Текст книги "Самозванка"

Автор книги: Бренда Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Бренда Джойс
Самозванка

Посвящается Мишелю. Потому что в любви и в мечтах возможно все

Пролог

Лондон. 1850

– Папа?

Ответа не последовало. Маленькая, худенькая девочка замерла в центре пустой душной комнаты. В помещении было темно, а тяжелая завеса зловонного дыма и вовсе не давала возможности что-нибудь рассмотреть. В комнате было трудно дышать. Тускло горевшая свеча, установленная на столике возле одной из подгнивших стен, освещала комнату. Время от времени то здесь, то там вспыхивали и гасли, словно крошечные звездочки в туманном небе, красные огоньки. Эти мерцающие огоньки выхватывали из темноты извивающиеся, бестелесные тени, корчащиеся в причудливом немом и диком танце. Вверх вздымались изломанные руки и тонкие, нервные пальцы, безмолвно скрежетали криво распахнутые рты, а бессмысленно вращающиеся глазные яблоки наводили ужас.

Виолетта ненавидела это место. Она вжалась худенькой спинкой в засаленные деревянные перила. Больше всего ей хотелось развернуться, броситься вверх по лестнице и выскочить из дома в вечерний туманный сумрак. На воздух. Прочь из этого душного, затхлого кошмара. Но она не могла.

– Папа! – в отчаянии позвала девочка.

Вокруг нее с деловитой неизбежностью вспыхивали трубки курильщиков опиума. Из самой середины тошнотворно пахнущего марева взметнулась чья-то тонкая, бледная, безжизненная рука и бессильно упала. Малышка бросилась вперед. Сердце ее отчаянно билось.

Она добралась до мужчины, который сидел в чудовищно неудобной позе. Только опиумный дурман мог творить с плотным человеческим телом такое колдовство.

– Папа! Это ты?!

Малышка всмотрелась в живого мертвеца. Страх ее прошел, и она с силой впилась в руку отца. Рука эта становилась тоньше с каждым днем.

Он долго всматривался в нее невидящим взглядом, потом моргнул и пробормотал:

– Виолетта? Это ты? Что случилось?

Девочка с готовностью закивала, всматриваясь в обычно водянисто-голубые, а сейчас налитые тяжелой кровью и тупо блуждающие глаза отца. Если бы взгляд мужчины был ярче и тверже, никто бы не усомнился в том, что он и девочка, стоящая перед ним, ближайшие родственники. Раньше кожа у него была такой же чистой и белой, как у Виолетты, когда она хорошенько вымоется, что последний раз случилось с ней довольно давно, но теперь лицо его приобрело мертвенный желтовато-бледный оттенок. У обоих – отца и дочери – волосы были иссиня-черными. Небольшой изящный носик, резко очерченный подбородок и высокие, выступающие скулы малышка тоже унаследовала от отца. Отцовство могло было быть поставлено под сомнение только возрастом. Из-за слабого, смертельно уставшего взгляда Петер выглядел скорее как старший брат, а не отец Виолетты. Ему не было еще и двадцати четырех, а он уже больше походил на покойника, чем на молодого человека, которому суждена долгая жизнь.

– Да, папочка, это я, Виолетта. Я пришла, чтобы отвести тебя домой. – Виолетта выдавила из себя слабое подобие улыбки. От удушающе сладкого наркотического запаха ей стало дурно. Но руку отца девочка не выпускала, крепко сжимая ее в своих цепких ручках.

– Я не могу, – пробормотал Петер, просовывая трубку меж желтоватых зубов.

– Папочка… пожалуйста, – умоляла его малышка.

– Скажи Эмили, я приду домой завтра, – выдавил из себя Петер и с неожиданной для его безжизненного тела силой выдернул руку. Глаза его налились яростью.

– Но… мама умерла… уже три года назад, – задыхаясь от отчаяния, пробормотала Виолетта.

Петер уставился на дочь, словно перед ним был иностранный посол, чью тарабарскую речь он отказывался понимать.

– Папа, ты мне нужен, – упавшим голосом прошептала Виолетта.

