Текст книги "Удушье"

Автор книги: Чак Паланик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 14

Запрокинув голову, свой маленький чёрный мозг, Пэйж Маршалл указывает на бежевый сводчатый потолок.

– Когда-то здесь были ангелы, – сообщает она. – Говорят, они были потрясающе красивые, с крыльями из перьев и с настоящими позолоченными нимбами.

Старуха привела меня в большую часовню Сент-Энтони, большую и пустующую с тех времён, когда это был женский монастырь. Одна стена – витражи из десятков самых разных оттенков золотого. Всю другую стену занимает большое деревянное распятие. Между тем и другим стоит Пэйж Маршалл в своём больничном халате, который отсвечивает золотом под маленьким чёрным мозгом её волос. Она смотрит вверх через надетые очки в чёрной оправе. Вся чёрная с золотым.

– По директивам II Ватиканского устава, – рассказывает она. – Церковные стенные картины зарисовали. Фрески и ангелов. Извели большую часть статуй. Все те невероятные таинства веры. Всё исчезло.

Смотрит на меня.

Старуха ушла. Дверь часовни защёлкивается у меня за спиной.

– Смешно и грустно, – продолжает Пэйж. – То, как мы не можем ужиться с вещами, которые не в силах понять. То, как мы берём и отвергаем что-то, если не можем найти ему объяснение.

Сообщает:

– Я нашла способ спасти твоей матери жизнь, – говорит. – Но ты можешь не одобрить.

Пэйж Маршалл начинает расстёгивать пуговицы халата, и в разрезе показывается всё больше и больше кожи.

– Ты можешь счесть идею совершенно отталкивающей, – говорит.

Она распахивает халат.

Под ним она голая. Голая и белоснежная, как кожа у её волос. Белая, обнажённая и всего в четырёх шагах. И её очень даже можно. И она плечами выбирается из халата, так что тот ниспадает сзади, по-прежнему свисая с её локтей. Её руки остаются в рукавах.

Тут же все те тугие мохнатые тени, куда до смерти хотелось попасть.

– У нас есть только этот узенький промежуток для удобного случая, – говорит она.

И делает шаг ко мне. Всё ещё в очках. Ноги её по-прежнему в белых туфлях на платформе, только здесь они кажутся золотыми.

Я был прав насчёт её ушей. Сто пудов, сходство потрясает. Ещё одна дырочка, которую ей не заткнуть, спрятанная и украшенная оборками кожи. Обрамлённая мягкими волосами.

– Если ты любишь свою мать, – говорит. – Если ты хочешь, чтобы она жила, ты должен сделать со мной это.

Сейчас?

– Пришло моё время, – говорит она. – У меня такой густой сок, что в нём ложка стоять будет.

Здесь?

– В другом месте мы увидеться не сможем, – говорит.

Её безымянный палец так же гол, как и всё остальное. Интересуюсь – она замужем?

– У тебя с этим какая-то проблема? – спрашивает. На расстоянии вытянутой руки изгиб её талии, спускающийся вниз по контуру её зада. Настолько же близко полочки обеих грудей с выпирающими чёрными пуговками сосков. Всего на расстоянии моей руки горячее местечко, в котором соединяются её ноги.

Отвечаю:

– Не-а. Нет. Какая там проблема.

Её руки берутся за мою верхнюю пуговицу, потом за другую, ещё за другую… Её руки сбрасывают рубашку мне через плечи, и та падает на пол позади меня.

– Просто чтобы ты знала, – говорю. – раз уж ты врач и все дела, – говорю. – Я вроде как излечивающийся сексоман.

Её руки отстёгивают пряжку у меня на ремне, и она отзывается:

– Значит, делай то, что должно естественно следовать.

От неё не пахнет розами, лимонами или хвоей. Вообще ничем таким не пахнет, даже кожей.

Пахнет от неё влагой.

– Ты не понимаешь, – говорю. – У меня было почти целых два дня воздержания.

Она горячо сияет в золотом свете. И всё равно у меня такое чувство, что если поцеловать её в губы, то они прилипнут, будто к ледяному металлу. Чтобы притормозиться, думаю про базально-клеточную карциному. Воображаю импетиго бактериальной инфекции кожи. Язвы роговицы.

Она тянет моё лицо себе в ухо. А мне в ухо шепчет:

– Отлично. Это делает тебе честь. Но что если ты отложишь выздоровление до завтра…

Стаскивает с моих бёдер штаны и говорит:

– Хочу, чтоб ты наполнил меня своей верой.

