Текст книги "Талисман мумии"

Автор книги: Брэм Стокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Когда зашло солнце, странное угрюмое волнение охватило всех нас и каждый по-своему приготовился к бодрствованию. Доктор Винчестер, очевидно, подумал о моем респираторе, потому что сказал мне, что сходит и раздобудет такой же. В самом деле, эта идея настолько понравилась ему, что он убедил мисс Трелони следовать нашему примеру и также надеть его, когда придёт её очередь наблюдать.

И наступила ночь.

Глава 5. Дополнительные инструкции

Придя на дежурство в половине двенадцатого, я нашёл нашу «палату» в образцовом порядке. Новая сиделка, строгая, аккуратная и внимательная, сидела на том же стуле у постели, что и сиделка Кеннеди прошлой ночью. Чуть поодаль, между кроватью и сейфом сидел насторожённый и бодрый доктор Винчестер, странный и едва ли не комичный в закрывающем нос и рот респираторе. Стоя в дверном проёме и глядя на них, я услышал тихий звук и, оглянувшись, увидел нового детектива: он кивнул, приложил палец к губам и тихо удалился. Пока ещё никто из наблюдателей не поддался сну.

Я занял стул снаружи у двери. Пока что нужды рисковать, попадая под неуловимое влияние прошлой ночи, для меня не было. Разумеется, мысли мои вращались вокруг основных событий прошлого дня и ночи, и я то и дело приходил к странным заключениям, выводам и догадкам, хотя и не отдался, в отличие от прошлой ночи, непрерывной цепочке мыслей. Чувство реальности постоянно было со мной, и я ощущал себя часовым на страже. Раздумья – медленный процесс, и, когда погружаешься в него всерьёз, время летит очень быстро. Казалось, прошло совсем немного времени, как вдруг оставленная приоткрытой дверь распахнулась и из комнаты появился снимающий на ходу респиратор доктор Винчестер. То, что он проделал после этого, говорило о его проницательности. Он вывернул подкладку повязки и осторожно понюхал её.

– Я ухожу, – произнёс он, – и приду рано утром, разумеется, если за мной не пошлют раньше. Но сегодня все выглядит хорошо.

Следующим появился сержант Доу: он тихо вошёл в комнату и занял место, освобождённое доктором. Я по-прежнему оставался снаружи, но каждые несколько минут заглядывал в комнату. Это, скорее, было формальностью, поскольку в комнате было настолько темно, что проникавшего в неё из коридора тусклого света недоставало, чтобы что-то разглядеть.

Близко к полуночи из своей комнаты вышла мисс Трелони. Прежде чем войти к отцу, она отправилась в комнату, занятую сиделкой Кеннеди. Через пару минут она вышла, и мне показалось, что она чуть повеселела. Она держала свой респиратор в руке, но перед тем, как надеть его, спросила меня, не случилось ли что-нибудь особенное с тех пор, как она легла спать. Я отвечал шёпотом, – нужды говорить ночью громко не было, – что все идёт хорошо. Тогда она надела респиратор, я последовал её примеру, и мы вошли в комнату. Детектив и сиделка поднялись, и мы заняли их места. Сержант Доу вышел последним и закрыл за собой дверь, как мы уговаривались.

Некоторое время я сидел спокойно, но с сильно бьющимся сердцем. Комната была мрачной и тёмной. Единственный свет исходил от лампы, отбрасывая белый круг на потолок и окрашивая изумрудным оттенком нижние края колпака. Этот свет лишь подчёркивал чёрные силуэты теней, и они, казалось, обрели собственное дыхание, как было и прошлой ночью. Я не чувствовал ни малейшей сонливости, и тихо подходя раз в десять минут, чтобы взглянуть на больного, видел, что и мисс Трелони держится настороже. Каждые четверть часа то один, то другой полисмен заглядывал через приоткрытую дверь. И каждый раз мы с девушкой бормотали им через повязки «все в порядке» и дверь закрывалась.

Время шло, и, казалось, тени постепенно сгущались. Круг света по-прежнему оставался на потолке, но был уже не столь ярким, как вначале, а края колпака лампы напоминали скорее маорийский нефрит, нежели изумруд. Ночные звуки снаружи дома и звёздный свет, бледными лучами рисующий кромки оконных рам, лишь усиливали торжественность и таинственность окутанной чёрным покровом комнаты.

