Текст книги "Убежище"

Автор книги: Бренда Новак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 8

Вегетарианский ореховый бургер уже давно съеден, и тарелка отставлена в сторону. Паркер Рейнольдс сидел за своим столиком в «Подсолнухе» – он занимал один и тот же почти каждую пятницу – и читал «Бюллетень Арройо Кантри». В родильном центре его ждал очень насыщенный день, а прошедшее утро и так уже выдалось беспокойным. Но, припозднившись с ленчем, он решил, что сначала заберет Далтона из школы, а потом уже вернется на работу. Сын обычно шел домой к своему другу Холту, и они вместе играли, пока не приходил Паркер и не уводил его обедать. Но в последнее время мальчики стали плохо ладить, и Паркер решил, что, наверное, будет лучше сейчас дать им – и матери Холта – отдохнуть друг от друга.

Не то чтобы Далтон сильно обрадовался перспективе пойти к отцу на работу и оказаться в женском коллективе. Он учился в пятом классе местной начальной школы и все еще находился на стадии мальчикового взросления под названием «Фу, какая гадость!» – по причине частого повторения этих слов. Все изящное, розовое или слишком сентиментальное он обходил за милю и морщил нос, как при виде собачьей кучи. И если он несколько подзадержался на этой стадии по сравнению с другими мальчиками, Паркер не мог его особенно в этом винить. Поскольку, как часто напоминала мать Холта, Далтон вырос на одном тестостероне.

В чисто мужском воспитании все заметнее стали проявляться упущения. Работа в родильном центре занимала у Паркера по пятьдесят часов в неделю. Там его постоянно окружали роженицы, дети и акушерки. А к концу рабочего дня ему больше всего хотелось съесть хороший бургер и посмотреть футбол.

Но нетерпимость сына ко всему хоть сколько-нибудь женственному уже давно его беспокоила. Жена Паркера умерла, когда Далтону было всего два года, и мать он не помнил. А от его единственной бабушки по материнской линии женственности исходило маловато. Будучи женой конгрессмена Джона Барлоу, она вела себя скорее как властолюбивый мужчина. О да, она любила Далтона, все верно – и любила безумно. Но Аманда была слишком амбициозна, чтобы проводить с ним много времени.

И Паркеру оставалось только жалеть, что его собственная мать умерла от инсульта вскоре после того, как он женился на Ванессе. Она его воспитала и не теряла с ним тесной связи, даже когда он был подростком, а отец не способен был сказать о нем ни одного хорошего слова. Презрение отца к дурацким поступкам, которые Паркер совершал подростком и которые совершали почти все в его возрасте, оказалось в итоге иронией судьбы. Когда мать Паркера умерла, его отец женился на женщине в два раза его моложе, которая вела себя скорее как школьница, чем как взрослая женщина.

При мысли о Фиби Паркер поморщился. Со своим легкомысленным отношением к жизни, крашенными под блондинку волосами, искусственной грудью, дорогостоящим загаром и увеличенными с помощью коллагена губами, она едва ли подходила для женского влияния, которое Паркеру требовалось для Далтона. По сравнению с ней Аманда казалась более подходящей. К счастью, отец жил с Фиби в Вашингтоне и не слишком порывался приехать…

На двери звякнул колокольчик, и в кафе вошли две женщины. Паркер поднял голову и поглядел на них. В Инчантменте было около пяти тысяч жителей – слишком много, чтобы знать всех и каждого, и слишком мало, чтобы постоянно не натыкаться на знакомых по приезде в город. Сегодняшний день не был исключением. У входа в кафе он столкнулся с Рондой Странд, стоматологом-гигиенистом, которая работала у Херба Каллуэя.

Вошедшую в кафе беременную женщину Паркер не припоминал, а другая была ему не видна. Он задержал на беременной взгляд и почти сразу же уткнулся в газету. Еще не хватало, чтобы она решила, будто он на нее пялится. Личный опыт ему подсказывал, что беременные очень чувствительны к таким вещам. А двенадцать лет работы в клинике – что они очень чувствительны ко всему.

– О, здесь есть здоровая пища. Отлично, – сказала одна из женщин. – Что будешь заказывать?

– Я не знаю. Может, небольшой ореховый бургер. Мы же завтракали поздно.

