Текст книги "Пройдя много миль (ЛП)"

Автор книги: Брайан Трейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Это был еще один ценный урок. Попадать в зону комфорта или привычную колею совершенно нормально и естественно для нас, а потом также противиться каждому совету сойти с нее, даже если мы не счастливы в ней. Мы должны непрерывно спрашивать себя, а мог быть лучший путь? Мы должны непременно заставлять себя пробовать что-то новое, отличное от настоящего, если старое уже не работает.

Полное небытие

Даже с открытыми окнами, позволяющими прохладному воздуху циркулировать внутри, у нас были настоящие трудности со сном в ранние предутренние часы. Первый рассветный луч на востоке каким-то образом снимал ленивую усталость, и вскоре нашим взорам открывался весь ландшафт. С первого ясного взгляда на эту картину я полностью проснулся и легонько толкнул локтем Джеффа, дремавшего на заднем сидении позади меня.

«Посмотри на это, Джефф! Просто открой глаза и вглядись!»

Джефф онемело, затряс головой и прильнул близко к ветряному щиту. Его глаза расширились, а челюсть отвисла. Потом он уселся обратно в свое кресло и просто уставился. Мы приблизились к концу земли. Это была земля, где небытие было абсолютным. Мы никогда не видели и не могли себе представить чего-нибудь подобного. Бесплодный ландшафт брал свое начало в Марокко. Чем больше мы углублялись на юг, тем земля становилась слабее; пульс потухал и ослабевал. Безмолвное дребезжание ее дыхания коснулось нас в темноте. Теперь, наконец, земля была мертва.

Фольксваген отстал в предрассветные часы, и мы были одни зажатые между небом и желтыми песками в безжизненном круговороте, сопровождаемые только звуком двигателя, разбивающего вечное спокойствие.

Плоский как столешница

Перед нами лежала плоскость, невредимая, и желтое пространство, бесконечно утекающее по всем сторонам горизонта. Раньше севернее росли пучки тощей травы, и немного неровной полыни, борющихся за выживание. Теперь перед нами лежали безжизненные пески. Раньше были легкие ухабы на засушливом ландшафте, которые ломали монотонность пустыни; теперь же все было идеально ровно. Когда-то мерцала надежда, что природа не отвернулась от Сахары, теперь ее не стало.

Бриллиантовое голубое небо соединялось с грязно-желтым песчаным полом в совершенном круге; мы были четким центром, и оставались им во время движения. Пылающее золото солнца, забирающееся высоко в небо, было последней вещью, дарованной природой остаткам этих земель. Мы чувствовали себя в центре колоссальной шутки, рассказываемой солнцем неслышащим пескам; ее предельной линией была смерть.

Мы замедлили ход, чтобы дать Фольксвагену возможность догнать нас и решили больше не терять его из виду. Когда, через десять минут, он появился, мы увеличили скорость и держались рядом с ним. Больше не было веселых усмешек и размахиваний. Длинная, наполненная неприятностями ночь слишком далеко откинула нас назад от нашего предполагаемого расписания. С солнцем, сидящим на горизонте как злая желтая кошка, ожидающая момента для наскока на двух слишком глупых мышек, находящихся далеко от своих норок, единственным, что имело в то время смысл, были пройденные мили.

Пересекая вашу Сахару

Ключами к великому успеху всегда были сосредоточенность и концентрация. Существуют критические времена, когда вам надо бросить все свое сердце – разум и тело – в то, что вы делаете, для достижения успеха. Как писал Питер Дра-

Решительное постоянное усилие ломает все сопротивление, отбрасывает все преграды

КтдМ. Бристоль

кер, «Как только вы заметите, что что-то заканчиваете, на вас нападет маньяк-одиночка с миссией».

Начиная, вы должны посвятить все свое время и внимание вашему заданию или цель не будет достигнута. Решите идти вперед, пока цель не будет достигнута на все сто. Это самый важный тест.

ГЛАВА22

Делая по отметке в единицу времени

« Природа не шутить и не мошенничает. Она может дать вам объект ваших страданий только после того, как вы заплатите его цену.»

