Текст книги "Призраки"

Автор книги: Чак Паланик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

6.

– Давайте начнем с конца, – говорит мистер Уиттиер.

Он говорит.

– Давайте сразу раскроем развязку.

Смысл жизни. Единую теорию поля. Первопричину: почему.

Мы собираемся в галерее «Тысяча и одной ночи», рассаживаемся по-турецки на шелковых подушках в пятнах плесени. На диванах и креслах, которые, когда ты на них садишься, отдают прелым душком нестираного белья. Под высоким потолком, где каждый звук отдается эхом, под сводом, раскрашенным в цвета самоцветов, которые никогда не поблекнут в отсутствие солнечного света. Среди медных светильников с красными, синими и оранжевыми лампочками, сияющими сквозь резные узоры на меди, мистер Уиттиер сидит и жует что-то сушеное и хрустящее – горстями из майларового пакета.

Он говорит:

– Давайте раскроем самую страшную тайну. Сразу испортим сюрприз.

Земля, говорит мистер Уиттиер, это просто большая машина. Огромный завод. Фабрика. Вот он – великий ответ. Самая главная правда.

Представьте себе полировочный барабан, который крутится без остановки, 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Внутри – вода, камни и гравий. И он это все перемалывает. Крутится, крутится. Полирует самые обыкновенные камни, превращая их в драгоценности. Вот что такое Земля. Почему она вертится. А мы – эти камни. И все, что с нами случается – все драматические события, боль и радость, война и болезни, победы и обиды, – это просто вода и песок, которые нас разрушают. Перемалывают, полируют. Превращают в сверкающие самоцветы.

Вот что скажет вам мистер Уиттиер.

Гладкий, как стекло – вот он, наш мистер Уиттиер. Отшлифованный болью. Отполированный и сияющий.

Поэтому мы и любим конфликты, говорит он. Ненависть – наша любовь. Чтобы остановить войну, мы объявляем войну ей самой. Искореняем бедность. Боремся с голодом. Открываем фронты, призываем к ответу, бросаем вызов, громим и уничтожаем.

Мы люди, и наша первая заповедь:

Нужно, чтобы что-то случилось.

Мистер Уиттиер даже не догадывался, насколько он прав.

Миссис Кларк все рассказывала и рассказывала, а мы уже понимали, что наш семинар – это вовсе не вилла Диодати, и никогда таковой не станет. Девочка, написавшая «Франкенштейна», она была дочерью двух писателей: профессоров, авторов умных книг «Политическая справедливость» и «Защита прав женщин». У них в доме постоянно бывали известные люди, философы и мыслители.

Куда уж нам до компании начитанных интеллектуалов на летнем отдыхе.

Нет, лучшее, что мы вынесем из этого здания, – это просто история о том, как мы выжили. Как сумасшедшая Леди Бомж умирала у нас на руках, и мы все рыдали над ней. Но это должна быть хорошая история. Достаточно волнующая и захватывающая. Достаточно страшная и зловещая. И уж мы позаботимся, чтобы оно так и было.

Мистер Уиттиер и миссис Кларк только и делали, что бубнили. А нам было нужно, чтобы они измывались над нами. Для нашей истории было нужно, чтобы они били нас смертным боем.

А не морили смертельной скукой.

– Любые призывы к миру во всем мире, – говорит мистер Уиттиер, – это все ложь. Красивая ложь, высокие слова. Просто еще один повод для драки. Нет, мы любим войну. Война. Голод. Чума. Они подгоняют нас к просвещению.

– Стремление навести в мире порядок, – любил повторять мистер Уиттиер, – есть признак очень незрелой души. Такие стремления свойственны лишь молодым: спасти всех и каждого от их порции страданий.

Мы любим войну, и всегда любили. Мы рождаемся с этим знанием: что мы родились для войны. Мы любим болезни. Мы любим рак. Любим землетрясения. В этой комнате смеха, в этом большом луна-парке, который мы называем планетой Земля, говорит мистер Уиттиер, мы обожаем лесные пожары. Разлития нефти. Серийных убийц.

