Текст книги "Пламенный вихрь"

Автор книги: Бренда Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Вы когда-нибудь вернетесь туда? – спросила Сторм.

– Никогда, – насколько мог бесстрастно произнес он,

– Вы поссорились с отцом?

Он уставился на нее удивленно, с плохо скрытым гневом.

– Простите. – Поняв свою бестактность, она вспыхнула. – Не понимаю, почему я так любопытничаю. Простите.

Она говорила так искренно, что он забыл о своем раздражении. Для разнообразия было неплохо увидеть чуть оробевшую Сторм. Некоторое время они шли молча. Сторм вздохнула,

– Я люблю воду, – сказала она, глядя на океан. – Дома я плаваю каждый день.

Он вспомнил золотистый цвет ее кожи в вырезе платья, там, где ей следовало быть белой. Он вдруг зачарованно подумал, что она купается обнаженной. Нет, этого не могло быть. Она, возможно, немного дикарка, но ни один мужчина не позволил бы этого своей дочери.

– Мне здесь этого не хватает, – сказала она.

Волна в два раза выше остальных вздыбилась буруном и понеслась на берег. Бретт заметил, как она разбилась, обхватил Сторм за талию и быстро оттащил вверх по берегу от набегающей волны. Она засмеялась, вместе с ним убегая от прибоя. На мгновение они оба бросили поводья, но жеребцы последовали за ними.

– Я вовсе не боюсь промочить ноги, – улыбаясь, сказала Сторм.

Он все еще придерживал ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Он ощутил запах розы; шелковистая прядь ее волос прилипла к его губам. На более мягком песке она слегка споткнулась, и от этого движения одна мягкая, округлая грудь прижалась к его ребрам. Крепкая, но и мягкая одновременно, и это сочетание взволновало его. Она все еще смеялась, глядя даже не на него, а на причину их бегства – океан. Ее ресницы оказались совершенно неожиданно черными и очень длинными.

Одним плавным движением он прижал ее всю к себе, одной рукой, словно в тисках, сжимая талию, другой ладонью обхватив затылок. Она ахнула, с немым удивлением глядя ему в глаза, когда он наклонил голову и мягко, нежно коснулся губами ее губ.

Она застыла. С настойчивой нежностью, мягко, невыносимо дразняще он снова и снова касался губами ее рта. Она пыталась отступить назад, но руки на талии и на затылке сжали ее еще сильнее. Он коснулся языком ее нижней губы, обвел им ее контур. Она расслабилась, поддаваясь. Его губы стали настойчивее, более ищущими и требовательными. Ему показалось, что она простонала негромким горловым стоном. Его язык скользнул между ее губ, она их приоткрыла. Погружаясь в нее, снова и снова вонзаясь, рассказывая ей ртом и языком, как бы он стал любить ее, он чувствовал, как пульсирует его отвердевшая и удлинившаяся плоть, прижатая к ее животу.

С невероятной силой она вырвалась от него и замахнулась правой рукой. Она задыхалась.

– Ублюдок! – выкрикнула она, и хотя он вдруг с удивлением сообразил, что она собирается сделать, понимание пришло слишком поздно. Ее кулак врезался ему в солнечное сплетение, заставив его издать хриплый звук и согнуться пополам. Черт побери, она не слабенькая!

Он инстинктивно среагировал на следующий удар в челюсть и успел схватить ее за запястье, В животе чертовски болело. Одно дело получить удар в живот, когда его ждешь, напрягая мышцы так, что он превращается в стальную стену, но он совсем не ожидал, что она ударит именно сюда. А уж удар-то у нее что надо, черт побери!

– Как вы смеете! – заявила она. – Будь у меня револьвер, я бы вас пристрелила. Наглый ублюдок!

Между ними было не более фута. Бретт грубо дернул ее за кисть, так что она упала ему на грудь, но она даже не поморщилась и не вскрикнула. Ее синие глаза сверкали. В ответ на ее необузданную ярость у него возникло желание подчинить ее себе, показать свое мужское превосходство. Мгновение они стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза с расстояния всего в несколько дюймов. Он видел, что ее переполняет ненависть к нему, и в нем вспыхнуло дикое, необузданное желание обладать ею.