– Завтра, – слабо повторил Петер и стал медленно заваливаться на соседа. Голова его безжизненно повисла на слабой шее. Он замер. Сосед Петера, похожий на скелет в лохмотьях, увлеченный призрачными видениями, даже не почувствовал, что на него навалился безжизненный мешок с костями. Виолетта поняла, что отца засосало в наркотическую полуявь. На глаза ее навернулись слезы.

– То же самое ты говорил мне вчера. – Вчера, и позавчера, и много недель и месяцев назад, так много, что Виолетте было не сосчитать.

– Виолетта! – раздался за спиной девочки юный встревоженный голос.

Виолетта отерла слезы рваным грязным рукавом платья, повернулась и пошла по лестнице вверх, навстречу своему другу Ральфу. Едва она поднялась из подвала, как он безжалостно схватил ее за руку и закричал:

– Почему ты снова и снова возвращаешься сюда? Мужество покинуло Виолетту. Она протянула руку, и дети побежали по аллее, прочь от этого гиблого места.

Вдоль аллеи стояли полуразвалившиеся лачуги. Влажная штукатурка отвалилась от стен, обнажая внутреннее пространство дома; на крышах замерли куски черепицы, вот-вот готовые сорваться вниз. На пробитых временем и бесчисленными подошвами ног ступенях домов праздно сидели мужчины и женщины. Возле них, в пыли, копошились худосочные ребятишки с просвечивающей кожей. Уныло плакали грудные младенцы.

– Не суйся не в свое дело, – глядя себе под ноги, сказала Виолетта, адресуя замечание своему спутнику.

Ральф был веснушчатым пареньком одиннадцати-двенадцати лет с волосами соломенного цвета. Как и его подружка, он был худ и одет в лохмотья. Глаза его, мудрые и проницательные, казалось, принадлежали взрослому, умудренному жизненным опытом человеку.

– Он никогда не выйдет оттуда!

– Не смей говорить так! – воскликнула девочка и с силой всадила крошечный кулачок под тщедушное ребро мальчишки.

Парнишка взвыл и, не помня себя от унижения, толкнул девочку прямо в грязь. Виолетта поднялась с полными гнева глазами. Ральф неожиданно смягчился:

– Извини, просто я боюсь, что ты загубишь себя в этом притоне.

Губы у девочки дрожали. Она с трудом выдавила:

– Я должна сделать это. А что, если… он умрет? Мимо детей, пошатываясь, прошли два пьянчужки.

– Он и так умрет, – вынес безжалостный приговор Ральф. – Все умирают. Мы с тобой тоже умрем.

Виолетта не ответила. К ним приближался прелестный двухместный экипаж, запряженный двумя серыми кобылками. Лошадьми правил кучер, одетый в ливрею. Поравнявшись с детьми, экипаж остановился. Все вокруг, казалось, замерло. Нищие бездельники замолчали и во все глаза воззрились на карету.

Дверца экипажа распахнулась, и из кареты вышел джентльмен в черном костюме и черной шляпе. Он опирался на трость с набалдашником в виде головы орла. Джентльмен двигался очень осторожно, стараясь не угодить в грязь до блеска начищенными ботинками. Лицо солидного господина украшали бакенбарды «котлеткой». Он посмотрел на Виолетту и улыбнулся.

– Добрый день, маленькая Виолетта. Ведь тебя так зовут, не правда ли?

– Не отвечай ему, – приказал девочке Ральф, беря ее под локоть. Лицо мальчика побледнело, а веснушки, наоборот, вспыхнули. Дети стояли не шелохнувшись.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – дрожа всем тельцем, спросила девочка.

Она не знала этого модного господина. Однако сомневаться в том, что он очень богат, не приходилось. И не только потому, что он приехал за ней в роскошном экипаже, не только потому, что экипажем правил кучер в ливрее, – о богатстве говорил весь облик господина: часы на золотой цепочке, призывно свешивающиеся из карманчика жилетки, трость с серебряным набалдашником.

От цепкого взгляда Ральфа ничто не могло укрыться, и Виолетта не сомневалась, что он намеревался стащить цепочку. Странным было то, что джентльмен был без перчаток, хотя Виолетта была осведомлена о том, что в высшем обществе принято носить перчатки. Зато на пальце джентльмена – ухоженном, с отполированным ногтем – таинственно-мрачно мерцал перстень со вставленным в него черным ониксом. Вокруг могущественного камня, как бы поглощающего свет, сверкали многочисленные бриллианты.