-Наполеон Хилл

Невозможно заблудиться днем в Сахаре. Путь снабжен отметками, которые, следуя извилинам дороги, располагаются друг от друга в интервале 5 км. Независимо от того, где вы находитесь на вашем пути, вы всегда можете видеть 2 метки, одну сзади и одну впереди.

Когда вы достигаете одной из них, следующая, следовательно, в 5 км впереди от вас. Загляните за горизонт, и еще 5 км вам покажутся позади, так, как будто вы делаете свои выстрелы в тире.

Все что вам нужно сделать, чтобы пересечь величайшую пустыню в мире, это делать по отметке в единицу времени. Правило таково, что если вы пройдете такое расстояние, и на какое хватит зрения, ваше поле зрения расшириться и вы сможете сделать еще один шаг дальше. Вы сможете достичь даже самых величайших целей, делая по отметке в единицу времени.

Блокпост Вейганд

В 6 утра на горизонте показалось небольшое пятно. Через какое-то время мы подъехали к блокпосту, находящемуся на 160 ой миле. Чтобы добраться туда, нам потребовалось 11 часов изнурительной езды. Блокпост состоял из трех дряхлых лачуг, собранных из гофрированного железа и большого каркасного здания, по всей вероятности, бывшего барака. Жуткие и заброшенные, с наполовину открытыми дверями и разбитыми окнами, здания напоминали одинокие и покинутые гробницы.

Мы не стали останавливаться, только проехались 100 ярдов по тропинке, чтобы прочесть темнеющую вывеску. Белые буквы, под изображением черепа со скрещенными костями на обугленной дощечке сообщали: «Дальше пути нет». Через 10 минут мы проехали следующий чернеющий знак, просто оповещающий «Тропик Рака».

Наш враг, солнце

Теперь оно стало настоящим врагом, появившись на востоке узким контуром солнце напоминало золотую лучину. Оно начало укладывать весь свой диск-поверх горизонта, словно бы выслеживая под ним свою жертву. Медленно полное солнце вставало в небе волочась вдоль горизонта, прежде чем начать свое неумолимое карабканье к полудню.

Джефф и я развлекали друг друга, цитируя "строки ич стихотворения «Так держать!».

Легко быть рабом, голодать и быть храбрым, Когда наступает успеха рассвет, Который хранит вас и путь освещает, И в споре, и в деле надежный завет.

Кто весел в невзгодах, в сраженьях спокоен, Чей вызов летит до небес высоты, Тот Богом любим, и сей жизни достоин, В которой ни разу он не отступил.

Встряхнитесь, бойцы, не печальтесь, ликуйте! Не сметь отступать! Так держать! Так держать! Для сердца доспехи победные куйте, В сраженье за честь возвращайтесь опять.

Гонка продолжается

Гонка к Бодин Кинку (пост Морис Кортье), второму покинутому придорожному посту, продолжалась всерьез. Как бы там ни было, мы знали, что проехать 170 миль прежде, чем солнце достигнет своего жгучего зенита, невозможно. Мы потеряли слишком много времени в борьбе предыдущей ночи.

Теперь значение имело только то, насколько близко к границе мы могли подъехать.

Лендровер катился замечательно. В течение ночи он не кашлянул, не фыркнул, не снизошел еще до какой-либо реакции в ответ на толкания, рывки, подергивания цепкого песка. Гудение его двигателя в 96 лошадиных сил проводило сквозь наше сознание уверенность, позволяющую нам чувствовать, что какие бы трудности не ждали нас впереди, наше средство передвижения все же останется неизменно надежным фактором.

Фольксваген, между тем, имел некоторые проблемы. Изношенная машина определенно не подтверждала впечатление того, что ей понравилась эта сумасшедшая идея. Она начала протестовать сразу же, как оказалась на незаасфальтированной дороге.

