Текст книги "Рассказы Ивана Саввича Брыкина о 10 правителях России (СИ)"
Автор книги: Брячеслав Галимов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Вскоре после того государь-император с супругою проходили из Успенского собора в Архангельский, а из него в Благовещенский, под тем же балдахином. На государе Александре Павловиче был мундир Преображенского полка и сверху порфира, на голове корона, а в руках скипетр и держава; возле него шла государыня Елизавета Алексеевна также в короне и порфире.
Надобно сказать о количестве зрителей, бывших внутри Кремля. Вся нижняя часть Ивана Великого до самой колокольни была уставлена скамьями для них, сидящих одних над другими, и даже самая колокольня наполнена была народом. Все крыши строений в Кремле также усыпаны были людьми, многие из которых, взлезши на высоту крыш и нашедши за что можно привязать кушаки, привязывались таким образом и висели во всё продолжение церемонии. Не было ни одной впадины на строениях, где бы не висел человек, с трудом держащийся за гладкие стены или углы.
Когда же государь вышел из Успенского собора, люди от небывалого восторга стали кричать, бросать вверх шапки, размахивать руками, и многие, не удержавшись на своих ненадёжных подмостках, падали вниз. Тут и там слышался глухой стук упавших тел и громкие проклятья неудачников; погиб ли кто во время этих торжеств, сказать доподлинно не могу, но если кто и погиб, то с великой радостью, отдавая свою жизнь за государя.
Дня через три состоялось народное гуляние в Сокольниках, где на обширном поле среди качелей и каруселей установлены были дощатые домики с вином и пивом, и широкие столы с жареными гусями, утками, индейками, окороками, яйцами, пирогами, калачами и прочими яствами тысяч на сорок персон. По краям врыты были берёзки с ветвями, и на каждой ветви по всем сучкам навязаны свежие яблоки.
Для начала праздника ждали государя, но перед самым его приездом вдруг кому-то пришло в голову, что подан знак к обеду; весь народ устремился к столам и в минуту расхватал все кушанья, сорвал яблоки и поломал не только деревья, но и столы. Досталось и домикам, которых много было сломано, а вино и пиво в них выпито, а ещё больше пролито. Говорили, что обер-полицмейстер Каверин произвёл сей беспорядок умышленно, потому как приготовленная пища далеко не соответствовала той сумме, какую получил он на угощение народа.
Как бы то ни было, вскоре пущенные ракеты возвестили прибытие государя-императора. Раздался потрясающий душу крик народный "ура!" и полетели вверх шапки. Государь Александр Павлович снова приветствовал народ, силясь улыбаться, но иногда такое уныние, отчаяние и страх отражались на лице его, что мне стало жалко государя. Народ наш, если полюбит кого, то через край, а разлюбит, так берегись – отомстит за разочарование своё жестоко и беспощадно!..
***
Был ещё восторг народный при приезде государя Александра Павловича в Москву в начале нашествия на нас Наполеона. Я в эти дни в город не ездил за недосугом, но наши измайловские в Москве были и мне о той встрече рассказывали.
Народу собрались тысячи, от самого Перхушково государя Александра Павловича встречали – он был, однако, столь лицом опрокинут, что не заметить того нельзя было. Тогда кто-то из толпы, пробившись к нему, закричал: "Не унывай! Все умрём за тебя!", – но от слов этих государь не обрадовался, но как бы ещё более затосковал.
На следующий день вышел он к народу в Кремле на Красное крыльцо – ну, тут такое "ура!" полетело, что все галки и вороны всполошились. А как началось шествие к Успенскому собору, государя чуть не раздавили: народ теснил его со всех сторон и кричал: "Ангел наш! Отец наш! Души за тебя положим!". Государь растрогался, даже заплакал, говорят, а потом сказал: "Все силы свои и империи истощу, но противостою армии неприятельской, составленной из порабощенных Наполеоном народов. Путь принуждён я буду оставить дворца свои, скитаться по лесам, носить лапти и армяк и питаться одним картофелем, но и тогда не покорюсь высокомерному неприятелю!". От этих слов уже не один он, но все, кто там был, зарыдали, – а купцы тут же подписались на полтора миллиона рублей для нужд армии. Государь всё повторял, что он этого дня никогда не забудет и обещания свои в точности выполнит; с тем и уехал в Петербург, а через месяц Москва французам сдана была...
