355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бруно Травен » Поход в Страну Каоба » Текст книги (страница 13)
Поход в Страну Каоба
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:01

Текст книги "Поход в Страну Каоба"


Автор книги: Бруно Травен


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

V

Нередко случается, что люди, подравшиеся при первой встрече, становятся потом закадычными друзьями.

Так случилось и у Андреу с Селсо. Еще до выхода из Хукуцина, как только Селсо отрезвел и смог спокойно глядеть на окружающих, он помирился с Андреу и сумел ему доказать, что в их драке они оба одинаково виноваты. В течение нескольких лет Андреу работал возчиком, поэтому он говорил и одевался совсем иначе, чем индейцы из небольших селений. Судя по одежде Андреу, по его независимому тону в разговоре с ладино и, наконец, по тому, что он умел читать и писать, всякий подумал бы, что он принадлежит к той прослойке мексиканского общества, из которой пополняются ряды надсмотрщиков и капатасов на монтериях и кофейных плантациях.

Поэтому вполне естественно, что Селсо принял Андреу за капатаса, шпика и доносчика, когда тот подошел на пустыре к их костру. А так как ненависть к капатасам достигла к этому моменту в душе Селсо своей высшей точки, то нельзя было сердиться на него, даже если он без видимой причины напал на Андреу. А как только Андреу узнал историю Селсо, он понял его состояние более, чем кто-либо другой. Ведь он и сам попал в лапы вербовщика дона Габриэля не по своей вине. Как и Селсо, Андреу не смог избежать расставленной ему ловушки. В силу ряда обстоятельств он сумел в свое время уйти с финки, хотя пеон со дня рождения считается собственностью финкеро наравне с землей и стадами. Но стоит батраку-индейцу освободиться от этой полукрепостной зависимости и некоторое время прожить вдалеке от плантаций, там, где финкеро уж не имеет власти и где все рабочие работают в одинаковых условиях, как он и вся его семья перестают быть частью недвижимости финкеро.

Но, даже когда финкеро, казалось бы, не препятствуют уходу пеона в город, они все же не упустят случая найти пути и средства вернуть своего пеона назад и вынудить его осесть на земле финки.

На финке, откуда был родом Андреу, по-прежнему жили его отец и мать, его младшие братья и сестры. Отец Андреу задолжал финкеро небольшую сумму. У батрака не было никакого имущества, поэтому финкеро решил продать его на монтерию и тем самым вернуть свои деньги. Ведь отец Андреу начинал стареть и, видно, вскоре уже не смог бы работать в полную силу. Это дон Габриэль и сказал финкеро, когда тот попытался продать ему отца Андреу. Но финкеро успокоил дона Габриэля:

– Да ты не беспокойся, тебе не придется брать старика. Вместо него пойдет его сын, здоровый и сильный, как четырехлетний бычок.

И в самом деле, Андреу вернулся домой и законтрактовался вместо отца – он не мог вынести мысли, что его отец погибнет на монтерии.

Таким образом, финкеро получил долг наличными деньгами и вместе с тем сохранил своего пеона – отца Андреу, а следовательно, и подрастающих братьев и сестер Андреу и будущие их семьи. Когда же Андреу отработает на монтерии долг отца, он тоже вернется на финку, и после монтерии она покажется ему раем. Но и это еще не все. Финкеро уже успел договориться с одним из своих пеонов, у которого была дочь на выданье, что даст ей хороший участок земли, конечно в аренду, чтобы она могла поставить там свою хижину, да в придачу еще двух овец и двух поросят, при условии, что девушка пойдет замуж за Андреу, когда тот вернется с монтерии. Когда Андреу вернется с монтерии, он, конечно, сразу захочет жениться и справит свадьбу с этой девушкой так быстро, как только позволяют обычаи индейцев. И финкеро получит еще новую семью пеонов. Ведь финка без рабочей силы не имеет ровно никакой ценности, а единственной рабочей силой на финке могут быть осевшие на этой земле семьи индейцев.

– Ты попался в ловушку почище меня, это точно, – сказал Селсо, когда Андреу рассказал ему, почему он оказался в команде завербованных.

– Да, как ни верти, а нам с тобой вряд ли выбраться. У тебя есть девушка, которая тебя ждет, и у меня тоже. Пожалуй, им придется ждать нас до второго пришествия, – подтвердил Андреу.

– Мое положение, пожалуй, даже лучше твоего, – продолжал Селсо. – Я могу убежать, и отцу не придется за меня отдуваться. Вообще, дома у меня нет заложника, которого они могут схватить вместо меня. А вот у тебя дело другое – тебя нет, так они твоего отца потащат на монтерию. И ты окажешься в том же положении, в каком был, когда отправился туда добровольно.