Свободной рукой он так сильно сжал ее подбородок, что потом кожа еще долго оставалась розовой, притянул ее к себе и поцеловал грубо, жестоко, неотступно. Она отбивалась, но, хоть она и была сильной, все же с ним ей было не справиться. К нему вдруг вернулся разум. Он отпустил ее и оттолкнул от себя.

Она приземлилась на четвереньки в мокрый песок, глядя на него как дикая, шипящая кошка. Не сводя с нее глаз, задыхаясь, словно пробежал целую милю, Бретт пытался справиться с вызванным ею приступом жестокости. Почувствовав, что несколько восстановил самообладание, он подошел к ней и протянул руку.

– Вставайте, Сторм, – произнес он голосом, хриплым от бурливших в нем чувств.

Ее реакция была для него неожиданной. С криком, напоминавшим индейский клич, она обхватила его ноги, и он упал на четвереньки в песок. Она с леденящим душу воплем прыгнула на него. Он быстро перевернулся на спину, обхватил ее запястья, опрокинул ее и прижал к песку, не без иронии подумав, что такое положение в данный момент вовсе не безопасно, хотя и по другой причине.

– Я убью вас, – бесполезно сопротивляясь, выдохнула она.

– Боже, вы просто немыслимы, – сказал он. Его дыхание смешивалось с ее дыханием. Потом добавил: – Я прошу извинения, искренне прошу.

– Ненавижу вас! – кричала она. – Пустите меня! Сейчас же!

– Не вздумайте повторять ваши штучки, – предупредил он.

Она промолчала. Он осторожно поднялся и снова предложил ей руку, но она, не обращая на нее внимания, гибко, с изяществом танцовщицы вскочила на ноги, размашисто подошла к лошади и вскочила в седло. Через мгновение она уже неслась легким галопом вдоль берега.

Он торопливо уселся на своего серого и погнал его галопом, потом придержал и поехал с той же скоростью. Что он мог ей сказать? Он непростительно забылся. Он даже не понимал, как это случилось. Если бы она не ударила его – ударила, подумать только, – он бы не стал снова целовать ее, во всяком случае так грубо. Весь оставшийся путь до дома Пола он обдумывал, как лучше извиниться.

Когда они ехали но дорожке к дому, он понял – надо что-то делать.

– Сторм, это был всего лишь поцелуй. Простите меня. Вы очень красивы, и я не совладал с собой. – Он говорил совершенно искренне, следя за каждым ее движением.

Она не оборачивалась.

– Только поцелуй, – попробовал он еще раз, когда она соскользнула с коня около веранды. Она уставилась на него:

– Я не принимаю ваших извинений. Никогда больше не приближайтесь ко мне.

– Сторм!

– Нет! Вы просто тщеславный, самодовольный, напыщенный павлин! – Она развернулась и влетела в дом, хлопнув дверью.

Он уставился на дверь. Напыщенный павлин, вот как? Она так думает?

Другие женщины считали его красивым, мужественным и могущественным. Ни одна женщина еще не называла его тщеславным и самодовольным… напыщенным павлином. Нет, такого еще не случалось,

Он развернул серого. Да ну ее к черту. От нее одни неприятности. Ему вообще не следовало флиртовать с ней. Она явно недолюбливала его с самого начала и не старалась это скрыть. Не обращая внимания на душевную сумятицу, он пытался разозлиться и, добившись этого, со страстью предался своему гневу. Он потерял голову и позволил похоти овладеть собой, и эту ошибку он впредь не повторит. К черту Сторм Брэг. Она всего лишь неотесанная техаска. Он предпочитает женщин утонченных.

Глава 5

Скверное настроение не оставляло Бретта весь остаток дня и не улучшилось к тому времени, когда он вернулся домой, чтобы переодеться. Разбирая почту, он обнаружил письмо от своего дяди.

Что, черт побери, ему нужно?