– Это было еще в Альбукерке. С тех пор прошло много времени.

– Ты едва притронулась к завтраку.

– Нет, я хорошо поела.

От скуки Паркер снова посмотрел на них и чуть не свалился со стула. Беременную женщину он по-прежнему не узнавал, но ту, что была с ней, знал совершенно точно. И хотя он не видел Хоуп Теннер много лет, он не забыл ни ее лица, ни имени. И вряд ли когда-нибудь забудет. Каким образом, если он каждый день видит напоминание о ней?

Что она делает в Инчантменте?

Паркер поднялся, сложил газету и, вернув ее обратно в металлическую стойку, заторопился к выходу. Он решил, что подождет Далтона на парковке у школы, и молился, чтобы Хоуп оказалась в городе проездом.

– Паркер, не смей оставлять на столе тарелки! – возмущенно крикнула ему вслед Мирна из окошка выдачи заказов.

Паркер приходил в кафе так часто, что персонал знал его по имени, но сейчас он притворился, что внезапно оглох. Он собирался просто сбежать… но женщины у прилавка обернулись, и он увидел в глазах Хоуп узнавание.

– Паркер Рейнольдс, – сказала она.

Паркер кашлянул и притворился, что не может вспомнить ее имени. Когда они встретились впервые, он был женат около трех лет и его жена уже заболела. Хоуп же была бездомной беременной девочкой-подростком. С точки зрения Хоуп, у него не было особых причин ее запоминать.

– А вы…

– Хоуп Теннер, – подсказала она и улыбнулась. Он мог воспроизвести эту улыбку даже с закрытыми глазами – это была улыбка его сына. – Вы меня не помните?

– Ну конечно. Хоуп. Просто… мы давно не виделись.

– Да, десять лет прошло.

Если бы только десяти лет было достаточно…

– Где ты была все эти годы? – спросил Паркер.

– Я жила в Сент-Джордже, в Юте.

И сейчас самый главный вопрос…

– Что привело тебя сюда? – спросил он, стараясь говорить своим обычным тоном.

Хоуп кивнула на беременную женщину, что пришла с ней:

– Это моя сестра Фейт. Как видите, ей скоро рожать. Я хочу отвести ее к Лидии, потому что знаю, что тогда она попадет в хорошие руки.

– Уверен, Лидия будет счастлива с ней познакомиться, – сказал он, хотя подозревал, что Лидия будет рада Хоуп еще меньше его самого.

– Вы все еще работаете в клинике? – спросила она.

Паркер кивнул, внезапно пожалев, что много лет назад не переехал. Он собирался сделать это, просто на всякий случай. Но потом ребенок Хоуп оказался мальчиком, она сама после родов уехала из города, а его жене вскоре стало еще хуже. И после того, как стойко ухудшающееся состояние Ванессы привело к ее смерти, ему вдруг показалось абсурдным бросать хорошо оплачиваемую работу, на которой он мог изменить что-то в этом мире к лучшему, комфортабельный дом и соседей, которых знал по именам. Тем более что родители жены настаивали, что ему нечего бояться, а Лидия была совершенно уверена, что Хоуп не вернется.

– Это замечательно, – улыбнулась она Паркеру. – Тогда мы, наверное, скоро опять увидимся. На неделе.

– Наверное, – сказал Паркер. Это был лучший ответ, на который он оказался способен. Разум продолжал уверять его, что все хорошо и она ничего не знает. Но списать со счетов было не так легко.

Хоуп смотрела Паркеру Рейнольдсу вслед, немного уязвленная в лучших чувствах. Десять лет назад он очень много значил для нее и как друг, и как наставник. Но похоже, сейчас это не имело для него никакой ценности.

– Кто это был? – спросила Фейт, проследив за взглядом Хоуп.

Хоуп заставила себя отвернуться и стала собирать красные пластмассовые корзиночки с ореховыми бургерами, которые они заказали. Будучи беременной, она иногда задерживалась в клинике после осмотра в надежде увидеть Паркера, который всегда вознаграждал ее улыбкой или добрым словом. А однажды в конце дня, когда все уже закрывали кабинеты и расходились по домам, он позвал ее к себе в офис и подарил новое, с иголочки, пальто, решив, что ее собственное выглядит сильно изношенным.