– Раз они не могут погнать вместо тебя ни отца, ни брата, почему же ты, старый осел, не бежишь? – спросил Андреу.

– Сам ты осел. Осел, и все тут. Куда же мне бежать? Я хочу получить свою невесту, значит, я должен вернуться к себе в деревню. Она из деревни никуда не уйдет – там она родилась, там живут ее родители. А стоит мне вернуться домой, меня на следующий же день схватит полиция и отправит назад, на монтерию. Там мне всыпят пятьсот, а то и тысячу плетей, да еще оштрафуют на сто песо за побег. И тогда ловушка за мной захлопнется еще крепче, чем теперь. Нет, спасибо, я не такой дурак. Раз я не могу вернуться в свою семью и получить свою девушку, к чему же мне бежать? Куда бы я ни подался, везде меня ждет работа, чертовски тяжелая работа. Никто мне не подарит и полсентаво. С тем же успехом я могу работать и на монтерии. Убежать! Идти куда хочешь, по своей воле! А куда? С одного места на другое? Платят везде одинаковые гроши – что на кофейной плантации, что на монтерии, что возчику, что погонщику мулов. Сколько лет ты работал возчиком?.. Ну вот! И что же? Можешь ты купить себе хоть самый что ни на есть крохотный клочок маисового поля? Нищий ты! Столько лет работал возчиком, работал больше и тяжелей, чем твои быки, и все же у тебя нет денег, чтобы внести долг за отца! Куда там! Ты еще задолжал хозяину, и тебе пришлось вписать этот долг в свой контракт. Убежать, говоришь? Скажи мне, куда?.. Возьми-ка мою сигару, я их лучше кручу, чем ты. Вот этому ты на монтерии научишься.

1

В первый день команда дошла до небольшого селения Чикилтик. Это индейское слово, означающее: «проклятое место». Глинобитный домик хозяина ранчо стоял на холме, с которого видны были все жалкие хижины его пеонов, разбросанные в низине.

Часть команды расположилась на ночлег вдоль склона холма, часть – внизу, между хижинами индейцев. Некоторые устроились на опушке леса, другие – прямо в лесу. Расстояние от Хукуцина до ранчо было не очень большое, но оно все же считалось нормой дневного перехода для команды, потому что на этом отрезке пути дорогу пересекала река, а переправа всегда связана с лишней нагрузкой. Пеонам приходится развьючивать мулов, переходить реку вброд и перетаскивать весь груз на себе; несут они его на головах, чтобы не замочить. Река в этом месте была глубокой – вода доходила людям до плеч, – и, если бы вьюки остались на спинах мулов, они бы все подмокли.

На другом берегу нужно было подождать, пока мулы обсохнут, иначе тяжелые вьюки натерли бы им бока, и снова их навьючить. На все это уходило немало времени, и команда пришла в Чикилтик уже к концу дня.

Андреу и Селсо расположились у костра.

– Пойди узнай, – сказал Андреу, – нельзя ли здесь купить немного сала – сентаво этак на десять. Спроси там наверху, у хозяина ранчо, или в хижинах. Вот возьми эту жестяную банку.

Селсо отправился на поиски сала. Во всех хижинах чем-нибудь да торговали – яйцами, жареным мясом, салом, тортилльяс, стручками перца или тростниковым сахаром.

Когда Селсо вернулся к костру с банкой сала, он сказал:

– А у нас новенький.

– Не понимаю, что еще за новенький? – спросил Андреу.

– Да новый завербованный, – объяснил Селсо. – И идет он на монтерию совершенно добровольно. Он уже два дня болтается на ранчо, ждет прихода нашей команды. Он подошел к дону Габриэлю, как раз когда я спрашивал в доме наверху, не продадут ли мне сала. Дон Габриэль повесил свой гамак перед самым крыльцом. Я бы там ночевать не стал – блох полно… Да, так вот, подошел к дону Габриэлю этот парень и спрашивает, не завербует ли он его на монтерию. Дон Габриэль осмотрел его хорошенько, даже мышцы пощупал – сам знаешь, как он это делает, – и наконец сказал: «Хорошо, можешь отправляться с нами. Получать будешь по тостону в день. Долги есть?.. Нет. Сколько хочешь авансу?.. Идет! Вот тебе пять песо, купи еды на дорогу. Контракт подпишем на монтерии. Ты сберег кучу денег – тебе не придется платить налог. Подсядь к какому-нибудь костру, там и переночуешь. Как тебя зовут?.. Сантьяго? Хорошо. Адиос!» Дон Габриэль кивнул ему и принялся раскачиваться в своем гамаке. Видишь, жареные рябчики сами так и летят ему в рот.