Надо отдать ему справедливость, подумал Бретт, с бьющимся сердцем вскрывая конверт, дядя Эммануэль был единственным из Монтеррея, кто обращался с ним не как с отродьем шлюхи, а как с человеческим существом, способным чувствовать и переживать. Его отец, дон Фелипе, почти не обращал на него внимания и только изредка наблюдал за какой-нибудь его особенной выходкой с недовольством или безразличием. В сущности, когда его привезли на гасиенду Лос-Киеррос, именно дядя Эммануэль настоял, чтобы Бретт рос и воспитывался в доме, а не на конюшне, что изрядно раздражало вторую жену дона Фелипе. Конечно, донья Тереза ненавидела его, ведь он представлял собой угрозу сыновьям, которые могли у нее родиться.

Дорогой племянник, прошло уже так много времени, и я очень рад, что наконец-то нашел тебя и узнал, что ты здоров и преуспеваешь. Мой осведомитель сообщает, что у тебя хорошее положение в Сан-Франциско и твои дела идут неплохо. Я рад за тебя. Я почему-то всегда думал, что ты добьешься успеха.

Невероятно удачное совпадение, что после нескольких лет поисков мой человек нашел тебя именно тогда, когда ты больше всего нужен, Бретт, твой отец серьезно болен. Боюсь, ему не поправиться. Несколько лет назад он очень неудачно упал с лошади и был парализован ниже пояса. С тех пор он потерял волю к жизни. Недавно он слег с простудой, которая перешла в пневмонию. Боюсь, что Господь собирается забрать его у нас.

Бретт, я знаю, что ты горд, так же как и твой отец, но прошу тебя, не позволяй гордости управлять твоими чувствами. Дон Фелипе никогда не напишет тебе и не попросит приехать, хотя я и поделился с ним новостями о тебе. Я знаю, что он хочет тебя увидеть. Пожалуйста, приезжай.

Все остальные в семье здоровы. Твоему брату Мануэлю уже десять, он сильный, упрямый и сообразительный, совсем как ты и отец. Две твои младшие сестры, Габриель и Катерина, унаследовали кастильскую красоту своей матери. Мои дети, София и Диего, здоровы. У Софии недавно родился первенец. Твоя тетя Елена такая же, как и прежде.

Твой любящий дядя, Эммануэль.

Бретт отложил письмо. Его лицо стало похоже на непроницаемую маску. Он быстро прошел к буфету, налил себе большую порцию бренди и выпил половину, уставившись в окно на сад и улицу внизу. Будь они все прокляты.

На него нахлынули воспоминания, и среди них не оказалось ни одного приятного. О том, как он рос, промышляя воровством, на улицах Мазатлана, о костлявом, грязном мальчишке, которому всегда удавалось ускользнуть от полицейских, не появлявшемся дома по нескольку дней и даже недель. Не то чтобы это волновало его мать, французскую шлюху.

Когда бы он ни вернулся, всегда заставал дома одного из нескольких «опекунов». Надо отдать матери должное, она не старилась и была красивой. Но бессердечной. Его воспитание она предоставила экономке, у которой не хватало на это времени. Только одной из горничных он, похоже, не был безразличен, маленькой англичанке по имени Мэри, Заметив, что он вернулся – обычно лишь потому, что был голоден и не сумел раздобыть что-нибудь на улице, – она хватала его и заставляла принять ванну и переодеться. Как только он набивал себе желудок, он удирал снова, но всегда успевал услышать тонкие пронзительные крики матери и низкие стоны того, кого она «развлекала».

Он не знал, кого ненавидел больше: шлюху мать или отца-калифорнио.

Его жизнь изменилась в восемь лет, когда дон послал за ним, потому что два его брата погибли. До того момента как мать сообщила, что отсылает его, он даже не знал, кто его отец. По сей день он понятия не имел, каковы были отношения между его родителями или как они познакомились.

Первая жена дона Фелипе, донья Анна, не дала ему еще одного наследника. Постаревшая раньше времени, она оказалась неспособной рожать детей. Она умерла через шесть лет после приезда Бретта, после нескольких выкидышей, и к этому времени дон Фелипе воспринял ее смерть с облегчением. Он сразу женился на пятнадцатилетней Терезе, происходившей из старинной аристократической семьи, в которой рождалось много мальчиков.