Глава 15

Если будете в холле гостиницы, а там заиграет вальс «Дунайские волны» – валите к чертям оттуда. Не думайте. Бегите.

Сейчас уже ни о чём не скажут прямо.

Если будете в больнице, а в раковую палату вызовут сестру Фламинго – не приближайтесь к тем местам. Сестры Фламинго нет. И если вызовут доктора Блэйза – такого человека тоже нет.

В больших гостиницах этот вальс означает необходимость эвакуировать здание.

Почти во всех больницах сестра Фламинго значит пожар. И доктор Блэйз значит пожар. Доктор Грин означает самоубийство. Доктор Блю означает, что кто-то перестал дышать.

Все эти вещи мамуля рассказывала глупому маленькому мальчику, пока они сидели в потоке машин. Вот когда ещё у неё начала ехать крыша.

В тот самый день малыш сидел в классе, а леди из учительской заглянула сказать ему, что его вызов к стоматологу отменили. Минуту спустя он поднял руку и попросил разрешения выйти в туалет. Никакого вызова никогда не было. Ясное дело, кто-то позвонил и сказал, мол, они от стоматолога, но это был тайный сигнал. Он вышел в боковую дверь через столовую, и там в золотой машине ждала она.

То был второй раз, когда мамуля вернулась забрать его.

Она опустила окно и спросила:

– Знаешь, за что мамочка всё это время сидела в тюрьме?

– За перепутанную краску для волос? – сказал он.

См. также: Злоумышленное нанесение ущерба.

См. также: Сопротивление второй степени.

Она потянулась открыть дверцу и больше не замолкала. Днями и днями.

Если будешь в «Хард-Рок Кафе», рассказала она ему, а там объявят – «Элвис покинул здание», это значит, что все подносы нужно вернуть на кухню и выяснить, какое особое блюдо только что было распродано.

Такие вещи люди говорят тебе, когда не хотят сообщить правду.

В Бродвейском театре объявление «Элвис покинул здание» означает пожар.

Когда в бакалее вызывают мистера Кэша – это зовут вооружённого охранника. Вызов «Проверки груза в отдел дамского белья» означает, что в том отделе кто-то ворует товар. Другие магазины вызывают женщину по имени Шейла. «Шейлу в центр» означает, что кто-то ворует товары в центральной части магазина. Мистер Кэш, Шейла и сестра Фламинго – всегда плохие новости.

Мамуля глушила мотор, и сидела, одну руку держа сверху на баранке, а пальцами другой щёлкала, требуя от мальчика повторять за ней эти вещи. Её ноздри были темны внутри от засохшей крови. Использованные скомканные платки, тоже в старых пятнах крови, валялись на полу машины. Немного крови осталось на приборной доске от её чиханий. Ещё чуть-чуть было на лобовом стекле изнутри.

– В школе тебя не научат ничему настолько важному, – заявила она. – Вещи, которым ты учишься здесь, помогут тебе выживать.

Щёлкнула пальцами.

– Мистер Эмонд Сильвестри? – спросила. – Если его вызывают, что нужно делать?

В некоторых аэропортах его вызов означает террориста с бомбой. «Мистер Эмонд Сильвестри, пожалуйста, подойдите к своей группе у ворот десять корпуса D» означает, что там спецназовцы найдут своего клиента.

Миссис Памела Рэнк-Меса означает всего лишь террориста с какой-то пушкой.

«Мистер Бернард Уэллис, пожалуйста, подойдите к своей группе у ворот шестнадцать корпуса F» означает, что там кто-то держит нож у горла заложника.

Мамуля поставила машину а парковочный тормоз и снова щёлкнула пальцами:

– Быстро как зайчик. Что значит мисс Террилин Мэйфилд?

– Слезоточивый газ? – отозвался мальчик.

Мамуля помотала головой.

– Не говори, – попросил мальчик. – Бешеная собака?

Мамуля помотала головой.

Снаружи их машину плотной мозаикой окружали другие автомобили. Над шоссе рубили воздух вертолёты.

Мальчик похлопал себя по лбу и спросил:

– Огнемёт?

Мамуля ответила:

– Ты даже и не пытаешься. Подсказку хочешь?

– Подозреваемый на наркотики? – спросил мальчик, потом сказал. – Да, наверное, подсказку.

