Текст книги "Подкрепление сил"

Автор книги: Брайан Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Брайан Смит
ПОДКРЕПЛЕНИЕ СИЛ

Когда загорелся красный сигнал светофора, Кент Хоган снизил скорость «Тойоты Камри» и остановился. Яркий алый шар, пронзая светом тёмную плоть ночи, подобно глазу демона свирепо смотрел на него. Он отвёл взгляд, однако у него было чувство, словно его мозг исследует хирургический лазер.

Кстати, о хирургии мозга. Возникшая мысль заслуживала изучения.

Прооперировать значительную часть лобных долей, чтобы вырезать пустившую там корни злокачественную опухоль депрессии, которая лишала его способности бороться.

Улица выглядела безлюдной, что было неудивительно в такой час. Бары закрылись часом раньше, извергнув из себя обычное количество кандидатов на лишение водительских прав. Теперь все пьянчуги были уже либо дома, либо в тюрьме, либо разбрызгивали грязь, ведя свои жестянки по автострадам.

В домах по обе стороны от него было темно. Через перекрёсток не проехало ни одной машины. Кенту стало любопытно, почему здесь, как в других городах в это же время, светофоры не переключили на жёлтый мигающий режим.

Он вздохнул.

И подумал: «Потому что это Херсвилль, штат Нигде, задница Вселенной».

На исходе своего безрадостного брака с Эми у Кента появилось сильное желание куда-нибудь уехать. Как-то раз, в конце августа, в ясный безоблачный день он мыл машину на подъездной дорожке к их ухоженному загородному дому. Он вспомнил как, нагнувшись, выкручивал губку полную шампуня и песка, наблюдая за брызгами грязной воды, потоком льющейся в ведро. Вспомнил, как посмотрел вверх и обратил внимание как, отражаясь от лобового стекла «Камри», вспыхивает искорками солнечный свет, как заныло его сердце от зародившегося желания, которое он не сумел бы выразить ясно.

Он бросил губку в ведро, смыл из шланга шампунь с машины и уехал из дома.

Прочь от Эми.

С тех пор он её не видел.

Время от времени намерение вернуться к ней, чтобы попросить прощения за своё бегство, мелькало в его в голове, однако он знал, что ни за что не будет подвергать себя такому унижению.

Всё равно, что он мог ей сказать о причине своего отъезда?

Он до сих пор толком не знал, зачем это сделал.

Взгляд его вернулся к сигналу светофора.

Всё ещё красный.

И горел так уже чрезвычайно долгое время.

Какого чёрта он не меняется?

Он вздохнул.

И подумал: «Придётся ехать так».

Чёрт возьми, никого же нет вокруг.

Ни пешеходов.

Ни патрульных машин.

Никого.

Тем не менее, он медлил. Взглянул в зеркало заднего вида, увидел, что никого нет, и снова посмотрел на дорогу впереди себя.

В эту глухую холодную ночь в незнакомом городе он, нахер, был совершенно один.

Он хотел домой.

Его глаза защипали слёзы.

Домой?

Какая злая шутка.

Ему ещё никогда не было так одиноко.

У Кента перехватило дыхание. «Иисус… у меня же нервный срыв».

Возвращайся в гостиницу, – подумал он.

Переносить страдания долгое время было непросто; и сейчас, застряв на неисправном светофоре, он понял, что наступил полный душевный крах. В данный момент, да, он был одинок, но, оставшись здесь, в городке, мог бы это исправить.

Его нога начала отпускать педаль тормоза. И именно тогда краем глаза он её заметил – длинные худые ноги, обтянутые порванными чулками в сетку. Глаза его проследили, как она пересекла перекрёсток, и обратили внимание, как неустойчиво шла она на ужасно высоких каблуках. Проходя мимо машины, она скользнула по нему взглядом, и когда он увидел её глаза, то вздрогнул: такими пустыми они были. Они говорили, что её душа была ещё более пустой и повреждённой, чем его собственная. Чёрные глаза поразительно контрастировали с болезненно-белой плотью, из-за чего Кент решил, что она наркоманка. На её лице не было ни малейшего выражения, лишь гладкая маска оцепенения и безразличия.

Она перебралась на другую сторону улицы, один раз споткнулась, так что пятка скользнула об верх бордюрного камня, и посмотрела по сторонам, прежде чем снова пересечь улицу. Перешла на другую сторону и пошла дальше по тротуару.