Мы любим диктаторов. Террористов. Угонщиков самолетов. Педофилов.

Господи, как же мы любим новости по телевизору. Кадры, где люди стоят на краю длинной общей могилы перед взводом солдат, в ожидании расстрела. Красочные фотографии в глянцевых журналах: окровавленные ошметки тел невинных людей, разорванных на куски бомбами террористов-смертников. Радиосводки об автомобильных авариях. Грязевые оползни. Тонущие корабли.

Отбивая в воздухе невидимые телеграммы своими трясущимися руками, мистер Уиттиер скажет вам так:

– Мы любим авиакатастрофы.

Мы обожаем загрязнение воздуха. Кислотные дожди. Глобальное потепление. Голод.

Нет, мистер Уиттиер даже и не догадывался…

Герцог Вандальский «собрал» все до единого пакеты, где в составе присутствовала свекла. Серебристые майларовые подушечки, в которых гремели ломтики свеклы, сухие, как фишки для покера.

Святой Без-Кишок проткнул все до единого пакеты с говядиной, курицей и свининой. Мясо он не переваривает – в прямом смысле слова.

Все майларовые пакеты, закачанные азотом, они были разобраны по видам продуктов и лежали в больших коробках из коричневого гофрированного картона. В коробках, маркированных как «Десерт», были пакетики с сухим печеньем и булочками, которые гремели, как семечки в сушеной тыкве. В коробках, маркированных как «Закуски», замороженные куриные крылышки стучали, как старые кости.

Мисс Америка, так боявшаяся растолстеть, нашла все коробки, подписанные как «Десерт», и проткнула все пакеты ножом, позаимствованным у Повара Убийцы.

Просто, чтобы придать ускорения нашим страданиям. Подтолкнуть к просвещению.

Одна дырочка – и азот выйдет наружу. Бактерии и воздух проникнут внутрь. Все споры плесенного грибка, что разносились во влажном и теплом воздухе и убивали Мисс Апчхи, просочатся в серебряные пакеты и будут там размножаться, питаясь свининой в кисло-сладком соусе, палтусом, жаренным в сухарях, и салатом с макаронами.

Агент Краснобай потихоньку пробрался в холл и испортил все блинчики с ягодами и фруктами, предварительно убедившись, что поблизости никого нет.

Графиня Предвидящая проскользнула в холл и проткнула все пакеты, в которых содержалось хоть что-то с кинзой, предварительно убедившись, что Агент Краснобай ушел.

Каждый из нас приложил к этому руку.

Но мы портили только то, что не любим.

Сидя по-турецки, на расшитых подушках, в галерее «Тысячи и одной ночи», среди гипсовых колонн в виде слонов, стоящих на задних ногах, а передними как бы поддерживающих потолок, мистер Уиттиер скажет вам, хрустя очередной горстью сухих палочек и камней:

– В глубине души мы все болеем против «своей» команды. Против человечности. Это мы – против нас. Ты сам – жертва собственной ненависти.

Мы любим войну, потому что это единственный способ завершить нашу работу. Отшлифовать наши души. Здесь, на Земле: на огромном заводе. В полировочном барабане. Через боль, ярость, конфликты. Это – единственный путь. Куда? Мы не знаем.

– Когда мы рождаемся, мы столько всего забываем, – говорит мистер Уиттиер.

Когда мы рождаемся, мы как будто заходим в здание. И запираемся в нем, в этом здании без окон, и не видим, что происходит снаружи. Если ты там пробудешь достаточно долго, ты забудешь, как выглядит то, что снаружи. Без зеркала, забывается даже собственное лицо.

Он как будто и не замечал, что в галерее всегда не хватало кого-то из нас. Нет, мистер Уиттиер все говорил и говорил, пока кто-то один потихонечку ускользал вниз и методично уничтожал все майларовые пакеты, в которых содержался, ну скажем, зеленый перец.