– Он администратор в родильном центре, – ответила Хоуп и понесла еду к пустующему столику.

– Значит, он работал там, когда ты рожала ребенка? – Да.

– Но каким образом?

– Что ты имеешь в виду? – Хоуп переступила через прикрепленную к столику скамью и села, стараясь примириться с разочарованием. Фейт села с другой стороны – боком, из-за своего выпирающего живота.

– Он выглядит слишком молодо, чтобы работать здесь десять лет назад, – сказала она, придвигая к себе бургер. – Он же должен был закончить университет или что там еще.

– Он не такой уж юный. – Хоуп взяла со стола кетчуп и полила бургер. – Ему должно быть не меньше тридцати пяти.

Фейт заговорила с набитым ртом:

– Откуда ты знаешь?

– Когда я впервые с ним встретилась, он уже закончил колледж и был женат.

– О. – Фейт наморщила нос и проглотила еду. – Так он женат? Я не заметила у него кольца.

Хоуп засмеялась, несмотря на пустоту, образовавшуюся внутри после нерадостного приема Паркера.

– Ты еще даже не родила. Только не говори, что уже приглядываешься к мужчинам.

– Быть на стреме никогда не повредит. Разве ты не считаешь его красивым?

Конечно, Паркер был красивым. Этого только слепая не заметила бы. Очень по-мужски привлекателен, того типа любителей активного отдыха, что ходят во фланелевых рубашках и джинсах. Высокий и спортивный, с ладной фигурой. А его глаза были привлекательны особенно. Темные, почти того же цвета, что и волосы, – как крепкий кофе, – а длинным густым ресницам позавидовала бы любая женщина. Но Хоуп никогда не смотрела на него как на красавца. В том смысле, о котором говорила Фейт. Он ведь женат на дочери конгрессмена, ни больше ни меньше!

Но до сих пор она думала, что он считает ее другом. А сейчас вообще сомневалась, значила ли что-либо для него. Он даже не помнил ее имени.

– Наверное, да, – неохотно признала она и принялась за еду.

Паркер вошел в кабинет Лидии, громко хлопнув дверью. И запоздало понял, что переборщил с количеством приложенной силы. По клинике разнесся грохот, он прозвучал особенно громко на фоне тихой музыки, играющей по внутренней связи.

Лидия Кейн опустила ручку и подняла на него серые проницательные глаза.

– Что на тебя нашло?

Паркер сунул руки в карманы и стал вышагивать по комнате. Он сам не знал, что сказать. У них с Лидией был общий секрет, но обычно они притворялись друг перед другом, что этот секрет им неизвестен.

– Хоуп вернулась, – просто сказал он и в тот же момент понял, что, несмотря на прошедшие годы, нет нужды называть какие-то фамилии.

Глаза Лидии сузились, лицо сильно побледнело. Но она не потеряла самообладания. Лидия никогда его не теряла. В свои семьдесят три она была энергичнее большинства женщин своего возраста и даже основной массы мужчин. Острый ум и практичные деловые решения чаще всего это отражали. Но однажды она совершила ошибку. И Паркер боялся того, что может с ними произойти, если об этой ошибке станет известно.

– Как ты узнал? – спросила Лидия.

– Я видел ее. В городе.

Лидия не успела ответить, поскольку в двери постучали. В проеме показалась голова Триш Линден, секретарши из приемной.

– У вас все в порядке? – спросила она, словно грохот захлопнувшейся двери заставил ее немедленно кинуться сюда из холла.

Лидия быстро кивнула:

– Все в порядке, Триш. – Она говорила спокойным тоном, но Паркер заметил, как она сжимает руки до побеления пальцев.

Так любопытствовать было не в стиле Триш. Она еще на мгновение заколебалась, но потом отступила в коридор и закрыла за собой дверь.

– Что она здесь делает? – спросила Лидия.

– Привезла в центр свою беременную сестру. Седые волосы Лидии были собраны сзади в конский хвост, и сейчас он показался ей слишком тугим.

– И она вернулась именно поэтому? На каком триместре ее сестра?

Паркер подошел к столу, встал напротив и, упершись кулаками в стол, наклонился вперед.