И мамуля произнесла:

– Мисс Террилин Мэйфилд… а теперь подумай о лошадях и коровах.

А мальчик выкрикнул:

– Сибирская язва! – он постучал себе кулаками по лбу, повторяя. – Сибирская язва. Сибирская язва. Сибирская язва, – похлопал себя по голове и добавил. – Как я забыл так быстро?

Свободной рукой мамуля взъерошила ему волосы и похвалила:

– Ты молодец. Запомнишь хоть половину из этого – уже переживёшь большую часть людей.

Где бы они ни ехали, мамуля разыскивала плотный поток движения. Слушала объявления по радио про то, где не проехать, и находила такие задержки. Находила пробки. Находила заторы. Искала горящие машины и разведенные мосты. Ей не нравилось быстро ездить, но хотелось казаться занятой. Застряв в потоке машин, она не могла ничего поделать, притом не по своей вине. Они оказывались в ловушке. В укрытии и в безопасности.

Мамуля сказала:

– Загадываю простое, – она закрыла глаза, улыбнулась, потом открыла их и спросила. – В любом магазине, что значит, если просят четвертушек в кассу номер пять?

Оба они носили одни и те же вещи ещё с того дня, как она забрала его после школы. В каком бы мотеле они не остановились, когда он забирался в постель, мамуля щёлкала пальцами и требовала его штаны, рубашку, носки, трусы, а он передавал ей всё из-под одеяла. Утром, когда она возвращала ему вещи, иногда они были выстираны.

Когда в кассу просит четвертушек, сказал мальчик в ответ, имеют в виду, что там стоит красивая женщина, и всем нужно подойти на неё посмотреть.

– Ну, на самом деле не только, – заметила мама. – Но да.

Иногда мамуля засыпала, привалившись к дверце, а все другие машины объезжали их. Если работал мотор, иногда на приборной доске зажигались красные огоньки, о которых наш мальчик даже понятия не имел, показывая все аварийные случаи. В те разы из щелей капота начинал валить дым, и мотор замолкал сам по себе. Машины, застрявшие позади, начинали гудеть сигналами. По радио говорили о новом заторе: о машине, которая заглохла на центральной полосе дороги, заблокировав движение.

Когда люди сигналили и смотрели через окна на них, о которых сообщали по радио, глупый маленький мальчик считал, – такое значит быть знаменитым. Пока сигналы машин не разбудят её, мальчик махал рукой. Он вспоминал жирного Тарзана с обезьяной и каштанами. То, как мужчина способен был удержать улыбку. То, что унижение будет унижением, только если ты сам решишь страдать.

Маленький мальчик улыбался навстречу всем злобным лицам, которые его разглядывали.

И наш маленький мальчик слал воздушные поцелуи.

Только когда в сигнал трубил грузовик, мамуля вскакивала и просыпалась. Потом снова тормозила и целую минуту откидывала с лица большую часть волос. Заталкивала в ноздрю белую пластиковую трубку и втягивала её. Проходила ещё минута бездействия, прежде чем она вытаскивала трубку и щурилась на маленького мальчика, торчащего рядом с ней на переднем сиденье. Щурилась на новоявленные красные огоньки.

Трубка была тоньше тюбика её помады, с нюхательной дырочкой на одном конце и чем-то вонючим внутри. После того, как она её нюхала, на трубочке всегда оставалась кровь.

– Ты в каком? – спрашивала она. – В первом? Во втором классе?

В пятом, отвечал маленький мальчик.

– И на этой стадии твой мозг весит три? Четыре фунта?

В школе он был круглым отличником.

– Так значит тебе сколько? – спрашивала она. – Семь лет?

Девять.

– Ладно, Эйнштейн, всё, что тебе рассказывали в этих приёмных семьях, – говорила мамуля. – Можешь смело забыть.

Сказала:

– Они, приёмные семьи, не знают, что важно.

Прямо над ними на месте завис вертолёт, и мальчик наклонился, чтобы смотреть прямо вверх через синюю полоску наверху ветрового стекла.

По радио рассказывали про золотой «Плимут Дастер», который заблокировал проезд по центральной полосе шоссе. Машина, говорили, видимо, перегрелась.

– В жопу историю. Все эти ненастоящие люди – самые важные люди, о которых ты должен знать, – учила мамуля.