Вот так все и вышло. Никому даже в голову не приходило, что у других может родиться такой же план. Просто каждый из нас хотел слегка поднять ставки. Нам же не нужно, чтобы люди, которые нас спасут, обнаружили нас в окружении запасов сытной и калорийной еды, страдающих только от скуки и от подагры. Чтобы каждый из пострадавших, кто выжил, поправился здесь фунтов на пятьдесят.

Конечно, мы все хотели, чтобы еды оставалось достаточно; чтобы продержаться почти до конца – до того, когда нас спасут. Эти последние несколько дней, когда мы действительно будем поститься, голодать и страдать – потом их можно будет растянуть до пары недель.

Для книги. Фильма. Телевизионного мини-сериала.

Мы бы поголодали совсем немножко, только чтобы у нас появились «скулы узника концлагеря», как это называет Товарищ Злыдня. Вот и Мисс Америка говорит, что чем больше выступов и углублений у тебя на лице, тем лучше ты смотришься в кадре.

Эти пакеты с гарантированной защитой от грызунов – они были такие плотные, что нам всем приходилось просить ножи у Повара Убийцы. Из его замечательного набора. Ножи для мяса, ножи для хлеба, для филетирования, для овощей. Кухонные ножницы. Всем, кроме Недостающего Звена: с его челюстью, как медвежий капкан, ему хватало и собственных зубов.

– Вы – вечные, да. А вот жизнь не вечна, – скажет вам мистер Уиттиер. – Когда вы приходите в луна-парк, вы же не ждете, что вам разрешат поселиться там навсегда.

Нет, мы только приходим на время, и мистер Уиттиер это знает. Мы рождены для страданий.

– Если вы сможете это принять, – говорит он, – тогда вы примете все.

Но ирония в том, что если ты это примешь, ты больше не будешь страдать, никогда.

Ты будешь сам искать муки. Получать наслаждение от боли. Мистер Уиттиер даже и не догадывался, насколько он прав. В какой-то момент, в тот вечер. Повар Убийца вошел в салон, даже не потрудившись спрятать обвалочный нож, который держал в руке. Глядя на мистера Уиттиера, он сказал:

– Стиральная машина сломалась. Теперь вам придется нас отпустить…

Мистер Уиттиер поднял глаза и сказал, не переставая жевать сухие тетраззини с индейкой:

– А что там с машиной?

И Повар Убийца показал ему что-то, что держал во второй руке. Не нож. Что-то длинное и болтающееся. Он сказал:

– Один повар, отчаявшийся заложник, перерезал электрический шнур…

Эта штука раскачивалась у него в руке.

Так мы лишились стиральной машины. Еще одно сюжетное событие, которое будет пользоваться спросом.

И тут мистер Уиттиер стонет и сует руку под пояс брюк, внутрь. Он говорит:

– Миссис Кларк?

Прижав руку к низу живота, он сказал:

– Ой, как болит…

Глядя на мистера Уиттиера, вертя в пальцах обрезок шнура, Повар Убийца сказал:

– Надеюсь, что это рак.

По-прежнему держа руку в штанах, утопая в арабских подушках, мистер Уиттиер сгибается пополам, так что его голова оказывается между расставленных колен.

Миссис Кларк делает шаг к нему и говорит:

– Брендон?

И мистер Уиттиер соскальзывает на пол и стонет, подтянув колени к груди.

У нас у каждого в голове – для эпизода в будущем фильме, – эта сцена видится только с участием какой-нибудь кинозвезды, который корчится от наигранной боли на красно-синем восточном ковре. Каждый из нас делает мысленную заметку: «Брендон!»

Миссис Кларк присаживается на корточки и поднимает пустой майларовый пакет, оброненный мистером Уиттиером на шелковые подушки. Ее глаза пробегают по надписи на пакете, и она говорит:

– О, Брендон.

Мы все пытаемся стать камерой, скрытой за камерой, скрытой за камерой.

Последний штрих. Момент истины.