– А где сейчас этот новенький? – спросил Андреу.

– Бегает небось по хижинам, покупает еду на дорогу… Да вот он идет!..

Новичок шел прямо к костру Андреу. Видимо, потому, что тут сидело только два человека. У большинства костров собралось по шесть, по восемь, а то и по двенадцать парней.

Новичок был еще шагах в пяти от костра, как Андреу вдруг крикнул:

– Ба! Уж не Сантьяго ли ты из Синталапа?

– Тс-с! Заткни свою глотку, Андручо! Этой собаке энганчадору я сказал, что я родом из Сучиапа. Я тебе морду разобью, если ты хоть кому-нибудь проболтаешься, что я возчик! Это и к тебе относится, слышишь? – добавил Сантьяго, обращаясь к Селсо. – Что это за парень сидит здесь с тобой, Андручо?

– Да не беспокойся. Его зовут Селсо. Он работал на кофейной плантации в Соконуско, а последние два года протрубил на монтерии. Лучший из всех лесорубов!

Сантьяго присел к костру и стал вынимать из своей сетки припасы, чтобы сварить себе ужин.

– Послушай, Селсо, – сказал Андреу, – Сантьяго работал вместе со мной возчиком, мы с ним много лет водили упряжки быков… Да, уж тебя, Сантьяго, черт побери, я меньше всего думал здесь встретить. Но раз ты с нами, значит, нам будет не так скверно.

– Знаешь, дружок, – проговорил Сантьяго, ставя на огонь черные бобы, – я всегда мечтал побывать на монтерии. Говорят, что возчиков бог избавляет от чистилища. Но говорят еще, что того, кто два года проработал на монтерии, сатана не пускает в ад. Лесоруба уже ничем не напугаешь – ни адским пламенем, ни адскими муками, – и сатана не получает от него никакого удовольствия. Я всегда мечтал поглядеть, что такое монтерия. За этим и отправился туда.

– Да ты не заговаривай нам зубы, пес этакий! Выкладывай все начистоту. Что с тобой стряслось?

Сантьяго скорчил гримасу и сказал:

– Стряслось со мной такое, братец, что мне влепили бы десять лет каторги, а если бы судья оказался в тот день случайно не в духе, так и все двадцать. Теперь, надо думать, тебе легче понять, почему я тоскую по монтерии. И еще тебе надо запомнить, да как следует, что я и тебе и вот этому… как его звать-то… Селсо, что ли… все зубы выбью, если вы хоть словом кому-ннбудь обо мне обмолвитесь!

Сантьяго помешал свои бобы, насыпал молотый кофе в жестяной кофейник, кинул туда несколько кусков сахару и, налив воды, поставил его на огонь. Едкий дым от костра попал ему в глаза. Сантьяго откинул голову, и лицо его исказилось. Он посмотрел в огонь и в ожидании, пока сварится еда, свернул себе сигарету из маисового листа.

– Ее думаю, чтобы я отделался восемью годами, – сказал Сантьяго. – Дело мое не шуточное. Да, мне влепили бы никак не меньше десяти. Человек-то лежит в земле. А он был, как они говорят, в расцвете сил… И прикончил его я, а такие вещи даром не проходят… Если я выживу на монтерии, – а почему бы мне не выжить? – я найду себе потом укромное местечко, где меня никто не тронет, – ведь наша республика так велика… Ну вот, бобы, оказывается, уже сварились. А я думал, они простоят до утра на огне и все-таки будут как камни.

2

На второй день команда дошла до реки Хатате. Это глубокая и широкая река, и вброд ее не перейдешь, даже если развьючить мулов и нести груз на голове.

Мулов развьючили, индейцы взяли их на длинные лассо, затем несколько индейцев сели в каноэ, стоявшее у берега, и отчалили. Парни в лодке тянули за лассо, а погонщики, оставшиеся на берегу, дикими криками и ударами хлыста гнали мулов в воду. Перестав доставать дно, мулы бросались вплавь. А мучачо тянули за лассо, чтобы помочь животным справиться с сильным течением.

За один такой рейс удавалось переправить от трех до четырех животных. Впрочем, некоторых мулов даже не приходилось гнать – они сами шли в воду и переплывали на другой берег.