Мы услышали, как в коридоре отзвонили серебряным колокольчиком часы: они пробили дважды, и на меня нашло странное чувство. Судя по движению оглядывающейся мисс Трелони, новое ощущение не миновало и её. Детектив только что заглядывал, так что мы остались с нею вдвоём у бесчувственного больного на четверть часа.

Моё сердце сильно заколотилось, и тело окутал страх. Но не за себя; мой страх был безличен. Мне показалось, будто кто-то новый вошёл в комнату и его сильное присутствие ощущалось рядом. Что-то задело мою ногу. Я торопливо опустил руку и коснулся шелковистой шубки Сильвио. Со слабым, еле слышным рычанием он повернулся и оцарапал меня. Я почувствовал на руке кровь и, тихо поднявшись, подошёл к постели больного. Мисс Трелони тоже была на ногах и смотрела оглядываясь, словно что-то находилось с ней рядом. Глаза её обезумели, и она тяжело дышала, будто от нехватки воздуха. Когда я коснулся её, казалось, она этого не почувствовала и лишь двигала руками перед собой, словно отгоняя что-то невидимое.

Нельзя было терять ни мгновения: схватив её на руки, я бросился к двери, распахнул её и шагнул в коридор с громким криком:

– Помогите! Помогите!

В тот же миг на сцене появились двое детективов, миссис Грант и сиделка. Следом за ними прибежали несколько слуг, женщин и мужчин. Я передал девушку миссис Грант и, бросившись назад, в комнату, первым делом протянул руку и включил свет. Сержант Доу и сиделка последовали за мной.

Мы успели как раз вовремя. Рядом с большим сейфом, как и в предыдущие две ночи, лежал мистер Трелони, вытянув левую, забинтованную руку. Сбоку от него находился египетский нож в форме листа, лежавший ранее среди диковин на полке разбитого шкафчика. Конец его торчал в паркетном полу, откуда был ранее убран испачканный кровью коврик.

Но в комнате ничего не было нарушено, ни единого признака кого-либо или чего-либо необычного. Мы с полисменом тщательно обыскали её, а тем временем сиделка и двое слуг снова уложили раненого на кровать. Мы так и не смогли найти какой-либо улики или следа. Вскоре мисс Трелони вернулась в комнату. Она была бледной, но собранной. Подойдя ко мне, она тихо сказала:

– Я почувствовала, что теряю сознание. Не знаю почему, но я так испугалась!

Ещё одно потрясение я испытал от крика девушки в тот миг, когда положил руку на постель, чтобы наклониться и повнимательнее приглядеться к её отцу.

– Вы ранены! Посмотрите! Ваша рука в крови. На простынях тоже кровь! – Посмотрев, я вспомнил, в чем тут дело, но не успел сказать и слова, как мисс Трелони поймала меня за руку и подняла её.

Увидев параллельные линии царапин, она снова вскричала:

– Это та же рана, что и у отца! – Затем осторожно, но быстро опустив мою руку, она сказала мне и сержанту Доу: – Идёмте в мою комнату! Сильвио там, он в своей корзине.

Мы последовали за ней и обнаружили Сильвио сидящим в корзине. Он облизывал лапы. Сержант Доу сказал:

– Он и впрямь здесь, но почему он лижет лапы?

Маргарет со стоном наклонилась и взяла одну из его передних лап в ладонь, но коту не понравилось это, и он зарычал. Тут в комнату вошла миссис Грант. Увидев, что мы смотрим на кота, она сказала:

– Сиделка утверждает, что Сильвио спал на постели сиделки Кеннеди с того времени, как вы ушли в комнату вашего отца. Кот пришёл туда сразу после того, как вы вошли в комнату хозяина. Сиделка говорит, что Кеннеди стонет и бормочет во сне, словно ей приснился кошмар. Думаю, нам пора послать за доктором Винчестером.

– Пошлите за ним немедленно! – попросила мисс Трелони, и мы вернулись в комнату больного.

Мисс Трелони постояла, глядя на отца и нахмурив брови. Затем повернулась ко мне, словно решившись на что-то, и сказала:

– Вам не кажется, что нам следует посоветоваться насчёт отца? Конечно, я полностью доверяю доктору Винчестеру; похоже, этот молодой человек обладает острым умом. Но все же он молод. Нам нужен человек, посвятивший себя этой отрасли науки. У такого человека больше знаний и больше опыта, и именно эти качества помогут пролить свет на дело бедного отца. Как раз здесь доктор Винчестер, по-моему, находится в потёмках. Ах! Не знаю что и делать. Все это так ужасно!