Пришлось и мне выезжать из Измайлова, покинуть родное гнездо на разорение. Что в Москве творилось, рассказать невозможно, – будто Судный день настал!
Все суетились, хлопотали; одни зарывали в землю, или опускали в колодцы свои драгоценности; другие собирались выехать из Москвы, не зная ещё, где безопаснее укрыться от врагов, искали лошадей и ямщиков; иные в уповании на божью помощь молились, многие даже исповедовались и причащались святых тайн [28].
Были и такие, кто хотели дать бой французам, тем более что в Арсенале остались пушки, ружья и боевые припасы, всё это в большом количестве.
– Дадим бой Наполеону! – кричали эти отчаянные головы. – Закроемся в Кремле и не пустим туда врага!
И действительно с десяток или чуть более человек, как я слышал потом, встретили неприятеля выстрелами то ли из-за Троицких, то ли из-за Боровицких ворот, но были тут же снесены ответным огнём и погибли.
Однако были и такие, кто, напротив, радовались приходу французов.
– У них крепостных вовсе нету, – говорили они. – Все живут свободно, и каждому уважение, независимо от того, из каких людей он будет. Ихний Наполеон и нам волю даст – попомнят тогда наши баре, как они над нами измывались!
Таковых смутьянов никто не хватал, потому что полиция уже разбежалась, и слушали их со вниманием, то ли одобряя, то ли нет...
Я со всеми домочадцами своими выехал из Москвы в воскресенье вечером, накануне вступления французов. Отслужив молебен, со слезами расцеловался я на прощание с нашими измайловскими жителями. Они тоже плакали, говоря: "Прощай, наш отец и милостивец! Возвращайся к нам скорее, жив и здоров!" До сих пор ком в горле встаёт, как вспомню – вот уж поистине роковой час настал!..
Выпив и закусив на дорогу, отправились мы в путь: я с детьми малыми впереди на коляске, далее кибитка с родственниками, затем телега с бочонком пива, бутылками наливок и съестными припасами: окороками копчёной ветчины, лотками с солёной рыбой, хлебами и кадкой мёда. Недаром говорят: "Едешь на день, бери еды на три дня", – но кто же знал, что надобно было брать запасу на сорок дней?..
Дорога полна была пешими и конными; все спешили, но вели себя по-разному – одни шли с семействами грустные и плачущие, другие, пьяные, куролесили и пели песни. Последние останавливались у придорожных кабаков, которые брали приступом толпы народа, вырывая друг у друга штофы и полштофы водки; вино из разбитых бочек ручьями текло вокруг кабаков – мужики, припав к земле, глотали его из лужи вместе с грязью; иные, напившись, лежали без чувств в безобразном виде.
Выехав за пределы Москвы, мы слышали упреки крестьян. "Что, продали Москву?!" – кричали нам крестьяне навстречу и в вслед, а иные даже замахивались на нас дубинами и грозили кулаками. Но были и те, которые наживались на общей беде. Если случалось купить в деревне молока и яиц для себя, или взять овса и сена для лошадей, за всё брали втрое и вчетверо. На возражение наше отвечали: "Когда ещё дождёмся такого времени?".
На первом же ночном постое кучер мой Ванька сбежал: в то время молва о том, что Наполеон даст крепостным волю, уже широко разнеслась в народе, и некоторые мужики, сбившись в ватаги, уходили к французам...
На второй день мы достигли Александрова. Здесь, где была когда-то страшная опричная слобода государя Иоанна Васильевича Грозного, в которой он мучил и убивал всех, кто имел несчастье быть заподозренным в измене, мы ночью увидели ужасное зарево со стороны Москвы. Небо всё пламенело, казалось, пламень волновался, – такое поразительное зрелище наполнило нашу душу страхом и унынием: ведь там были наши родительские дома и в них наше достояние, там были все заветные святыни русского народа. За что, за какие грехи Господь наслал на нас эту кару? – думали мы.
***
...Что сказать напоследок? Одиннадцатого октября, спросонья, нам показалось, будто что-то грянуло не один раз, и будто весь покой, где мы спали, поколебался. Сперва мы приняли это за тревожный сон, но сон был в руку. Через несколько времени, в Александрове получено было известие, что наш священный Кремль взорван, зажжённая Москва догорает, а французы из неё вышли, и Бог знает, куда идут...