К этому времени Бретгу было почти четырнадцать. За годы, прожитые в доме отца, он получил образование, но во всем остальном на него или не обращали внимания, или поносили. Он научился читать и писать на испанском, французском и английском, а говорить на всех этих языках он уже умел. Он даже выучил немного латынь. Он неплохо успевал по математике, геометрии, географии и истории и отличался в езде верхом, фехтовании и стрельбе из пистолета. Он научился говорить, ходить и вести себя кик джентльмен, хотя и знал, что не был таковым.

Дону Фелипе он был как будто безразличен, не считая случаев, когда у Бретта что-нибудь не получалось. Тогда его отец сердился и наказывал Бретта, как правило тростью. Он никогда не давал удовлетворения, когда его били, – он никогда не плакал.

Все шесть лет до самой своей смерти донья Анна отказывалась даже видеть его, не то что разговаривать с ним, хотя и обсуждала его с другими. Он знал, что незаконнорожденный, но это никогда его не волновало, пока однажды не услышал, что жена отца, когда говорит о нем, называет его ублюдком. Тогда он испытал гнев и стыд, каких никогда не испытывал прежде.

Остальные тоже смотрели на него свысока. Маленькая София – его кузина, почти того же возраста, что и он, удивительно красивый ребенок с иссиня-черными волосами и темными глазами – относилась к нему высокомерно и с упоением называла его «ублюдком», зная, что он не может побить ее, как бы ему ни хотелось. Она любила насмехаться над ним. Даже сейчас при мысли о ней он застыл от гнева.

Ну и конечно же еще была тетя Елена. Он невольно улыбнулся. Что именно имел в виду дядя Эммануэль, говоря, что тетя Елена, его жена, осталась такой же, как прежде? Неужели он не знал, что она была шлюхой, как и мать Бретта?

Это случилось, когда ему было почти шестнадцать. Бретт начал интересоваться девушками годом раньше – по такой степени, что несколько служанок стали сводить en с ума. Он даже начал видеть их во сне… Однажды днем он наткнулся на тетю и ее партнера в укромном уголке сада.

Он зачарованно следил, как его тетя совокупляется с конюхом. Никто из них не снял одежды, о чем он пожалел, по ее юбки были задраны до талии, и у нее были длинные белые ноги. Бретт наблюдал, как конюх тычется в нее, пока сам не потерял самообладание и не совершил непростительную бестактность – вскрикнул.

В мгновение ока Елена столкнула с себя парня, опустила юбки и застегнула лиф.

– Кто там? – окликнула она.

Завороженный, не в силах вымолвить ни слова, Бретт вышел из укрытия.

Сначала она испугалась, потом не спеша стала оглядывать его с ног до головы, и он снова стал твердым и горячим. Она улыбнулась:

– Пабло, теперь иди. Увидимся в другой раз. Подойди сюда, Бретт.

Когда Бретт двинулся к ней, сердце его бешено билось. Он не знал, чего ожидать, но твердо знал, что у тети Елены будут страшные неприятности, если кто-нибудь узнает, чем она занималась. Она стояла, расстегивая лиф, и Бретт ахнул, когда из него вырвались полные, в голубых прожилках, с отвердевшими сосками груди.

Бретт совсем потерял голову. Он понимал, что это нехорошо, ведь единственным человеком, который ему нравился, был дядя Эммануэль, но ему было шестнадцать лет и кровь его кипела. За ладонями вскоре последовали его губы и он принялся безумно сосать ее огромные твердые соски, отчего Елена гортанно рассмеялась:

– У тебя безошибочные инстинкты, Бретт. Вскоре он уже погрузился в нее, вонзаясь дико, лихорадочно… Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

За месяц, оставшийся до его отъезда, она многому научила его. Бретта переполняло чувство вины, но он был не в силах сдержать себя. А потом донья Тереза, новая жена отца, родила сына, Мануэля, и пропала всякая необходимость в том, чтобы Бретт оставался…

Бретт решил не обращать внимания на письмо. Дон Фелипе как был, так и оставался равнодушным ублюдком, а София – все той же сучкой. Елена наверняка все та же шлюха… и ему на всех на них плевать. Он скомкал письмо и бросил в камин.