Джентльмен улыбнулся:

– Я взял себе за правило знать имена прелестных юных леди, таких, как вы.

Виолетта открыла от удивления рот, да так и осталась стоять с отвисшей челюстью. Она не была дурочкой и прекрасно понимала, что она вовсе не леди и никогда ею не будет.

Ральф занял оборонительно-наступательную позицию.

– Что вам надо?

Джентльмен нехотя повернул голову в сторону мальчика, и взгляд его стал холодным как лед.

– Почему бы тебе не исчезнуть?

– Я никуда не уйду! – закричал Ральф. Джентльмен повернулся к Виолетте:

– Меня зовут Фарминджер. Хэрольд Фарминджер. Мне известно, Виолетта, что на прошлой неделе у вас был день рождения. Итак, сколько же вам лет? – Улыбка его стала еще более располагающей, чем раньше.

У Виолетты свело живот от неожиданности. Кто этот таинственный человек? Она знала всех известных людей в Сент-Джилсе. Судя по внешности этого человека, он живет где-нибудь в Вест-Энде, наверное в Белгравии. Почему он интересуется ею? Почему он заговорил с ней? Она видела этого человека уже дважды. Оба раза он просто наблюдал за ней из своего роскошного экипажа. Но он никогда не обращался к ней. Что ему нужно?

Добра от него ждать не приходилось. Этот печальный вывод подсказал Виолетте ее жизненный опыт. Улыбка его и благорасположение были фальшивыми, а глаза холодными и лживыми.

– Сколько же вам лет, маленькая леди? – снова спросил джентльмен.

У Виолетты перехватило дыхание. Еще труднее, чем в вонючем подвале, где остался ее отец.

– Десять. Мне только что исполнилось десять.

– Десять… Какой прекрасный возраст! Моей дочери тоже было когда-то десять. Сейчас она уже взрослая леди, вся в шелку и драгоценностях. Я думаю, такая юная леди, как вы, тоже мечтает о драгоценностях?! Разве вам не хотелось бы жить в прекрасном доме где-нибудь в районе Риджент-стрит? – Джентльмен широко улыбнулся. – Разве вам не хочется носить шелковые платья и жемчужные ожерелья?

Виолетта захлопала глазами:

– Жить в районе Риджент-стрит? Так ведь именно там живут все богачи! Я… мне… носить шелк и жемчуг?!

– Виолетта, у меня большой дом. В нем не менее двух дюжин комнат, в каждой из них по мраморному камину. Каждая кровать в каждой спальне застлана бархатным покрывалом, а полы покрыты мягкими турецкими коврами. У тебя могла бы быть даже своя собственная горничная!

Виолетта не верила своим ушам.

– Бархат и ковры! Собственная горничная! О Боже!

Ральф усмехнулся и как следует тряхнул подружку за плечо.

– С чего бы это ей жить в вашем доме, мистер Фарминджер, хотел бы я спросить.

Джентльмен просто не обратил внимания на вопрос Ральфа.

– Виолетта, дорогая, какого цвета у тебя волосы?

– Черные, а почему вы спрашива… – Девочка не успела завершить свой вопрос, а пожилой джентльмен уже стянул с ее головы шапочку. По плечам и груди Виолетты рассыпались немытые, но густые черные космы.

– Я понял, что ему надо! – воскликнул Ральф. Лицо джентльмена исказилось негодованием. Он скользнул рукой во внутренний карман фрака и наставил на мальчика крошечный блестящий пистолет, который полностью умещался в мужской ладони.

– Ступай прочь, мальчик.

Глаза Ральфа стали огромными, как блюдца. Он попятился. Виолетта перевела взгляд с дула пистолета на своего приятеля, и от ужаса сердце ее забилось, как птичка в клетке. Ральф бросился бежать, крича:

– Виолетта, беги! Беги скорее! Виолетта не раздумывала: она повернулась спиной к солидному господину и пустилась наутек.

– Никогда не была в доме, где есть мраморные камины и кровати, покрытые бархатом, – задумчиво проговорила Виолетта.

Темнело. Обычно ночью Лондон окутывает желтоватый туман, и нынешняя ночь не была исключением. Виолетта и Ральф сидели на пустых перевернутых бочонках возле дверей склада, закрытого на ночь. Впереди виднелся Чаринг-Кросс-мост. От пристани отходил последний паром, связывающий оба берега Темзы. Было видно пассажиров третьего класса, которые, как скот, сгрудились на открытом пространстве парома, лишенного крыши.

– И не будешь никогда, – грубо отрезал Ральф, вынимая из-за голенища ботинка маленький ножик. Дырка в подошве свидетельствовала о том, что носков мальчик не носил.

– Не думаю, что я правильно поняла его, – сказала Виолетта. – Но мне он не понравился. У него на уме было что-то дурное.

– Я подрасспросил о нем, – сказал Ральф поднимаясь. – Он сутенер и содержит шлюх. Он хотел, чтобы ты работала на него.

– Я? – замерла от удивления Виолетта.

– Да, ты, – подтвердил Ральф. Губы его были плотно сжаты, стальные серые глаза твердо смотрели на спутницу. – Оглянись, – приказал он.

Виолетта взглянула на Ральфа, который нервно крутил в руке нож:

– Что еще?

– Повернись, – сухо потребовал мальчик.

Виолетта повернулась к нему спиной и всмотрелась в туманную даль. Неожиданно она почувствовала, что Ральф ухватил ее за волосы и потянул на себя.

– Что ты делаешь? – заволновалась Виолетта.

Ральф не ответил. Через мгновение девочка почувствовала, что свободна, но в руках у Ральфа осталась изрядная прядь черных волос.

– Ты просто сумасшедший! – чуть не расплакалась бедняжка.

– Заткнись, – бесчувственно отозвался мальчик и схватил следующую прядь. – Или ты хочешь работать раздвигая ножки и обслуживая таких, как Фарминджер и его великосветские друзья?

Виолетта замерла в чудовищно неудобной позе, стараясь половчее вывернуть шею и посмотреть, как теперь выглядит ее шевелюра сзади. Ральф тем временем усердно орудовал ножом, о чем свидетельствовали куски волос, падающие к ее ногам.

– Нет, – сказала Виолетта, – я не хочу быть шлюхой. – Она провела рукой по голове и почувствовала легкий ветерок на шее.

Ральф обкорнал ей волосы короче, чем носит большинство мальчишек. По девической шее бегали мурашки, но на душе было удивительно хорошо.

– Нам нужно раздобыть себе что-нибудь на ужин, – скрючившись в три погибели, сказала Виолетта. Было поздно. Девочка замерзла и устала. Но больше всего ей хотелось есть. За целый день она съела всего лишь ломоть хлеба, который ей удалось купить у булочника возле «Ковент-Гарден» за два пенса, полученных Виолеттой в уплату за то, что она подержала лошадь одного богатого джентльмена.

Дети вскочили на запятки проезжавшего мимо наемного экипажа без пассажиров. Кучер их не видел. К такому способу передвижения они привыкли очень давно.

– Прекрасный вечер, и едем неплохо, – пошутил мальчик.

– Ральф, мы в Мэйфэр. Здесь куча мест, где можно было бы неплохо перекусить.

– Я тоже так думаю, – ухмыльнулся мальчишка.

По обе стороны широкой улицы высились величественные, изысканные особняки. Виолетта чувствовала себя так, будто попала в другой мир, сказочный мир принцев и принцесс. Улицы были вымощены и на удивление чисты. На мостовую ложилась тень от могучих, развесистых дубов. В отличие от Сент-Джилса и других перенаселенных районов города, воздух здесь был свеж и, кажется, даже прозрачен. Пешеходов не было, но улица все равно освещалась газовыми фонарями. Эта нарядная улица упиралась в другую, не менее роскошную, образуя с ней букву «Т». Кучер правил к изысканному особняку, широкую лестницу которого охраняли два льва, выточенные из известняка. Почти все пространство улицы перед особняком было занято каретами и экипажами всех возможных цветов и расцветок. Экипажи стояли в два, а кое-где и в три ряда, запрудив даже такую широкую улицу, как эта. Слуги, грумы и кучера – все в ливреях – болтали, сбившись в небольшие группы. Особняк искрился бесчисленным множеством окон.

– О Боже, – прошептала Виолетта, – интересно, кто же здесь живет.

– Тихо ты, – одернул ее Ральф, но было уже поздно.

Кучер, к чьему экипажу они так беспардонно прицепились, услышал разговор и, обернувшись на козлах, закричал:

– Кто здесь?! А ну, пошли прочь!

Он кричал громко и злобно размахивал хлыстом, норовя зацепить им двух грязных ребятишек.

– Проваливайте! – не унимался он. – Прочь от кареты моего хозяина!

Виолетта и Ральф одновременно спрыгнули с запяток, а кучер в это время натянул вожжи, вынуждая лошадок перейти на быстрый шаг.

Поднимаясь с колен, Виолетта бросила взгляд на прекрасный удаляющийся экипаж. Коленки болели, да вдобавок она порвала чулки.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Ральф, присоединяясь к подружке.

– Все в порядке. Я просто ударилась, – пожаловалась Виолетта и, прислушавшись, сказала: – Музыка. Никогда такой не слышала.

Дети замолчали. Струнная музыка, плывущая из особняка, завораживала. Звуки были мягкими, но хорошо различимыми, живыми, но спокойными, умиротворяющими и веселыми одновременно. Виолетта снова вздохнула.

– Похоже на замок, правда?

– Это вовсе не замок. Здесь живет граф, – грубо опустил ее на землю Ральф и для вящей убедительности сплюнул.

– Наверное, он никогда не бывает голодным, – протянула Виолетта, во все глаза глядя на особняк. Он, казалось, состоял из нескольких зданий, разных по высоте и стилю. Особняк был построен из какого-то мерцающего заморского камня. Три башни, хвастливо взметнувшие свои остроконечные крыши кверху, придавали особняку сходство со средневековым замком. С крыши химеры разевали пасти на прохожих. Интересно, подумала Виолетта, зачем хозяевам замка понадобилось «украшать» его чудовищами, если можно было обойтись и без них.

– Наверняка у них нашлась бы пища и для двух едоков вроде нас с тобой, – снова ухмыльнулся Ральф.

– Ты с ума сошел! – Виолетта широко раскрыла от ужаса глаза.

– Я ничего еще не ел сегодня, – ответил Ральф и взял ее за руку.

– Подожди. – Виолетта слегка подтолкнула его к раскидистому вязу.

Мимо маленьких оборванцев проехала отсвечивающая черным лаком карета. На каждой дверце красовался серебряный семейный герб. Резвые лошадки замедлили бег, и карета остановилась прямо напротив лестницы, ведущей в особняк. Кучер, одетый в ливрею серебряного и голубого цвета, соскочил с козел, но дверца кареты распахнулась прежде, чем он успел сделать шаг назад. Виолетта любовалась затянутым в черный вечерний костюм, молодым человеком, который играючи соскочил с подножки кареты.

– Еще один сноб, который думает, что он лучше нас, – сквозь зубы процедил Ральф.

– Ты прав, – согласилась Виолетта.

Молодой человек бросил приказание кучеру и направился в сторону особняка. Его осанка и манера держаться говорили о том, что он не сомневается, что весь мир принадлежит ему, а особняк является всего лишь крошечной частью этого мира.

– Фраер, – сплюнул Ральф.

Дети бегом преодолели расстояние от вяза до ограды, отделяющей прекрасный особняк с башнями от соседнего, не менее прекрасного. Убедившись, что их никто не видит, они вскарабкались на дерево, росшее возле решетки, как кошки, проползли по веткам и, спрыгнув вниз, оказались на изумрудной лужайке, раскинувшейся вокруг особняка.

Приземлившись на нежную травку, Ральф улыбнулся, подал руку своей подружке, и, стараясь не попадать в яркие снопы света, бьющего из окон, они побежали на задний двор, куда, как подсказывал им немалый жизненный опыт, выходили окна и двери кухонь в богатых домах.

Путь их оказался тернистым. Сперва они забрались на террасу, которая вела вовсе не в кухню, а проходила вдоль зала для балов. Виолетта заглянула в окно и замерла. Внутри танцевали. Под волшебную музыку по просторной комнате кружили пары. Зал, казалось, утопал в хрустале и золоте.

Виолетта так бы и стояла, с замиранием сердца глядя на чужую жизнь, но Ральф неумолимо тянул ее в сторону кухни. Улучив момент, девочка все-таки прилипла носом к окну. Ральф, как ни странно, последовал ее примеру.

Виолетта затаила дыхание и закрыла глаза. Потом открыла. Волшебный мир не исчез. Он остался прежним. Девочка никогда не видела столько красивых людей и вещей, собранных в одном месте. Женщины были в бархатных и шелковых платьях, украшенных драгоценностями. Лифы, юбки и рукава платьев были искусно отделаны жемчугом, кружевами ручной работы, цветами, сделанными так тонко, что они казались живее настоящих. То здесь, то там из-под колокола светлого платья выглядывала маленькая шелковая туфелька на высоком каблучке. Изящные, полные руки дам были затянуты в длинные белые перчатки. На каждой женской груди мерцали ожерелья, в ушки были продеты невероятной красоты серьги. Рубины, изумруды, сапфиры, жемчуга и, конечно, бриллианты сверкали всеми цветами радуги. Но самым удивительным было то, что все без исключения дамы были чисто умыты. Виолетта знала, что женщины пользуются пудрой, но никакая пудра не сделала бы кожу девочки такой белой и гладкой, как у этих дам. У них было ослепительно белым все: лица, словно выточенные из слоновой кости, шеи, плечи и руки. Интересно, размышляла девочка, как это тело может быть таким белым и чистым. Поглядеть на свое лицо в зеркало ей удавалось не чаще, чем раз в год, но изучать свои грязные руки она могла регулярно. Исключение составляли дни, когда шел дождь. Но и тогда они становились не белыми, а серыми, с грязными потеками и заметными ссадинами.

Сердечко Виолетты билось гулко, как набатный колокол. Она пыталась и не могла себе представить, каково это носить такую прекрасную одежду, такие роскошные драгоценности и танцевать всю ночь напролет в особняке, похожем на замок.

Внезапно она вся съежилась и замерла. Прямо на нее из толпы танцующих надвигался молодой человек в черном. Когда он выходил из коляски, она не сумела разглядеть его лица, но царственная походка, в которой явно читалось, что весь мир принадлежит ему, выдавали в этом человеке именно того юношу, который так не понравился Ральфу. Виолетта смотрела на него во все глаза. Наверное, он был князем или принцем. Он был красив и богат, а его беззаботная улыбка говорила о том, что ничто в мире его не тревожит.

Виолетта и представить себе не могла, что есть люди, которым не о чем беспокоиться. Ей самой не давали покоя постоянные думы об отце и воспоминания об этом противном Фарминджере.

Неожиданно от толпы отделилась молодая женщина в розовом платье, которое нежно колыхалось вокруг ее тела, и направилась к молодому человеку. У нее были золотисто-русые волосы, слегка загорелая кожа и вообще… она была очень красива. Виолетта заметила, что молодые люди обменялись приветливыми улыбками. Женщина была чуть старше молодого человека. Разница в возрасте была незначительной, но она не укрылась от зоркого взгляда девочки. Женщина и юноша смотрели друг на друга так, словно были влюблены.

– Пригнись! – вдруг резко скомандовал Ральф.

Бросив последний, отчаянный взгляд на танцующих, Виолетта увидела, что двое влюбленных покидают зал для танцев, а через секунду она обнаружила их на террасе, в двух шагах от себя. Перепугавшись, девочка поспешно опустилась на колени и пригнула голову. Если ее и Ральфа обнаружат на территории особняка, им, конечно, несдобровать.

Согнувшаяся в три погибели, Виолетта слышала, как молодой человек что-то шепотом говорит своей спутнице. Нечто в тоне юноши насторожило девочку. Никогда прежде она не видела, чтобы люди были так нежны и внимательны друг к другу, как эти двое.

Впрочем, где бы она могла увидеть подобное? В Сент-Джилсе мужчины в основном кричали, а женщины плакали. Смех был признаком хмельного застолья.

– Габриэлла, а не потанцевать ли нам прямо здесь, под луной? – промурлыкал молодой человек.

– Как я соскучилась по вам, Блэйк, – нежась в теплых объятиях возлюбленного, прошептала женщина. – А ведь мы не виделись всего несколько дней…

Блэйк взглянул на свою спутницу, и улыбка померкла на его губах.

– А как я соскучился…

Эти люди, казалось, были созданы друг для друга. Прижавшись друг к другу, они стали одним целым. Так, тая, два отдельных кусочка льда превращаются в воду. Через секунду эти двое уже кружились в волшебном танце, а луна и звезды улыбались им.

Они кружились и кружились, пока неожиданно резко не остановились на противоположном конце террасы.

Виолетта замерла. От напряжения у нее заурчало в животе. Она неотрывно смотрела, как эти двое целовались. Глубоко. Как изголодавшиеся друг по другу. Так вот что такое любовь…

Девочка вздохнула и взглянула на Ральфа.

– Пошли за тем, ради чего мы сюда пришли. Я чертовски голодна.

Виолетта неожиданно разозлилась. Ей стали ненавистны и темноволосый молодой человек, и его возлюбленная, и все танцующие в зале. Ей стал ненавистен этот мир, мир, к которому она никогда не будет принадлежать, как бы она ни желала этого.

Сделав большой крюк возле противоположного конца террасы, где в страстном поцелуе замерли влюбленные, дети бегом обогнули особняк. Завернув за угол дома, они оказались в плену… невыразимо желанного запаха жареного мяса и пирожных.

Желудок все настойчивее напоминал о себе. О Боже! Виолетта облизнула губы и, обмирая, подумала о жареной говядине и цыпленке, о яблочном пироге и только что испеченном пышном хлебе. И о сливовом пудинге.

Ральф больно впился пальцами в ее плечо. С того места, где они находились, им было прекрасно видно все, что делалось в кухне, а самое главное было видно, что дверь на кухню широко распахнута и им не составит никакого труда подобраться к съестным сокровищам. Неприятность состояла в том, что по кухне то и дело сновали слуги, забирая вновь приготовленные кушанья и оставляя подносы с пустыми бокалами и грязными тарелками. Посередине кухни стоял пылающий от жары и волнения повар и все время что-то кричал.

– Ну давай, – распорядился Ральф. – Что ты выбираешь?

Виолетта поднялась на цыпочки и высмотрела блюдо, на котором красовался сливовый пудинг, порция персон на восемь. Это великолепие располагалось рядом с серебряным блюдом, на котором возлежал запеченный барашек. Что и говорить, выбор – задача не из легких.

– Пудинг, – наконец выжала из себя девочка, облизывая губы.

– А я возьму себя мяска, – кровожадно сверкая глазами, сказал Ральф.

Итак, решение было принято, и охота за едой началась.

Дети ворвались в кухню и, расталкивая ошеломленных слуг, бросились каждый к облюбованному кушанью. Их появление произвело страшный переполох.

– Боже мой! – заверещал повар. – Воры! Воры! Они украли барашка и пудинг! Воры!

Но Ральф и Виолетта были уже за дверями кухни. Они мчались по лужайке, прижимая к груди украденные яства. Вослед им неслись крики повара, такие громкие и отчаянные, будто он сам бросился в погоню за ними. Виолетта оглянулась: так и есть. За ними по лужайке огромными шагами неслась фигура в белом. Шеф-повар. В руках он сжимал огромный разделочный нож. Едва поспевая за поваром, за ним бежали трое слуг и две горничных. Все были решительно настроены поймать воришек.

– Боже, да он убьет нас, – струсила Виолетта.

– Пошевеливайся! – крикнул Ральф.

Дети пробежали еще несколько метров и оказались перед высоким забором. Первым остановился Ральф. Едва не врезавшись в своего юного подельника, остановилась и Виолетта. Преследователи поняли, что воришки попались в западню, и больше не торопились, а медленно и угрожающе надвигались на них.

– Вызовите полицию! – распорядился повар. Один из лакеев бросился выполнять поручение.

– Поставьте тарелки на землю, – раздельно выговаривая слова, скомандовал повар.

Виолетта и Ральф пребывали в нерешительности. Затем Ральф велел:

– Бросай это!.. И прыгай!

Ральф швырнул блюдо с барашком к ногам преследователей и принялся карабкаться вверх по липким и скользким прутьям ограды. Виолетта медлила. Она никак не могла расстаться со своим пудингом. Разве можно бросить такое волшебное кушанье? Тем более в грязную траву? На глаза девочки навернулись слезы.

– Виолетта! – закричал сверху Ральф. Малышка подняла глаза и увидела, что Ральф плашмя лежит на ветке дерева, протягивая ей руку. Девочка еще крепче прижала пудинг к животу. Повар и слуги медленно, но неуклонно сжимали ее в зловещем полукольце. Ральф снова . окликнул подружку. Рыдая от безысходности, Виолетта швырнула блюдо с пудингом на землю и протянула руку Ральфу. Ральф с силой схватил ее за запястье и втащил на дерево. Секунду дети сидели, обнявшись, на ветке, как две испуганные птахи.

– Давай-ка выбираться отсюда, – прошептал мальчик, и они принялись спускаться по стволу, который находился уже за пределами особняка.

Не успели дети добраться до земли, как обнаружили, что к ним, размахивая дубинками, стремглав несутся два здоровенных полицейских.

– О Боже… – обреченно прошептала Виолетта. По лицу ее текли слезы.

– Спасайся, Виолетта! – крикнул Ральф. – Бежим!

Дети спрыгнули с дерева и пустились наутек. Девочка едва поспевала за своим другом. За спиной она слышала тяжелое, прерывистое дыхание двух дюжих молодцов. На бегу констебли приказали детям остановиться. Виолетта припустила что было сил. К несчастью, она начала отставать. Ральф намного опередил ее.

– Подожди меня! – едва дыша, выкрикнула девочка.

Но он уже не слышал своей подружки. Дети перебегали улицу. Навстречу девочке двигался экипаж. Ей показалось, что тяжелая карета вот-вот раздавит ее и Ральфа, и девочка остановилась как вкопанная. Ральф между тем поступил прямо противоположным образом: как дикая кошка он весь подобрался и метнулся в длинном прыжке прямо перед экипажем. Виолетта заметила, что, перекувырнувшись несколько раз через голову, он снова оказался на ногах и продолжил свой бег.

Но ей было уже не по пути с Ральфом. Тяжелая, безжалостная рука полицейского с силой сжала хрупкое плечо девочки. Виолетта крутилась и визжала как сумасшедшая, но в результате получила только сильный удар дубинкой.

Уснуть девочке так и не удалось. Всю ночь ее преследовали воспоминания о роскошном, аппетитном пудинге. О пудинге и о Ральфе.

К глазам то и дело подступали слезы, но она крепилась и не плакала. Только дети плачут. А она уже взрослая.

Виолетта лежала на одной из дюжины коек и ежилась под тоненьким казенным одеялом. Полицейские отволокли ее в ближайший работный дом.

Виолетта отбивалась, как бешеная собака. И ее не пощадили. Ей дали тумаков и бросили в карцер, как нашкодившую дворняжку. Ее не только отправили в эту богадельню, но и подвергли еще одному чудовищному унижению. С девочки сорвали лохмотья и заставили стоять голой под ледяным взглядом директора работного дома и двух его подчиненных. Лохмотья ее подобрали и выбросили и только после этого с удивлением обнаружили, что она не мальчишка. Тогда ей бросили какую-то прохудившуюся простыню грязно-серого цвета, ее старые и рваные носки и не менее дрянные ботинки. На ужин Виолетте выдали миску жидкого супа и краюшку хлеба.

Виолетта была раздавлена. Как могло такое случиться с ней? Работный дом – это хуже, чем смерть. Она не раз слышала, что если тебя упекли в этот ад, то обратно уже не выбраться. Сквозь стены работного дома не выйти в город даже в воскресенье, чтобы постоять во время службы в церкви. Виолетту трясло – не от холода и не оттого, что она была голодна, – а оттого, что ей было одиноко и страшно и очень хотелось в Сент-Джилс, к Ральфу.

Девочка подняла глаза к потолку. Когда-то он был белым, но с годами краска выцвела, и теперь потолок был грязно-желтым. Виолетта крепилась, но слезы не уходили. Интересно, где теперь Ральф? Ему-то удалось выскочить из-под колес кареты и убежать. Ему удалось отделаться от полицейских. Наверное, он спит на том самом крыльце в Сент-Джилсе, где обычно они устраивались на ночь вдвоем. Увидит ли она его когда-нибудь снова?