куда». И так далее. «Николь?» – позвал я однажды. Не отзывается. Верите ли – при всех заборах и замках – сперли Николь! Пропала Николь, пропала навеки! Джон, Джон, мне еще вина надо!

Мы вернулись в дом, сели на пол, и вино полилось рекой. Джон подал Франсуа новую сигару.

– Я вовремя получаю сигару, – сказал Франсуа, – значит, я существую. Мы некоторое время пили, потом Сара спросила:

– Слушай, Джон, а ваш хозяин тоже черный?

– А как же!

– Он не спрашивал, почему вы решили тут поселиться?

– Спрашивал.

– И что вы ответили?

– Сказали, что мы режиссер и французский актер.

– А он?

– Он сказал: «О!»

– И все?

– Еще добавил: «Мне на ваши амуры наплевать».

И мы принялись пить и болтать.

Время от времени я подходил к окну поглядеть насчет машины.

Чем больше мы пили, тем сильней жгло меня чувство вины.

– Знаешь, Джон, дай-ка я верну тебе аванс. Я загнал тебя в угол. Это невыносимо.

– Нет. Я хочу, чтобы ты закончил сценарий. Мы сделаем фильм. Обещаю.

– Ну ладно, черт с тобой. Мы еще выпили. Потом Джон сказал:

– Глядите!

Через дыру в стене, как юркий зверек, мелькнула черная рука. Пальцы что-то хищно нащупывали.

– Убирайся! – рявкнул Франсуа. – Убирайся, душитель Николь! Ты нанес мне незаживающую рану в самое сердце! Сгинь! Но рука никуда не сгинула. Франсуа приблизился к забору.

– Кому говорю, пошел отсюда! Дай спокойно допить вино и докурить сигару. Смотреть на тебя противно! Покоя нет, пока ты тут шастаешь и зыришь на меня! Рука не реагировала.

– Ну, тогда держись!

На свет явился дрын. Франсуа театральным жестом взмахнул им и принялся почем зря дубасить по забору.

– Куриный убийца, ты нанес мне незаживающую рану!

Раздался оглушительный крик. Франсуа опустил палку. Рука исчезла.

Франсуа сел.

– Черт побери, Джон, сигара кончилась. Почему ты не выберешь товар получше, Джон?

– Джон, – сказал я, – нам пора ехать.

– Да что вы, время детское! Я еще ничего и показать не успел…

– Пора, Джон. Работа ждет. Сценарий.

– Ну, раз так…

Вернувшись домой, я сразу сел за сценарий. Странно (а может, и не странно): на фоне последних событий моя прошлая жизнь уже не казалась столь дикой и безумной.

3

В этой части романа читатель встречается с первым кандидатом на главную роль в будущем фильме – Томом Пеллом. Это не кто иной, как Шон Пенн, не расстававшийся со своим телохранителем; упоминается и его жена, поп-певица Рамона – за этим именем скрывается Мадонна, которая, приводя в экстаз соседей, тоже захаживала в гости к Чарлзу Буковски.

Далее на сцену выходит режиссер Мак Остин. Его прототип – Деннис Хоппер. Эпизод встречи в доме Хэнка воспринимается документально, включая звонок Барбета Шредера по поводу завещания: «В случае моей смерти не допускайте Денниса Хоппера к постановке «Пьяни». Пусть снимет кто угодно, только не Деннис Хоппер».

Главную роль в фильме «Танец Джима Бима» (кстати, «Джим Бим» – марка виски) получил все же не Том Пелл, а Джек Бледсоу (Микки Рурк), женская досталась Франсин Бауэре (Фей Данауэй). Финансирование взяла на себя компания во главе с двумя ушлыми ребятами – Гарри Фридманом и Нейтом Фишманом. И не заглядывая в титры, можно безошибочно назвать подлинные имена этих рисковых парней – Менахем Голан и Йорам Глобас, а «Файерпауэр» звучит как синоним «Кэннон». Это было время, когда, одержимые жаждой респектабельности, Голан и Глобас занялись поддержкой «высокохудожественных» проектов и выпустили «Потоки любви» Джона Кассаветиса, «Любовников Марии» и «Поезд-беглец» Андрона Михалкова-Кончаловского и – «Болеро» Джона Дерека.