Когда все животные были наконец переправлены, индейцы принялись за груз. В каноэ клали тюки – столько, сколько лодка могла выдержать, – и перевозили их на другой берег. Течение было здесь очень бурное, но индейцы так мастерски вели каноэ – простое выдолбленное бревно – между порогами и водоворотами, что оно ни разу не перевернулось. Как только весь груз оказался на том берегу, начали переправлять людей.

Здесь было всего одно каноэ, поэтому переправа через реку Хатате этого огромного каравана заняла около пяти часов. Когда последняя партия индейцев оказалась на том берегу, уже спустилась ночь.

Лагерь разбили над самой рекой, в полукилометре от финки Ла Кондеса – она была хорошо видна с этого места. Дон Габриэль, дон Рамон и еще двое торговцев, которым хотелось провести ночь, как подобает цивилизованным людям, поскакали на финку. Это была их предпоследняя ночевка под крышей. Следующей ночью их ждал лишь навес из пальмовых листьев, перевитых лианами, укрепленный на свежесрубленных шестах. А здесь, на этой большой, прямо королевской финке, были столы и стулья, стаканы и тонкие фарфоровые чашки – последние предметы цивилизации на пути в монтерию. Энганчадоры могли здесь еще раз насладиться прогулкой по ухоженному саду с цветочными клумбами, видом кафельного пола, удобной кроватью и изысканной пищей.



Оба энганчадора и торговцы, причислявшие себя к кабальеро, не хотели упустить эту возможность. О команде беспокоиться было нечего. Здесь ее можно было оставить даже без присмотра капатасов. Вряд ли кто-нибудь рискнул бы переправиться вплавь через реку, которая отделяла завербованных от того мира, где есть города и селения, где читают книги. Да и каноэ было прикреплено к причальному столбу тяжелой цепью, запиравшейся на большой замок. Но даже если бы каноэ и не было на цепи, вряд ли кому-нибудь удалось бы на нем удрать: не имея большой сноровки, на каноэ перевернешься через пять минут. А кроме того, все мучачо так устали, что хотели только спать. Им было уже не до бегства.

В доме финкеро царило шумное веселье. Один из торговцев купил у здешнего хозяина двух мулов, так как дорогой ему стало ясно, что в Хукуцине он навьючил на своих мулов слишком большую поклажу. Они очень устали, и он боялся, как бы они не сдохли в пути, если их хоть немного не разгрузить.

Финкеро, его сыновья и староста уверяли, что путь, пройденный командой, годится для воскресной прогулки – настолько он легкий. Но тому, кто не знает, что означает слово «дорога» в Центральной Америке, эта часть пути показалась бы ужасной – хуже всего, что только можно себе вообразить. А люди с финки, исходившие и изъездившие все окрестности, говорили:

– Ба! Дорога отсюда до Хукуцина! Да старый, хромой мул и тот по ней побежит и не спотыкнется. Если я выеду отсюда в воскресенье после обеда и сосну в пути, то к вечеру окажусь в Хукуцине. По чести сказать, сеньоры, эта дорога – просто асфальтированное шоссе по сравнению с той, до которой вы доберетесь послезавтра утром. Но не падайте духом, сеньоры! Там и до вас погибло немало людей.

И все-таки в эту ночь один из завербованных решил бежать. Не только одни кабальеро ушли на финку: чуть позже туда отправились капатасы и торговцы победней. Но кабальеро пошли в господский дом, а капатасы – в селение, где жили пеоны. По случаю какого-то семейного торжества там играла музыка и были танцы. Капатасы вернулись в лагерь к полуночи.

Таким образом, в этот вечер команда осталась без всякого надзора, и один из молодых пеонов решил, что это последняя возможность бежать и вернуться в родное селение. Он незаметно отошел от костра, собрал в узелок самое необходимое, спрятал в кустах свой большой тюк и, дойдя до реки, пустился вплавь.

Индеец был хорошим пловцом, он не боялся даже сильного течения. И ему удалось, правда не без труда, добраться до другого берега. Там он вскарабкался на откос и вскоре вышел на большой луг. И тут он заметил, что навстречу ему крадутся два зверя, но в темноте он не мог их как следует разглядеть. Когда они, все еще крадучись, робко подошли поближе, ему показалось, что это собаки. Но потом, в мерцающем свете звездного неба, он вдруг увидел, что это пумы. Очевидно, они вышли из густых зарослей Эль Параисо, чтобы поохотиться на лугу. Возможно, что пум привлек запах дичи, которую подстрелили проходившие здесь днем индейцы. А может быть, пумы просто шли к реке, чтобы напиться.

