Текст книги "Неспящие"

Автор книги: Чарли Хьюстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Мы не знаем.

Теперь Бини качал головой, качал, глядя на низкий потолок, на нарисованную там гладь ночного неба с созвездиями «Бездны», нереальными небесными телами.

– Что за мир, братан. Он хочет нас сломать. – Он посмотрел на Парка. – Здесь нельзя быть хрупким.

Парк представил, как отец пристраивает к подбородку ствол своего любимого ружья. Он не шевельнулся, не спуская глаз с лица Бини.

Бини положил руку на свою макушку и нажал.

– Мне надо отключиться.

– Бини.

Бини не шевельнулся.

Парк положил ладонь поверх руки Бини.

– Тот человек, про которого ты говорил, – это владелец клуба?

Рот Бини скривился, его глаза бегали из стороны в сторону, как у человека, который чувствует, что сзади что-то приближается к нему.

– Ну да, это я про него говорил.

– А ты с ним знаком? У вас были какие-то дела? Бизнес? Он игрок? Ты ему что-то продавал?

– Мы кое-чем вместе занимались.

– Мне надо с ним встретиться.

Бини вытащил руку из-под ладони Парка.

– Честно, Парк, я должен сказать, если тебе что-то нужно от этого типа, пожалуй, не мне следует вас знакомить. Мы с ним в последнее время не в ладах. Надо поискать другой способ.

Парк держал руку на голове у Бини.

– У меня нет времени на другие способы.

Бини взял Парка за запястье и сжал.

– Да, понимаю. Просто дай мне кайфануть по-быстрому, и мы придумаем, что делать.

Он отпустил Парка, пригнулся, выныривая из-под руки более рослого спутника, и направился к туалетам, человек из того поколения, которое верило, что наркотики не принимают у всех на глазах.

Глава 11

Парк смотрел, как волнистое лезвие фламберга вонзается в бок Северянина и взрезает вверх, вспарывая грудную клетку огромного варвара в брызгах крови. Он видел это снова и снова, пока ключевой момент вновь прокручивали на экранах главного игрового зала, находившегося на подвальном уровне под бухающим танцполом.

Басы глухо доносились от потолка, часто терялись в криках, аплодисментах и свисте толпы, набившейся в зал посмотреть на гладиаторов.

Баннер над баром объявлял, что здесь проходит региональный турнир «Побоища» Североамериканской федерации видеоигр. Победитель регионального турнира встретится с тремя другими гладиаторами в национальном чемпионате, а затем победитель чемпионата поедет на мировое первенство в Дубае. Стоя в дальнем конце длинной комнаты, Бини объяснял это Парку, в то время как рептилоид – владелец фламберга согнулся на экране по команде своего прототипа – сутулого, костлявого геймера-азиата, который сидел на помосте посреди зала на одном из двух сочлененных кресел из черной сетки.

Казалось бы, геймерам незачем было восседать на помосте. Все взгляды были прикованы к основному экрану, массивному, составленному из четырех пятидесятидвухдюймовых жидкокристаллических дисплеев «Сони», или к одному из десятков экранов поменьше, выступающих на стенах и потолке. По всем практическим соображениям геймеры должны были бы сидеть дома, удобно устроившись на диванных подушках со впадинами, высиженными их задами. Во всяком случае, так думал Парк, пока не увидел, как образуется столпотворение из фанатов, когда геймер поднялся, небрежно бросил на кресло подогнанный под индивидуальные требования джойстик, вздернул воротник блестящей нейлоновой куртки в логотипах, наброшенной на его плечи, словно плащ, и спустился по трем ступенькам в толпу, выхватывая у них из рук листки бумаги, футболки с «Побоищем», бейсболки с эмблемой САФВИ, глянцевые фотографии и прочие сувениры, предлагаемые для автографа.

Бини качал головой:

– Я сам не особенно увлекаюсь такой кровавой бойней, но тот парень, Комикадзе Y, он разделал варвара, как хрен на терке.