Кент посмотрел наверх.

Горел зелёный.

Он надавил акселератор, и «Камри» покатилась через перекрёсток. Однако затем его нога вернулась к педали тормоза, и достаточно сильно на неё нажала, чтобы автомобиль мог медленно двигаться вслед за девушкой.

Он рассчитывал на то, что она оглянётся и заметит его, но она продолжала идти по тротуару с опущенной вниз головой. Длинные, завитые, светлые волосы спадали ей на лицо. На ней была блуза, которая, словно целлофан, облепила её тощий зад. Прозрачный, демонстрирующий плоть верх блузы прикрывал поношенный кожаный жакет. Он заметил это, когда она проходила мимо него Кент почувствовал, как увлажнились уголки его рта.

Это вызвало у него тревогу.

Что я делаю? – изумился он.

Он счёл её одуревшей от наркотиков проституткой. Подумал о наличных у себя в бумажнике, которых было меньше двух сотен долларов. Это всё, что у него оставалось, и он не мог себе позволить потратить их на уличную шлюху.

Она выглядела вялой, полностью изношенной – очередным отщепенцем, впустую промотавшим жизнь.

Трудно ли будет затащить её в машину и заставить подчиниться?

Затем…

Кент выбросил из головы такие гадкие мысли. Разумеется, подобное для него было неприемлемо; он был подавлен, на грани самоубийства, через день-другой ему предстояло столкнуться с достаточно тяжёлым выбором, принять решение, которое бы либо вырвало его из этого саморазрушающего спуска по спирали, либо, наоборот, ускорило на пути к полному краху. Всё было довольно херово. Однако он не был плохим человеком, и никогда, даже на миг, не допускал подобных скверных и порочных мыслей.

Он отправился в бега в поисках… чего-то. Он не знал чего именно, но чего-то. Чего-то нового. Чего-то откровенного. Чего-то вдохновляющего. Чего-то прекрасного. Некоего самородка истинной правды, который можно было добыть и использовать, чтобы восполнить недостающие части своей души.

Цель его поиска, какой бы она на самом деле не была, оставалась туманной, но он знал одно: он не для того начал своё странное путешествие, чтобы стать серийным убийцей.

Он решил, что должен ехать дальше, забыв про ничтожную шлюху.

Однако нога оставалась на педали тормоза.

Руки с силой сжимали рулевое колесо.

Хриплое дыхание вырывалось сквозь зубы.

Девушка продолжала идти по тротуару нетвёрдой походкой, однако более-менее держалась прямой. Кент почувствовал к ней жалость. Ему было известно, какая нужна концентрация, чтобы идти, находясь под кайфом, с какой силой нужно сосредотачиваться, когда всё заслоняет дурь. Он глядел, как она взяла курс на столкновение с застеклённой автобусной остановкой, и был заворожён, наблюдая за ней, словно видел замедленное воспроизведение автокатастрофы. Спотыкаясь, она просто продолжала идти вперёд до тех пор, пока не врезалась лбом в стекло.

Она стояла, шатаясь на своих каблуках. Одна нога оторвалась от земли, а руки, словно спицы колеса, крутились в отчаянной попытке восстановить равновесие.

Не помогло.

Она качнулась назад, приземлилась на задницу и завопила.

Кент прижал «Камри» к бордюрному камню и выскочил из машины. Он подошёл к девушке и встал перед ней на колени, водя вокруг неё боязливыми руками, желая коснуться, успокоить… коснуться.

Он снова убрал влагу в уголках рта.

– Мисс, с вами всё в порядке? Могу ли я чем-то помочь?

Её бывшие закрытыми глаза, теперь открылись и затрепетали.

Кент положил руки на её талию, и у него тут же перехватило дыхание. Она была хрупкой, эфемерной, лёгкой, как пушинка. Он сознавал, что позади него машина, и знал, насколько близко она стоит.

За одну секунду он мог внести её внутрь.

Он мог обладать ей.

Перестав смотреть на её лицо, он заметил насколько длинные у неё ноги, задержав взгляд на бледных участках плоти, обнажавшейся в разрывах чулков. Он чувствовал, как леденеет его душа, его сущность, его тождественность личности порядочного человека, как они проваливаются в какую-то тёмную дыру, словно кровь, сливающаяся в люк.

И понял, что сделает это.

Расплатой станет вечность в аду.

Несмотря на предупреждающие крики голосов в своей голове – жалобных голосов, прочно усвоивших наставления о добре и зле, о плохом и хорошем – он собирался это сделать. А со своей испорченной совестью будет разбираться потом.

Может быть, на самом деле это и было целью его непонятного путешествия.

Долгожданная возможность освободить тьму внутри себя.

Он плотно обхватил талию девушки.

Он ахнул, когда она захватила в горсть его рубашку, скрутив её с такой силой, которой просто не могло быть у такой истощённой доходяги. Она вплотную прижала его к себе, глаза её сияли подобно чёрным бриллиантам, в них не было и следа наркотиков, в них горело желание.

В них горел голод.

На её лице появился румянец, прежде вялые черты наполнились жизнью, рот широко растянулся, обнажив в жуткой ухмылке ряды пилообразных зубов. Он видел, как что-то жёлтое, словно червь, извивается в глубине её рта. Она обхватила его затянутыми в чулки ногами, и ещё тесней прижалась к нему прямо на тротуаре.

Кент отбивался, но сделать ничего не мог, её ноги капканом держали его так, как тиски сжимают кусок дерева. Сердце глухо стучало, и он почувствовал, как кислота из желудка резко обожгла ему горло. Лишь раз в жизни он был так испуган: когда в детстве ребята постарше, с другой стороны улицы, проделали с ним какие-то ужасные вещи; вещи, которые память до сих пор заботливо от него скрывала.

Кент не сдержался и захлебнулся от рыданий.

Вероятно, ему грозила смерть от рук этого неведомого существа, которое просто маскировалось под девушку, но на самом деле его не волновало с чем или кем он столкнулся, это не имело значения. Потому что вдруг понял, что происходит, понял, когда пришла боль от необратимых повреждений, которые не смог бы исправить ни один доктор.

Тварь ещё сильнее прижала его к себе.

Её лицо раздулось, превратилось в эластичную маску, которая выглядела насмешкой над прежним миловидным лицом. Рот растянулся широким овалом, и что-то жёлтое и крупное выросло внутри него, подрагивая, словно возбуждённый член. Затем это что-то ринулось вперёд, пропихнулось ему в рот, и существо стало кормиться, извлекая пищу из его мук.

На ускоренной перемотке его мозг проигрывал перечень самых мучительных событий за тридцать лет жизни, которые принесли ему горе и жестокие разочарования. Сначала сердечный приступ, убивший отца, самоубийство страдавшей от алкоголизма сестры, потеря единственной настоящей любви (не Эми), неосуществившиеся мечты, женитьба на Эми из-за её беременности, последовавший выкидыш, и кошмары, которые он никогда не помнил после пробуждения, сюрреалистическое искажённое царство снов, в котором он вместе со старшими ребятами находился в подвале.

Всё это.

Каждое разочарование.

Каждую разбившуюся мечту.

Каждая из которых была, словно маленькая смерть.

Заканчивая его сбивчивыми мыслями на тротуаре несколько мгновений назад.

Затем он почувствовал как жёлтая штука – зонд или питающая трубка – втянулась обратно, и он всосал в себя воздух, автоматический, непроизвольный акт всё ещё живого организма. Ноги твари вокруг него ослабили хватку, и он увидел, что её нечеловеческое лицо меняется; будто из пластичного воска снова стала формироваться поразительная копия красивого женского лица.

Она улыбалась.

На сиявшем лице читалось насыщение.

Кент ощущал себя совсем по-другому. Он был оболочкой, опустошённой раковиной прежнего себя. Ему едва хватало сил, чтобы дышать. Тварь оттолкнула его, и он отлетел от неё прочь.

Он лежал спиной на тротуаре, уставившись на сиявшие в небе звёзды..

С ним говорил бесконечный простор космоса, шепча о восхождении в небесные бездны, туда, где не было боли, только бесконечное ничто, чистота, совершенно свободная от всех вещей, которые составляют человеческую природу.

Его зрение помутилось.

Мерцающие точки света в небесах превратились в белые пятна, неряшливые мазки на блёклом холсте.

Он смутно различил звук каблуков-шпилек, цокавших по тротуару и удалявшихся от него.

Потом мир исчез.

Эми Хоган отбросила роман Мейв Бинчи,[1]1
  Ирландская романистка. [прим. перев.]