Всякий раз, как ей приходилось подскакивать на ухабах, спускала шина. Если она оказывалась в тяжелом песке, она вязла и отказывалась двинуться с места. Теперь, когда ее заманили уже достаточно глубоко в пустыню, она не собиралась прилично ехахь и пожирала бензин. Несколько раз за ночь мы останавливались, чтобы отрегулировать карбюратор в тщетных усилиях сократить прожорливое потребление. Жара нарастала, и Фольксваген ехал все хуже, заставляя и нас двигаться медленнее.

Жертвы солнца пустыни

Идеальная круизная скорость Ровера около 35 миль в час. По твердой ровной поверхности нам нужно было бы ехать на максимальной скорости все время; тем не менее нам удавалось делать только 25 миль в час так, чтобы не оставить Фольксваген позади. Между тем, солнце продолжало неумолимо ползти и поджигать пекло этого раннего утра по мере того, как мы оставляли пост Вейганд за горизонтом.

Нам начали попадаться покинутые автомобили, не выдержавшие переезда. Большинство из них представляло собой бесформенную груду бесцветного лома – все полезные части с которых были сорваны другими путешественниками. Хотя трижды нам попадались автомобили в хорошем состоянии, с запасками, сидениями и стеклами. Они были плотно закрыты, как будто хозяева припарковали их несколько минут назад, прежде чем исчезнуть. Как раз к 10:30 мы подъехали к одной из таких машин, к Рено-Дофину, сидящему в нескольких ярдах от голого дорожного столба. Остановившись, собираясь порыться в машине в поисках чего-нибудь полезного, мы вскоре увидели, что ничего ценного на ней не осталось за исключением шин, но мы были слишком измучены, чтобы решиться их забрать.

Мы заскочили обратно в свой транспорт, спасаясь от палящих прямых лучей, находящегося над нашими головами солнца, и сорвались с места. Однако спустя несколько минут Фольксваген выпустил клуб пара и замер. Топливный бак Ровера тоже перегрелся, и двигатель заглох как раз в тот момент, когда мы настигли грузовик. У нас не осталось шансов. Нам пришлось остаться там на день.

Пытка под открытым небом

К 11 часам утра на термометре читалось 110, и воздух был уже невероятно душным. Джефф перетащил полную канистру воды из багажника Ровера в салон, положив ее между сидениями. Теперь, когда автомобиль больше не двигался, облегчение от обдуваемых потоков воздуха прекратилось. Дыхание стало затрудненным, беседа усилием, которого лучше было избегать. Потоки пота струились по нашим лицам, смешиваясь с мокрым зловонием наших футболок, и капали на сидения, на которых мы растянулись, лишенные сил после 30 часов, проведенных без сна. За пределами этого бесшумного золотого ада, как заключенные безжалостной ярости, стояли два маленьких автомобиля, представляющие собой единственную жизнь в сердце чистилища.

Ртуть начала раскалывать стеклянную колбу термометра. К полудню температура достигла 120° и продолжала расти, словно желая растворить бездвижные фигуры в безмолвных машинах. Единственным движением было слабое позвякива-ние бутылок с водой, вызывающее ненасытную жажду, которая жгла горло и раздувала язык, остающийся толстым и резиновым независимо от того, сколько бы мы не пили.

Исключительная тишина палящего безмолвия была монотонным удушьем, заполняющим напряженные легкие. Мы все были измучены и галлюцинировали, но спать было невозможно. Движение стало немыслимым. Само дыхание и глотание воды отбирало массу сил. А температура все еще продолжала ползти.

В 1:20 ползущая красная линия прекратила подыматься и остановилась на отметке 130° прожигающей пекущей ужасающей жары. Желтый песок превратился в ослепительно белый, всюду отражающийся бликами. Единственное облегчение можно было найти в уставившемся взгляде и запрокидывании головы, наподобие тряпичной куклы. Минуты не проходили, часы длились вечно. Жажда была нестерпимой; кварта воды исчезла в трех спазматических глотках, и несколько минут спустя они были такими же сухими; глотание напоминало удушье. Накал температуры был невероятным, невозможным и нестерпимым. Это было непередаваемое чувство застревания в центре ничего бездвижного и страдающего, с единственным присутствием солнца над головой и песка, исчезающего вдали по всем направлениям.