Она немного всплакнула, и я старался утешить её.

Доктор Винчестер прибыл быстро. Первой его мыслью была забота о больном, но, обнаружив, что тот не получил новых ран, он посетил сиделку Кеннеди. Увидев её, доктор облегчённо вздохнул. Взяв полотенце, он окунул его кончик в холодную воду и легко провёл им по её лицу. Кожа порозовела, и спящая слегка пошевелилась. Он спокойно сказал новой сиделке, которую назвал сестра Дорис:

– С ней все в порядке. Она проснётся самое большее через несколько часов. Может быть, вначале у неё будет кружиться голова или с ней приключится истерика. В этом случае вы знаете, как за ней ухаживать.

– Да, сэр! – послушно ответила сестра До-рис, и мы вернулись в комнату хозяина.

Едва мы вошли, миссис Грант вместе с сиделкой вышли, и в комнате остались лишь доктор Винчестер, мисс Трелони и я. Когда дверь закрылась, доктор спросил меня, что случилось. Я рассказал ему обо всем подробно, стараясь не пропустить ни единой мелочи. Во время моего не слишком долгого повествования, он расспрашивал меня о том, кто при этом присутствовал и в каком порядке каждый из нас приходил в комнату. Он спросил и о других вещах, но они были не слишком важными и не удержались в моей памяти. По окончании нашего разговора он весьма решительно обратился к мисс Трелони:

– Полагаю, мисс Трелони, что нам следует устроить консультацию по этому делу.

Она ответила сразу же, несколько удивив его своими словами:

– Я рада, что вы пришли к такому выводу. Полностью согласна с вами. Кого вы предложите?

– А вы сами никого не выбрали? – спросил он. – Кого-нибудь, кто знает вашего отца? Он никого не консультировал?

– Мне об этом неизвестно. Но я надеюсь, вы выберете того, кого считаете лучшим. Моему дорогому отцу необходимо оказать всю мыслимую помощь, и я буду глубоко признательна вам за ваш выбор. Кто лучший специалист в Лондоне или где угодно в подобном деле?

– Если несколько хороших специалистов, но все они рассеяны по всему свету. Как ни странно, специалистами по мозгу рождаются, а не становятся, хотя для окончательного совершенствования в этой работе, необходим тяжёлый труд. Самый смелый исследователь на сегодняшний день – японец Чиуни, но он скорее хирургический экспериментатор, нежели практик. Кроме него есть Цаммерфест из Упсалы, Фенелон из Парижского университета и Морфесси из Неаполя. Разумеется, они лишь дополняют наших новых специалистов – Моррисона из Абердин и Ричардсона из Бирмингема. Но на первое место я бы поставил Фрере из Королевского колледжа. Он лучше всех названных сочетает теорию и практику. У него нет увлечений, и он обладает огромным опытом. Для всех нас, кто восхищается им, большая жалость, что столь стойкие нервы и проворные руки подвержены влиянию времени. Со своей стороны я предпочёл бы Фрере любому другому

– В таком случае, – решительно сказала мисс Трелони, – давайте пригласим доктора Фрере и сделаем это как можно раньше!

Казалось, с плеч доктора Винчестера упал груз, и он заговорил с лёгкостью и живостью, которых не выказывал прежде:

– Я отправляюсь у нему так рано, как только можно, и попрошу немедленно приехать сюда. – Затем он повернулся ко мне и добавил: – Позвольте-ка мне забинтовать вам руку.

– Просто царапина, – возразил я.

– Тем не менее её следует обработать. Царапина от любого животного может представлять опасность, лучше не рисковать.

Я подчинился, и он принялся перевязывать мою руку. С помощью увеличительного стекла он осмотрел несколько параллельных ран и сравнил их с отметинами когтей Сильвио на промокашке, которую извлёк из своей записной книжки. Затем он убрал бумагу, коротко заметив:

– Жаль, что Сильвио способен проскользнуть, куда ему не следует, и выскользнуть обратно.

Утро тянулось медленно. К десяти часам сиделке Кеннеди стало настолько лучше, что она смогла сесть и пробормотать несколько фраз. Но мысли её путались и она не смогла вспомнить ничего из случившегося прошлой ночью после того, как она заняла место у постели больного. Похоже, сейчас она не знала, что с ней произошло, да и не интересовалась происшедшим.

Около одиннадцати вернулся доктор Винчестер вместе с сэром Джеймсом Фрере. Почему-то я упал духом, увидев их в холле с верхней площадки; я знал, что мисс Трелони придётся вновь испытать боль, не скрывая перед очередным незнакомцем свою неосведомлённость том, что касалось образа жизни отца.