Вернувшись в Москву, мы нашли её наполненную смрадом, на улицах ещё валялась конская падаль; везде был проезд между обгоревших печей, которые торчали на пожарищах; в подвалах домов гнездились московские жители, лишенные своего крова.
В то же время целыми обозами мужики приезжали в Москву обирать то, чего не успели, или не могли ограбить французы: они вывозили зеркала, люстры, картины книги, богатую мебель, фортепьяны, – словом, всё тащили, что только попадалось им на глаза и в руки, и всё почти везли расколотое, разбитое, испорченное от неумения сберегать. От многих мне привелось слышать, что награбившие, большею частью, оканчивали жизнь свою в нищете и пьянстве...
Измайлово тоже было разорено, последние остатки его былого великолепия исчезли. Вот так, прожив сто с лишним лет и повидав десять царей на своём веку, довелось мне видеть, как всё, чему я служил и по мере сил сберегал, пошло прахом...
На том закончу свою повесть о минувших годах, а ты, если захочешь её гласности предать для назидания потомству, прибавь, что все дела наши взвешены и сочтены Господом, ибо написано: "Мне отмщение, и я воздам, говорит Господь".
Примечания Ивана Снегирева
[1]. Ян Фельтен, датчанин. С него повёлась мода у наших господ на иностранных поваров.
[2]. За годы правления Петра I население России значительно уменьшилось. Перепись, проведенная в 1718-1722 годах, показала численность народа российского в 5 миллионов 369 тысяч 313 человек, что по сравнению с переписью 1678 года было меньше на 1/5 часть. Когда Петру представили первые результаты переписи, там убыль населения получилась еще большей – это вызвало гнев государя, он обвинил помещиков в утайке сведений об их крестьянах, и в окончательной переписи 1722 года цифра численности населения выросла. Однако убыль населения действительно существовала: она объяснялась военными потерями (с 1680-х годов по 1722 год они составили более 100 тысяч человек), потерями умерших на государственных постройках (примерно 40-60 тысяч человек), а главное, потерями в результате бегства народа на окраины России, или в соседние государства. По данным переписи 1722 года, "в бегах" находилось более 200 тысяч одних только крестьян.
[3]. У императора Петра I и Екатерины Алексеевны было 8 детей, большинство умерло в младенчестве. Большие надежды Пётр возлагал на сына Петра Петровича, родившегося в 1715 году и официально объявленного наследником престола российского. Однако Пётр Петрович родился слабым: до двух лет не держал голову, к трём годам едва начал сидеть, а в три с половиной года умер. Вероятно, сказалось пагубное пристрастие его венценосного отца к вину; последний сын царя, Павел, родившийся в 1717 году, умер на следующий день после появления на свет.
[4]. Виллим Монс, адъютант Петра I, камергер императорского двора.
[5]. В 1711 году царевич Алексей Петрович сочетался браком с принцессой Шарлоттой Вольфенбюттельской. В 1714 году у них родилась дочь Наталья, в следующем году родился (почти в одно время с Петром Петровичем, сыном Петра I и Екатерины Алексеевны) – сын Пётр, будущий император Пётр II. Через десять дней после родов его мать скончалась.
[6]. Царевич Алексей Петрович умер при загадочных обстоятельствах 26 июня 1718 года в Петропавловской крепости. Накануне ему был вынесен смертный приговор по делу о государственной измене, подписанный его отцом, который, возможно, приказал тайно умертвить Алексея Петровича, дабы избежать позора публичной казни. Историки наши до сих пор расходятся во мнениях о действиях царевича Алексея: одни называют его врагом петровских реформ и изменником, другие ищут оправдания ему в деспотизме Петра и утверждают, что царевич не был противником преобразования России, но всего лишь хотел избежать тех жестокостей, с которыми оно проводилось.
[7]. Смотри примечание 3.
[8]. Семён Семёнович Маврин и карпатский русин из Венгрии Иван Алексеевич Зейкан.
[9]. Граф Миллезимо дель Каретто, родственник австрийского посла графа Вратислава.
[10]. Мужем Анны Иоанновны по выбору Петра I стал курляндский герцог Фридрих-Вильгельм. Он умер 10 января 1711 года через день после свадьбы, на который по обычаю, принятому при дворе Петра, было выпито вина сверх всякой меры.