Будь проклят этот Бретт д'Арченд.

Сторм яростно расхаживала по спальне, вес еще в костюме для верховой езды. Она не могла не думать о нем, не могла избавиться от стоявшего перед глазами смуглого красивого лица. Она не могла забыть, как освещалось изнутри его лицо, когда он улыбался, или как маленькие лучики разбегались от его глаз в редкие моменты хорошего настроения. Проклятие!

Она не могла забыть ощущение его губ на своих губах, твердых и нежных, а потом – свирепых и злых. Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками.

Ее тело ее предало. Пока разум пребывал в оцепенении, когда он поцеловал ее, ее тело поддалось, стало нежным, податливым, теплым, нетерпеливым. Ей нравились его поцелуи!

Даже теперь от одного только воспоминания ее бросило в жар.

До этого ее целовали только однажды, и ей это было отвратительно. Ей даже, никогда не нравились мальчики, кроме как в качестве товарищей, с которыми можно охотиться, скакать верхом и бороться. На нескольких последних торжествах, которые посещала ее семья, Сторм чувствовала себя чужой среди девушек своего возраста, у которых на уме была только одна тема – мальчики, Сторм считала их глупыми. Ее гораздо больше интересовало, что их лучшая кобыла собирается жеребиться, и что медведь стал таскать скот у соседей, и бандит Мак-Рей, за которым гонялись рейнджеры.

Сейчас Сторм ощущала себя несчастной. И разозленной. И униженной. Мысль, будто Бретт знал, что ей понравились его поцелуи, была совершенно непереносима. Похотливая свинья. Тщеславный павлин. Дерьмо. Слава Богу, У нее хватило ума сообразить, как далеко все это заходит. Она постаралась ему неплохо врезать. Ему было больно, она это точно знала, и эта мысль радовала ее беспредельно.

В дверь постучали; вошла горничная, неся обед, и Сторм поняла, что умирает с голоду. Она сразу накинулись на еду и прикончила все до последней кротки – бифштекс с картошкой, бобы и салат, и даже съела вишни из компота. Она ощущала такое смятение и стыд, что не решилась встретиться с Полом за обеденным столом внизу.

Сторм не была дурочкой. Она знала об отношениях между полами. Точнее, она с детства видела, как совокуплялись лошади, собаки и коровы. Однажды она даже застала своего брата Ника в кладовке с одной из горничных. Сторм невольно улыбнулась при этом воспоминании: Нику было всего шестнадцать лет, высокий и костлявый, он почти затерялся среди обширных прелестей чувственной ирландки. Так что она знала весьма много о том, как совокупляются мужчина и женщина, и сегодня днем она прекрасно поняла, что означала эта появившаяся между ними твердость. Это придало ей силы вырваться, вернуло ей здравый смысл. От этой мысли она вспыхнула. Бретт хотел овладеть ею, так же как Ник овладел Розой. Она покраснела еще больше: понимание происшедшего щекотало ей нервы.

Ей стало стыдно. Теперь она понимала, почему у отца и матери бывает такой одинаково довольный вид, почему они вечно дотрагиваются друг до друга и целуются. Но это совсем другое. Они были женаты. Они любили друг друга. Сторм никогда даже не задумывалась, что мужчин и женщин может тянуть друг к другу, но теперь, когда она это поняла, ей стало ясно, что это хорошо и правильно, если происходит между любящими мужчиной и женщиной. Но ведь она не любит Бретта, она его совершенно не выносит. Возможно, даже ненавидит его. И она ему уж точно не нравится. Тогда что же с ней происходит?

Неужели она становится потаскушкой вроде Бет Эллен? Бет Эллен, белокурая, голубоглазая дочь одного из соседей, была из тех девушек, что с тринадцати лет ходили гулять с мальчиками в лес. Сторм никогда не понимала почему, но ошибиться было невозможно: Бет Эллен вела себя совершенно по-разному наедине с ней или при родителях и когда поблизости появлялся красивый мужчина. При приближении Ника Бет становилась румяной и застенчивой, и, когда ей казалось, что никто не видит, она прижималась к нему. В остальное время она была скромна, как мышка. Однажды Сторм спросила, что в мальчиках такого особенного, и Бет Эллен только засмеялась.