Сэр Джеймс Фрере был человеком, привлекающим к себе внимание, которому сопутствовало уважение. Он настолько точно разбирался в собственных желаниях, что немедленно отставлял в сторону все желания и замыслы персон менее значительных. Казалось, стоило ему блеснуть пронзительными глазами, сжать решительно губы или нахмурить огромные брови – и немедленное повиновение его желаниям обеспечено. Впрочем, когда мы были уже знакомы и он обещался с нами на короткой ноге, вся эта таинственность куда-то испарилась. С надеждой я следил, как он входит в комнату больного вместе с доктором Винчестером.

Они оставались в комнате долго и один раз посылали за новой сестрой Дорис, но та вернулась оттуда довольно быстро. Затем оба они вошли в комнату сиделки Кеннеди. Он отослал присматривающую за ней сиделку. Позже доктор Винчестер рассказал мне, что Кеннеди, несмотря на некомпетентность в последних событиях, дала полные и исчерпывающие ответы на все вопросы доктора Фрере, касающиеся её пациента до того момента, как она потеряла сознание. Затем доктора отправились в кабинет, где пробыли долго и принялись столь громко и непримиримо спорить, что я почувствовал себя неловко. Что касалось мисс Трелони, она была едва ли не в состоянии нервного срыва перед тем, как они вернулись. Бедная девушка! На её долю выдалось столько печальных волнений, что нервные силы её почти истощились.

Наконец они вышли – сэр Джеймс первым, с лицом суровым и загадочным как у сфинкса. Доктор Винчестер следовал по пятам, лицо его также было бледным, но бледностью, происходящей от волнения. Мне пришло в голову, что совсем недавно оно было красным. Сэр Джеймс предложил мисс Трелони пройти в кабинет и пригласил меня туда же. Когда мы вошли, сэр Джеймс повернулся ко мне и сказал:

– Доктор Винчестер объяснил мне, что вы друг мисс Трелони и уже довольно много знаете об этом деле. Возможно, ваше присутствие пойдёт нам на пользу. Я знаю вас как умного юриста, мистер Росс, хотя и не имел удовольствия с вами познакомиться. Доктор Винчестер уверяет меня, что некоторые события за рамками этого дела озадачили его и не только его и особенно интересуют вас, а следовательно, вам не помешает узнать все детали этого дела. Что касается меня, я не слишком верю в чудеса – не считая научных и могу сказать, что наёмным убийцам или грабителям не помешали бы элементарные уроки анатомии перед следующей попыткой, поскольку они проявили себя в этой работе полными невеждам. Если целью их было ограбление, они, похоже, провели его с изумительной беспомощностью. Впрочем, это не моё дело.

– Тут он принял большую понюшку табаку и, повернувшись к мисс Трелони, продолжал: – А теперь о больном. Оставляя в стороне его болезни, мы можем лишь сказать на данный момент, что он страдает от сильного приступа каталепсии. Сейчас помочь ничем нельзя, за исключением поддержания его сил. В основном я одобряю лечение, предпринятое моим другом доктором Винчестером и уверен, что с любым незначительным изменением состояния больного он справился достойно. Случай интересен, крайне интересен, и, если последует нечто необычное, я счастлив буду приехать в любое время. Хочу обратить ваше внимание лишь на одно обстоятельство и отношу его прямо к вам, мисс Трелони, поскольку это на вашей ответственности. Доктор Винчестер сообщил мне, что вы не свободны в этом деле, но скованы инструкцией, данной вашим отцом на случай подобных событий. Я настоятельно советую, чтобы больного или переместили в другую комнату или удалили из его кабинета все эти мумии и прочие вещицы. Право же, не годится держать больного человека в подобном окружении, заставляя его дышать исходящим от этих предметов запахами. У вас уже есть доказательства того, как могут действовать подобные миазмы. Эта сиделка – кажется, Кеннеди? – все ещё не вышла из состояния каталепсии, и вы, мистер Росс, как мне сказали, испытали такое же воздействие. Вот что, – тут брови его насупились ещё больше, – будь я здесь главным, я настаивал бы на смене обстановки для больного – или же бросил бы это дело. Доктор Винчестер уже знает, что мои дальнейшие консультации можно получить лишь после выполнения этого условия. Итак, я верю, что вы поступите, как пристало хорошей дочери, и сделаете то, что поможет ему сохранить здоровье или разум, нежели последуете его причудам, будь они поддержаны неминуемыми страхами или же любым числом «ужасных» тайн. Рад сказать вам, что пока ещё не настал день, когда Британский музей поменяется функциями с больницей Св. Томаса. До свиданья, мисс Трелони. Искренне надеюсь вскоре увидеть вашего отца в добром здравии. Помните, если элементарные условия, предложенные мною, будут выполнены, я к вашим услугам в любое время дня и ночи. До свиданья, мистер Росс. Надеюсь, вы вскоре поставите меня в известность, доктор Винчестер.