Мисс Пэппер Хэйвиленд – это вирус Эбола. Мистер Тернер Эндерсон означает, что кого-то вырвало.

По радио сказали, что спасательные службы отправились помочь убрать заглохшую машину.

– Все вещи, которым тебя учили по алгебре и макроэкономике – можешь забыть, – продолжала она. – Вот скажи мне, что толку, если ты можешь извлечь квадратный корень из треугольника – а тут какой-то террорист прострелит тебе голову? Да ничего! Вот настоящее образование, которое тебе нужно.

Другие машины клином объезжали их и срывались с места, визжа колёсами на большой скорости, исчезая в другие края.

– Я хочу только, чтобы ты знал больше, чем всякие там люди сочтут безвредным тебе сообщить, – сказала она.

Наш мальчик спросил:

– А что больше?

– А то, что когда думаешь об оставшейся тебе жизни, – ответила она, прикрыв газа рукой. – Ты никогда по-настоящему не заглядываешь дальше, чем на пару предстоящих лет.

И ещё она сказала такое:

– К тому времени, когда тебе наступит тридцать, твой худший враг – это ты сам.

Ещё она сказала такую вещь:

– Эра Просветления закончилась. И живём мы сейчас, что называется, в Эру Раз-просветления.

По радио сказали, что о заглохшей машине уведомили полицию.

Мамуля включила радио погромче.

– Чёрт, – произнесла она. – Умоляю, скажи мне, что это не мы.

– Говорят – золотой «Дастер», – отозвался мальчик. – Это наша машина.

А мамуля ответила:

– Это показывает, как мало ты знаешь.

Она открыла свою дверцу и скомандовала проскользнуть и выйти с её стороны. Посмотрела на быстрые машины, которые проезжали мимо низ, стремительно исчезая вдали.

– Это не наша машина, – заявила она.

Радио орало, что, кажется, пассажиры покидают транспортное средство.

Мамуля помахала рукой, чтобы он за неё схватился.

– Я тебе не мать, – сказала она. – Вообще, даже близко.

Под ногтями у неё тоже была засохшая кровь.

Радио орало им вслед. «Водитель золотого „Дастера“ и маленький ребёнок сейчас подвергают себя опасности, пытаясь проскочить сквозь четыре полосы дорожного движения».

Она сказала:

– Похоже, у нас около тридцати дней, чтобы наскладировать весёлых приключений на всю жизнь. А потом истечёт срок у моих кредиток.

Сказала:

– Тридцать дней – если нас не поймают раньше.

Машины гудели и уклонялись. Радио орало им вслед. Вертолёты ревели над головой.

И мамуля скомандовала:

– А теперь – прямо как с вальсом «Дунайские волны», крепко возьми меня за руку, – сказала. – И не думай, – сказала. – Только беги.

Глава 16

Следующий пациент – женщина, возрастом около двадцати девяти лет, вверху на внутренней стороне бедра у неё родинка, которая выглядит ненормально. При таком свете трудно точно сказать, но она слишком большая свиду, несимметричная, сине-коричневых оттенков. Бахромчатые края. Кожа вокруг вроде бы разодрана.

Спрашиваю – она её чесала?

И – не было ли у неё в семье случаев рака кожи?

Около меня, держа перед собой планшетку формата А5, сидит Дэнни, удерживая над зажигалкой конец пробки, поворачивая её, пока конец не станет чёрным, и Дэнни объявляет:

– Братан, я серьёзно, – говорит. – У тебя сегодня ночью какие-то дикие проявления враждебности. Ты что, позанимался этим?

Говорит:

– Вечно ты ненавидишь целый свет, как потрахаешься.

Пациентка падает на колени, её ноги широко расставлены. Она отклоняется назад и начинает толчками приближаться к нам в замедленном движении. Одними сокращениями мускулов задницы толкает свои плечи, груди, лобковые мышцы. Всё её тело волнами рвётся к нам.

Признаки меланомы нетрудно запомнить при помощи букв АБЦД:

Асимметричная форма.

Бахромчатый край.

Цветовые вариации.

Диаметр шире шести миллиметров.

Она бритая. Загорелая и смазанная до безупречности, она напоминает не столько женщину, сколько щель для втыкания кредитной карточки. Она толкает себя нам навстречу, и во мрачной красно-чёрной цветовой смеси выглядит лучше, чем есть на самом деле. Красные лампы стирают шрамы и синяки, прыщи, всякие там татуировки, плюс следы от резинок одежды и «дороги» от иглы.

Прикольно, что красота произведения искусства гораздо больше зависит от рамки, чем от самого творения.

Фокус со светом заставляет даже Дэнни казаться полным здоровья: его цыплячьи крылья-ручонки торчат из белой футболки. Планшетка у него светится жёлтым. Он подворачивает нижнюю губу и закусывает её, переводя взгляд с пациентки на свой труд, потом обратно на пациентку.

Толкая себя нам навстречу, перекрикивая музыку, та спрашивает:

– Что?

Она вроде бы натуральная блондинка, высокий фактор риска, поэтому интересуюсь – не было ли у неё накануне беспричинных потерь веса?

Не глядя на меня, Дэнни спрашивает:

– Братан, ты себе представляешь, сколько бы мне стоила настоящая модель?

Бросаю ему в ответ:

– Братан, не забудь набросать все её вросшие волоски.

Пациентку спрашиваю, не замечала ли та каких-нибудь нарушений в своём цикле или в испражнениях?

Стоя перед нами на коленях, широко расставив руки с чёрными крашеными ногтями по обе стороны в выгибаясь назад, глядя на нас по всей длине выгнутого дугой тела, она спрашивает:

– Что?

Ору:

– Мне нужно прощупать твои лимфоузлы!

А Дэнни окликает:

– Братан, так ты хочешь знать, что мне сказала твоя мама, или нет?

Ору:

– Ещё дай пальпировать твою селезёнку!

Делая быстрый набросок жжёной пробкой, он спрашивает:

– У тебя период стыда, я прав?

Блондинка обхватывает колени руками и перекатывается на спину, крутя по соску между большим и указательным пальцами каждой руки. Широко раззявив рот, демонстрирует нам согнутый язычок, потом сообщает:

– Дайкири, – говорит она. – Меня зовут Шерри Дайкири. Трогать меня нельзя, – говорит. – Но где та родинка, про которую ты сказал?

Все пункты медицинского осмотра нетрудно запомнить при помощи слов ОПИУМ САТАН. Такое на медфаке называют «мнемоника». Из букв строится следующее:

Основные жалобы.

Предыдущие заболевания.

История болезни.

Учёт наследственности.

Медикаментозное лечение.

Социальное положение.

Аллергические реакции.

Табак.

Алкоголь.

Наркотики.

Единственный способ запомнить хоть что-то из курса медицины – мнемоника.

Девушка, что была перед этой, тоже блондинка, но с парой старомодных увесистых буферов из того разряда, на которые можно пристроить подбородок, – эта предыдущая пациентка курила сигарету в качестве части представления, поэтому я спросил, не возникало ли у неё устойчивых болей в пояснице или брюшной полости. Не доводилось ли ей когда-либо терять аппетит, впадать в общее недомогание? При таком образе жизни, сказалл я, ей бы стоило проверяться и регулярно сдавать мазок на анализы.

– Если выкуриваешь больше пачки в день, – поясняю. – В этом случае, я хочу сказать.

Неплохо бы попробовать конизацию, советую ей, или хотя бы соскоб уретры.

Она становится на руки и колени, вертит голым задом, своим розовым сморщенным дымоходом, в замедленном движении, оглядывается на нас через плечо и спрашивает:

– Что ещё за «конизация» такая?

Интересуется:

– Какое-то новенькое твоё увлечение? – и выдыхает дым мне в лицо.

Вроде как выдыхает.

Это когда вырезают конусовидный кусочек шейки матки, сообщаю ей.

И она бледнеет: становится бледной даже под слоем косметики, даже под струями красно-чёрного света, и снова сводит ноги вместе. Кидает сигарету мне в пиво и говорит:

– У тебя с женщинами одна больная тема, – и уходит вдоль по сцене к следующему парню.

Ору ей вслед:

– Каждая женщина – просто задача с очередным условием!

По-прежнему держа в руке пробку, Дэнни хватает моё пиво и просит:

– Братан, не переводи… – потом сливает всё, кроме промокшего бычка, в свой стакан. Сообщает мне. – Твоя мама много рассказывает про какого-то доктора Маршалла. Говорит, он пообещал вернуть ей молодость, – продолжает. – Но только если ты согласишься сотрудничать.

А я отвечаю:

– Она. Это доктор Пэйж Маршалл. Она женщина.