Агония отступает

Наконец, худшее было позади. К 2 часам по полудню ртуть начала свое медленное снижение, и в 4:30 она упала до отметки ПО впервые за почти семь часов. Мы были абсолютно обессилены и чувствовали только туманное изумление, что существующий порядок, наконец, изменился.

Наши 40 литров воды сократились до 10, и в остальных канистрах оставалось не многим больше. Мы все выглядели изможденными и слегка оглушенными, по мере того, как соскребали себя со своих мест, заводили машины и трогались дальше. Мы были как раз на полпути к Борджи-Переза и вне расписания. Мы понимали, что у нас будут серьезные неприятности, если мы не доберемся туда до наступления жары следующего дня.

Наш дух оживает

Изможденное раздвоенное состояние, в котором мы были до того, как жара остановила нас на нашем пути, изменилось только слегка, как бы там ни было, но с движением нашей машины и понижением температуры в два раза наше упадочническое состояние постепенно вылилось в усталое возбуждение. Наш дух постепенно подымался. Когда с нами поравнялся Фольксваген Джозеф и Ганс восседали на крыше, одетые в старые спортивные шлемы, и взирали на мир, как два крутых исследователя, потерявшие своих верблюдов.

У Ганса имелся бинокль, в который он изучал горизонт, когда он отнял его от глаз и показал на точку, виднеющуюся вдалеке, и указывающую на необходимость остановки. Точка медленно обретала форму, пока не превратилась в фургон, наподобие Фольксвагена, застрявший как раз в четверти мили от столба. Мы прикинули и решили остановиться рядом. Наши немцы выпрыгнули еще до того, как заглох мотор, пытаясь открыть запертые двери и добыть сидения и мотор.

Они напоминали великих автограбителей. Со сноровкой, которая изумила и восхитила Джеффа и меня, они посрывали все отделяемые детали и аксессуары – радиатор, бензобак, карбюратор, коробку передач, все фары и большинство отделяемых проводов и сложили все это в Фольксваген. Две передние запаски были пристроены снаружи на импровизированной крыше и за считанные минуты превратили бывший вполне нетронутым фургон Таврус в полуисколеченныи остов. Я очень надеялся, что за ним никто не вернется.

Еда и ремонт

Поскольку мы ничего не ели и не останавливались в течение целого дня, мы решили поддержать наши опавшие формы небольшим подкреплением. Кроме того, нужно было немного повозиться с Фольксвагеном, если мы собирались добраться до Борджи-Переза. Солнце к этому времени висело низко на западе, и ужасающая жара приготовилась к следующему дню. Налетел мягкий бриз, создавший некоторые трудности с разжиганием плиты. Сахара не собиралась так просто прощать нам то, что мы так далеко углублялись в ее недра. Внутренность фургона обеспечила некоторый приют, и вскоре на сковородке парилась колбаса с горохом.

Мы ели больше по необходимости, чем из чувства голода солнце и утомление уничтожили наш аппетит Еда, пережевываемая нашими раздутыми ртами, по вкусу напоминала мел. Мы бросили затею с едой после нескольких усердных попыток ее разжевать, но все же смогли напиться. Джефф вскоре заварил чай, покрошив в заварной чайник три лимона и добавив полчашки сахара. Это был самый вкусный напиток, какой я когда-либо пробовал в своей жизни.

Впоследствии годы и годы я угощал таким чаем, какой сделал тогда Джефф. Как бы там ни было, но по мере того, как мы выпивали эту сладкую, резкую, подернутую паром, жидкость в центре Сахары, нам казалось, что мы никогда до этого не испытывали настоящей жажды и никогда не утолял ее в столь царственной манере.

Мы выпивали чайник за чайником, проглатывая и позволяя теплу струиться и ликовать в наших усталых членах и смывать все трудности дня и опасения ночи. Не было ничего особенного в ингредиентах, ничего необычного во вкусе, который как правило дает чай с лимоном, но в том месте и в то время это был нектар, который никогда не пробовали и олимпийские боги.

Неожиданная задержка

Когда мы, наконец, расположились после еды, и посуда была сложена обратно в Ровер, мы по прошествии некоторого времени присоединились к немцам, чтобы понаблюдать за ходом ремонта. Они отладили карбюратор, зачистили контакты и пытались завести двигатель. По каким-то причинам он отказывался заволиться. Джеф завел Ровер, и мы подтолкнули микроавтобус, который подбросило на то место, откуда мы стартовали. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. После следующей смены контактов мы подтолкнули его еще быстрее, но реакции его двигателя так и не последовало.

Это было серьезно. Машина, которая не заводилась в таких условиях, израсходовавшая почти полный карбюратор воды, в то время как до следующего колодца было почти 200 миль, должна была быть либо быстро отремонтирована, либо брошена, и все мы об этом знали. Ганс, Джефф и я яростно отыскивали поломку, освещаемые мощными лучами фар Ровера. Остальные три парня стояли в стороне, неспособные помочь, в то время как Герман лежал, распростершись на песке и храпел.

Новые и новые попытки

Ничего не менялось, что бы мы не пытались сделать; не работало зажигание. Наше разочарование в результате этой неразрешимой загадки возрастало с каждой минутой, и наши натруженные руки и измученные мозги отказывались толком функционировать, заставляя нас ронять инструменты, сбиваться с толку и принимать неверные решения. Мы отрывисто переговаривались друг с другом, готовые вспыхнуть и исчерпавшие терпение друг друга, в то время, как ничего не было сделано. В конце концов, я бросил отвертку, которой работал, проследовал к Роверу, забрался внутрь и выключил фары.

Джефф встал и уставился на меня. «Что, черт возьми, ты делаешь. Как ты собираешься нас видеть?»

«Все, значит все», сказал я. «Нам требуется передышка. Мы слишком измочалены, чтобы мыслить здраво, позвольте себе в одиночку подумать, что тут за чертовщина. Я за то, чтобы на часок прилечь и затем попробовать снова».

Ганс стоял позади Джеффа с горящими в ночи глазами. Когда я объяснил ему, что только что сказал Джефф, он устало покивал головой в знак согласия. «Ты прав в отношении того, что мы беспомощны», – подтвердил Джефф. «Таким способом мы ничего не добьемся».

Короткая передышка

Семь наших тел распластались во всю свою длину на песке вокруг безмолвных автомобилей и задремали. Никто из нас не спал; наши нервы были для этого слишком напряжены. К 10 вечера наши головы слегка просветлели, и мы вернулись к своей работе над карбюратором, пока Хельмут и Курт кипятили воду для кофе. Герман не двигался.

По мере того, как мы трудились на голом вдохновении, в наше осознание постепенно входил тот факт, что если к полуночи микроавтобус не заведется, мы вынуждены будем его оставить. С тем количеством воды, что у нас оставалась, невозможно было бы выжить под таким жарким солнцем весь следующий день.

Затем до Ганса внезапно дошло, что было не так. Он открутил 2 болта, скрепляющие карбюратор, вынул его и поместил под свет. Разобрав его вплоть до конденсатора, который он тоже развинтил, он вгляделся в крошечный проводок внутри и расплылся в победной ухмылке. Волнуясь от предвкушаемого облегчения, мы быстро заменили конденсатор на новый, из нашего хорошо оснащенного запаса запчастей из рюкзака на крыше. Собранный и тщательно установленный, двигатель зло фыркнул и завелся. Было 11:50. Мы проглотили кофе и немедленно отправились в путь. Будучи застрахованными от непредвиденных инцидентов, мы имели теперь достаточно времени для того, чтобы достичь Борджи-Переза на следующий день.

Второй пункт назначения

Мы проехали Бидон Кинк, спустя два с половиной часа достаточно гладко – Фольксваген впервые весь день держался на хорошей скорости, несясь, даже впереди Ровера.

Вторая на нашем пути станция была намного больше поста Вейганд, и находилось в намного худшем состоянии. Стены осели, окна были разбиты все деревянные строения пострадали в огне. Пустыня хорошо поработала на своем пути, поглощая и уничтожая следы, песок засыпал сборные металлические строения на три фута. Это была обитель, покрытая безжизненным саваном безмолвия, и после быстрой разведки мы рады были оттуда убраться.

Пройти только 80 миль

В 2:30 утра мы вычислили, что нам осталось 8 часов пути, за которые мы должны преодолеть 80 миль до Борджи-Пере-за. Казалось, все трудности позади, и мы, наконец, спускаемся со склона напрямую к цели. Затем мы совершили ошибку, которую никогда не прощает природа: мы стали самоуверенными и самодовольными из-за своего небывалого успеха, так что на полной скорости помчались вниз, ускоряя этот спуск. И тогда начались настоящие проблемы.

Как раз через полчаса, после того как Бидон Кинк исчез среди песков, мы, накренившись, замерли; левое заднее колесо отвалилось, и ось погрязла глубоко в песке. Я обогнул Ровер и вернулся за фонариком, чтобы ясно видеть автобус. Это было хуже, чем просто плохо. Колесо расшаталось и отскочило, лишившись контргайки и шайбы, Фольксваген зарылся по крыло в песок. Прежде чем все это как следует изучить, колесо нужно было откопать, поднять и укрепить. Облако пыли еще не успело осесть, когда Ганс уже вылез и начал двумя руками раскапывать песок.

Снова к работе

Трудиться пришлось в узком пространстве, и это было очень медленно. Мы провели около 40 минут драгоценного времени, копая, подымая, обхватывая, снова приподымая и молясь прежде, чем колесо встало на место, и правда была обнаружена. Единственный вопрос заключался в том, сможем ли мы его зафиксировать или нам придется его оставить. Учитывая то обстоятельство, насколько близко мы сошлись с немцами, вопрос был достаточно важен как для нас, так и для них.

Мы обоюдно убедились, что колесо может быть зафиксировано, по крайне мере временно. С оси слетели только контр гайка и барабан и ничего более. Мы поставили колесо на место, подстраховали его еще одной гайкой, и завершили работу, вставив тонкую отвертку на место штифта.

Медленное продвижение

Было 4 часа утра, когда наш «конвой» двинулся дальше. Мы знали, что колесо не продержится долго, но потом это и не будет нужно. У Ганса почти не оставалось шансов. Он ехал, будто вез на борту груз яиц. Мы медленно ехали сзади, наблюдая за любым признаком колебаний колеса-калеки.

Следующий час все шло хорошо. Ганс избегал любых отклонений от прямого курса или повышения скорости, которые могли способствовать расшатыванию колеса. 45 миль отделяли нас от воды, рассвет только начинал зажигаться на восточном горизонте, и все выглядело так, будто мы все же, после всего происшедшего, сделали это. Мы вновь стали самоуверенными, и снова колесо расшаталось, застряло под крылом и заставило Фольксваген сделать еще одну болезненную остановку.

Ситуация ухудшается

Безмолвная работа началась по новой. Все было в точности так же, как в первый раз – подъем и подпирание, разделение труда, медленный, исходящий потом процесс. Герман спал на песке по мере того, как поднималось солнце, и колесо снова летело.

Барабан на этот раз был в худшем состоянии, и наши альтернативы были ограничены до единственной – совсем так же, как это было перед этим. До тех пор, пока существовал малейший шанс добраться до Борджии-Переза вместе с Фольксвагеном, мы не допускали мысли о том, чтобы его оставить. Ганс забил колесо назад, завернул на оси наполовину соскочившую гайку и вставил новую отвертку в отверстие, чтобы хоть какое-то время она там продержалась.

Враг возвращается

Солнце на несколько минут остановилось на восточном горизонте, и как будто издеваясь над нашими усилиями, начало медленно и угрожающе двигаться по небу. Мы наблюдали это неумолимое восхождение своими изнуренными глазами, продолжая нянчиться с уставшим Фольксвагеном. Огненный шар наблюдал и ждал; теперь он шел убивать.

Через 30 миль езды колесо снова отвалилось. И был тот же процесс-выкапывание, поднятие, ремонтные работы, новая отвертка на ось, подъем Германа и продолжающееся упорство. В 9:30 колесо снова упало; на этот раз оно было похоронено глубже, и потребовалось 45 минут на раскопки и приколачивание его на место. Все же мы не волновались, до Борджи-Переза оставалось только 19 миль.

Но теперь пустыня начала обжигать. В четвертый раз виляющее колесо разболталось и упало. Ганс подставил изношенный домкрат к колесу и безмолвно начал копать. Осторожно постучав его по плечу, я указал на солнце, пламенеющее в небе и потряс головой; это было бесполезно. У нас не было больше отверток, воды, терпения и времени.

Джефф уже разгружал заднюю часть салона Лендровера, и мы складывали все на землю за исключением двух спальных мешков. Немцы втащили себя внутрь, прихватив немного еды и две пустых канистры с водой. Все остальное мы оставили там, где оно лежало и, надеясь на то, что карта указывала верное направление к воде, поехали вниз по дороге.

Имея дело с напастями

Напасти часто выявляют лучшее, что в вас есть. Они могут показывать вам из чего вы сделаны, и сделать вас еще лучше. Когда вы пускаетесь, в какое либо новое предприятие, вы должны будете повстречаться с нескончаемой серией препятствий и трудностей, которые никогда нельзя предвидеть. Но это «испытывающее время», когда вы демонстрируете свой истинный характер – и каждый наблюдает.

«Напасти не создают человека; они просто обнаруживают его перед самим собой».

– Эптсптус

ГЛАВА 23

Борджи-Перез

Прямо сейчас в вас заложена способность делать вещи, которые вы никогда не посчитаете для себя возможными. Это становиться выполненным сразу же, как только меняются ваши убеждения, и вы начинаете верить в свои силы.

– Мажжп Маттц

Мы ехали в Течений 20 минут так, чтобы не перегревать машину, когда наша антенна засекла военный пост Борджи-Перез, появившейся из-за небольшого возвышения слева. Покинув его, мы поехали прямо по направлению к первым признакам жизни, невидимым нами в течение двух месяцев.

Конечный аванпост состоял из группы характерных грязных сооружений, со всех сторон обнесенный колючей проволокой. Перед зданиями находилась большая открытая площадка, которая тоже входила в огороженное проволокой пространство; между тем проволока имела два широких разрыва, очевидно, соединяя пост с дорогой. С одной стороны открытого пространства напротив небольшой группы темно-зеленых кустов, рядом со зданиями мы увидели шланг, заканчивающийся краном. Мы направились прямо к нему.

Было 11:15, и пузырящаяся жара, нарастала. Мы уже чрезмерно вспотели в переполненном Лендровере. Наша вода закончилась, и единственной интересующей нас вещью, вспыхивающей в наших умах, была возрастающая жажда, которая уже иссушила наши рты и сожгла наши глотки. Не медля ни минуты я направил машину сквозь первый проем в проволоке и остановился у крана.

Мы сделали это. Измученные, грязные, истощенные, изнуренные жарой, мы все же добрались до воды. Мы победили пустыню в тяжелой схватке, и трофеи были нашими. Мы выскочили из Ровера и помчались к крану.

Политика воды

Джефф уже почти поворачивал кран, когда его внезапно остановил сердитый нечленораздельный окрик. Управляемые небритым армейским сержантом в грязном белье, шесть оборванных алжирских солдат торопливо бежали со стороны ближайшего здания наставив на нас винтовки и жестами отпугивая нас от крана.

«Что вы здесь делаете?» – требовательно крикнул арабский сержант по-французски, подбегая и становясь между шлангом и нами. Непотребное сборище следующих за ним солдат выстроилось в шеренгу и начало бренчать своим древним оружием.

«Нам нужно немного воды» – сказал я.

«Откуда вы приехали?»– потребовал он, скрещивая руки на своей дряблой груди. «Почему вы здесь? Как вы въехали в мой форт? Где ваши бумаги?»

Он обернулся к солдатам, желая, убедиться, что они все еще направляют свое оружие на нас. Затем он надменно повернулся и с презрением усмехнулся, ожидая ответа.

Мы были полностью застигнуты врасплох потоком резких вопросов и не имели ни единой идеи по поводу того, почему он себя ведет подобным образом. Мы были усталыми и грязными, ни в малейшей степени не обиженными и совершенно безоружными. Мы даже не знали, что существует такая вещь, как военный блокпост в Борджи-Перезе. Я попытался объяснить нашу позицию.

«Мы приехали из Регана. В пустыне провели два дня, и одна из наших машин сломалась. Нам пришлось ее оставить. Нам нужна вода и укрытие от солнца, вот и все.»

«Где ваши бумаги? Где вторая машина? Я хочу на нее взглянуть! Почему вы въехали на территорию форта без разрешения? Немедленно дайте мне ваши бумаги!» Он продолжал оглядываться на солдат в знак подтверждения своих полномочий.

Дипломатия пустыни

Джефф достал из-под сидения наши паспорта и подал их ему за исключением документов немцев, которые оставили их в Фольксвагене. Сержант уставился на документы и потребовал громким голосом:

«Где остальные паспорта, я хочу их видеть!» «Остальные – в сломанной машине в 10 км отсюда», попытался объяснить я. «Мы нуждаемся в воде и защите от солнца до вечера. Затем мы сможем принести вам остальные паспорта.»

Солнце теперь било по нашим неприкрытым головам прямым попаданием, и с каждой минутой наша жажда усиливалась; наши рты слишком пересохли, чтобы разлепить потрескавшиеся губы.

А этот идиот, казалось, вообразил себя неким сортом божества.

«Кто немец?» – требовательно спросил он, махая паспортом Германа. «Я знаю немцев с войны. Я хорошо говорю по-немецки. Кто немец?»

Герман выступил вперед и заговорил с ним, снова пытаясь объяснить, что случилось, и то, что нам нужна вода. Было очевидно, что человек полагающий, что он хорошо говорит по-немецки, едва его понимал. Как бы там ни было, но когда Герман переключился на французский, человек-разгневанно замолчал и потребовал продолжать на немецком, дерзко глядя через плечо на остальных. Наконец, казалось, до них дошел смысл сказанного, и он показал головой с самодовольной ухмылкой, свидетельствующей о том, что он выслушивал ворох лжи.

«Дьявол, позвольте нам пройти, через эти ворота и дайте что-нибудь попить,» – оборвал Джефф. «Я умираю от чертовой жажды.»

Мы были напряжены от гнева и изнурения, пока шли обратно к Лендроверу. Гельмут и Джефф направились сквозь ворота, предпочитая их короткой езде, но были остановлены ружьем. Они должны были тоже ехать в машине. Все должны делать одно и то же.

Я начал подъезжать к водным воротам, кипя от злости на невероятную тупость всей ситуации. Но мощный голодный солдат начал кричать и махать снова.

Я быстро остановил Ровер.

«Вы не можете ехать прямо через эти ворота», – выдал он раздраженно. «Вы должны вернуться назад через те же ворота, через какие вы въехали и затем подъехать и затем подъехать к водным воротам с обратной стороны.»

Это было невероятно нелепо. Мы были в 10 ярдах от ворот, а следующие были 200 ярдами позади нас. Безмолвно, стиснув зубы, чтобы не начать с ними ругаться, я развернул Ровер кругом и направился назад туда, откуда мы въехали, огибая периметр колючей проволоки по направлению к центральному плацу форта, а затем назад к водным воротам; потребовалось проехать почти четверть мили вместо десяти ярдов. И фарс еще не был закончен.