Он удалился, и мы стояли молча, пока не затих грохот колёс его кареты. Первым заговорил доктор Винчестер:

– Думаю, в качестве врача сэр Джеймс совершенно прав. Сознаюсь, я готов был наброситься на него, когда он выставил своё условие, но в то же время, он прав, говоря о методах лечения. Он не понимает странных особенностей этого случая и узла, завязанного вокруг нас инструкциями мистера Трелони. Разумеется…

Его перебила мисс Трелони:

– Доктор Винчестер, не желаете ли тоже бросить это дело – или предпочтёте продолжать его на условиях вам известных?

– Бросить его! Я никогда не брошу его, пока в пациенте или в любом из нас продолжает теплиться жизнь!

Она промолчала, но протянула руку, к он тепло пожал её.

– Итак, – объявила она, – если сэр Джеймс – последователь секты Специалистов, я не желаю о нем слышать. Для начала, он знает не намного больше вас о состоянии моего отца, и, будь хоть на сотую часть заинтересован в этом, как вы, он не выставил бы подобных притязаний. Но, конечно, я слишком волнуюсь о бедном отце, и, если появится возможность выполнить некоторые из условий сэра Джеймса, я это сделаю. Сегодня я попрошу прийти сюда мистера Марвина и попытаюсь получить от него совет насчёт того, можно ли отступать от пожеланий отца. Если он полагает, что я могу действовать любым способом на свой страх и риск, то я не поколеблюсь сделать это.

Вскоре доктор Винчестер откланялся, а мисс Трелони написала письмо мистеру Марвину, сообщая ему о состоянии дел и прося повидать её и принести с собой какие-либо бумаги, способные пролить свет на данный предмет. Она отослала письмо с каретой, предназначенной, чтобы захватить сюда поверенного, и мы, набравшись терпения, принялись ждать.

Путь от Кенсингтон Пэлис Гарденс до Линкольн Инн Филдс не слишком далёк, но он кажется бесконечным, когда ожидаешь кого-то, кто им воспользуется. Впрочем, все покорно времени, и менее чем через час мистер Марвин был с нами.

Понимая нетерпение мисс Трелони и узнав достаточно о болезни её отца, он сказал ей:

– Когда вам угодно обсудить со мною детали, касающиеся желаний вашего отца?

– В любое время, – ответила она, очевидно не понимая его намёка.

– Почему бы не сейчас?

Он посмотрел на меня, как на конкурента, и выпалил:

– Мы не одни.

– Я нарочно пригласила сюда мистера Росса, – успокоила она. – Он уже столько знает, что я хочу, чтобы он узнал ещё больше.

Поверенный казался несколько смущённым… Те, кто знал его по выступлениям в суде, вряд ли поверили бы в это. Как бы то ни было, он с некоторым колебанием отвечал:

– Но, любезная юная леди, пожелания вашего отца! Конфиденциальность между отцом и ребёнком…

Мисс Трелони перебила его с выступившим на бледных щеках румянцем:

– Вы и впрямь полагаете, что это подходит к настоящим обстоятельствам, мистер Марвин? Отец никогда не говорил мне о своих делах, а теперь, в печальной крайности, я должна узнать о его пожеланиях от чужого мне джентльмена, о котором понятия не имела до того, как вскрыла письмо отца, написанное на случай такой крайности… Мистер Росс – новый друг, но я доверяю ему полностью и хочу, чтобы он присутствовал здесь. Разумеется, – добавила она, – лишь в том случае, если это не запрещено моим отцом. Ах! Простите меня, мистер Марвин, если я кажусь грубой, но я едва пережила ужасную беду и ещё не взяла себя в руки.