– Она выглядит так, словно вот-вот родит. Думаю, Хоуп даже могла что-то подложить ей для пущего эффекта.

Лидия стояла и сжимала в руках красивый кулон, который носила в качестве талисмана.

– Отлично. Мы поможем ребенку ее сестры родиться, а потом они втроем вернутся туда, откуда приехали. Это было так давно. Хоуп наверняка где-то уже построила свою собственную жизнь. Она, вероятно, замужем, или… имеет хорошую работу, или еще что-нибудь. Она была красивой девочкой с огромным потенциалом. Если ее сестра действительно на таком сроке, как ты говоришь, они уедут через пару недель, самое большее – месяц. Не так долго.

Снова раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказала Лидия уже несколько раздраженно.

В кабинет неуверенно шагнул Далтон.

– Извините, что побеспокоил вас, тетя Лидия, – сказал он со смущенной, почти заискивающей улыбкой. – Но мне срочно нужно поговорить с папой.

– В чем дело? – спросил Паркер.

– Мигель привез свою сестру для ежемесячного осмотра. Они уже собирались уезжать, но он сказал, что я могу покататься с ним в патрульной машине пару часов, пока ты не закончишь работу. Если ты согласишься.

Паркеру не хотелось, чтобы Далтон сейчас с кем-то уезжал, даже с сержантом местной полиции. Но он понимал, что его чувства в полном раздрае. Появление Хоуп оставило его в растерянности.

– Пусть идет, – тихо сказала Лидия. – Тебе не о чем волноваться.

Паркер уже слышал однажды эти слова. Когда десять лет тому назад усыновил ребенка. И сейчас он верил им не больше, чем тогда. Но жалеть о том, что позволил сделать конгрессмену Барлоу, Паркер не мог. Он любил Далтона, и жалеть о чем-то было уже поздно. Единственное, что он сейчас мог сделать, – это охранять свой секрет. И как бы он ни чувствовал себя виноватым, некоторые вещи лучше было оставить в прошлом.

Он неохотно кивнул, и Далтон тут же унесся прочь, даже не закрыв за собой дверь.

Резкий запах свежего дерева вкупе с примесью мебельной полироли и пепла обрушился на Хоуп в тот миг, когда агент по недвижимости открыла перед ней дверь сдаваемого внаем дома, – и совершенно сразил, даже не дав осмотреть кухню и спальни. Уютно расположенный на стыке гор, треугольный домик находился всего в пятнадцати минутах от Инчантмента. Он был небольшим, но идеально подходил для них с Фейт. Здесь они смогут насладиться дикой природой в жаркие летние дни и прохладные ночи. В окружении соснового леса и нежного покачивания высоких трав на склоне, спускавшемся к озеру.

– К счастью, сейчас не туристический сезон, и цена аренды будет лишь малой частью от обычной, – сказала Пэгги Джейн, агент по недвижимости.

Хоуп повернулась, чтобы посмотреть на реакцию Фейт, и увидела ее слабую улыбку. Сестре дом тоже понравился. А как он может не понравиться? Для сдаваемого в аренду в доме было чисто и довольно симпатично. Мягкие кожаные диванчики с заклепками в стиле Дикого Запада, напротив них сосновая тумбочка для телевизора и пузатая дровяная печь. Толстые коврики навахо покрывали натертый до блеска деревянный пол, стены украшали изображения ковбоев в черных металлических рамках. На примитивных, грубо сколоченных столах восседали искусно сделанные лампы, они были из такого же черного металла, что и рамки картин, и вместе с другими вещами придавали дому некоторый налет американского Юга. Разнообразные кашпо были развешаны по стене, над которой была мансарда – и спальня Хоуп, потому что Фейт было бы слишком сложно каждый раз подниматься туда.

– Как здесь красиво, – сказала Хоуп. – Вы уверены, что семье, которая обычно арендует этот дом, этим летом он не понадобится?

– У Лореев трое мальчиков-подростков, и они обычно приезжают сюда только в лыжный сезон, – ответила Пэгги Джейн. – Когда я в последний раз разговаривала с миссис Лорей, она сказала, что они проведут это лето за границей.

– Посмотри на ванную, – из холла позвала ее Фейт. – Она даже больше, чем я думала. А из моей спальни открывается потрясающий вид на озеро.

Хоуп подошла и остановилась около сестры, у двери в ванную. Она была простой, без всяких изысков, пол покрыт сине-песочной плиткой. А в самой спальне была такая же грубоватая мебель и коврики, что и в гостиной. В ней стояла огромная кровать, над которой виднелись фотообои с женщиной-индианкой, делающей глиняную посуду. В углу старомодный гардероб, а справа от двери – столик-трюмо. Упомянутое Фейт окно занимало почти всю стену, и в него было отлично видно, как солнце играет на блестящей поверхности озера. Хоуп даже слышала, как крякают утки и чирикают птицы, названия которых она не знала.

Она уже почти забыла, как прекрасен Инчантмент.

– Кухня немного маловата, – сказала она, пытаясь умерить свой энтузиазм.

– Мне кажется, мы вполне обойдемся этой. «Дети из товарного вагона» от нее вообще были бы в восторге, – хмыкнула Фейт.

Хоуп сунула руки в карманы своих брюк капри.

– Ну, здесь все-таки не голые стены.

Она не сомневалась, что сможет найти что-то подешевле. И даже совсем задешево, если бы арендовала трейлер в «Лайзи Эйч». Но им с Фейт нужно сейчас уцепиться за что-то позитивное. И необходимо было иметь место для ребенка. Учитывая, в каких отчаянных обстоятельствах они оказались, для Хоуп было вопросом гордости в свой второй приезд в Инчантмент иметь возможность остановиться в таких комфортных условиях.

Она повернулась к Пэгги Джейн, которая прошла за ними в спальню.

– Мы берем его.

– Замечательно. Тогда вам просто нужно заполнить заявку на аренду и назвать мне пару ваших бывших домовладельцев. А потом мы быстренько проверим вашу кредитоспособность.

Хоуп ощутила, как по спине прокатился неприятный холодок. Как только Пэгги Джейн свяжется с ее прежними домовладельцами и скажет, кто она и откуда, хозяин ее дома в Сент-Джордже, пожилой мистер Орлис Дитс, сразу узнает, куда Хоуп уехала. Одинокий вдовец, который из-за сильного артрита редко выходит из дома. Ему много времени не понадобится, чтобы рассказать всем своим знакомым в Сент-Джордж о местонахождении Хоуп. Но ей придется связать свое прошлое и будущее хотя бы одной нитью…

Она подумала об Эрвине и остальных братьях. О том, насколько они не искушены в реальной жизни. Несмотря на то что мужчины гораздо больше женщин общались с язычниками, а некоторые – такие, как Боннер, – даже заканчивали университет, мир за пределами общины они обходили как можно дальше. Эрвин же особенно сильно цеплялся за церковные учения и проповедуемые им социальные основы. Это давало ему чувство всеобщего одобрения и ощущение власти, которые он вряд ли нашел бы в другом месте. Даже если ему удастся выяснить, куда они уехали, точного адреса он не получит. А времени и возможностей поиска у него, безусловно, не будет. Или будет?

Она заколебалась, и Фейт нахмурилась:

– Проверка кредитоспособности ведь не будет проблемой, да, Хоуп?

Хоуп глубоко вздохнула и даже сумела улыбнуться:

– Нет, конечно нет.

Они находились в восьмистах милях от Супериора. Конечно же они были в безопасности.

Глава 9

– Как сегодня было в школе? – поинтересовался Паркер у сына, изящным броском кидая ему футбольный мяч. Они играли во дворе размером в пол-акра [19]19
  Около 2000 кв.м.


[Закрыть].

Далтон на бегу поймал мяч и кинул его отцу.

– Нормально.

– Вы с Холтом не ссорились?

Далтон пожал плечами, рванулся вправо, чтобы поймать очередной бросок, и снова кинул мяч обратно.

Паркер не стал делать новый бросок, надеясь получить от сына что-то более содержательное, чем пожимание плечами. Языка тела обычно бывает достаточно; Паркер не считал, что жизнь надо осложнять подробностями и объяснениями. Но мать Холта, Мелоди Райдер, на прошлой неделе отозвала его в сторону и сообщила, что у Далтона есть проблемы с выражением чувств. Паркер собирался это исправить. Ему хотелось, чтобы у Далтона не было никаких проблем. Он до безумия любил сына.

– Я задавал тебе вопрос.

– Холт зубрила и слюнтяй, – сказал Далтон.

Паркер ощутил, что хмурится – частый случай в последнее время.

– Нехорошо так называть своего лучшего друга.

– Зато правда, – угрюмо отозвался мальчик.

Не похоже, чтобы Далтон раскаивался, но Паркер испытал сильное желание оставить все как есть. Сын выразил свои чувства очень доходчиво, а ведь цель разговора была именно в этом. В любом случае Паркеру было трудно сердиться на чувство, которое в нем самом отдавалось уже не первый год. Холт иногда бывал забавным и даже заразительно веселым, но чаще всего он был маменькиным сынком, который дулся по любому пустяку, хвастался спортивными способностями, которыми не обладал, и старался быть в центре внимания. Называть его слюнтяем было, конечно, нехорошо, но в этом действительно что-то было.

– Тебе же нравился Холт, – сказал он. – Что изменилось?

– Он стал превращаться в большого… – Далтон, похоже, старался подобрать слово поизящнее, – сосунка.

Паркер снова кинул ему мяч. Слишком сильный размах, и мяч полетел в кусты.

– Можешь привести пример?

Далтон сбегал за мячом и потом ответил:

– На днях он распустил нюни только потому, что Энтони стащил его домашнее задание и убежал с ним.

– А что бы ты сделал на его месте? – Мяч звучно приземлился в руки Паркеру.

– Я бы побежал за Энтони.

– А если бы он не отдал тебе работу?

Мяч снова взлетел в воздух, и Далтон проводил его глазами.

– Он бы отдал, – без тени сомнения заявил мальчик.

– Почему ты так считаешь? – спросил Паркер.

Далтон эффектно бросился на землю, чтобы поймать мяч.

– Что ты сказал? – спросил он, вставая.

– Почему ты считаешь, что он отдал бы тебе домашнее задание?

– Потому что он знает, что бы я с ним сделал, если бы он не отдал.

Паркер вздрогнул. Вот это его очень даже волновало. Далтон дрался не часто, но пару раз уже ввязывался в школьные потасовки. Что придавало правдоподобности словам Мелоди, что Далтон неправильным способом выражает эмоции.

– Ты не должен решать свои проблемы кулаками, Далтон. Мы ведь уже говорили об этом.

Сын посмотрел на него взглядом, явно говорившим: «Вернись к реальности, папа».

– Должен в такой ситуации. Я не собираюсь ябедничать учителю. И чертовски уверен, что нельзя пускать слезу, как Холт.

Паркер знал, что, наверное, должен сильнее порицать применение силы. Но понимал, что, если бы ему самому было десять и он столкнулся бы с той же самой дилеммой, он тоже не стал бы ни ябедничать, ни плакать. Кто бы ни забрал его тетради, он бы отдал их, по-хорошему или по-плохому. И со стороны Паркера было бы нечестно притворяться, что все должно быть иначе. Поэтому – по крайней мере частично – он и прислушивался к чужим словам. Необходимо было найти человека, чье влияние поможет сыну смягчиться. Они с Далтоном слишком похожи, чтобы друг друга уравновешивать.

На мгновение у него перед глазами встало лицо Хоуп Теннер. Развевающиеся темные волосы и спрятанные под ними глаза на овальном лице – самые необыкновенные глаза, которые он видел в жизни. И хотя у нее они были скорее светло-карие, чем зеленые, у Далтона был похожий разрез.

Стала бы Хоуп хорошей матерью? Было бы Далтону лучше с ней?

«Она не смогла бы дать Далтону больше, чем он сейчас имеет», – сказал себе Паркер и выкинул Хоуп из головы, пообещав себе, что она скоро уедет.

– Ты не считаешь, что мальчики тоже имеют право плакать по каким-то причинам? – спросил он, снова бросая мяч.

– По каким причинам?

– Например… скучая по матери, – сказал Паркер. Далтон снова бросился на землю, ловя очередной мяч, и снова встал. Джинсы на коленях были почти насквозь продраны, к ним прилипли травинки.

– Я не скучаю по маме. Я даже не помню ее. – Он на мгновение задумался. – Наверное, парень имеет право заплакать, если, например, отрубит себе руку. Или если убьют его лучшего друга. Или случится еще что-то подобное.

Паркер чуть не пропустил мяч Далтона от удивления.

– Не обязательно приводить такие драматичные причины, – сказал он, прижимая к груди мяч.

– Не знаю, что ты пытаешься этим сказать. – Далтон хмуро посмотрел на него. – Я не буду рыдать по домашнему заданию, даже если ты меня об этом попросишь.

– Не по домашнему заданию, – возразил Паркер. – Просто… просто если ты почувствуешь, что тебе нужно выплакаться у кого-нибудь на груди. Ты, наверное, считаешь, что для этого нужна мама, но я надеюсь, ты понимаешь, что всегда можешь прийти ко мне.

Далтон заколебался, и Паркер понял, что тот не знает, как ответить.

– Как хочешь, – сказал он наконец. Наверное, он надеялся, что на этом Паркер закроет тему, но тот совсем не продвинулся к намеченной цели и не желал сдаваться. Ему хотелось выиграть сравнение с Хоуп, хотелось доказать, что он лучший родитель, чем могла бы быть она.

– Я знаю, ты думаешь, что слезы только для девчонок, – стал настаивать он, – но это неправда. Мы все чувствуем одно и то же, и тут нечего стыдиться.

Далтон сверлил глазами мяч, который Паркер держал под мышкой, и его взгляд словно говорил: «Может, лучше поиграем?» Но спросил он о другом:

– Папа, с тобой все в порядке?

– Все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

– Ты странно себя ведешь. У тебя для меня плохие новости?

– Конечно нет.

– И ты ведь не начнешь плакать, да? Мне бы этого точно не хотелось. Это было бы уж слишком… – он сделал гримасу, – чудно.

Паркер зацепил большим пальцем карман, в определенном смысле чувствуя облегчение, которого сам не ожидал. Сын явно не хотел, чтобы он был мягким и чувствительным.

– Можешь расслабиться. Я не собираюсь плакать.

– Это хорошо. – В голосе Далтона прозвучало облегчение. Хотя он все еще казался несколько неуверенным. – Дедушка и Фиби, да? Они снова к нам приедут?

«Вот это действительно была бы драма», – подумал Паркер.

– Нет.

– Тогда в чем проблема?

Паркер вздохнул и вытер руки о джинсы. Помогать Далтону стать мягче было для него слишком сложной задачей.

– Никаких проблем. Классический гольф скоро начнется.

– Ладно, – сказал Далтон. – Тогда пошли смотреть.

«Дом рождений» выглядел точно таким, каким его запомнила Хоуп. Не считая того, что в одном уголке приемной притулился небольшой моноблок [20]20
  Моноблок – телевизор и видеомагнитофон в одном корпусе.


[Закрыть], на котором крутились диснеевские фильмы, а в другом – лежащий перед камином на мексиканской плитке огромный ковер навахо. Одни только запахи травяного чая и дорогой ароматической смеси уносили ее на десять лет назад.

– Здесь совершенно не похоже на больницу, – сказала Фейт. Она стояла у входа в клинику рядом с Хоуп и смотрела широко раскрытыми глазами. – Здесь все так… по-домашнему.

– Все верно, в этом и суть, – сказала Хоуп, хотя внутренности у нее завязывались узлом от видов и звуков того времени, которое она выбросила из своей жизни. «Дом рождений» когда-то символизировал для них с ребенком безопасную гавань. А сейчас так сильно напоминал о потере, что Хоуп даже не могла точно ответить, была ли здесь когда-нибудь счастлива. С ее точки зрения, это место гораздо больше подходило для воспоминаний, чем для посещений. Но она знала, что Фейт окажется в хороших руках, а от привычных мест ей самой будет хоть немного комфортнее.

За стойкой администратора была женщина лет сорока пяти. Среднего роста и веса, с короткими темными волосами, в простой одежде и с незапоминающимся лицом. Они с Фейт подошли ближе, и женщина улыбнулась. Хоуп посмотрела на ее беджик. Женщину звали Триш.