Демонстрирует себя следующая пациентка, курчавая брюнетка, возрастом около двадцати пяти лет, проявляя признаки возможной недостаточности фолиевой кислоты: язык у неё красный и блестящий на вид, живот слегка рыхлый, глаза остекленевшие. Я спрашиваю – можно ли прослушать её сердце. На предмет пальпации. На предмет учащённого сердцебиения. Не было ли у неё случаев тошноты или поноса?

– Братан? – зовёт Дэнни.

Вопросы, которые следует задать о боли, это ХОМОПРОС: Характер, Описание приступов, Местоположение, Обострение, Продолжительность, Распространение, Облегчение и Сопутствующие симптомы.

Дэнни повторяет:

– Братан?

Бактерия под названием Staphylo coccus aureus принесёт вам КОГТЭПА: Кожные инфекции, Остеомиелит, Гемолиз, Токсический шок, Эндокардит, Пневмонию, Абсцесс.

– Братан? – зовёт Дэнни.

Заболевания, которые мать может передать потомству, это ЦИТРУС: Цитомегаловирус, Иные (имеется в виду герпес и ВИЧ), Токсоплазмоз, РУбелла и Сифилис. Поможет, если представить себе, как мать передаёт цитрус своему ребёнку.

Яблоко от яблони.

Дэнни щёлкает пальцами у меня под носом.

– Что за дела с тобой? С чего ты докатился до такого?

С того, что всё это правда. В таком мире живём мы с вами. Было дело, сдавал я ВТМК. Вступительный Тест Медицинского Колледжа. Я проучился на государственном медфакультете достаточно, чтобы знать: родинка – это совсем не просто родинка. Что обычная головная боль значит опухоль мозга, – значит двоящееся зрение, оцепенение, рвоту, за которыми следуют припадки, сонливость, смерь.

Лёгкая мышечная конвульсия значит бешенство, – значит мышечные судороги, жажду, помешательство и слюнотечение, за которыми следуют припадки, кома, смерть. Прыщи означают кисту яичников. Чувство лёгкой усталости означает туберкулёз. Налитые кровью глаза означают менингит. Сонливость – первый признак брюшного тифа. Мушки перед глазами, которые можно наблюдать в солнечный день, означают, что у тебя отслаивается сетчатка. Ты слепнешь.

– Видишь, какие у неё ногти на руках, – сообщаю Дэнни. – Верный признак рака лёгких.

Сбивчивость означает, что накрылись почки, серьёзную почечную недостаточность.

Всему этому учат в рамках курса лабораторной диагностики, на втором году медфака. Узнаёшь всё это – и назад дорога закрыта.

Неученье было свет.

Простой синяк означает цирроз печени. Отрыжка значит рак прямой кишки, рак пищевода, или, в самом лучшем случае, язву желудка.

Каждое дуновение ветерка словно шепчет слова «чешуйчатая карцинома».

Птички на деревьях словно щебечут «гистоплазмоз».

В любом раздетом человеке видишь пациента. У танцовщицы могут быть ясные красивые глаза и твёрдые коричневые соски, но если запах изо рта плохой – тогда у неё лейкемия. У танцовщицы могут быть густые, длинные, чистые на вид волосы, но если она чешет голову – тогда у неё лимфома Годжкина.

Дэнни страница за страницей заполняет свою планшетку набросками фигур: прекрасными улыбающимися женщинами; худенькими женщинами, которые шлют ему воздушные поцелуи; женщинами, лица у которых склонены, но глаза подняты на него и смотрят сквозь упавшие волосы.

– Потеря чувства вкуса, – сообщаю Дэнни. – Значит рак ротовой полости.

А Дэнни, не глядя на меня, переводя взгляд туда-обратно между своим наброском и очередной танцовщицей, отзывается:

– Тогда, братан, у тебя такой рак уже давно.

Даже если мама умрёт, не уверен, захочется ли мне возвращаться и восстанавливаться до истечения срока пересдачи долгов. Я и так уже знаю куда больше того, с чем можно спокойно жить.

После того, как узнаешь про все вещи, которые могут выйти из строя, жизнь твоя становится не столько жизнью, сколько ожиданием. Рака. Слабоумия. Каждый раз как взглянешь в зеркало, сразу изучаешь себя на предмет красной сыпи, которая значит опоясывающий лишай. См. также: Стригущий лишай.