Пеон остановился и припал к земле. Он надеялся, что пумы пройдут стороной, не обратив на него никакого внимания. Но, видно, он понятия не имел о повадках пум. Они почуяли его по запаху задолго до того, как он их увидел. Были ли пумы настолько голодны, что решили утолить им свой голод, или они не считали его присутствие основанием, чтобы изменить свой путь к реке, или они просто заигрывали с ним, этого парень не знал. Зато он знал совершенно точно, он видел, что пумы идут прямо на него. Он не стал выяснять, уж не обманывает ли его зрение – ведь пумы лишь неясно вырисовывались на ночном, но светлом небе, – он сразу повернул назад и, пригибаясь к земле, снова направился к реке. И тут он услышал приглушенный, фыркающий кашель. Теперь уже сомнений быть не могло – пумы шли за ним. Обернувшись, он, к ужасу своему, заметил, что пумы, сменив неторопливую рысцу на галоп, двигались прямо на него.

Парень бросился бежать. Дорога была песчаной, ровной, и он мчался не хуже пум. Но вдруг он споткнулся о корень. Вербовщику повезло – на этот раз он не потерял завербованного. Индеец упал так удачно, что оказался на самом краю склона, круто спускающегося к реке. Он и не попытался подняться на ноги, а кубарем скатился вниз и очутился прямо в воде. Нащупав ногами дно, парень обернулся, вытер лицо и взглянул на берег. Над рекой небо было почти светлое, как в сумерки, и теперь он увидел совершенно ясно, что за ним и в самом деле гнались две пумы. Они стояли, словно чего-то выжидая, шагах в трех от реки и ворчали, явно не зная, что им дальше делать. Преследовать добычу в воде пумы не могли, и они караулили, надеясь, что индеец снова выйдет на берег.

Но пеон предпочел отправиться на монтерию и даже забыл о тоске по родной деревне. Увидев, что пумы подкрались к самой воде, он не стал проверять на собственном опыте, боятся ли пумы воды или нет. Нырнув в глубину, он поплыл изо всех сил, торопясь достичь противоположного берега.

Добравшись до лагеря, индеец рассказал своим товарищам, что вербовщики специально разложили мясо на том лугу, чтобы приманить пум и сделать тем самым побег невозможным. «Поэтому-то, – добавил он, – вербовщики, капатасы и даже все погонщики преспокойно отправились на финку». Узелок с вещами индеец во время своего неудавшегося побега не потерял – он привязал его к поясу. Но все, что в нем было, размокло. Никто не выдал беглеца капатасам, и ему не пришлось даже получить двадцать пять ударов плетью, которые полагаются за попытку бежать.

Когда паренек, согревшись и обсушившись у костра, рассказал о своих похождениях, Паулино, индеец, проработавший недолго у барышника, торговавшего мулами, в Ховеле и казавшийся поэтому молодым индейцам, которые сроду не видели ничего, кроме родного селения да финки, мудрым и многоопытным, сказал:

– Я уже дважды побывал на монтерии. Если ты, юнец, думаешь, что оттуда легко удрать, ты ошибаешься. Уж если ладино схватил индейца и загнал в лес, то индейцу не так-то просто оттуда удрать. В монтерии, на делянках, тебя оставят одного. Они знают, что делают. Джунгли, через которые ты должен пройти, чтобы удрать с монтерии, куда более надежная охрана, чем все капатасы на свете. Пумы и ягуары – лучшие охранники, чем полицейские с револьверами и карабинами. Нет уж, лучше оттрубить свой срок, не пикнув. Так у тебя все же есть надежда, правда слабая, вернуться домой. Знаешь, что я тебе скажу, парень? Ты ведь еще только вылупился из яйца. Сколько тебе лет?… Шестнадцать. Поверь мне, я человек бывалый. Ты еще так молод, что можешь выжить, если тебе повезет. Вот мне уже поздно. У меня столько опыта, я знаю, почем фунт лиха, а помочь мне нельзя… Это хуже всего… Но одному я научился: бежать не стоит. Только дурак, который не знает жизни, может бежать. А к тому же и на монтерии есть свои радости, и не надо ими пренебрегать. Вот, скажем, ты ненавидишь до смерти какого-нибудь палача-капатаса, и вдруг он повстречается тебе в лесу один на один. Вот тут ты ему дружески улыбнешься, а потом сведешь с ним счеты, да так ловко упрячешь тело, что и собакам его не найти. Поверь, это еще веселей, чем танцевать на празднике святого Хуана.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю