Текст книги "Жизнь Леонардо. Часть первая."

Автор книги: Бруно Нардини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Мастер и ученик

Мы не можем, да и незачем нам изображать учеников Верроккьо иными, чем они были на самом деле. А были они молодыми людьми, полными жизни, веселыми, желавшими повеселиться, подшутить друг над другом, спорыми на руку, острыми на язык, их объединяла общая любовь к искусству.

Каждый точно знал свои обязанности, и каждый трудился, не мешая другому. Оценивали друг друга без высокомерия, исходя из «корпоративных» интересов. Многие работы они выполняли или завершали всей группой, и в таком случае стояла подпись не Андреа Верроккьо, а его школы-мастерской.

Леонардо лишь недавно пришел в мастерскую и потому выполнял отдельные поручения: перетаскивал медный раствор и пест со ступой. Но путь от подмастерья до ученика Леонардо прошел удивительно быстро.

Самым близким другом Леонардо вскоре стал Лоренцо ди Креди.

Они вместе рисовали, ходили в церковь Санта Кроче смотреть фрески Джотто, а в Кармине – фрески Мазаччо. Оба охотно помогали маэстро Андреа готовить раствор для гипсовых масок. Верроккьо как раз в это время открыл особые свойства мела: когда его смешивали с теплой водой, он становился мягким, словно воск, а после просушки делался твердым, как камень.

Верроккьо стал снимать гипсовые маски с лиц покойников. Леонардо и Лоренцо с радостью помогали маэстро, зорко наблюдая за его действиями, готовые исполнить все по первому его знаку. Мастерскую Верроккьо буквально осаждали заказчики.

Но однажды Верроккьо получил особо важный заказ. Вот что пишет об этом Ваза-ри: «Когда закончено было сооружение купола церкви Санта Мария дель Фьоре, после долгих совещаний решено было воздвигнуть на верхушке ее позолоченный медный шар. И работу эту поручили Андреа Верроккьо».

Леонардо тоже принимал участие в создании шара. Они упрямо бились над устройством для подъема тяжестей, ведь шар должен был увенчать фонарь купола.

Итак, для Верроккьо настал момент показать согражданам свое инженерное искусство, подняв на фонарь купола работы Брунеллески металлическую сферу, способную вместить множество людей, и, как уточняет Вазари, «поставить ее на валик и укрепить цепями так, чтобы можно было сверху безопасно водрузить крест».

Пеньковые канаты и железные цепи, колеса, полиспасты, петли, мостки, ручные вороты и другие сложные устройства – все было пущено в ход, чтобы поднять шар.

«И в понедельник дня 27 мая 1471 года на фонарь купола церкви Санта Мария дель Фьоре был водружен шар из позолоченной меди». Сообщал об этом Лука Ландуччи, очевидец столь знаменательного события.

Леонардо, потрясенный этим зрелищем, беспрестанно вынимал из кармана записную книжку, зарисовывал механизмы и сцепления, делал расчеты, проверял размеры.

И тут его друзья с изумлением увидели, что он пишет левой рукой и не слева направо, как все, а наоборот. Лоренцо ди Креди был поражен таинственными знаками, заносимыми быстро и уверенно. Леонардо не отвечал на вопросы и замечания и про себя порадовался магическому эффекту, который внезапно как бы отделил его от остальных. Необычная манера письма стала таинственным языком, понятным лишь для посвященных, так же, как рисунок с тенью, плывущей слева направо, и настолько отличала его от остальных, что подпись в картинах была излишней.

Однажды Леонардо писал голову ангела в запрестольном образе, который заказали Верроккьо монахи из Валломброза. Сцена изображала момент крещения Христа святым Иоанном.

Был час ужина, но Лоренцо ди Креди восхищенно следил за работой друга.

На картине рядом с ангелом Леонардо рукой Верроккьо написан другой ангел.

Сравнение напрашивалось само собой.

– Знаешь, Леонардо, твой ангел красивее, даже, чем у Верроккьо.

Леонардо притворился, будто не слышит.

– Он бы и сам это сказал, будь он здесь.

Остальные ученики, сидя за большим столом, ели, громко переговаривались, то и дело подходили к окну, перебрасываясь шутками с девушками, стиравшими во дворе белье.

Леонардо никак не мог оторваться от головы ангела. Пытался придать законченность уже законченному и еще большее совершенство совершенному.

– Леонардо, поверь мне, твой ангел красивее, чем ангел Андреа! – еще громче повторил Лоренцо.

Леонардо обернулся – в дверях стоял Верроккьо и, скрестив руки, смотрел на работу своего юного ученика. Он слышал восклицание Лоренцо и сейчас проверял его правоту, глядя на картину. Биографы рассказывают, что маэстро подошел к Леонардо, ласково хлопнул его по плечу, взял кисть, которой работал, и разломал ее надвое в знак того, что навсегда порывает с живописью.

«Леонардо да Винчи, когда еще был юнцом и учеником Верроккьо, расписал одного из ангелов, самого прекрасного из всех. И это послужило причиной, почему Андреа с того дня решил больше не притрагиваться к кисти»… – писал Вазари, ссылаясь, очевидно, на воспоминания Франческо Альбертини, опубликованные во Флоренции в 1510 году, еще при жизни Леонардо, который мог бы легко опровергнуть неверные сведения.

Мастерская художника эпохи Возрождения не была похожа на современную мастерскую. В ней все – и учитель и его ученики – жили одной семьей, под одной крышей. В боттеге Донателло, помогая ему в работе, уже выросли такие замечательные художники, как Верроккьо и Бертольдо. В боттеге молодого Верроккьо совершенствовали свое мастерство юные художники Сандро Филипепи, прозванный Боттичелли, и Пьетро Ваннуччи да Перуджа, прозванный Перуджино.

Большие светлые комнаты мастерской Верроккьо были предназначены для работ скульптурных и столярных, для отливки модели в бронзе и для живописи. В них стояли кузнечные мехи, наковальни, плавильные печи и тигели. Умные, талантливые ученики шумно обсуждали работу друг друга, а в перерыве охотно любезничали с красивыми бойкими местными прачками.

Брунеллески выиграл долгую, мучительную борьбу со своими согражданами, которые упрямо считали невозможным создать без всякой арматуры купол Флорентийского собора.

В картине «Крещение Христа» работы Верроккьо ангел, написанный рукой Леонардо, и Христос выполнены маслом, а остальные фигуры написаны темперой. Во флорентийской живописи второй половины XV века картины, написанные как маслом, так и темперой, не были редкостью, встречались и прежде. Чаще всего маслом писали одежду, а само тело – темперой. Но в «Крещении Христа» это, вероятно, свидетельствует о том, что его создавали два художника Верроккьо и Леонардо.

Уроки Верроккьо

Было ли и это легендой или же плодом фантазии?

Скорее всего, утверждение Вазари не соответствует истине. Оно вредит заслуженной славе Верроккьо и ничего не прибавляет к заслугам Леонардо да Винчи.

Андреа Верроккьо был не только маэстро со своей мастерской, но и главой художественной школы, новатором. Не случайно, в начале шестнадцатого века поэт Уголино Верини утверждал чистейшим гекзаметром, что вся тосканская живопись – дочь Верроккьо.

К тому же, сам Вазари о картине «Крещение Христа» говорит, что «Леонардо расписал своей рукой ангела». Он не сказал «нарисовал», ибо рисунок был прерогативой одного только маэстро. Но главная ценность головы этого ангела заключается именно в рисунке. Грация, красота зависели прежде всего от рисунка, выявившего скрытое от других, особенное в чертах лица.

Леонардо стал учеником Верроккьо, когда тот своим «Крещением Христа» внес свежую струю в тосканскую живопись, установил новые соотношения между человеком и пейзажем. Конечно, не Верроккьо первым открыл все значение пейзажа: Беноццо Гоццоли, расписывая дворец Медичи на виа Ларга, даже злоупотреблял пейзажными сценами.

Но фигуры картин Беноццо не вписывались гармонично именно в этот пейзаж. Они могли существовать без пейзажа или же быть помещены в совершенно иной пейзаж. Эти фигуры жили своей жизнью, не сливаясь с окружающей природой.

Верроккьо первому удалось гармонично слить в картине человека с природой. Это единство, слитность достигли вскоре редкого совершенства в картине Леонардо «Мадонна в гроте». На ней вместо привычного трона – камни и деревья, а ковром мадонне служит зеленая трава.

Много лет спустя вспомнив, очевидно, об уроках юности, Леонардо в своем «Трактате о живописи» сурово порицал Сандро Боттичелли за небрежение к пейзажу: «Тот художник не универсален, который не любит одинаково всего, что составляет живопись. К примеру, художнику, которому не нравятся пейзажи, кажется, будто искусство их создания постигается легко и быстро. Так, наш Боттичелли утверждал, что вовсе незачем учиться пейзажу: стоит кистью с краской разных цветов обрызгать стену, как на ней возникает цветовое пятно – отличный пейзаж. И этот художник, – добавляет Леонардо, назвав Боттичелли уже не ласково «наш», а презрительно «этот», – создал весьма мрачные пейзажи».

В «Атлантическом Кодексе» снова упоминая о творчестве Боттичелли, он пишет: «Сандро! Ты так и не объяснил, почему у тебя предметы второго плана кажутся меньше предметов третьего плана!»

Дошедший до нас первый рисунок Леонардо, скорее, можно назвать не этюдом, а воспоминанием о величественном пейзаже. В левом верхнем углу рисунка Леонардо сделал надпись: «В день святой Марии Снеговой 5 августа 1473 года».

В флорентийский мяч играли в традиционных костюмах на площади Санта Кроне. В качестве приза команда-победительница получала живую телку.

Пейзаж в «Крещении Христа» Верроккьо схож с пейзажной зарисовкой Леонардо долины Валь д'Арно. Эскиз был выполнен 5 августа 1473 года, в день Марии Снеговой.

«Как прекрасно было его лицо…»

Во время работы над «Крещением Христа» в мастерскую, естественно, не раз заглядывал Лоренцо Медичи. С декабря 1569 года, после смерти Пьеро Подагрика, двадцатилетний Лоренцо стал главой семьи и города. Как и его дед, Козимо Медичи, Лоренцо был доступен для всех, особенно для людей искусства. Он очень любил бывать в мастерских художников и наверняка искренне заинтересовался картиной, обещавшей стать весомым вкладом в развитие флорентийской живописи.

Первая встреча Лоренцо Медичи с молодым Леонардо, вероятнее всего, произошла именно в мастерской Верроккьо.

– Леонардо? Чей сын? – спросил Лоренцо, благожелательно глядя на него.

– Сера Пьеро да Винчи, – ответил Леонардо, твердо зная, что имя это знакомо Медичи.

То было время, когда Лоренцо, чтобы обескуражить своих тайных врагов и мнимых друзей, которые утверждали, будто Лоренцо неопытен и дни его власти сочтены, готовился с особой пышностью встретить герцога Миланского Галеаццо Мария Сфорца с супругой Бона ди Савойя.

Флоренция по велению Лоренцо буквально преобразилась: за одну ночь собор Санта Мария дель Фьоре обрел новый фасад из резных и рисованных панно, улицы украсились триумфальными арками, расписанными сценами на исторические сюжеты, в каждом окне появились парчовые занавеси.

Когда герцог Миланский торжественно въехал в город «с кортежем, удивившим и поразившим даже флорентийцев», Лоренцо повез его по сказочному пути до своего палаццо на виа Ларга, украшенному по этому случаю великим искусником Боттичелли.

На смену расчетливой и гибкой политике Козимо Медичи пришла осторожная, но и решительная политика Лоренцо. Купца сменил государь, тайное экономическое господство уступило место власти политика, республика стала синьорией.

«Медичи распоряжались мною, как им было угодно», – с горечью писал в старости Леонардо.

Вначале Лоренцо благоволил к Леонардо, наблюдал за его работой, находил заказчиков на картины, считал его своим советчиком и другом и даже назначил Леонардо помощником для задуманной им перестройки Садов Сан Марко, где уже начал собирать коллекцию шедевров античного и современного искусства. Он беседовал с Леонардо о музыке, философии, поэзии, живописи, а возможно, и о механике и анатомии. Но и для Лоренцо, названного впоследствии Великолепным, Леонардо остался таким же загадочным, как и его необычная манера письма, своего рода таинственным предметом, человеком, который стремился и умел защитить от других свою внутреннюю свободу.

Кто же, кроме учеников мастерской был среди друзей Леонардо? С кем он виделся и чем был занят в свободное время?

Несколько перечисленных в «Атлантическом Кодексе» имен дают определенное представление о круге друзей Леонардо, о его тяготении к людям необычным, чьи интересы не ограничивались живописью, а подчас даже были от нее очень далеки.

«Квадрант Карло Мармокки, мессер Франческо Аральдо, сер Бенедетто да Чепперелло, Бенедетто дель Аббако, маэстро Паголо – врач, Доменико ди Микелино, Кальво дельи Альберти, мессер Иоанн Аргиропуло…».

Все это были люди видные, нобилетет того времени. В их число входил и грек Иоанн Аргиропуло, живший во Флоренции до 1472 года.

По всей вероятности, знаток астрономии Карло Мармокки показал друзьям свой квадрант. Бенедетто Аритметико, именуемый также делль Аббако, был одним из крупнейших флорентийских математиков пятнадцатого века, чьи труды не утратили значения и по сей день. Паголо – не кто иной, как старый и мудрый Паоло дель Поццо Тосканелли, астроном, географ, математик и врач, «друг всех ученых мужей того времени». Архитектор Франческо Аральдо был герольдом Синьории, Бенедетто да Чепперелло – умным, образованным нотариусом, Доменико ди Микелино—художником, а Кальво дельи Альберти – родственником Леона Баттисты Альберти, знаменитого гуманиста и архитектора. Аргиропуло перевел «Физику» Аристотеля и, по словам гуманиста Филелфо, был самым образованным из всех греков, приехавших в Италию.

Девятнадцатилетний Леонардо был моложе всех остальных, но ученые охотно приглашали его на свои диспуты, ибо он умел слушать молча, «а лицо его было столь прекрасно, что из души улетучивалась всякая печаль».

Галеаццо Мария Сфорца въехал во Флоренцию с таким многочисленным и пышным кортежем, что флорентийцы были поражены.

Юный Леонардо демонстрировал свою силу, легко сгибая лошадиные подковы.

В боттеге Верроккьо Леонардо все больше отдалялся от других учеников.

Она – создание божественное

Лоренцо ди Креди был истовым католиком; глубоким, искренним религиозным чувством проникнуты все его мысли и действия. Сандро Боттичелли, наоборот, выступал против официальной церкви во имя забытых идеалов раннего христианства. А когда друзья-гуманисты познакомили его с воззрениями Джустино и Оригена Александрийского, он стал утверждать, что человек состоит из трех частей: тела, души и духа, – и открыто проповедовал, что ад – явление временное, а искупление грехов будет всеобщим.

Пьетро Перуджино объявлял себя атеистом. Он насмехался над верой своих двух друзей и отрицал бессмертие души, утверждая, что большинство священнослужителей разделяет его взгляды.

Для Леонардо и оба верующих живописца и неверующий Перуджино одинаково были невеждами, ведь они исходили из туманных ощущений, а не из ясных, четких представлений. Сначала надо было все познать самому, и не только на земле, но и во вселенной, ибо знание – дочь опыта: изучить проблему, а потом уже уверовать.

Эти споры, естественно, не ограничивались стенами мастерской. Вскоре Боттичелли прослыл лжепророком, Перуджино – богохульником, а Леонардо – еретиком.

– Но если мы сомневаемся во всем, что воспринимаем органами чувств, еще больше должно нам сомневаться в явлениях, не подвластных органам чувств, как-то – в существовании бога и души, – упрямо доказывал Леонардо своему другу Лоренцо ди Креди. – Прежде чем поверить, нужно узнать. Надо изучить строение человеческого тела и уже потом обратиться к сфере духа. И если строение тела кажется тебе чудесным, оно ничто в сравнении с душой, обитающей в столь совершенном теле. Поистине душа должна быть божественной.

И вот чтобы лучше узнать строение тела, Леонардо не раз отправляется в покойницкую больницы церкви Санта Мария Нуова препарировать трупы. При мигающем свете свечи он целыми ночами изучает какой-нибудь орган человеческого тела, поражаясь его совершенству. А затем, чтобы ничего не забыть, с поразительной точностью зарисовывает его в свою записную книжку.

Из «Красной книги» гильдии святого Луки, в которую входили одни живописцы и скульпторы, явствует, что Леонардо в 1472 году не заплатил свой взнос.

Скорее всего, Леонардо записался в гильдии как живописец, чтобы и формально показать свою независимость от боттеги Верроккьо. Одновременно Леонардо в мертвецких больниц Санта Мария Нуова и Санто Спирито начал препарировать трупы, чтобы изучить анатомию человеческого тела.

«Рот истины»

По примеру Венеции во Флоренции в палаццо делла Раджоне и дворце Синьории были на наружной стене проделаны отверстия, а на внутренней стороне прикреплены ящики.

Отверстие называлось «дыра» или «барабан». Нередко отверстие из эстетических соображений проделывали в смеющемся либо усмехающемся рте фигурки барельефа и тогда его называли «ртом истины».

В этот «рот» попадали доносы, вызванные обидой, жаждой мести, ревностью. Чиновники вынимали их и рассортировывали, чтобы дать ход правосудию.

Судьи Флоренции, «ночные и монастырские», рассматривали лишь доносы на непотребное поведение граждан. Для остальных доносов, начиная с обвинений в воровстве, черной магии и кончая обвинением в ростовщичестве, существовали другие жадные «рты» во дворце Барджелло.

9 апреля 1476 года Леонардо вместе с четырьмя другими обвиняемыми предстал перед «ночными судьями», каковые зачитали им нижеследующий донос:

«Сообщаю вам, синьоры судьи, что Якопо Сальтарелли, сводный брат Джованни Сальтарелли, поистине погряз в пороках, ибо он не отказывает людям, которые хотят удовлетворить свои низкие вожделения. Назову некоторых из них:

Бартоломео ди Паскуино, золотых дел мастер… Леонардо, сын сера Пьеро да Винчи… Баччино, портной, живет в Орсо Сан Микеле… Леонардо Торнабуони, по прозвищу Тери, одевается во все черное».

Если бы в те времена существовали газеты, во Флоренции разразился бы грандиозный скандал. Кроме золотых дел мастера и портного в доносе упоминались сын весьма уважаемого нотариуса, а главное – племянник набожной и скромной синьоры Лукреции Торнабуони, матери Лоренцо Медичи.

Сер Пьеро обратился за содействием к высокопоставленным чиновникам – «ночным судьям» изрядно досталось. Обвиняемых выслушали и признали невиновными, но судьи оставили за собой право вернуться к этому делу.

Спустя два месяца оправдательный приговор был утвержден окончательно.

«Когда я был еще мальчиком, – писал много лет спустя Леонардо, обращаясь к своим согражданам, – вы посадили меня в темницу. Теперь, когда я стал взрослым, вы придумаете что-нибудь похуже».

За долгую историю Флоренции ни одному выдающемуся человеку не удалось избежать злоязычия сограждан, выливавших на него потоки клеветы. За показным благочестием и страхом божьим в сердцах благонравных синьоров таились, как это было в случае с Леонардо, зависть и ревность. С притворным ужасом они слушали рассказы о Леонардо, который, как писал позже Вазари, «в душе стал таким еретиком, что не пристал ни к какой религии, почитая куда большей удачей быть философом, чем христианином».

На суде он, очевидно, заявил, что Сальтарелли и другие друзья позировали ему; быть может, даже показал «ночным судьям» в доказательство своей невиновности записные книжки. Одно несомненно: после оправдания он испытал не радость, а горечь.

Желая уединиться, укрыться на время от людей, он уехал в селение Винчи, где сер Пьеро купил небольшую усадьбу и где дядя Франческо всегда понимал его.

Там, в Винчи, он, верно, искал и обрел единение с лугами и полями своего детства. Он подолгу скакал на коне и потом отдыхал в молчаливом поле, следил за полетом птиц, слушал, как журчит вода, пробегая по камням. С редким упорством стал он изучать пейзаж в мельчайших подробностях, стремясь докопаться до глубинной сути вещей.

«Художник должен быть одиноким, должен изучать все, что видит, и беседовать с самим собой…».

Ко времени анонимного доноса Леонардо было почти двадцать четыре года. Он был уже взрослым человеком, мужчиной. После его оправдания он предпочел уйти из мастерской Верроккьо.

Желая побыть в одиночестве и почувствовать себя более свободным, он снял во Флоренции дом.

Изучение природы, которое он считал необходимым для всякого настоящего художника, в какой-то момент увлекло его сильнее, чем живопись.

Интерес к природе сменился твердым намерением проникнуть в тайны природных явлений. Наука, не поставленная теперь уже на службу искусству, стала ценной сама по себе – наукой ради науки.

В некоторых городах Италии, например в Риме и Вероне, до сих пор можно отыскать превосходно сделанные «рты истины» для анонимных доносов.

Во времена Леонардо во Флоренции существовала особая комиссия «чиновников ночных и монастырских» для наблюдения за нравами горожан, и особенно священнослужителей. «Рты истины» назывались также «барабанами», куда каждый мог опустить анонимный донос на своих сограждан, «отбарабанив» его на бумаге.

В палаццо Барджелло находилась комиссия «ночных чиновников», перед которой предстал

и молодой Леонардо вместе с тремя своими сверстниками.

Среди них был племянник Лукреции Торнабуони, матери Лоренцо Великолепного.