Парк протер глаза. В них как будто насыпали песку, чуть ли не камней, как будто у него вскочил ячмень. Он никак не мог перестать скрипеть зубами; его челюстные мышцы замерли в судороге. Он знал, что дело в стимуляторах, но от знания причины симптомов ему не стало легче. Он знал, что только одно средство из двух позволит ему почувствовать себя хоть немного лучше: сон или снова стимуляторы. Ему хотелось быть дома, в объятиях Роуз, чтобы малышка лежала между ними в безопасности.

Он широко раскрыл рот, выдвинул челюсть и закрыл, щелкнув зубами.

– Не люблю игры, где люди только убивают друг друга.

Бини отпил из стакана с «Отверткой».

– Как я сказал, мне тоже не в кайф, но пару раундов я поиграл. Это как гольф. Может, тебе и не в кайф, но попробуешь раз или два и понимаешь, как это трудно. После этого каждый раз, когда видишь этих ребят на Турнире, не можешь не думать, что они настоящие волшебники, раз вытворяют с мечом такие штуки. Комикадзе Y и тот, другой, наверху, они такие. Волшебники с джойстиком.

Парк понял, что это были люди, уставшие от бесконечных головоломок «Бездны» и сценариев с решением задач, от социальной динамики, которой игроку необходимо было владеть, если он хотел влиться в рейдерскую группу или квест. Чтобы продвигаться в игре, нужно было долгими часами распутывать узлы логических схем и личных характеров, а не только рубить и резать. Сам он не очень интересовался игрой. Если бы не Роуз, он бы даже не завел себе персонажа и уж тем более не стал бы торчать в компьютере несколько часов, ища приключений и исследуя локации. Он не умел отключать неверие и отдаваться иллюзии до такой степени, чтобы действительно пережить эффект погружения, но он восхищался искусством и мастерством, вложенным в создание игры, внимательностью к деталям. И он уважал ценности, встроенные в системе уровней, по которым продвигались персонажи по мере накопления сил. Конечно, переход на новый уровень можно было купить ценой крови или золота, но находчивость и командный дух награждались гораздо более щедро. Игрок мог перескочить единым махом несколько уровней, если верно отвечал на загадку или собирал головоломку. Парку нравилась сама концепция мира, где сообразительность и способность взаимодействовать с другими ценились выше кровожадности и алчности.

«Побоище» было ответвлением «Бездны Приливов» для игроков с противоположным настроем. Которых было немало. В «Побоище» их виртуальная брутальность вознаграждалась с лихвой, но взамен им приходилось чем-то рисковать. Погибнув в «Бездне», персонаж проходил через неудобную реинкарнацию в сердце «Бездны», но геймеры в «Побоище» могли перейти на следующий уровень профессионализма, только постоянно рискуя жизнями своих воинов. Аватары, убитые на подобных турнирах, больше не возникали, чтобы снова вступить в бой; они погибали. Все их данные стирались с серверов «Побоища», локально сохраненные копии блокировались от повторной загрузки.

Наблюдая за коренастым, лысым мужчиной лет сорока, который молча всхлипывал, раз за разом опрокидывая стопки текилы, подставляемые его мрачными помощниками, Парк догадался, что это был один из стертых. Проигравший боец, увидевший, как плоды сотен часов игры погибли и рассеяны во мраке неизвестности.

Он заскрипел зубами.

– Это наводит тоску.

Бини отхлебнул из стакана.

– А что не наводит тоску?

В динамиках раздался голос ведущего, который объявил фанатам о начале получасового перерыва перед финальным боем, поблагодарил разнообразных спонсоров, перечислил фирменные напитки и отдал честь хозяину вечера.

– Кейджер!

Несколько узких прожекторных лучей засуетились, забегали по залу, сошлись на бастионе из скамеек и диванов и остановились на стройном молодом человеке в черных ливайсах с завернутыми штанинами, из-под которых на несколько сантиметров выступали провисшие разные носки, красный и синий, и винтажной армейской майке без рукавов с Tubeway Army. [18]18
  Британская постпанк-группа, 1977–1979.


[Закрыть]Сгорбившись над серебристо светящимся экраном смартфона, он вынул из заднего кармана черную расческу и провел по голове, разделяя на пробор свои намасленные до неподвижности, светлые, почти льняные волосы. Он убрал расческу, щелчком пальцев как бы дал понять, что слышит приветствия толпы, и снова вернулся к телефону и большими пальцами заплясал по выдвижной полнобуквенной клавиатуре.

Над толпой раздался короткий радостный возглас, прожекторы опять стали плавать по стенам, и все разошлись по барным стойкам или туалетам. На экранах изображение плавно перешло в другое, эмблемы турнира сменились снимками и отрывками видео, которые сняли тут же и отправили с телефонных камер и смартфонов клубные завсегдатаи этого вечера.

Парк смотрел на молодого человека.

Дитя богатства, известный мот и распутник, поставщик бесконечных сплетен для блогов. Подозреваемый в том, что наживается на чуме. Он точь-в-точь походил на одного из тех нелюдимых студентов, которых Парк знал еще в Стэнфорде. Адепты непонятных цифровых исследований. Он не общался с ними, но узнавал в их глазах тот же отчаянный жар, который владел кандидатами в доктора на отделении философии.

Парк допил воду из бутылки, из которой время от времени отпивал, чувствуя сопротивление в напряженном желудке, и поставил ее на коктейльный столик, заставленный пустыми стаканами с окурками.

– Я хочу с ним встретиться.

Бини допил стакан, отставил его в сторону, наклонил голову к одному плечу, потом к другому и подпрыгнул на пальцах ног.

– Пойдем посмотрим на принца.

Низкие столики и диванчики в ВИП-зале были захламлены техническими новинками; мини-видеорекордеры, переносные игровые консоли, сверхпортативные DVD-плееры, небольшая стопка телефонов, из которых кто-то, видимо, пытался построить башню, флешки, пригоршня карт памяти и прочие сопутствующие россыпи инсталляционных дисков, перекрученных USB-кабелей, пенопластовых и картонных упаковок, карточек на скидки и некачественных пальчиковых и мизинчиковых батареек.

Парсифаль К. Афронзо-младший, сидя на краю синевато-серой оттоманки, как на насесте, по всей видимости, забыл и о суматохе, и о своей свите, беспорядочно кружащейся вокруг него. Они сосали из бутылок малиновую водку, промерзшую, в кубиках льда, распаковывая коробки и почти тут же теряя интерес к электронной халяве, присланной в дар спонсорами мероприятия. Отсылали сообщения друзьям в соседних залах клуба, чтобы узнать, не пропустили ли они чего-нибудь стоящего; они отрабатывали свою невозмутимость, пока начинающие папарацци случайно захватывали их камерами сотовых телефонов на фоне Кейджера.

Плетясь следом за Бини, Парк заметил дуэт коротко стриженных, бдительных молодых женщин, облаченных с ног до головы в обтягивающие, словно вторая кожа, костюмы из разных неотражающих черных тактических материалов. Этому стилю соответствовали и штурмовые винтовки, висевшие у них за спиной, и пистолеты на бедрах. Казалось, что их костюмы, скорее уместные для героев второсортных боевиков, никак не влияют на их компетентность. Заметив, что Парк и Бини направляются прямо к веревкам, окружавшим зону ВИП, одна из женщин двинулась им наперерез, а другая несколько переменила положение, чтобы иметь возможность обеспечить огневое прикрытие или закрыть своего клиента собственным телом.

Охранница, которая шагнула к веревке, указала им на уставившуюся в пол очередь вдоль ближайшей стены.

– Прошу вас занять место в конце очереди. Если Кейджер сегодня будет раздавать автографы, то только в порядке очереди.

Бини поднял руку:

– Кейджер.

Охранница положила руку на рукоятку пистолета.

– Прошу вас не обращаться к Кейджеру, сэр.

– Кейдж, это Бини.

– Прошу вас отойти от веревки, сэр.

Бини приподнялся на носки, стараясь заглянуть ей через плечо.

– Эй, это я, Бини; я хотел поговорить с тобой насчет того, о чем мы говорили в тот раз.

Охранница сделала шаг вперед и уставилась прямо в лицо Бини.

– Ты, козел, ты вежливого языка не понимаешь? Тебе сказали оставить Кейджера в покое и отваливать в конец очереди. А лучше вали из клуба, пока тебе не продырявили задницу и не выкинули на улицу.

– Спокойно, Имелда.

Она отодвинулась.

– Сэр?

Пальцы Кейджера застыли, и он сделал знак.

– Все нормально. Иди встань рядом с Магдой и продолжай производить сексуальное и опасное впечатление.

Ее идеальные ноздри раздулись.

– Сэр?

Кейджер стучал по клавишам, набирая кому-то сообщение.

– Позируй. Когда ты подходишь, это лишает картину всей гармонии. С этим могут справиться и клубные вышибалы. Если ничего серьезного не происходит, я хочу, чтобы вы с Магдой оставались на месте и сохраняли композицию. Если возникнет ситуация, как в тот раз, в Тихуане, когда те типы пытались меня захватить, можешь переломать им коленки, а Магда может прострелить им ладони, как там. А пока я очень хочу, чтобы вы не нарушали целостность картины.

Имелда полукивнула:

– Слушаюсь, сэр.

– Да, и еще, пожалуйста, зови меня «босс».

– Да, босс.

– Спасибо.

Она вернулась на позицию, ее напарница стала напротив, обеспечивая максимальный охват периметра.

Движение пальцев Кейджера свелось к одному и тому же действию: он много раз подряд ударял по одной кнопке.

– Бини.

– Здорово, Кейджер.

– Бини, ты добыл мне «Кодекс Стремлений»?

Бини посмотрел на Парка, закатил глаза с видом «я же тебе говорил» и покачал головой:

– Нет, чувак, не добыл.

Кейджер трижды яростно ткнул в одну и ту же кнопку, потом нажал и не отпускал.

– Так чего ты ко мне пристаешь? И чего я не дал Имелде засветить тебе электрошокером? Я хочу взломать «Опору Вершины» и не могу начать без «Кодекса».

– Ну да, знаю. Я думал, что добуду, но меня задержали, потому что сделка, которую я пытаюсь заключить, зависит от третьего лица. Как только дело прояснится, как только Хайдо мне скажет, что тасделка заключена, у меня будут свободны руки и я смогу достать тебе «Кодекс».

– Мать твою!

Кейджер поднял руку и швырнул телефон на пол. Экран тут же погас, крошечные клавиши с цифрами и буквами разлетелись, и рябь молчания пробежала по кругу прихлебателей.

– Логанред. Я целую неделю бился, хотел купить «Молот Наивысшей Ярости». А этот тихоня делает блиц-ставку и выигрывает аукцион в последнюю наносекунду. Какой смысл торговаться, если используешь программу, которая сделает ставки за тебя? Я не могу вообще понять такой образ мыслей. Логанред. И что, он теперь чувствует себя победителем?

Парень на банкетке, одетый в черный сюртук и красные джинсы, заправленные в черные байкерские башмаки, поднял дымчатые линзы своих прямоугольных коррекционных очков.

– Тебе не нужен «Молот Ярости», Кейдж. У меня есть «Молот».

Кейджер собрал обломки телефона и коротко стриженным ногтем большого пальца поддел дверцу сим-карты на задней панели.

– Да, Эдриан, знаю. Весь смысл иметь собственный «Молот» состоит в том, что во время кампании ни ты, ни твой «Молот» мне больше был не нужен.

Он вытащил из слота кусочек позолоченного голубого пластика.

– Вот почему я так расстроился. Потому что теперь мне придется лишнюю ночь терпеть твой неоригинальный стимпанковый шик.

Он повернул голову в сторону парня, вытащил из кармана расческу, провел по голове резкими взмахами.

– Ты знаешь, Эдриан, что все над тобой смеются? Этот заводной значок на лацкане и этот аскотский галстук – они претенциозные. Почему нельзя надеть нормальные джинсы с футболкой? Ты не клевый. Быть не клевым – нормально. Ты просто перестань так сильно стараться. Ты же выставляешь себя в нелепом свете.

Эдриан опустил затемненные линзы на глаза, но уже после того, как там явственно блеснули слезы.

– Отлично, тебе не нужен мой «Молот». Отлично, брат.

Он поднялся.

– Тогда можешь идти в «Тессерактовую Синклиналь» без меня, и посмотрим, что получится.

Кейджер пожал плечами:

– Если хочешь обижаться, обижайся. Но я не о том. Я только хотел тебе помочь.