[11]. На российский престол Анну Иоанновну возвели члены Верховного Тайного Совета, в котором главенствовали князья Долгоруковы и князь Дмитрий Голицын. Они надеялись сохранить и упрочить свою власть при Анне Иоанновне, не имеющей влияния в России. Условия, которые "верховники" заставили подписать Анну Иоанновну, низводили её до положения царствующей, но не правящей государыни, по примеру английской монархии. Российское дворянство, однако, предпочло прежнее самодержавное правление, о чём было подано прошение государыне; получив его, Анна Иоанновна разорвала лист с условиями "верховников", а сами они отправлены в ссылку. Позже, князья Долгоруковы были казнены, а князь Дмитрий Голицын умер в Шлиссельбургской крепости.
[12]. Эрнст Иоганн Бирон, курляндский дворянин, впоследствии герцог Курляндии. Он стал фаворитом Анны Иоанновны ещё в бытность её в курляндских землях.
[13]. Анну Леопольдовну, её супруга Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебургского, и их сына малолетнего императора Иоанна Антоновича отправили не в немецкие земли, как о том было сказано в манифесте императрицы Елизаветы Петровны, свергнувшей это семейство и взошедшей на престол в 1741 году, а в Холмогоры, где сначала Анна Леопольдовна, а потом Иоанн Ульрих скончались по прошествии нескольких лет.
[14]. Карл Леопольд, герцог Мекленбург-Шверинский.
[15]. Мориц Карл Линар, саксонский посланник.
[16]. О судьбе Анны Леопольдовны и её мужа Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебургского, смотри примечание 13.
Что касается их сына Иоанна Антоновича, то он до трёхлетнего возраста находился при родителях, затем его отняли у них и поместили в отдельной глухой комнате с замазанными окнами в архиерейском доме в Холмогорах. Страже было запрещено разговаривать с маленьким узником даже во время кормления и необходимого ухода. Можно себе представить страдания ребёнка, запертого в четырёх стенах, лишенного каких бы то ни было игр и общения, – и не понимающего, за что он так наказан!
Через тринадцать лет Иоанна Антоновича тайно перевезли в Шлиссельбургскую крепость, где содержали в одиночной камере под таким же строгим запретом разговаривать с кем-либо. Несмотря на подобное содержание, он непостижимым образом не только выучился хорошо и складно говорить, но также читать, в чём убедился император Пётр III, посетивший Иоанна Антоновича в 1761 году, когда тому минуло двадцать лет. Он поразил императора учтивой речью и поистине христианским смирением – ни на что не жаловался, ни в чём никого не упрекал и лишь попросил дать ему в камеру Священное Писание для чтения.
Через три года, когда на престоле уже находилась Екатерина Вторая, поручик Мирович, нёсший караульную службу в Шлиссельбургской крепости, вознамерился освободить Иоанна Антоновича. Однако офицеры, которые несли непосредственную охрану царственного арестанта, имели предписание немедленно убить его, если кем-нибудь будет предпринята попытка освобождения. Войдя в камеру Иоанна Антоновича, они зарезали его; он принял смерть всё с тем же христианским смирением, попросив минуту на то, чтобы прочитать молитву, и простив своих убийц.
Житие и кончина Иоанна Антоновича побудили некоторых наших священнослужителей к мысли о причислении его к лику святых мучеников, но императрица Екатерина Вторая решительно пресекла это намерение и с тех пор оно более не возобновлялось.
[17]. Елизавету Петровну много раз пытались выдать замуж: в числе её возможных женихов были Людовик XV, герцог Орлеанский, Карл-Август Голштинский. Бракосочетание с последним было окончательно обговорено, но прибыв в Петербург, он внезапно скончался незадолго до свадьбы.