Сторм думала, что ни за что не заснет сегодня ночью – такой несчастной она себя чувствовала, – но уснула почти сразу. Однако сон ее был полон сновидений. Сначала они были приятными: она снова дома, в окружении своей семьи. Потом они очутились на вечеринке на открытом воздухе, и там была Бет Эллен, одетая в такое платье, какие с недавних пор носила Сторм, в то время как все остальные были в обычных ситцевых платьях, за исключением Сторм, одетой в оленьи кожи. Рядом с искушающей красотой Бет она чувствовала себя уродиной.

Внезапно там же оказался Бретт. Он был чрезвычайно увлечен Бет Эллен, и она им. Оба не обращали внимания на Сторм. Ей было обидно, немыслимо обидно видеть их вместе. Когда они пошли прогуляться в лес, она последовала за ними и увидела, что они, обнявшись, катаются по земле, готовясь к совокуплению, Бретт услышал ее и поднял голову. Когда он ее увидел, он засмеялся, и Сторм проснулась. Это был только сон, и, проснувшись утром, она его сразу забыла, потому что у нее других забот хватало. Сегодня вечером она должна ехать к Холденам на небольшой прием. Ей не хотелось ехать. Ее смущало предчувствие, что гостями будут те же, что и на вечере у Фарлейнов, в том числе этот наглый распутник, Бретт д'Арченд.

Но она все же поехала, одетая в фиолетовое бархатное платье с таким же нескромным вырезом, как и у всех прочих, что она теперь носила, и без корсета – она даже слышать о нем не хотела. Они с Полом прибыли туда в семь, и Холдены чрезвычайно приветливо встречали их у входа.

Когда они вошли в дом, Сторм увидела его – неотразимо красивого и мужественного в черном вечернем костюме – разговаривающим с хорошенькой, будто с открытки, блондинкой и Фардейнами. Блондинка стояла рядом с ним, держа его под руку. Сторм ощутила приступ ярости. Очевидно, женщина была его партнершей на этот вечер. Ну, ей это совершенно безразлично. Бретт тоже сразу ее заметил, но Сторм, как будто не видя его, улыбнулась Марси и Гранту.

– Идем, поздороваемся, – сказал Пол, готовый двинуться в сторону четверки.

– О, вот и Джеймс, – воскликнула Сторм, награждая его сияющей, как она надеялась, улыбкой. Джеймс торопливо подошел к ним.

– Сторм! – Он склонился над ее рукой, не сводя карих глаз с ее лица. – Я надеялся, что вы будете здесь сегодня, Она улыбнулась:

– Спасибо, Джеймс.

Он попросил у ее кузена позволения увести ее, и тот, довольный ее поклонником, согласился. Джеймс с энтузиазмом повел ее знакомить с другими гостями. В сторону, противоположную Бретту

Вскоре Рандольф и еще двое юношей, Роберт и Ли, собрались вокруг Сторм, смеясь и пытаясь затмить друг друга забавными историями: каждый старался привлечь ее внимание. Никогда еще Сторм не чувствовала себя такой женственной и такой хорошенькой. Ей с трудом верилось, что это она, одетая словно принцесса, присутствует на изысканной вечеринке, окруженная четырьмя красивыми мужчинами, и каждый из них старается завоевать ее расположение. Один раз она украдкой взглянула в сторону Бретта, очень довольная, уверенная в том, что он видит ее потрясающий успех. Но он не смотрел в ее сторону. Он что-то говорил блондинке на ухо, и та вся залилась краской. Потом они глядели друг другу в глаза, словно двое влюбленных. Сердце Сторм екнуло, и ее вдруг стало подташнивать.

Вечер был испорчен. Сторм слушала, улыбалась, старалась смеяться, но все это выглядело не слишком убедительно. Рандольф спросил у нее, все ли ладно, но она улыбнулась ему и сказала: «Все хорошо». Она снова украдкой взглянула на Бретта и нашла его почти в том же положении. Глаза бесцветной блондинки сияли,

Тогда Сторм решила завладеть своей группой поклонников. Словно почувствовав, что теряют ее интерес, они начал проявлять смущение и были готовы ее оставить, Сторм решила, что ей следует хорошенько развлечься, – по крайней мере, пусть Бретт д'Арченд думает, что ей очень весело!

– Я вам не рассказывала, как обогнала десятерых команчей, когда мне было всего лишь двенадцать лет?

– Не может быть! – дружно воскликнули ее собеседники.

– Бросьте, Сторм, – сказал Ли, – вы все это выдумали.

– Вот уж нет. Я езжу верхом лучше любого команча, и, если кто-нибудь из вас, джентльмены, мне не верит, вам следует просто поехать со мной и убедиться.

Это предложение было встречено одобрительными криками, и не успела Сторм и глазом моргнуть, как получила три приглашения на прогулку.

– Расскажите нам о команчах, – попросил Роберт.

– Это была кучка бандитов, которые двигались на юг, по пути нападая, грабя и убивая, – начала Сторм.

– Откуда вы знаете? – спросил Джеймс.

– Ну, команчи заходят так далеко на юг, где мы живем, только если это бандиты. За последние пятнадцать лет техасские рейнджеры их почти полностью уничтожили.

– Значит, вам было двенадцать лет и вы их обогнали?

– Я играла у озера на другой стороне долины от дома на ранчо. Никто не знал, что я там. Считалось, что я занята по дому. – Она улыбнулась.

– И что? – спросил Ли.

– Я бродила по воде, как вдруг моя лошадь захрапела, и я подняла голову. Это были они – десять команчей, стоявших па берегу ярдах в двадцати от меня и моей кобылы.

– Вы выдумываете! – воскликнул Ли.

– Нет! – Глаза Сторм пылали. – Я боялась бежать. Боялась, что, если побегу, они погонятся за мной. Поэтому я притворилась совершенно беззаботной и очень спокойно и медленно вышла из воды и подошла к лошади, к счастью очень быстрой арабской кобыле, которую папа купил для меня. Никто не шевельнулся. Я села на лошадь, даже не глядя на них. Но как только я поехала рысью, они погнались за мной – галопом. Мы гнали целых восемь миль до дома по очень неровной, каменистой местности. Единственное, о чем я думала, – что моя кобыла может сломать ногу и папа рассвирепеет! Сначала они скакали за мной по пятам, но их пони были не ровня моей молодой кобыле, и они начали отставать, К тому моменту когда я добралась до дома, я уже намного обогнала их, так что их даже не было видно.

Последовало потрясенное молчание. Потом Рандольф спросил:

– А что было дальше?

– Я завопила. Папа и мальчики были на пастбище, поэтому мне, маме и старой служанке пришлось отбиваться самим.

– Ух ты! – сказал Ли.

– Не беспокойтесь, – презрительно бросила Сторм. – Команчи только налетают и удирают. Их хватило на пять минут, а потом они оставили дом в покое и удрали, прихватив несколько лошадей и кур, и еще подожгли сарай, но мы с мамой сумели его потушить. – Она ухмыльнулась: – Мне уж точно повезло. Если бы кобыла сломала ногу, папа меня бы просто убил!

Все рассмеялись.

– Но меня отшлепали за то, что я не сделала домашние дела, – печально добавила она и тут же пожалела, что упомянула о такой подробности: на лицах поклонников читалось, что они пытаются себе представить наказанную часть ее тела. – Так с кем наперегонки? – спросила она, чтобы изменить ход их мыслей.

– Берегитесь, – произнес за ее спиной знакомый голос. – Я лично могу засвидетельствовать, что она ездит как команч.

Сторм развернулась и увидела Бретта, улыбавшегося с таким видом, будто между ними ничего не произошло. Блондинка, выглядевшая вблизи еще роскошнее, все еще висела на его руке. Как долго он стоял здесь? Сторм гневно вспыхнула, потом решила его не замечать.

– Ли, не могли бы вы проводить меня к чаше с пуншем? – спросила она сладчайшим голосом.

Он с восторгом повиновался, и, пока они шли, Сторм ощущала на себе взгляд Бретта. Ее сердце бешено колотилось.