Он показал на узловатый пластмассовый цилиндрик в руках у Эдриана.

– Можешь оставить себе этот инфракрасный монокуляр, раз он так тебе понравился. И сам можешь остаться.

Эдриан понажимал какие-то кнопки на боку цилиндра.

– Спасибо, Кейджер. Я не хотел вести себя как скотина, и ничего такого.

Кейджер покачал головой:

– Да садись, Эдриан. Даже если б ты и хотел вести себя как скотина, у тебя ничего бы не вышло. Ты хороший. Раз такое дело. И раз у меня все равно еще нет своего «Молота». Так что мне без тебя пока не обойтись.

Эдриан опустил голову.

– Ладно, ладно, вот посмотришь. Я тебе пригожусь в «Тессеракте».

Кейджер отвернулся и сунул руку в мятую и потрескавшуюся кожаную сумку, которая стояла у него между ног.

– У Хайдо нет «Кодекса», Бини. Если б был, я бы купил у него. Я всегда сначала покупаю у Хайдо. Он надежный. Я покупаю у Хайдо. Потом покупаю у других. А потом уже обращаюсь к тебе. Как к последнему средству. А у тебя нет моего «Кодекса».

Бини вертел ремешки-липучки своих велосипедных перчаток.

– Я знаю, что у Хайдо нет «Кодекса». Но он выступает посредником в сделке с целым комплектом артефактов, который я собрал для одного клиента. Как только мы с этим покончим, у меня будет все нужное для того, чтобы провернуть сделку с «Кодексом».

Кейджер достал из сумки телефон, точно такой же, как «Нокия», которую он только что разбил, и стал его рассматривать.

– Когда ты разговаривал с Хайдо?

– Хм… вчера?

Бини посмотрел на Парка.

– Это мы тогда с тобой виделись?

Глаза Кейджера дернулись с телефона на Парка и обратно.

– Ты знаешь Хайдо?

Парк кивнул:

– Мы вместе ведем дела.

Кейджер отодвинул панельку на новом телефоне и сунул туда сим-карту из старого.

– Можешь достать для меня «Кодекс»?

Бини кашлянул.

– Он этим не занимается. У него другие дела.

Крошечная панелька захлопнулась.

Кейджер вытащил расческу, подровнял пробор, вытер ее о бедро и сунул в карман.

– Шабу?

Глядя в зеленые глаза Кейджера, Парк на секунду поверил, что он неспящий. Не только потому, что зрачки были сужены в точки, это было ощущение, как будто его глаза воспринимали свет на другой волне. Такой взгляд он видел у Роуз, когда она начала разговаривать с прошлым или с целой реальностью, которая никогда не существовала. Потом, так же быстро, Парк осознал свою ошибку. Кейджер не был неспящим; он просто видел не тот мир, который видело большинство. Это был взгляд, с которым Парк познакомился еще в детстве, тогда, когда правила этикета, управлявшие карьерой его отца, требовали от его семьи взаимодействия с обладателями нечеловеческих богатств.

Он кивнул.

– Да. Шабу.

Глаза Кейджера сосредоточились на чем-то новом.

– Есть с собой?

– Есть.

Кейджер кивнул.

– Имелда.

Охранница чуть выпрямилась по стойке «смирно».

– Да, босс?

– Есть для меня новости?

Она бессмысленно дотронулась до узелка наушника с беспроводной связью.

– Нет, босс.

Кейджер смерил глазами Парка сверху вниз и снизу вверх:

– Ладно.

Он встал, повесив сумку на плечо, и поднял ближайший к себе отрезок бархатной веревки.

– Пошли.

Парк наклонил голову и прошел под веревкой, Бини следом за ним.

– Куда?

Кейджер махнул телефоном в сторону турнирного зала:

– Подальше от этих.

Он отвернулся от них, прикоснулся к одной из ржавых железных заклепок, окаймлявших алую обшивку стен, и распахнулась секретная панель.

Эдриан и еще несколько человек из свиты поднялись, чтобы занять свое место в кильватере Кейджера. Он поднял руку.

– Ребята, там не будет никаких звезд, ни познакомиться, ни переспать будет не с кем, и я не собираюсь ничего раздавать. Вы вполне можете оставаться здесь и глазеть на бойню. – Он показал рукой. – Ты тоже посиди здесь, Бини. Мне больше посредников не надо.

Парк покачал головой:

– Он не посредник.

– Тогда он не нужен нам, чтобы делать дело.

– Я хочу, чтобы он вошел.

Кейджер раскрыл клавиатуру нового телефона и стал щелкать кнопками.

– Зачем?

Парк, усталый, начиная чувствовать побочное действие стимуляторов, вспомнил свои годы в Дирфилде и беспощадность, с которой там шла классовая война. Хотя сам он не был голубой крови, в смысле происхождения, семейного состояния, связей и внешности, он все-таки имел возможность войти в любую группировку. И после первого учебного года оказалось, что лучше всего он чувствует себя со студентами на стипендиях, принятыми потому, что здесь отучились члены их семьи. Как только Парк очутился среди них, в течение трех последующих лет ему представилось немало возможностей применить свои таланты, ставя на место хулиганов, принимавших его друзей за легкие мишени.

Только Роуз, которая истерически смеялась при мысли, что до него так и не дошло, в конце концов, заявила ему, что , возможно,существует некоторая связь между этим опытом и его склонностью к работе в полиции.

Когда Парка отбросило в прошлое, на школьный двор, он утратил долю естественной подобострастности дилера перед лицом богатого клиента и вышел из роли.

– Потому что он мой друг.

Кейджер наклонил голову вбок.

– Он твой друг?

– Да.

Кейджер поднял глаза от телефона.

– И что я теперь должен думать о тебе?

Парк покачал головой:

– Мне все равно, что ты обо мне думаешь.

Кейджер улыбнулся:

– Ну ладно. Вы с другом идите вперед. Чтобы Имелде и Магде удобнее было в вас выстрелить, если вы попытаетесь покуситься на мою личность.

Парк посмотрел в глубь коридора, открывшегося за панелью.

– Так если там не будет ни рок-звезд, ни обалденного секса, зачем мы туда идем?

Кейджер снова взял расческу, прижал зубцы к подбородку, на коже появились белые полоски.

– Чтобы увидеть нечто прекрасное.

Проход производил впечатление заброшенного технического коридора. Подошвами они клацали о стальные решетки, положенные на изъеденные ржавчиной железнодорожные рельсы. Узкий желоб с вязкой красновато-коричневой жидкостью бежал внизу, коридор освещал ряд промышленных ламп в клетках, соединенных внешним кабелем, все лампы, кроме двух, были разбиты, светили тускло или мигали; бетонные стены, казалось, источают желчь.

Парк дотронулся до стены и ощутил, что она совершенно сухая и теплая, почувствовал пальцами тонкие штрихи искусно наложенных слоев краски.

Кейджер кивнул:

– Я сказал дизайнеру, что мне нужен тайный коридор и что он должен производить такое впечатление, будто тебя ведут пытать.

Он показал на испещренную ржавчиной дверь впереди, похожую на дверь в учреждении:

– Это задумывалось как лаунж для знаменитостей, только для своих, для самых близких. Тайная дверь, тайный ход, внушающий ожидание упадка. А внутри, разумеется, сплошная роскошь. Кабельная трансляция с танцпола и из туалетов, отдельный бар и диджей, мажордом, которого можно послать за любым, кого ты увидел на экране и захотел пригласить за зеленые шторы посмотреть, как живут волшебники мира. В конечном счете все та же глупая показуха, которая дает богатым и знаменитым возможность почувствовать, что они не такие, как все. Или на несколько минут разогнать их скуку. И мне стало неинтересно удовлетворять запросы этой тусовки.

Он прошел мимо Парка и Бини и взялся за ручку двери.

– От денег люди тупеют. У них нет необходимости так же упорно работать, как тем, у кого нет денег. Вот почему умные люди, у которых деньги есть, тратят их в основном на одно.

Парк подумал об отце.

– Они тратят их на то, чтобы люди, не имеющие денег, никогда их и не получили.

Кейджер наклонил голову.

– А ты не дурак. Как тебя зовут?

– Парк.

Кейджер поправил ремень сумки на плече.

– Знаешь, Парк, что я думаю?

– Не знаю.

– По-моему, мы очень скоро выясним, что сильнее, знание или деньги. По-моему, чем хуже идут дела, тем больше будет расстояние между умными бедняками и глупыми богачами. И что умные бедняки сумеют разобраться, как надо жить, а глупые богачи, наверное, сделают что-нибудь совсем тупое. К примеру, нажмут парочку красных кнопок и взорвут все к чертовой бабушке. Вот что я думаю. – Он расчесал волосы. – А ты что думаешь?

На Парка потянуло холодком замерзшего мира, но он не мог поверить в тот сценарий, который услышал. Его ребенок не допускал таких прозрений. Для его ребенка нет места в таком мире, какой описывал этот богатый чужак, так откуда же ему взяться?

Он показал на дверь.

– Я думаю, нам следует договориться, пока деньги совсем не обесценились.

Кейджер достал из сумки ключ, какие бывают в кино про тюрьмы.

– Ты не дурак. Но тебе не хватает воображения. Или, может, тебе не хочется им пользоваться.

Он вставил ключ в замок и со скрежетом провернул на 360 градусов.

– Возможно, ты не проникнешься увиденным.

Он толкнул дверь, и она распахнулась.

– Только, хочешь или нет, ты будешь мечтать об этом.

Он шагнул внутрь, снова достал расческу и поправил какие-то неразличимые погрешности своей стрижки.

Парк и Бини последовали за ним, вошли в скрытую круглую комнату, бывший дворец самых элитных клиентов Кейджера. Теперь, вместо обезумевших от кокаина старлеток и урожденных полукровок, отбросов европейской аристократии, комнату обжило приглушенное собрание эстетов и любителей, строго отобранный внутренний круг.

Здесь были почти исключительно мужчины, в большинстве не старше тридцати, их высокий статус внешне проявлялся в малоизвестности фильмов, групп, литературных цитат или обрывках машинного компьютерного языка, изображенных на их футболках. Некоторые из присутствующих носили очки, чаще всего громадные пластиковые в стиле ретро или незаметные, без оправ, геометрической формы. Прически так же варьировались, от длинных и нечесаных волос до бобрика военного образца. Одеты они были в джинсы, черные предпочтительно, защитные позволительно. Избранная обувь – кеды конверс, черные, красные или белые, высокие или низкие. Ни один из присутствующих не сумел повторить скрупулезность ботанического совершенства Кейджера. Планшетники, смартфоны, ноутбуки, облака ссылок, все очень модифицированные и персонализированные. Приборы передавали сигналы непосредственно друг другу и по вездесущей беспроводной сети клуба, а также подробно сообщали, хотя и без слов, об убеждениях и склонностях своего владельца в пределах этого особого конклава.

Как и в турнирном зале, откуда они только что ушли, всеобщее внимание было приковано к ряду экранов. Они были смонтированы на стене вдоль половины окружности комнаты на таком уровне, чтобы обеспечить наибольший комфорт для зрителей, сидящих вдоль диаметра комнаты. Интервалы между экранами были рассчитаны таким образом, чтобы минимизировать боковое рассеивание света и не отвлекать периферийное зрение на соседние экраны. На потолке и голых участках стены висели увеличенные фотографии процессорных чипов и подробные скриншоты золотой эры 8-битных видеоигр из 80-х годов, которые скрывали динамики и одновременно отражали и фокусировали звук в центре комнаты.

В центре располагалась группа из пяти черно-красных Шаровых кресел «Ээро Аарнио». Сидевшие в них полностью погрузились в шары, и только ноги свисали или высовывались из отверстий, повернутых в сторону экранов.

На самих экранах изображения мелькали и неслись, камеры наезжали и отъезжали, выхватывали частности из рядов всплывающих и выпадающих меню, находили место на карте, карта увеличивалась и разворачивалась в виде тщательно детализированной сцены на центральной площади полностью железного города. Это Кузня, Город Кузнецов. Одна из точек входа в «Бездну Приливов». Пункт назначения для групп, которым нужно либо тяжелое вооружение, либо изготовить орудия для конкретного ремесла.