[18]. Дочерью императрицы Елизаветы Петровны и графа Разумовского называла себя "княжна Тараканова", как её именовали в России, сама же она звалась "императорским высочеством великой княжной Елизаветой". Первые годы жизни она будто бы провела в России в приёмной семье, затем по указанию государыни Елизаветы Петровны была вывезена за границу князем Карлом Радзивиллом. После воцарения императрицы Екатерины II "великая княжна Елизавета" дерзнула заявить о своих правах на российский престол. Императрицу чрезвычайно встревожили эти притязания, и она постаралась изыскать средства к устранению опасной соперницы. Граф Алексей Орлов, брат фаворита Екатерины II, взял на себя эту миссию: он отыскал "княжну Тараканову" в Италии и так сумел очаровать её, что она воспылала к нему страстной любовью. Тогда он убедил её вернуться вместе с ним в Россию, где обещал с помощью своих сторонников сделать "великую княжну Елизавету" императрицей. Поверив графу Орлову, она взошла на русский военный корабль, стоявший в порту Ливорно, и была тут же арестована. Доставив в Россию, "княжну Тараканову" поместили в Петропавловской крепости и подвергли строгим допросам. Екатерина Вторая требовала, чтобы "княжна" признала себя самозванкой, чего, однако, добиться от неё не удалось. Через короткое время узница умерла; на счёт её смерти есть разные свидетельства – кто-то утверждает, что причиной стала родильная горячка, ибо в крепости "княжна Тараканова" родила ребёнка от графа Алексея Орлова; кто-то говорит, что она погибла от наводнения, случившегося тогда в Петербурге. Воды Невы хлынули в подвалы Петропавловской крепости, но крепостные служители не открыли дверь камеры, в которой содержалась "княжна Тараканова"; вода дошла до потолка и несчастная узница захлебнулась.
[19]. Мужем великой княжны Анны Петровны стал герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский.
[20]. Император Пёр III скоропостижно скончался 6 июля 1762 года через неделю после того, как был свергнут с престола своей женой. Есть свидетельство, что гвардейские офицеры под предводительством Алексея Орлова, охранявшие низложенного императора, намеренно напоили его и вызвали драку, в которой он был убит. Примечательно, что Екатерина II не только не наказала их за гибель своего отставленного мужа, но, напротив, щедро наградила; в манифесте же по случаю смерти Петра III она написала, что тот умер "от геморроидальных колик". Один из французских остроумцев – кажется, Вольтер, – позже в ответ на приглашение Екатерины II приехать в Петербург, отвечал: "Я бы приехал, но у меня геморрой, а в России эта болезнь смертельна".
[21]. София Фредерика Августа, дочь князя Ангальт-Цербстского (в будущем российская императрица Екатерина II) приехала в Петербург в феврале 1744 года. Здесь она приняла православие и стала зваться Екатериной Алексеевной. 21 августа 1745 года состоялось её бракосочетание с наследником русского престола Петром Фёдоровичем, будущим императором Петром III.
[22]. О смерти императрицы Екатерины II действительно ходили в народе самые отвратительные и невероятные слухи, связанные с её неуёмными плотскими желаниями, однако на самом деле сия императрица умерла от апоплексического удара. Единственная непристойная подробность этой кончины состоит в том, что удар настиг императрицу Екатерину в тот момент, когда она садилась на судно для отправления естественной надобности, и потом в течение определённого времени ей пришлось лежать без чувств на полу с задранными юбками.
[23]. Цесаревич Павел родился 20 сентября 1754 года, через 9 лет после бракосочетания его родителей.
[24]. Франц Эпинус – учитель по естественным наукам цесаревича Павла Петровича.
[25]. Императрица Елизавета Петровна поручила Фёдору Бехтееву, церемониймейстеру Высочайшего двора и бригадиру, воспитание Павла Петровича с тем, чтобы Бехтеев привил сему "воспитаннику женского терема" мужские начала.
[26]. Официальному известию о смерти императора Павла I от апоплексического удара мало кто верил, ибо слишком хорошо были известны обстоятельства заговора, жертвой которого стал Павел. Однако в разговорах предпочитали поддерживаться всё же официального известия об этом; не был исключением и мой прадед, тем более что его воспоминания записаны мною в то время, когда ещё был жив император Александр I, тоже состоявший когда-то в заговоре против своего отца.
[27]. Мария Фёдоровна – вторая супруга императора Павла I. По происхождения немка, её подлинное имя – София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская.
Елизавета Алексеевна – супруга императора Александра I, тоже немка, урождённая Луиза Мария Августа Баденская. Такое изобилие немецких принцесс в венценосном семействе наших российских правителей дало повод некоторым критикам к объявлению его более немецким, чем русским.
[28]. Известие об оставлении Москвы грянуло для её жителей подобно грому среди ясного неба. За несколько дней до этого граф Растопчин, московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы, выпустил манифест, в котором уверял, что москвичам нечего бояться – древняя русская столица ни в коем случае не будет передана неприятелю. Поверив уверениям Растопчина, многие москвичи не сделали никаких приготовлений к отъезду, следствием чего стало их полное разорение в результате нашествия французов.
30