См. также: Чесотка.

См. также: Энцефалит, менингит, ревматизм, сифилис.

Теперь себя демонстрирует следующая пациентка, ещё одна блондинка, худенькая, – быть может, даже слишком худая. Опухоль позвоночника, скорее всего. Если в наличии головная боль, лёгкий жар, воспалённое горло – у неё полиартрит.

– Давай вот так, – кричит ей Дэнни, прикрывая свои очки ладонями.

Пациентка слушается.

– Красота, – отмечает Дэнни, быстро делая набросок. – Как насчёт немного приоткрыть рот?

И она слушается.

– Братан, – говорит он. – Студийные модели никогда не дают столько страсти.

А я вижу только, что она не особо хорошо танцует, и, стопудово – такая координационная недостаточность означает амиотрофический поперечный склероз.

См. также: Болезнь Лу Грига.

См. также: Полный паралич. См. также: Затруднённое дыхание. См. также: Спазмы, слабосилие, слёзы.

См. также: Смерть.

Ребром ладони Дэнни размазывает следы жжёной пробки, чтобы добавить тень и глубину. На рисунке женщина со сцены, закрывшая глаза руками, слегка приоткрывшая рот, – и Дэнни быстро добавляет штрихи; его взгляд возвращается к женщине ухватить новые подробности: её пупок, изгиб её бёдер. Претензия у меня одна: Дэнни рисует женщин не такими, как они выглядят на самом деле. По версии Дэнни рыхлые бёдра у одних женщин кажутся каменно-твёрдыми. Мешковатые глаза у других женщин станут ясными и оттенёнными снизу.

– У тебя деньжат не осталось, братан? – спрашивает Дэнни. – Не хочу, чтобы она прямо сейчас отвалила.

Но я без гроша, и девчонка уходит вдоль по сцене к следующему парню.

– Давай глянем, Пикассо, – говорю ему.

А Дэнни трёт себя под глазом, оставляя большое пятно сажи. Потом наклоняет планшетку, чтобы мне стало видно обнажённую женщину, закрывшую руками глаза, гладкую и туго натянутую от мышц: ничто в её внешнем виде не изгажено гравитацией, ультрафиолетом или плохим питанием. Она крепкая, но мягкая. Выгнутая, но расслабленная. Она полностью невозможна с физической точки зрения.

– Братан, – говорю. – Больно молодой она у тебя вышла.

Следующая пациентка – снова Шерри Дайкири, возвращается к нам, уже не улыбаясь, – туго всасывает одну щёку и спрашивает меня:

– Эта моя родинка… Ты уверен, что это рак? То есть, ну, не знаю, насколько мне нужно опасаться?..

Не глядя на неё, поднимаю палец. Этот универсальный знак языка жестов для «Подождите минутку. Доктор скоро вас осмотрит».

– Ляжки у неё уж точно не такие тонкие, – рассказываю Дэнни. – И жопа куда больше, чем у тебя тут.

Наклоняюсь посмотреть работу Дэнни, потом разглядываю последнюю пациентку на сцене.

– Нужно сделать ей более шишковатые колени, – советую.

Танцовщица посылает мне со сцены порочный взгляд.

Дэнни молча продолжает делать набросок. Подрисовывает ей большие глаза. Доводит её до ума. Всё делает неправильно.

– Братан, – говорю. – Художник из тебя не очень.

Говорю:

– Серьёзно, братан, вообще ни на что не похоже.

Дэнни отзывается:

– Прежде, чем обосрёшь весь мир, обязательно не забудь позвонить своему спонсору, – говорит. – И, на тот случай, если тебе ещё не насрать: твоя мама сказала, что ты должен почитать, что написано в её справочнике.

Шерри, которая присела на корточки около нас, я говорю:

– Если ты на полном серьёзе хочешь спасти себе жизнь – могу поговорить с тобой где-нибудь наедине.

– Нет, не в справочнике, – спохватывается Дэнни. – В дневнике. На случай, если тебе станет интересно, откуда ты на самом деле взялся, про всё написано в её дневнике.

А Шерри закидывает одну ногу через край и начинает слезать со сцены.

Спрашиваю его – так что там в дневнике моей мамы?

И Дэнни, продолжая рисовать свои картинки, видя невозможное, отвечает:

– Точно, в дневнике. Не в справочнике, братан. Про всё, кто твой настоящий папа, написано в её дневнике.