Великий американский писатель Виктор Норман, с которым знакомится Хэнк, – Норман Мейлер. «Крутые ребята катаются на «бээмвэшниках», – подкалывает его Чинаски, намекая на «черный» фильм «Крутые ребята не танцуют», поставленный Мейлером в 1987 году по собственному роману-бестселлеру.

Здесь упоминается еще один фильм – «Потерянный уик-энд» – это картина Билли Уайлдера 1945 года; Рей Милленд сыграл в ней писателя-алкоголика, допивающегося до белой горячки и готового заложить свое орудие производства – пишущую машинку.

Да, и специально для фанов: полное название сигарет, которые курил Хэнк – «Мангалоре Ганеши Бидиз»; они очень быстро гасли, приходилось их несколько раз зажигать, покуда докуришь до конца.

Прим. переводчика.

Сценарий пошел как по маслу. Я никогда не считал писательство трудом. Сколько помню, этот процесс всегда протекал гладко: настрой приемник на передачу классической музыки, зажги сигарету, открой бутылочку. Дальше в дело вступает машинка. Я при всем этом лишь присутствую. Участие в этом деле помогало мне тянуть лямку жизни, когда сама она могла предложить слишком мало либо начинала походить на фильм ужасов. Машинка меня выручала, она говорила со мной, развлекала, спасала мою шкуру. Впрочем, затем я и писал – чтобы спастись от дурдома, не высовываться на улицу, убежать от себя. Одна моя бывшая подружка, помню, раз завопила: «Ты лакаешь, чтобы убежать от реальности!»

– Конечно, дорогуша, – ответил я.

У меня была бутылочка и машинка. Синицу я держал в руке, и плевать мне на журавля в небе. Так вот, сценарий пошел как по маслу. Над романами я обычно работаю от случая к случаю, урывая часок-другой; сценарий же я кропал из вечера в вечер. И быстро с ним покончил. Я позвонил Джону: «Не знаю, что уж там получилось, но дело сделано».

– Гениально! Я бы заскочил за ним, но у нас званый обед. Жратва, выпивка и гости. Франсуа заправляет. Может, сам завезешь?

– Да я бы завез, но боюсь ехать в ваши края.

– Уймись, Хэнк, какой дурак позарится на твой «фолькс»?!

– Джон, у меня новехонький «БМВ».

– Чего?

– Позавчера оторвал. Мой консультант по налогам уверяет, что за это полагается скидка.

– Налоговая скидка? Невероятно…

– Он так сказал. Говорит, в Америке деньги надо тратить, а то отымут. Но теперь с меня взятки гладки – все спустил.

– Но надо все же взглянуть на твой сценарий. Продюсерам пасть заткнуть.

– Уговорил. Знаешь универсам «Ральф» возле гетто?

– Да.

– Я там припаркуюсь и оттуда звякну. А ты подгребешь, ладно?

– Договорились.

Мы с Сарой дождались Джона у нашего черного «БМВ», пересели в его машину и двинулись через гетто.

– Не боишься, что критики и читатели затрахают тебя за эту шикарную тачку?

– Их собачье дело – следить за красотой моего слога.

– Они не всегда с этим справляются.

– Их проблема.

– Сценарий с тобой?

– Как миленький, – сказала Сара.

– Позволь представить тебе мою секретаршу.

– Единым духом накатал, – сказала Сара.

– Я гений.

Мы подкатили к дому Джона. Площадку перед ним запрудили автомашины. Был разгар дня, шел, наверное, второй час. Мы прошли через дом во внутренний двор. Накрытые к обеду столы успели потерять свою свежесть; тут и там торчали пустые бутылки; жухли под солнцем ломти арбуза. Мухам уже надоело летать над этим кладбищем жратвы, и они смылись. Гости, проторчав здесь часа три, тоже выглядели неважно и раскололись на множество группок человека по три-четыре. Это была смесь Голливуда с Европой и кое-чем еще. Это кое-что не имело определенного лица, но его присутствие явно ощущалось и не собиралось растворяться в эфире. Я почувствовал разлитую в атмосфере ненависть и растерялся. Но Джон знал, как справиться с ситуацией; он откупорил несколько новых бутылок.

Мы подгребли к Франсуа. Он трудился у гриля. Франсуа уже упился в стельку и помрачнел. Вверенные ему цыплята потихоньку превращались в уголья, а он все вращал и вращал вертел над огнем.

Выглядел он ужасно. Голову его венчала широкополая белая шляпа, которая, видно, не раз падала с затылка и здорово загваздалась. Он увидел нас.