Она закрыла рукой глаза на несколько секунд, а мы оба, поглядев друг на друга, ждали и пытались казаться бесстрастными. Она продолжала, на этот раз твёрже:

– Прошу вас! Пожалуйста, не думайте, что я не благодарна вам за вашу доброту и за то, что вы быстро приехали. Я очень благодарна вам и полагаюсь на ваше решение. Если, по-вашему, так будет лучше, мы можем остаться одни.

Я поднялся, но мистер Марвин возражающе махнул рукой. Очевидно, ему понравилось её обращение, и он отвечал с сочувствием в голосе и манерах:

– Никоим образом! Никоим образом! Со стороны вашего отца нет ограничений, а я со своей стороны с радостью пойду вам навстречу, и, действительно, это может пойти на пользу. Из ваших разъяснений о болезни мистера Трелони и прочих случайных происшествий следует, что возможность зловещего развития событий должна управляться непререкаемыми инструкциями вашего отца. Ибо, пожалуйста, поймите меня, его инструкции неоспоримы – никем. Они настолько жёстки, что он наделил меня «властью поверенного», позволяющей мне надзирать за выполнением их. Поверьте раз и навсегда, что все содержание письма устремлено к вам! Пока он жив, он должен оставаться в собственной комнате и ничто из его собственности не может быть перемещено ни в коем случае. Он даже предоставил список предметов, которые не следует двигать.

Мисс Трелони молчала. Она казалась опечаленной, и, полагая, что знаю причину этого, я спросил:

– Мы можем посмотреть этот список? Лицо девушки тотчас просветлело, но снова погрустнело при быстром ответе поверенного, – а он явно был готов к этому вопросу.

– Только не в случае, если я принуждён применить власть поверенного. Я захватил этот документ с собой. Вы поймёте, мистер Росс, – добавил он с деловой убедительностью, подмеченной мною раньше в его профессиональной работе, подавая документ, – как сильно он составлен и насколько исчерпывающе доверитель высказывает свои пожелания, исключающие любые уловки. Таковы его собственные слова, не считая некоторых формальностей, и я заверяю вас, что редко видел более надёжный документ. Даже я не имею права позволить малейшее послабление его инструкциям без явного нарушения доверия. А это, сами понимаете, невозможно. – Очевидно, последние слова он добавил, чтобы предотвратить взывания к его сочувствию. Впрочем, ему не понравилась жёсткость собственных слов, и он добавил: – Надеюсь, мисс Трелони, что вы поймёте моё искреннее и однозначное желание сделать все, что могу, в пределах своей власти, для облегчения вашей беды. Но в поступках вашего отца были собственные цели, которые он не раскрывал мне. Настолько я могу видеть, в его наставлениях нет ни единого необдуманного слова. Та идея, что была у него в голове, – идея всей его жизни; он изучал её со всех сторон и готов был защищать по всем пунктам.

– Боюсь, я опечалил вас, и искренне переживаю, поскольку вижу, что вам и так уже слишком многое довелось перенести. Но выбора у меня нет. Если хотите посоветоваться со мной по любому поводу, я обещаю прийти, не задерживаясь ни на минуту в любой час дня и ночи. Вот мой частный адрес, – с этими словами он зачеркнул в своей записной книжке, – а под ним адрес клуба, где меня обычно можно найти по вечерам. – Оторвав листок, он подал ей. Затем пожал нам обоим руки и удалился.

Едва закрылась дверь в холле, как постучалась и вошла миссис Грант. На лице её читалось такое горе, что мисс Трелони поднялась со смертельно бледным лицом и спросила:

– В чем дело, миссис Грант? Случилось ещё что-нибудь?

– С горечью сообщаю, мисс, что все слуги, за исключением двух, уведомили меня, что желают покинуть дом сегодня. Они уже обговорили это дело между собой, и теперь дворецкий высказался за всех. Он говорит, что, хотя им очень жаль терять жалованье, но они готовы даже выплатить неустойку, лишь бы уйти сегодня же.

– Какую причину они называют?

– Никакой, мисс. Говорят о том, что им очень жаль, но больше сказать им нечего. Я спросила Джейн, горничную с верхнего этажа, которая держится особняком, и она по секрету сказала мне, что они вбили в свои глупые головы, будто дом населяют привидения!

Следовало посмеяться, но мы этого не сделали. Я не мог смеяться, глядя в лицо мисс Трелони. Боль и ужас на нем не сменились внезапной паникой; прозвучало лишь подтверждение уже укрепившейся мысли. Ну а мне показалось, будто мой мозг обрёл голос. Но голос не полный, поскольку за ним таилась более тёмная и глубокая мысль, пока ещё не прозвучавшая.