[Закрыть]который читала, когда услышала скрип открывшейся входной двери. Парализующий приступ страха пригвоздил её к креслу в гостиной, пульс ускорился…

Ближайший телефон был на кухне. Она знала, что могла взять ноги в руки и набрать 911 до того, как у злоумышленника появился бы шанс её поймать. Сглотнув комок, она бросила туда взгляд и осталась на месте.

Она услышала шаги в прихожей, которые сопровождались звуком осторожно закрывшейся двери…

Затем дребезжанье ключей.

Нет, – подумала она.

Это не может быть он.

В первые дни, последовавшие за необъяснимым уходом Кента, она была окружена друзьями, искавшими возможность её поддержать, людьми, которые говорили ей, что, в конце концов, всё будет в порядке, что время исцелит её душевные раны. Чего она неспособна была им сказать – вещь, о которой бы она не обмолвилась даже лучшим подругам – горькую правду о реальном положении дел: она не была чрезмерно убита горем из-за того, что её бросил муж.

Что главным образом она чувствовала облегчение.

Она была признательна друзьям, которые думали, что она испытывает боль. Никто из них не знал, что на самом деле в её браке с Кентом не было любви, он был фикцией с самого начала, случаем, когда обстоятельства свели вместе двух сломленных людей.

Шаги стали громче.

А потом Кент через арку вошёл в гостиную.

У Эми упало сердце.

Убирайся, – подумала она. – Убирайся и не возвращайся никогда.

Она вздохнула:

– Ты вернулся.

Кент пожал плечами и тусклым голосом произнёс:

– Угу.

Выглядел он нездоровым, как какая-нибудь модель «героинового шика»[2]2
  «Героиновый шик» – направление в моде 1990-х годов, характеризующееся бледной кожей, тёмными кругами вокруг глаз и субтильным телосложением моделей. [прим. перев.]


[Закрыть]из ранних девяностых, только случай Кента не сопровождался налётом декадентского гламура. На нём была плохо сидевшая одежда: мятая футболка и мешком висевшие джинсы, которые подчёркивали его измождённую внешность, делая его похожим на нарисованную фигурку человека, состоявшего из палочек.

Эмми почувствовала укол сострадания:

– Кент… какого хера?

Она не смогла придумать как сказать иначе, ситуация выходила за пределы понимания. Её муж, который ушёл около двух месяцев назад, теперь вернулся и выглядел, как будто побывал в Освенциме. Она была в курсе, что он забрал пару тысяч из банка в день своего исчезновения, которые, конечно, не были бешеными деньгами, тем не менее, это означало, что не было никакой веской причины, по которой он бы мог выглядеть так плохо.

Так что «какого хера?» весьма точно выразило всю гамму её чувств.

Кент открыл рот, чтобы что-то сказать, но не сумел.

У него задрожали губы.

А затем он разрыдался, из его затуманившихся глаз потекли крупные слёзы, которые быстро скатывались по щекам водопадом невысказанных эмоций.

Эми снова вздохнула.

Она встала, подошла к нему и прижала в нерешительном объятии. Она гладила его по спине и говорила успокаивающим голосом:

– Ну, ну, милый… всё в порядке. Пусть из тебя всё выйдет, плачь, пока плачется, обсуждать всё будем потом, хорошо?

Она подняла голову с его плеча и улыбнулась ему.

Затем улыбнулся он.

Широко улыбнулся…

Эми шагнула назад.

Он схватил её за запястья, остановив внезапное отступление.

Его улыбка становилась всё шире и шире, делаясь слишком бесстыдной и непристойной для такого момента.

Она открыла рот, чтобы закричать.

Её крик он подавил своим ртом.

Тут она почувствовала, как что-то тёплое входит в неё, что-то толстое, скользкое и пульсирующее, и она окончательно уверилась в этом, когда мельком увидела отвратительную жёлтую штуку в глубине его горла.

А потом уже больше об этом не думала.

Она снова была ребёнком, видевшим, как папочка бьёт мамочку.

Она была невинной девушкой, девственность которой забрал изнасиловавший её негодяй, которого так и не нашла полиция.

Была безрадостной беременной женщиной, которая, когда у неё случился выкидыш, только почувствовала облегчение.

И ещё, и ещё, и ещё.

Парад несчастий.

Но самым худшим было то, что она осталась в живых.

С чем-то новым, растущим внутри неё.

Конец