– А я-то вас жду, жду! Припозднились! Случилось чего?

– Прости, Франсуа, припарковались далековато.

– Я для вас цыпляток припас! Угощайтесь!

Он взял две картонные тарелки, плюхнул на каждую по куску курятины.

– Спасибо, Франсуа.

Мы с Сарой нашли местечко у стола и присели. Джон устроился рядом.

– Франсуа переживает. Он думает, что я зарезал кого-нибудь из его подопечных. Все пересчитывает грудки, крылышки и окорочка. Чуть не плачет. Я их у «Ральфа» закупил. А он не верит.

– Франсуа очень чувствительный, – заметила Сара.

– До невозможности, – ответил Джон. – Но это бы ладно. Хуже другое. Он зациклился на охране от воров. Намотал везде колючей проволоки, нашпиговал забор сигнализацией. Чуткой до ужаса. Я раз перднул, и она сработала.

– Брось травить, Джон.

– Ей-богу. Ну так вот. На днях Франсуа выходит, садится в машину. Включает зажигание. Переключается на задний ход – тачка ни с места. Он решил, что сцепление отказало. Выходит из машины, глядь – двух задних колес нет как нет.

– Невероятно.

– Но факт. Они под задний мост кирпичей навалили.

– А передние колеса оставили?

– Да.

– Где же вы взяли новые колеса и покрышки? – спросила Сара.

– Откупили у грабителей.

– Это как? – спросил я. – Можно добавки? Джон налил.

– Стучат в дверь. «Колеса нужны?» Я говорю – входите. «Бошки оторву!» – вопит Франсуа. В общем, выпили винца и договорились о цене. Не сразу, правда, – выдуть пришлось немало, но в конце концов они вкатили колеса прямо в дом. Вот так.

– И во сколько же вам это обошлось? – осведомилась Сара.

– Тридцать три бакса. По-моему, неплохо за пару колес и покрышки.

– Неплохо, – согласился я.

– Если быть точным, мы сошлись на тридцати восьми. Пятерку они выклянчили за обещание больше у нас не воровать. Колеса.

– Других соглашений не заключили?

– Нет, они сразу отвалили. Потом выяснилось, что радио сперли. Ума не приложу, как исхитрились. Приемник-то стандартный, не карманный. Нет, это, я вам доложу, достойно восхищения.

– Да уж.

Джон поднялся. Со сценарием в руках.

– Надо спрятать. Есть укромное местечко. Спасибо за работу, Хэнк.

– Пустяки. Не стоит благодарности. Джон ушел. Я взглянул в свою тарелку.

– Боже милостивый, разве ж это еда? Курчонок дотла спалился!

– Мой тоже.

– Там у забора мусорный ящик. Давай выкинем.

Мы направились к забору. Над ним торчали черные мордашки; глазенки сразу обратились в нашу сторону.

– Дядь, дай курочки!

– Эй, мудило, оторви крылышко! Я вплотную приблизился к забору.

– Да тут одни угли.

Быстрая ручонка в мгновение ока стибрила останки курицы с моей тарелки; другая очистила Сарину. Удальцы с визгом рванули с места события. Остальные ринулись следом.

– В такие минуты ненавидишь себя за то, что ты белая, – сказала Сара.

– Бывают гетто и для белых. А также черные богачи.

– Разве сравнишь!

– Но мы-то тут при чем?

– Каждый должен начинать с себя…

– Меня увольте. Мне моя белая задница ближе. Давай-ка лучше сольемся с народом и примем по маленькой.

– У тебя на все один ответ: давай примем.

– Это не ответ; признание немощи.

Народ по-прежнему кучковался группками. Даже тут, на этих занюханных задворках, выгородились свои гетто: вот публика района Малибу, а вот – с Беверли Хиллз. Леди и джентльмены в туалетах из лучших модных домов безошибочно узнавали в толпе себе подобных и стягивались друг к другу, не испытывая ни малейшего желания смешиваться с инородными особями. Удивительно, как они вообще решились появиться в черном гетто Вениса. Видать, у них шик такой. Самое же противное – эти богатые и знаменитые по большей части мудаки и ублюдки. Просто им подфартило подобраться поближе к корыту. Или удалось откачать деньжат из карманов публики-дуры. Эти слепоглухонемые бездари, обделенные душой, казались ей небожителями. Плохой вкус плодит гораздо больше миллионеров, чем хороший. И все решается большинством голосов. А на безрыбье и рак рыба. В конце концов, если не эти, то кто? Не они, так другие, ничем не лучше…

Мы подсели к столику Франсуа. Он погрузился в глубокую печаль и не замечал ничего вокруг. Во рту торчала обслюнявленная надломленная сигара. Франсуа уставился в стакан с выпивкой. Шляпу он так и не снял. Чувство стиля не покидало его даже в самые тяжкие моменты жизни. Но теперь оно начало ему изменять, это был плохой знак.

– Где вас черти носили? Я из-за вас обед задержал. Почему опоздали?

– Слушай, старина, может, соснешь чуток? Утро вечера мудренее…

– Ни хрена оно не мудренее. В чем и беда.

Подошел Джон.

– Я возьму его на себя. Он у меня будет как огурчик. Пойдемте, я вас кое с кем познакомлю.

– Да нет, нам пора.

– В такую рань?

– Душа не на месте из-за этого бээмвэшника.

– Ну ладно, я вас отвезу.

Машина стояла на месте как ни в чем не бывало. Мы пересели и помахали Джону, отъезжавшему на гетго-парти к бедняге Франсуа.

Мы быстро вырулили на шоссе.

– Как-никак, а сценарий ты сварганил, – сказала Сара.

– Как-никак, да.

– Неужто его правда поставят?

– Он ведь про пьянь. А кого пьянь интересует?

– Меня. А кто будет играть главную роль?

– Франсуа.

– Франсуа?

– Да.

– А у нас дома выпить есть?

– Пол-ящика «гамей божоле».

– Это хорошо.

Я ударил по газам, и мы помчались туда, где нас поджидала эта прелесть.

Джон развернул бурную деятельность. Он размножил текст сценария и разослал продюсерам, агентам, актерам. Я вернулся к своим стихам. И разработал новую систему игры на тотализаторе. Тотошка играет в моей жизни важную роль. Позволяет забыть, что я вроде писатель. Беда с этой писаниной. Я без нее не могу, она как болезнь, как наркотик, как чертово бремя, но всерьез считать себя писателем я не хочу. Может, потому, что слишком их на своем веку навидался. Они в основном не пишут, а поливают грязью друг друга. Все, кого я встречал, были либо суетливыми пакостниками, либо старыми девами; они без конца пикировались и делали гадости, при этом чуть не лопаясь от сознания собственной важности. Неужели все пишущие были таковы? Во все времена? Наверное, так оно и было. Писательство, похоже, вообще сучья профессия. И одним сучизм дается лучше, чем другим.

Итак, мой сценарий выкинули на рынок, но особого ажиотажа он не вызвал. Говорили, что хотя сам по себе он и хорош, но публика на такой фильм не пойдет. Одно дело – показать, как небесталанный и самобытный человек гибнет от алкоголя; совсем другое – когда весь сюжет – пьянка, да и все… Какой тут смысл? Кому это надо? Кому интересно, как эти алкаши живут или дохнут?

Вскоре позвонил Джон: «Слушай, я послал сценарий Маку Остину, ему понравилось. Он согласен ставить. И хочет взять на главную роль того же парня, что и я».

– А что за тип?

– Том Пелл.

– Да, из него алкаш получится.

– Пелл без ума от сценария. Он просто торчит от твоей писанины, все прочитал. И сценарий ему так нравится, что он согласен сыграть за горсть орешков.

– Господи…

– Но при условии, что ставить будет Мак Остин. А я его не люблю. Он мой враг.

– С чего вдруг?

– Есть причины.

– Почему бы вам не заключить перемирие?

– Ни за что! И Мак никогда не будет ставить мой фильм!

– Ладно, Джон, черт с ним.

– Нет, погоди. Я хочу собрать Мака Остина, Тома Пелла у тебя дома. И сам приеду. Ну и ты, естественно, должен быть. Может, ты убедишь Тома сниматься без Остина? Том, кстати, гениальный актер.

– Знаю. Пускай приезжают. И Рамона будет?

– Нет.

Рамона, знаменитая поп-певица, была женой Тома.

– Когда тебе удобно?

– Они согласились на завтра, на полдевятого вечера, если не возражаешь.

– А ты подшустрил.

– Закон профессии – волка ноги кормят.

– А я думал, она вроде шахмат.

– Скорее, похожа на игру в шашки между идиотами.

– Причем один идиот выигрывает.

– А другой наоборот.

Я выяснил некоторые подробности о взаимоотношениях Джона Пинчота и Мака Остина. Большинство своих фильмов Джон снял в Европе, а Остин – в Америке, но в Голливуде они поневоле встречались в одних и тех же харчевнях. Не скажу точно, кто из них пьющий, а кто нет, но каша заварилась, когда они сидели за соседними столиками и завели цеховой разговор насчет там технологии, подтекста, профессионализма и прочего. Инсайда всякого.

Словечки летели от стола к столу, как теннисные мячики, на потеху киношной публике.

Наконец Мак поднялся и выкрикнул в лицо Джону:

– И ты еще называешься режиссером? Да я бы тебя регулировщиком не поставил! На мой взгляд, он был неправ. Управление транспортом требует хорошей подготовки. Но кто-то уже успел публично обвинить Мака в том, что он не справился бы с регулировкой. И теперь он возвращал комплимент. Баланс по части ненависти в Голливуде соблюдался строго. Потом до меня не раз доходили слухи о том, как Мак и Джон наезжали друг на друга. И теперь они встретились у меня…

Интерьер. Дом сценариста. 8.15 вечера.

Джон пришел чуть раньше намеченного срока.

– Сейчас увидишь этого Остина, – сказал он. – Мак только что съехал с колес и чувствует себя преотвратно. Выглядит, как сдутая шина, как чулок, снятый с ноги.

– Очень хорошо, – вмешалась Сара, – что он нашел в себе силы покончить с этим делом. Такое не каждому под силу.

– Да черт с ним, – ответил Джон.

Прочие явились в 8.35. Том в кожаной куртке. Мак в замшевом пиджаке с кожаной бахромой. На шее – полдюжины золотых цепей. Покончив с церемонией приветствий, я налил Тому вина. Мы кучковались у кофейного столика.

Том сразу взял быка за рога.

– Я ознакомился со сценарием. Мне понравилось. Захотелось влезть в шкуру этого типа. Чувствую материал. Это моя роль.

– Спасибо, старина. На тебя вся надежда.

– У нас с Томом есть поддержка. Можно запускаться.

– Ты уверен, что не хочешь пригубить, Мак? – спросил я.

– Нет, спасибо.

– Я принесу содовой, – сказала Сара. – Или лучше чаю?

– Содовая пойдет.

Сара вышла за водой. У нас в доме всегда в изобилии качественная содовая вода. Самая лучшая. Я залпом выпил свой стакан, налил другой, ощущая смутное беспокойство насчет возможного компромисса.

– Мне необходим Мак. Я знаю его как режиссера. Я ему доверяю, – сказал Том.

– А мне не доверяешь? – спросил Джон.

– Дело не в этом. Просто мне с Маком проще работать.

– Только я могу снять этот фильм, – сказал Джон.

– Послушай, – начал Том, – я знаю, как много значит для тебя эта вещь. Мы найдем тебе место. Заплатим как следует, предоставим свободу действий. Соглашайся. Надо срочно запускаться. Пойми нас.

Вернулась Сара с содовой для Мака.

– Мы с Томом нашли общий язык, – вставил Мак.

– Да ты не способен… – заговорил Джон.

– …управлять транспортом, – закончил Мак.

Спор затянулся на несколько часов. Сара, Джон и я то и дело прикладывались к стаканчикам. Том не отставал. Только Мак дул содовую.

– Сколько можно болтать! – не выдержала наконец Сара. – Надо же прийти к какому-то решению.

Но дело не двигалось с мертвой точки. Никто не хотел уступать. Я не знал, что предпринять. Мне такие шутки не в подъем.

Разговор помаленьку свернул в сторону. Стали по очереди травить анекдоты. Выпивка текла рекой.

Под конец не помню уж кто рассказал одну смешную историю, и она дошла до Мака истина. Его вдруг разобрало, он откинулся в кресле и заржал. Золотые вериги заходили ходуном.

Пришло время расставаться. Тому и Маку пора было идти. Мы распрощались. И когда их машина отъехала, Джон взглянул на меня:

– Слыхал этот идиотский смех? Видал, как эти побрякушки прыгают у него на шее? Над чем он, интересно, ржал? Нет, ты видел эти дурацкие цепи?

– Видел, – ответил я.

– Он чувствовал себя не в своей тарелке, – сказала Сара. – Все пили, а он нет. Вам приходилось бывать в компании, где все надрались, а ты сидишь трезвый как стеклышко?

– Нет, – признался я.

– Можно от вас позвонить? – спросил Джон.

– О чем речь!

– Мне надо срочно связаться с Парижем.

– Шутишь?

– Не беспокойся, я позвоню за счет абонента. Надо переговорить с моим адвокатом. Сделать добавление к завещанию.

– Валяй.

Джон подошел к аппарату и стал заказывать разговор. Я налил ему в стакан.

– Как все-таки тяжко дается это кино, – сказала Сара.

– Слава Богу, хоть движется помаленьку.

– Думаешь – движется?

– Да черт его знает…

Джон наконец-то связался с Парижем. К этому моменту он уже изрядно нагрузился, и куражу у него прибавилось. Нам было слышно каждое его слово.

– Поль! Да, это Джон Пинчот! Да, срочно! Мне надо внести поправку в завещание! Готов? Ага, подожду.

Джон бросил взгляд в нашу сторону.

– Исключительно важно!

И дальше:

– Да, Поль, насчет фильма. У меня все под контролем. Называется «Танец Джима Бима», сценарий Генри Чинаски! Отличный! Диктую. «В случае моей смерти режиссуру ни в коем случае не передавать Маку Остину! Этот фильм можно доверить кому угодно, только не Маку Остину!» Записал, Поль? Да, спасибо большое, Поль. Да, прекрасно себя чувствую. А ты как? Кому угодно, кроме Мака Остина! Спасибо огромное, Поль! Спокойной ночи! Спокойной ночи!

Потом мы выпили вместе. Джону надо было идти. В дверях он задержался.

– Нет, ты слыхал этот идиотский смех? Видал эти побрякушки?

– Да, Джон.

Наконец он отвалил. Вечер кончился. Мы вышли на крыльцо позвать домой кошек. У нас их пятеро, и мы не ложимся, пока все они не вернутся под крышу.

Соседям слышно, как мы скликаем кошек поздно по вечерам или рано утром. Соседи у нас хорошие. А пятерых усатых созовешь не скоро.

Дня через три-четыре позвонил Джон.

– Джек Бледсоу прочел сценарий и одобрил, желает сниматься. Я пытался послать его к тебе, но он боится подпасть под твое влияние. Говорит, лучше ты к нему подъезжай.

– А так я что – влияния не окажу?

– Ему виднее.

– Думаешь, он справится с ролью?

– Вопрос! Он же прямо с улицы! Каштанами торговал! В Нью-Йорке!

– Я видел кое-какие его фильмы…

– И что?

– Может, ему не стоит каждый раз скалиться, когда он не знает, что делать в кадре? И лупить кулачищем по холодильнику. И еще эта дурацкая нью-йоркская походка – будто у него банан в жопе.

– Он был боксером, Джек Бледсоу этот.

– Эка невидаль! Все мы были боксерами!

– Он сделает эту роль, поверь.

– Джон, я не хочу, чтобы в нашем фильме воняло Нью-Йорком. Мой герой – парень из Калифорнии. Калифорнийцы – ребята простые, без затей. Они не суетятся и просчитывают каждый шаг. Не психуют зазря. И главное – они готовы к убийству. И при этом не напускают никакого туману.

– Вот и объясни ему все это.

– Ладно. Где и когда?

Встречу назначили на восемь вечера в северном Голливуде. Мы минут на пяток опоздали. Долго искали дом в лабиринте каких-то темных тропинок.

– Надеюсь, у него найдется выпить. Надо было с собой захватить.

– Наверняка у него есть, – сказала Сара.

Мы запутались в нумерации. Наконец увидели на балконе одного из домов Джона.

– Сюда давайте!

Мы поднялись по лестнице. В этом гнездышке Джек скрывался от всенародной любви.

Джон отворил дверь, и мы вошли. Они сидели на диване – Джек Бледсоу и его милок Ленни Фидело. Фидело играл с ним в эпизодах. Джек Бледсоу выглядел точь-в-точь как экранный Джек Бледсоу. Ленни был огромный парень, тяжеловес. Прожитая жизнь читалась на нем как открытая книга. Он мне сразу понравился. Глаза у него были большие и печальные. Руки крупные. Он казался усталым и одиноким. В порядке, в общем.

Стали знакомиться.

– Что за парень? – спросил я Джека, кивая на Ленни. – Твой телохранитель?