Он больше не подошел, и правильно сделал, подумала она. Однако немного позже, когда ее вновь развлекали те же четыре поклонника, к ним присоединились Марси и Грант.

– Привет, милая, – сказала Марси. – Вы выглядите исключительно. – Она сияла от гордости. – Верно?

– Определенно, – сказал Грант, целуя ее в щеку. – Я бы сказал, что жизнь в Сан-Франциско вам полезна.

Сторм не хотела никого обижать.

– Я начинаю привыкать.

– Я слышал, вы вчера ездили верхом с Бреттом, – сказал Грант. – И слышал также, что вы обогнали его серого. – Он засмеялся.

Сторм окаменела.

– Наша первая и последняя поездка. Их лица выразили удивление.

– Милая, разве вы плохо провели время? Бретт – хорошая компания.

Сторм шагнула к ним, ее синие глаза метали молнии. Вполголоса, чтобы ее не услышал квартет поклонников, она сказала:

– Определенно плохо! Марси, я знаю, что Бретт ваш друг, но мне он не друг, и не ждите, что я когда-нибудь буду с ним вежлива!

После минутного молчания Марси спросила:

– Милая, что случилось?

– Он поцеловал меня, – выпалила она. – Но я не думаю, чтобы он снова решился попробовать!

Они смотрели на нее – Марси потрясение, Грант как будто с трудом сдерживая смех.

– Бывают вещи и похуже, – наконец скачал он.

– Для меня не бывают. – Сторм тряхнула гривой волнистых волос. – Могу поспорить, у него до сих нор болит живот там, куда я врезала. – Поколебавшись, она добавила: – По крайней мере, я на это надеюсь. – И пошла прочь – подальше от Фарлейнов и своих поклонников.

Грант рассмеялся.

– Это совсем не смешно, – сдвинув брови, сказала Марси,

– Ого! Твой изобретательный ум уже заработал. Забавно! Вряд ли Бретт когда-нибудь до этого пробовал женского кулака. Хотелось бы мне это видеть.

– Эти двое, похоже, не поладили с первой встречи, – задумчиво произнесла Марси,

– Она – самая красивая женщина в Сан-Франциско, не считая тебя, Марси, как же мог Бретт не увлечься ею?

На другом конце комнаты Сторм без улыбки глядела в окно. Она не могла не думать о проклятом негодяе и этой блондинке. Кто она? Она умирала от желания узнать, но гордость мешала ей спросить. Потом она заметила, что неподалеку от нее стоят две юные леди, разговаривая достаточно громко, чтобы ей было слышно.

– Да, конечно же, это она, – воскликнула брюнетка, на мгновение встретившись взглядом со Сторм. Можно было не сомневаться, что она говорила намеренно громко – для Сторм.

– Та, что потеряла сознание? – оживленно спросила ее подруга.

– В саду, – многозначительно сказала брюнетка. – Она была в саду с Бреттом д'Арчендом и Рандольфом Фарлейном. И еще – на ней не было туфель.

Последовало ошеломленное молчание. Сторм повернулась и воззрилась на девушек, с каждой секундой приходя во все большую ярость.

– Мэри, как ты думаешь, кто-то из них поцеловал ее?

Брюнетка торжественно изрекла:

– Глупышка, спорим, что они оба ее целовали! Но она сама напросилась. Выйти в сад наедине с Бреттом – всем известна его репутация – и Рандольфом. Иначе с какой стати ей было падать в обморок?

– О Боже! – ахнула вторая девушка, глядя на Сторм во все глаза.

Сторм покраснела.

– Что ты хочешь, она из Техаса. Там они занимаются этим в открытую. Интересно, не было там еще чего-нибудь, кроме поцелуев? Спорим, у нее еще кое-что было снято! Интересно…

Сторм крепко стиснула кулаки. Ей хотелось дать девушке пощечину, но это не Техас, это большой зал в Сан-Франциско, и она знала, что это недопустимо. Кроме того, она не собиралась оправдывать их ожиданий. Сторм шагнула между девушками, лицом к той, что осуждала ее.

– Вы что-то хотите мне сказать? – негромко спросила она.