Пять центральных экранов показывали город с точки зрения нескольких персонажей. На остальных экранах – коллекция более широких общих планов. Пять аватаров: темный, светлый, человек, нечеловек, в кольчуге, в латах, дородный, стройный, ощерившийся лезвиями, с одним только посохом в руках, в плаще с капюшоном, в бикини из меха. Традиционные архетипы ролевых игр в стиле фэнтези. Они материализовались со свистом и гудением, сгущаясь из искусно размытого пространства, и стояли неподвижно среди дымящихся чудес Кузни.

Зрители, устроившись за круглыми столиками и на банкетках, напротив экранов, шевелились, кто-то набирал текст на своих устройствах, несколько человек шептали что-то в микрофоны.

Парк услышал, как парень со следами от угрей на лице и в футболке с логотипом «Атари» тихо говорит в цифровой диктофон.

– Решили остановиться на классике. Рыцарь, волхв, вор, варвар, эльф. Не знаю, то ли имеется в виду лагерь, то ли вассальная присяга.

Приход Кейджера вызвал небольшое оживление, взгляды отвлеклись от экранов. В его сторону закивали, и он ответил на кивки взмахом расчески, адресованным сразу всем, потом повернулся спиной к аудитории и посмотрел на экраны.

Затем почесал шею зубцами расчески.

– Знают свою тусовку.

Он посмотрел на Парка, кивнул ему, подзывая в сторону к небольшому бару.

Барная зона, где управлялась очень молодая девушка, одетая с шиком анимешной школьницы-гейши с Харадзюку, располагалась примерно на метр ниже пола, так что глянцевая поверхность стойки с коллажами из порнографических картинок с героями Диснея находилась на уровне коленей приближающихся клиентов. Кейджер опустился на колени и кивнул барменше. Она наклонила голову и стала наполнять зеленый бамбуковый кувшинчик холодным саке. Парк сел на корточки, ожидая, пока она поставит перед ними кувшинчик и две маленькие кипарисовые коробочки масу.

Кейджер наполнил коробочки, одну передал Парку, другую взял себе и поднял:

– Канпай!

Парк поднял свою коробочку:

– Канпай.

Они выпили.

Кейджер осушил коробочку до дна и снова налил себе.

– Первый раз я поехал в Японию, когда мне было девять. На год с отцом. По делам. Мне она казалась чужой, пока я не узнал отаку. [19]19
  Отаку – человек, увлеченный чем-либо, фанат ( яп.).


[Закрыть]В смысле полного погружения, они во всех отношениях опережали меня на несколько лет. Конечно, у них было естественное преимущество. Все самые интересные технологии разрабатывались для их рынка. Мое преимущество было в том, что по сравнению с ними я был продвинутый в социальном смысле. Они очень быстро стали мне доверять и допустили меня к своему хакерскому кунг-фу. Не к чистому коду, к которому у меня никогда не было способностей, но они помогли мне отпереть такие уровни игры, о существовании которых я и не подозревал. Тайные ходы. Когда я вернулся, я уже шесть месяцев как играл на плейстейшн, а она еще даже не вышла в США. Так началось мое паломничество. В культурном смысле я никогда не забирался слишком глубоко. Очень уж непрозрачно. Я человек не очень эмоциональный. Со мной редко бывают такие вспышки, как тогда, с телефоном. Обычно мне трудно угадать настроение другого человека. Японцы в Японии для меня очень сложны. А с отаку это не имеет значения. Там никому нет дела до твоих чувств. Мой отец никогда не понимал, в чем фишка. Ума ему хватает, но он уже слишком старый. Ему было за пятьдесят, когда я появился на свет. При таком разрыве мы можем орать друг на друга и не слышать.

Он расчесал волосы.

– Вот где я попробовал шабу. Чтобы не спать. Не прекращать игру.

Он поставил масу и подождал.

Парк отставил в сторону свою почти полную коробочку и открыл клапан на сумке. Из цилиндрического кармашка он вытянул картонную трубку от рулона туалетной бумаги, запечатанную с обоих концов квадратиками целлофана на резинке. Он открыл один конец и вытащил из трубки небольшой, тщательно сложенный сверток из бежевой шелковой бумаги. Он брался за уголки и отгибал их, открывая пакетик, словно бутон, где внутри притаился молочно-белый, свернутый в кольцо дракон.