– Ага, – ответил Джек.

Джон стоял, улыбаясь, предвкушая теплую задушевную встречу. Впрочем, черт знает что он там думал.

– У тебя выпить есть? – спросил я.

– Только пиво. Сойдет?

– Сойдет, – ответил я.

Ленни вышел в соседнюю комнату за пивом. Мне стало жаль Сару. Она, бедняжка, не пивная душа.

Стены были оклеены афишами боксерских матчей. Я прошелся, посмотрел. Здорово. От одного их вида почувствовал себя мачо.

Из дивана торчали пружины, подушки валялись на полу вперемешку с ботинками, журналами, бумажными пакетами.

– Типичная мужская берлога, – засмеялась Сара.

– Ага. Мне нравится, – сказал я. – Много я повидал на своем веку, но это – высший класс.

– Нам нравится, – сказал Джек.

Вернулся Ленни с пивом. Баночным. Мы вскрыли жестянки и, отхлебнув по паре глотков, расселись.

– Значит, сценарий ты прочитал? – спросил я Джека.

– Да. Этот парень – вы сами?

– Я. Только в далеком прошлом.

– А вы порядком нахлебались за свою жизнь, – сказал Ленни.

– Было.

– А вы правда торговали сэндвичами вразнос?

– Приходилось.

Пивко было хорошее. Воцарилось молчание.

– Ну, что скажешь? – спросил Джон.

– Насчет Джека?

– Да.

– Годится. Надо только его слегка встряхнуть.

– Прояви свои борцовские качества, – сказал Джон. Я встал и принял стойку.

– Уймись, – сказала Сара. Я сел.

– У меня был неплохой захват. Но всегда недоставало воли к победе. Чувствовал себя неуверенно. А пиво еще есть?

– Конечно, – спохватился Ленни и пошел за пивом.

Весь Голливуд знал, что Джек Бледсоу в контрах с Томом Пеллом. Во всех интервью он не упускал случая его подковырнуть: «Том – из района Малибу. А я прямо с улицы». Мне-то плевать, откуда актер родом, лишь бы играть умел. Они оба умели. И на кой им катить бочку друг на друга, как это в заводе у писак?!

Ленни принес пиво.

– Последнее, – объявил он.

– Тьфу ты, жалость какая, – загрустил я.

– Я сейчас, – сказал Джон.

И побежал за пивом. Умничка Джон.

– А как вам Джон Пинчот? – спросил Джек.

– Ты видел его документашку про Лидо Мамина?

– Нет.

– Пинчот не знает страха. Любит играть со смертью.

– Он на ней зациклился, да?

– Вроде того. Кроме фильма о Мамине он сделал еще кое-что. Я ему верю как самому себе. Голливуд его не охмурил. Хотя, конечно, еще всякое может случиться.

– А вас-то самого?

– Что – меня?

– Вас-то Голливуд не взял за жопу?

– Никак нет.

– С тем и помрете?

– Зачем же – жизнь только начинается.

– Хэнк терпеть не может кино, – сказала Сара. – Последний фильм, который ему понравился, «Потерянный уик-энд», и было это сто лет назад.

– Там только Рей Милленд был хорош, а остальное – липа, – сказал я.

Мне захотелось отлить, и я спросил, где сортир.

Пошел, сделал свое дело.

Повернулся к раковине вымыть руки.

Что за мать твою так?

В раковине торчало белое полотенце. Один конец зафигачили в сток, другой свисал на пол. Мне это не понравилось. Полотенце промокло насквозь, с него капало. На кой черт надо было это делать? Что бы это значило? Следы недавнего веселья? Я чувствовал, что это неспроста. Да, как же я, однако, стар; отстал от жизни. Столько прожив, столько познав, я, поди ж ты, не мог разгадать смысла какого-то паршивого мокрого утиральника.

И главное, Джек знал, что я сюда иду, – почему не убрал эту фигню? Может, это мне послание?

Я вышел из уборной.

Будь я нью-йоркцем, я бы как ни в чем не бывало поинтересовался: «А чой-то у вас там в раковине мокрое полотенце делает?»

Но я калифорниец. И потому молча вошел в комнату и сел, не сказав ни слова, ибо это не мое собачье дело.

Джон уже вернулся с пивом, и у меня под рукой оказалась открытая банка. Я взял ее. Жизнь вновь была хороша.