Хоуп не помнила никого с таким именем. По-видимому, она пришла работать в центр уже после того, как Хоуп родила Отем. В то время секретарем в приемной работала Девон, внучка Лидии.

– Чем я могу вам помочь? – спросила Триш.

Хоуп тоже улыбнулась:

– Лидия на месте?

– Почти уверена, что да. Совсем недавно она была у себя в кабинете.

– Не могли бы вы сообщить, что к ней пришла Хоуп Теннер?

– Конечно. Я сейчас вернусь.

Они подождали, пока Триш выйдет из приемной. Ее удобные ортопедические туфли громко щелкали по полу.

– Ты считаешь, она тебя вспомнит? – спросила Фейт в наступившей тишине.

– Думаю, да.

Хоуп посмотрела на женщин, которые сидели в креслах и на мягких кожаных диванчиках. Две женщины на последних месяцах общались между собой, а трое малышей от года до двух лет возились с игрушками возле телевизора. Напротив них восседала женщина с новорожденным на руках.

Хоуп увидела, как женщина нежно погладила головку своего малыша… и возненавидела себя за зависть, которая ужом вползала ей в душу.

– Хоуп?

Обернувшись, она увидела у входа в приемную Лидию. На ней была белая блузка и длинная юбка с поясом, расшитым бисером, которые дополняли украшения из бирюзы. На ее худом лице, может, и прибавилось несколько морщин, но высокие скулы, как и всегда, придавали ей красоту, а глаза были все так же проницательны. И Хоуп сомневалась, что ее глаза когда-нибудь потеряют свою ясность. Лидия была воплощением силы духа.

– Привет, Лидия, – сказала Хоуп.

Та подошла к ней и обняла, отчего серебряные браслеты у нее на запястье издали мелодичный перезвон. Но недолгое колебание Лидии не ускользнуло от Хоуп. Она поняла, что Лидия не так уж сильно рада ее видеть.

Ощутив разочарование, подобное тому, что она уже испытала при встрече с Паркером Рейнольдсом, Хоуп сказала себе, что Лидия просто считает, что она совершает ошибку, решив вернуться к прошлому. Даже сейчас. Но ситуация изменилась. У Хоуп была неоспоримая причина вернуться. Лидия поймет, однажды же она поняла.

– Дорогая, что привело тебя в Инчантмент? – спросила Лидия и с любопытством окинула взглядом Фейт.

– Это Фейт, моя сестра. Она должна родить через пару недель. Ну, то есть мы точно не знаем когда. Мы думаем, что через пару недель. Я надеялась, что ты сможешь взять ее к себе пациенткой. На этот раз я смогу заплатить по обычным тарифам, – поспешила добавить она.

– В прошлый раз меня совершенно не волновало, что ты не можешь заплатить, – ответила Лидия, убирая с лица волосы, выбившиеся из прически. – Деньги мне нужны, только чтобы держать на плаву центр. А центр мне нужен, чтобы заниматься тем, что люблю больше всего на свете.

Искренность, прозвучавшая в ее словах, вызвала в Хоуп волну ностальгии. Она тоже обожала помогать малышам появляться на свет. Дело всей жизни Лидии и вдохновило Хоуп стать сестрой-акушеркой. И если она и испытывала приятные чувства от возвращения, то в первую очередь от возвращения к вдохновительнице своих начинаний.

– Здравствуй, Фейт. Догадываюсь, что ты приехала из Супериора, – сказала Лидия, и ее серьезный тон ясно показал – она не забыла, что это за город.

Фейт кивнула.

– Что ж, ты здесь, безусловно, желанный гость. Я сама больше не принимаю роды. Слишком занята заседаниями совета директоров и управлением клиникой. Но могу устроить тебя к одной из наших домашних акушерок, если ты согласишься.

Фейт смотрела на Хоуп.

– Хорошо, – сказала та.

– Отлично. Тогда давай прямо сейчас поместим тебя в палату, хорошо? Думаю, будет лучше сначала разобраться с этим, а потом уже двигаться дальше.

Они вышли за Лидией в коридор, который, к удивлению Хоуп, сейчас имел форму латинской буквы L. Центр изменился сильнее, чем ей сначала показалось. Эта часть здания с просторными комнатами и чем-то вроде еще одного офиса явно была пристроена не так давно.