Вариант этой сцены в будущем фильме и телевизионном мини-сериале – непременно с участием известной актрисы из королев красоты. Мысленно мы диктуем ей реплику: «О Господи, Брендон! Иисус милосердный!»

Миссис Кларк подносит пакет к лицу мистера Уиттиера и говорит:

– Ты съел целый пакет. Это же десять порций… – Она говорит: – Зачем? Почему? И мистер Уиттиер стонет.

– Потому что, – говорит он, – я все еще мальчик, и я расту… В будущей постановке королева красоты рыдает:

– Тебя же сейчас разорвет изнутри! Ты взорвешься, как лопнувший аппендикс!

В версии для кинофильма, мистер Уиттиер истошно кричит, рубашка натягивается туго-туго на раздувающемся животе, он пытается судорожно расстегнуть пуговицы. И вот тогда натянутая кожа начинает рваться, наподобие того, как расходится зацепка на нейлоновом чулке. Алая кровь бьет струей прямо вверх, как вода из дыхала кита. Фонтан крови. Вскрики в зрительном зале.

На самом деле, в реальности, его рубашка лишь чуть натянулась. Его руки тянутся к поясу на брюках, расстегивают пряжку. Верхнюю пуговицу на ширинке. Мистер Уиттиер громко пердит.

Миссис Кларк протягивает ему стакан воды:

– На, Брендон. Выпей чего-нибудь. И Святой Без-Кишок говорит:

– Нет, не надо воды. А то он еще больше раздуется. Мистер Уиттиер корчится на красно-синем ковре и наконец растягивается на животе. Он дышит часто и тяжело, как запыхавшийся пес.

– Это его диафрагма, – говорит Святой Без-Кишок. – Пища у него в желудке уже абсорбирует жидкость и разбухает, перекрывая двенадцатиперстную кишку снизу. Десять порций тетраззини увеличиваются в объеме, давят вверх и сжимают его диафрагму, так что легкие не могут вдохнуть достаточно воздуха.

Излагая все это, Святой Без-Кишок по-прежнему поедает горстями сухое чего-то там из своего собственного пакета. И говорит с набитым ртом, не переставая жевать.

А еще это чревато разрывом желудка, когда все его содержимое – кровь, желчь, разбухающие кусочки индейки – изливается в брюшную полость. Туда же проникают бактерии из тонкой кишки, что ведет к перитониту, говорит Святой Без-Кишок, воспалению брюшины.

В нашей киноверсии Святой Без-Кишок – высокий, статный мужчина с прямым носом и в очках в толстой оправе. С лохматой гривой густых волос. У него на шее висит стетоскоп, и он говорит двенадцатиперстная кишка и брюшина. Говорит не с набитым ртом. В фильме он вытягивает руку ладонью вверх и требует:

– Скальпель!

В этой версии на-основе-подлинных-событий мы кипятим воду. Вливаем в мистера Уиттиера порцию бренди и даем ему в зубы палку, чтобы он не прикусил язык. Промокаем лоб Святого Без-Кишок маленькой губкой, а часы за кадром отстукивают тик-так, тик-так, тик-так, – громко-громко.

Благородные жертвы, спасающие своего мучителя. Также, как мы утешали бедную Леди Бомж.

На самом деле, в реальности, мы просто стоим и смотрим. Отмахиваясь от вони после его пердежа. Может быть, мы пытаемся предугадать, как Уиттиер отыграет этот эпизод: выживет он или умрет. Нам действительно нужен режиссер. Кто-то, кто дал бы нам четкие указания, как ведут себя наши персонажи.

Мистер Уиттиер просто стонет, держась за бока.

Миссис Кларк просто стоит, наклонившись к нему. Ее грудь нависает над ним. Она говорит:

– Кто-нибудь, помогите мне отнести его в комнату… Но никто не бросается помогать. Нам нужно, чтобы он умер. На роль злодея у нас есть еще миссис Кларк.

И вот тогда Мисс Америка говорит сакраментальную фразу. Она выходит вперед и глядит сверху вниз на мистера Уиттиера с его раздувшимся животом, с его рубашкой, выбившейся из брюк. Брюки слегка приспустились, так что видна резинка от трусов. Мисс Америка выходит вперед и – хрямс! – пинает мистера Уиттиера ногой в бок. А потом говорит:

– Ну и где этот чертов ключ?

И миссис Кларк отпихивает ее локтем, подальше от тела. Миссис Кларк говорит:

– Да, Брендон. Тебе нужно в больницу.

В каком-то смысле мистер Уиттиер сделал то, о чем его просили. Отдал нам ключ. У него разорвало желудок, брюшная полость наполнилась кровью и кусочками сушеной индейки, которые все еще разбухают, впитывают в себя кровь, желчь и воду, и набивают его изнутри, пока у него не распирает живот, так что кажется, будто он беременный. Пока пупок не выскакивает наружу – прямой и жесткий, как выставленный вверх мизинец.

И все это происходит под объективом видеокамеры Агента Краснобая. Запись идет поверх смерти Леди Бомж. Замена вчерашней трагической сцены на сегодняшнюю.

Граф Клеветник держит свой диктофон поближе к главным участникам действия. Пишет на ту же кассету, уверенный, что этот последний ужас будет ужаснее предыдущего.

Эта сцена… мы и мечтать не могли о таком повороте сюжета. При такой кульминации первого акта стоимость нашей истории существенно возрастет. Мистера Уиттиера разрывает на части: событие, свидетели которого – в нашем лице – сразу же сделаются знаменитыми. Как и ухо Леди Бомж, разорвавшееся брюхо мистера Уиттиера – это наш счастливый билет. Чек на предъявителя без обозначения суммы. Купон на бесплатный проезд.

Мы впитывали в себя все детали. Поглощали происходящее. Переваривали увиденное, превращая его в историю. В сценарий. Во что-то такое, что можно продать.

Как его живот, похожий на тыкву, слегка опал, когда давление расплющило диафрагму. Мы пристально изучали его лицо, растянутый рот, зубы, как будто кусавшие воздух, которого не хватало. Уже не хватало.

– Паховая грыжа, – сказал Святой Без-Кишок. И мы все потихонечку проговорили эти два слова себе под нос, чтобы лучше запомнить.

– На сцену… – говорит мистер Уиттиер, уткнувшись лицом в пыльный ковер. Он говорит: – Я готов выступить…

Паховая грыжа… повторяем мы про себя. Из того, что мы имеем на данный момент, хорошей истории не выйдет. Все эти придурки, которых заманили в ловушку. Коварный злодей обжирается, и мы благополучно спасаемся. Нет, так НЕ ПОЙДЕТ.

Мать-природа уже подумывает о том, чтобы снять свое ожерелье из медных колокольчиков и потихонечку принести ему воды.

Директриса Отказ собирается прогулять Кору Рейнольдс мимо двери в его комнату и под шумок протащить туда большой кувшин с водой.

Недостающее Звено уже представляет, как он будет всю ночь бегать на цыпочках в комнату мистера Уиттиера и вливать ему в горло воду, пока тот не лопнет: ба-бах.

– Тесс, пожалуйста, – говорит мистер Уиттиер. – Поможешь мне лечь в постель?

И мы все делаем мысленную заметку: Тесс и Брендои, наши тюремщики.

– Быстрее, на сцену… мне холодно, – говорит мистер Уиттиер, пока Мать-Природа помогает ему встать на ноги.

– Вероятно, шок, – говорит Святой Без-Кишок.

В версии, которую мы продадим за большие деньги, он уже не жилец. Главный злодей умрет, и вторая злодейка примется нас истязать в слепой ярости. Госпожа Тесс, которая держит нас в плену. Морит нас голодом. Заставляет носить грязные тряпки. Нас, ее невинных жертв.

Святой Без-Кишок встает и приобнимает мистера Уиттиера за талию. Мать-Природа ему помогает. Миссис Кларк идет следом за ними со стаканом воды. Граф Клеветник – со своим диктофоном. Агент Краснобай – с видеокамерой.

– Уж вы мне поверьте, – говорит Святой Без-Кишок. – Я кое-что знаю о человеческих внутренностях. Ну, так получилось.

Мисс Апчхи чихает в кулачок, как будто нам все еще нужно, чтобы она умерла. Мисс Апчхи – будущее привидение в этом доме.

Вытерев брызги с руки, Товарищ Злыдня говорит:

– Ну и гадость. – Она говорит: – Ты что, росла в пластиковом пузыре? Или что? И Мисс Апчхи говорит:

– Да, что-то типа того.

Хваткий Сват говорит, что устал, и ему надо поспать. И незаметно прокрадывается в подвал, чтобы испортить печку.

Он пока что об этом не знает, но Герцог Вандальский его уже опередил.

А мы так и сидим под расписным сводом «Тысячи и одной ночи», на шелковых подушках, подернутых плесенью. Пустой пакет из-под тетраззини с индейкой валяется на ковре. Резные слоны поддерживают потолок.

Мы все повторяем про себя: Я кое-что знаю о человеческих внутренностях. Ну, так получилось…

И больше ничего не происходит. И дальше – опять ничего.

А потом мы все встаем, стряхиваем пыль с одежды и идем в зрительный зал, скрестив пальцы, что нам все же удастся услышать последние слова мистера Уиттиера.

Эрозия

Стихи о Мистере Уиттиере

– Мы совершаем все те же ошибки, – говорит мистер Уиттиер, – которые совершали еще пещерные люди.

Так, может быть, это наше призвание: воевать, ненавидеть и мучить друг друга…

Мистер Уиттиер подкатывает свое кресло к самому краю сцены.

Руки в старческих пятнах, лысая голова.

Под большими глазами на выкате, мутными, водянистыми,

Лицо как будто провисло складками дряблой кожи.

В ноздре – колечко.

Дужка наушников плеера.

Тонет в складках морщин за ушами и врезается в кожу на вяленой шее.

На сцене вместо луча прожектора – фрагмент черно-белого фильма:

Почти лысый череп мистера Уиттиера покрыт кадрами хроник военных парадов.

Его рот и глаза едва различимы среди марширующих ног; по щекам, извиваясь, ползут пики штыков.

Он говорит:

– Может быть, страдания и муки – это и есть смысл жизни.

Представьте себе, что Земля – это большая технологическая установка, перерабатывающее предприятие.

Представьте себе барабан для шлифовки камней:

Вращающийся цилиндр, наполненный песком и водой.

Представьте, что ваша душа – угловатый бесформенный камень, который бросили внутрь.

Кусок сырья, природный ресурс: нефть-сырец или минеральная руда.

А боль и вражда – это только шлифовочный материал, который нас полирует, натирает до блеска души, очищает их, учит и совершенствует от перевоплощения к перевоплощению.

А теперь представьте, что вы сами, по собственному желанию, бросаетесь в барабан – вновь и вновь.

Вполне сознавая, что ваше земное предназначение – это страдать и страдать.

Мистер Уиттиер на сцене: узкий маленький рот, в котором, кажется, не помещаются зубы.

Брови – как мертвые сорняки, уши торчат в обе стороны, словно крылья летучей мыши.

Он говорит:

– Другого нам не дано. В противном случае выходит, что мы все – дремучие идиоты.

Мы воюем. Боремся за мир. Сражаемся с голодом.

Мы не можем без драки.

Мы воюем, воюем, воюем… оружием, словом, деньгами.

Но все остается по-прежнему: мир не становится лучше.

Мистер Уиттиер весь подается вперед, вцепившись руками в ручки своей инвалидной коляски.

По лицу маршируют колонны солдат – ожившие татуировки.

Пулеметов, артиллеристских орудий и танков.

Он говорит:

– Может быть, мы живем именно так, как нам и написано на роду.

Может быть, наша дробилка-Земля делает с нашими душами все… как надо.