– На главную женскую роль приглашу Франсин Бауэре, – сказал Джек. – Она мне не откажет.

– Я тоже знаком с Франсин, – сказал Джон. – И тоже шепну ей словечко.

– Почему бы вам не объединить усилия? – спросила Сара.

Ленни снова ушел за пивом. Он четко следил за этим делом. Наш человек.

– Интересно, а мне там не найдется ролишка? – спросил он. Я взглянул на Джона.

– Ленни всегда со мной снимается, – сказал Джек.

– Найдется для тебя роль. Обещаю, – сказал Джон. – Займем тебя.

– Я читал сценарий, – сказал Ленни. – По-моему, я мог бы сыграть бармена.

– Но тебе придется лупить по башке своего дружка, – заметил я.

– Нет проблем, – ответил Ленни.

– Да, – сказал Джек. – Это ему не впервой. Он мне однажды зуб вышиб.

– Неужели? – переспросила Сара.

– Вот он не даст соврать, – ответил Джек.

Мы потягивали пивко. Болтали о пустяках. О подвигах Ленни. Я понял, что в случае чего за ним не заржавеет.

Пиво кончалось, надо было отчаливать.

Перед уходом я совершил еще один поход в сортир. Потом я и Сара стали прощаться. Джон оставался, наверное, хотел обговорить какие-нибудь детали.

И тогда случилась вот какая странная штука. Я спросил у Джека: «Старик, а чего это у тебя там полотенце в раковине мокнет?»

– Какое еще полотенце? – удивился Джек. Так закончился этот вечер.

Прошло три или четыре недели. Однажды вечером зазвонил телефон. Это был Джон.

– Ну, как ты? Как Сара?

– Мы в порядке. А ты как – живой?

– Да. И «Танец Джима Бима» тоже. Франсин Бауэре прочла его и возлюбила. Согласилась даже скостить свой обычный гонорар. И Джек тоже, только это секрет.

– А с чего это они?

– Мы работаем с «Файерпауэр Продакшнз» – с Гарри Фридманом и Нейтом Фишманом. Они ушлые ребята насчет всяких гонорарных скидок. Против них не попрешь. Была, правда, легкая паника – агент Джека требовал включить в контракт пункт о гарантированной оплате.

– А это что за зверь?

– Это значит, что Джек получит свои денежки независимо от того, будет фильм закончен или нет. Большие «звезды» обычно всегда настаивают на этом пункте.

– Не верится, что наш фильм будет снят.

– С Томом Пеллом, который обещал сниматься за так, дело было бы вернее.

– Жаль, что Том выбыл из игры.

– Но свое дело он сделал. Когда Джек пронюхал, что Том собирается у нас сниматься практически бесплатно, он сразу проявил к нам интерес. И «Файерпауэр» зашевелилась. Так что мы свой клок шерсти урвали.

– А знаешь, что сказал Липпи Лео Дурочер?

– Что за тип?

– Бывший бейсболист. Он сказал: лучше быть везучим, чем талантливым.

– Но мы-то и везучие, и талантливые.

– Возможно. А кто эти ребята из «Файерпауэр»?

– Новички в Голливуде. Аутсайдеры. Никто толком не знает, по какому разряду их записать. Они снимали в Европе социальные картины. Потом явились сюда и зарядили – пачками! Их все возненавидели. Они идут на контакт, но у них не разгуляешься.

– Так или иначе, за нашего «Джима Бима» они взялись.

– Да, причем они одни и клюнули. Они сидят в том большом небоскребе в северном Голливуде. Я зашел к Гарри Фридману. «Вы договорились с Бледсоу и Бауэре?» – «Да», – говорю. – «Порядок. Картина у нас в кармане». – «А сценарий почитать не желаете?» – «Нет», – отвечает.

– Любопытный тип.

– В Голливуде его на дух не переносят.

– Жаль.

– Ты бы его видел! Толстущий. Кстати, в четверг он празднует свой день рождения. Вам с Сарой надо прийти. Там и его партнер Нейт Фишман будет.

– Придем. Жду указаний.

Минут через десять опять зазвонил телефон.

– Хэнк, это Тим Радди, я один из продюсеров «Джима Бима».

– Вы работаете с «Файерпауэр»?

– Нет, я с Джоном. Мы сопродюсеры. Я и еще Лэнс Эдвардс.

– А-а!

– Скажите, вы знаете Виктора Нормана?